о вороха шуб,-- только от
этого не легче.
-- А вы вспомните, что есть на земле страны, где в эту минуту люди
умирают от жары!
-- Жара не так мучает.
-- В степях Азии и Африки зной нередко доходит до шестидесяти, а то и
шестидесяти пяти градусов. Как в раскаленной печи или паровой ванне. Недолго
и на тот свет отправиться.
-- Но там, по крайней мере, светло.
-- Подумаешь, светло! А разве у нас около полудня не бывает двухчасовых
сумерек? Даже звезды исчезают, и в двухстах метрах можно разглядеть
человека. Мало вам этого?
-- А без дела сидеть? Не двигаться? Легко матросу?
-- Да вы здесь как сыр в масле катаетесь, слава Богу, здоровы. А еще
жалуетесь! В прежних экспедициях и глазами матросы болели, и от скорбута
умирали. Ведь самое трудное -- позади. Скоро станет тепло, вернетесь к своим
прежним занятиям.
Разговоры разговорами, а положение было критическое. Шутка ли!
Пятьдесят девять градусов ниже нуля! Попробуйте выжить в такой мороз!
Однажды Констан Гиньяр, отстояв свой срок на часах, взглянул на ртутный
термометр, висевший под фонарем. Там было сорок три градуса, а на спиртовом
-- сорок семь.
-- Да врет он! -- сказал нормандец товарищу.
-- Может, замерз?
-- Сейчас я на него подышу.
Матрос принялся усердно дышать, термометр заиндевел, но температура не
изменилась.
-- А ведь правда замерз... Надо же! Ртуть и то замерзла!.. Не обернуть
ли его перчаткой?
Обернули -- результат тот же. Тогда Гиньяр рукой в перчатке принялся
изо всех сил тереть градусник. Кончилось тем, что он упал и разбился.
Наружу выскочил металлический шарик, твердый и блестящий, как серебро.
Констан взял его двумя пальцами и громко вскрикнул.
-- Что с тобой?
-- Тысяча чертей!.. Как раскаленное железо!
-- Дурак!
-- Ой-вай-вай!.. Ой, Господи!.. До костей прожгло!
Моряк бросил шарик, но поздно: пальцы были сильно обморожены.
Вернувшись в помещение, Гиньяр спрятал было руку, которая болела и
пухла, но от врача ничто не могло укрыться.
- Что там у вас? - спросил он.
- Ничего!
- Врете! Ну-ка, покажите ладонь... Да здесь ожог! Надобно перевязать.
-- Извините, доктор, не ожог, а обморожение!
-- Что за вздор!.. Не скажете правду, я вам два пальца отрежу... Не
иначе, как вы задались целью поочередно терять все части тела.
Испуганный матрос признался во всем и получил необходимое лекарство.
С того дня он закаялся прикасаться голыми руками к металлам. Бедняга
выбыл из строя на две недели и не мог выполнять никакую работу.
Первыми жертвами зимовки стали собаки. Они не выдерживали морозов и
умирали от гренландской болезни. За три дня большинство их погибло.
Симптомами эта болезнь напоминает бешенство, но не передается через укус.
Лечению не поддается. Двадцать собак, к счастью, остались живы, в том числе
-- любимцы парижанина.
Нечего и говорить, что гибель псов повергла матросов в еще большее
уныние. Вызывало также тревогу, что льдина снова, уже в третий раз, изменила
направление.
Двигаясь с северо-востока на юго-запад, а потом к северу, она недели
три простояла на месте и снова поплыла. Куда же теперь? Результат вычислений
оказался неутешительным: дело в том, что льдина попала в водоворот, и
"Германия" в итоге оказалась впереди...
Никто этого не заметил, кроме капитана. Де Амбрие был близок к
отчаянию, но ничего не сказал матросам. Да и как скажешь, что в титанической
борьбе со льдом и суровой природой они потерпели поражение? Ведь это значило
лишить команду всякой надежды, попросту убить.
ГЛАВА 12
Северное сияние.-- Полярные сумерки.-- Возвращение солнца.--
Преломление лучей.-- Первые бури.--Новые опасности.-- Критическое положение.
В монотонной жизни матросов настоящим развлечением было северное
сияние, нередкое в описываемое время года. Полярной зимой оно единственное
напоминает о жизни.
Особенно часто возникает это явление в период с января до марта -- по
два, а то и по три раза за ночь.
Теперь у капитана появилась возможность хоть чем-то занять людей.
Одному он поручал следить за появлением сияния, другому -- вычислять его
продолжительность, третьему -- наблюдать колебания магнитной стрелки.
Наиболее образованные пытались составить подробное описание этого
интересного явления, да и остальные усердствовали, воображая, что делают
очень важное дело.
Сияние обычно появляется в северной части неба. Сперва показывается
бледная световая дуга удивительно правильной формы. Она постоянно
перемещается к зениту. Концы ее упираются в горизонт и по мере восхождения
вытягиваются с востока на запад. А какого удивительного цвета сияние!
Бледно-зеленое, как нежный росток, свет луны рядом с ним кажется желтым и
некрасивым. В ширину дуга порой равняется трем радугам, не затмевая при этом
блеска звезд.
Явление это поистине величественное. Ничто не нарушает его покоя. Лишь
изредка пробегает световая волна. Едва первая дуга достигнет зенита, как
появляется вторая, за ней Третья и еще множество дуг, они опоясывают все
небо, быстро бледнеют и исчезают.
Матросы терялись в догадках: откуда берется сияние? Но на этот вопрос
им не смог вразумительно ответить даже доктор, их неизменный учитель и
наставник.
Принято считать, что в основе этого явления лежит электромагнитное
поле, и все же роль атмосферных паров здесь несомненна, так же, как действие
северного сияния на магнитную стрелку. Оно тем сильнее, чем ярче и подвижнее
дуги.
В результате длительных наблюдений установлено, что после яркого
северного сияния портится погода; слабое же сияние предвещает погоду ясную и
тихую.
Заметно увеличились сумерки.
В полдень бывало совсем светло, что особенно ощущалось при выходе из
помещения на палубу. Второго марта впервые после зимы появилось солнце, и на
борту торжественно отпраздновали это радостное событие.
Ртутный столбик по-прежнему держался на отметке минус сорок один
градус.
Но люди приободрились -- полярная ночь шла на убыль.
Солнце, собственно, должно было явиться только пятого марта, но,
вследствие особого преломления лучей, вызванного низкой температурой,
зимовщики увидели его тремя днями раньше.
Нет худа без добра, на сей раз матросы от души благодарили мороз.
Все, кто был на корабле, взобрались на мачты и ждали первых солнечных
лучей, как ждут появления земли потерпевшие крушение.
И вот на розовом фоне неба появилась алая полоска, брызнула пурпуром на
гребни снежных холмов, позолотила верхушки мачт, после чего наконец выплыл
огромный багровый шар.
Солнце медленно взошло, лениво поплыло над унылой равниной и через
минуту стало опускаться. Его даже не успели хорошенько разглядеть.
Снова побежали по еще розовому снегу тени... Золото и пурпур быстро
исчезали... Верхушки мачт потемнели.
Матросы молчали.
Быть может, они были разочарованы? Так долго ждали. и так быстро все
кончилось? Или же за этот короткий миг разглядели Друг друга? Увидели, как
безжизненны и бледны их лица?
Что ж, возможно...
Но это тягостное впечатление скоро рассеялось. День стал длиннее,
температура повышалась, и к морякам вернулась надежда.
Кончились лютые холода.
По ночам еще бывало до тридцати пяти градусов мороза, зато днем не
больше двадцати восьми.
Оптимисты уверяли, что стало "совсем тепло".
Разбуженные солнцем, проснулись после зимней спячки медведи. Охотникам
-- добыча, собакам -- лакомство.
Не вернись проклятая льдина на прежнее место -- сколько было бы
радости!
К восемнадцатому марта ночь сократилась до трех часов. К несчастью,
быстрое повышение температуры сопровождалось бурями и ветром. По небу
неслись тучи, то и дело сыпавшие на землю снег.
Первые ясные дни сменились сумрачными, серыми, заставляя полярников
сожалеть об осенних ночах, холодных, но ясных и звездных.
Вдобавок пришла в движение льдина. Под действием ветров и подводных
течений она зловеще трещала и лопалась, грозя прежними бедами.
ГЛАВА 13
Три склада провизии на льдине.-- Дурная погода.-- Раненый медведь.--
Французы и немцы.-- Агония корабля.-- Падение мачты.-- Начало оттепели.--
Бедствие.-- Гибель "Германии".
Итак, льдина пришла в движение, а вместе с ней и корабль -- он был
полностью во власти стихии.
Капитан серьезно тревожился: как бы "Галлия" не разбилась, не потонула.
Однажды, когда половина команды отправилась с собаками на охоту,
ледяная стена перед кораблем вдруг исчезла, провалилась в образовавшуюся
трещину. К этой стене, как помнит читатель, была пристроена загородка для
собак. Случись это раньше, уцелевшие от гренландской болезни собаки
неминуемо погибли бы.
"Галлия" уткнулась носом вниз и осталась под наклоном в двадцать пять
градусов.
Капитану стало не по себе при мысли о той ужасной опасности, которой
подвергался теперь каждую минуту корабль.
Матросы в ужасе и отчаянии толпились на палубе.
А корабль накренялся все больше.
-- Не робейте, ребятки! -- крикнул де Амбрие.-- Я отвечаю за все!..
Скорее спасайте провизию!
Необходимо было сохранить хоть что-нибудь на завтрашний день, а там
видно будет. Но успеют ли?
Капитан первым бросился в трюм, где была складирована провизия. За ним
последовали матросы.
К несчастью, температура в этой части корабля была очень низкой. За
зиму образовалась плотная корка льда, которая покрывала стены, тюки с
провизией оказались плотно спаяны друг с другом. Нужны были топоры, пилы,
ледоруб, чтобы разъединить их. Сколько потерянного времени, титанических
усилий, и все лишь для того, чтобы поднять и вытащить продукты, которых едва
хватит на двадцать дней. Но этим дело не ограничивалось. Продовольствие --
единственный запас на завтра -- нужно было перенести на лед. Но каким
образом? Веревки, покрытые льдом, стали толщиной с ногу, шкивы затвердели,
как мельничные жернова. Следовательно, невозможно было закрепить таль.
Наконец прибыли охотники и принялись энергично помогать. Обязанности
тщательно распределили между всеми членами экипажа, и судно, которому
грозила гибель, превратилось в гудящий улей. Началась лихорадочная, почти
отчаянная работа, требующая поистине нечеловеческих усилий, и вряд ли бы
люди выдержали такую нагрузку, если бы не чувство долга и крайняя
необходимость, удесятерявшая их силы.
Мостик был покрыт толстым слоем снега, что затрудняло ходьбу.
Наконец веревки и шкивы освобождены от ледяной корки, затем освободили
и шлюпку, похороненную под двухметровым слоем льда. Фриц получил приказ
наладить работу машинного отделения, но перед сильными холодами паровые
котлы полностью освободили. Не было пресной воды, чтобы наполнить их и
привести в рабочее состояние, правда, механик не растерялся. Он сделал
своеобразный рукав из плотной ткани, матросы наполнили его снегом. Снизу это
сооружение подогрели, и вот, вещь почти невероятная, меньше чем через три
часа паровой котел заработал! Правда, перед этим пришлось еще немало
поработать, разбивая кирками застывший как гранит уголь. После того, как
машина заработала, можно было опускаться в трюм за тысячей разнообразных
вещей, скопившихся там.
Первый склад был предусмотрительно расположен в ста метрах от корабля,
там, где лед был покрепче. На сани погрузили бочонки и ящики и быстро
перевезли в палатку. Так прошли почти сутки, люди работали не переставая, а
ситуация, если это вообще было возможно, становилась все хуже. Экипаж
разделился на две части. Одна осталась в палатке, выставив часовых, которые
менялись через каждый час, чтобы поднять тревогу в случае появления белых
медведей, привлеченных запахом псины и продовольствия. Другая -- находилась
на корабле, готовая покинуть его в случае крайней опасности. Несмотря на вой
ветра и скрежет льда, матросы уснули, но сон их был тревожным и беспокойным.
Из предосторожности капитан приказал погасить калорифер. В спальнях стоял
холод, но люди, забравшись по трое в меховые спальные мешки, казалось, не
чувствовали этого. Их товарищам, спавшим в палатках, приходилось гораздо
хуже. Предосторожность де Амбрие не была излишней. В час ночи раздался
оглушительный треск и матросы почувствовали сильный толчок. Шхуна
переваливалась с борта на борт, началась настоящая качка, которой никто не
ожидал. Из-за тряски калорифер упал на пол. Если бы он был наполнен углем и
работал, без сомнения начался бы пожар. Испуганные моряки вскочили на ноги,
схватили карабины, сумки с багажом и, шатаясь, начали спускаться по
лестнице.
Погода еще больше ухудшилась, но тревога оказалась напрасной, пока
ничего страшного не произошло. В четыре часа работа возобновилась с прежним
усердием. Люди, хорошенько подкрепившись и запив завтрак доброй порцией
рома, гораздо спокойнее смотрели на возможность катастрофы. За зиму они
прочли огромное количество рассказов арктических путешественников и знали,
что очень часто полярники, лишившись корабля, тем не менее удачно
заканчивали экспедицию. Со своей стороны де Амбрие после серьезных
размышлений остановился на плане, который, казалось, отвечал всем
необходимым требованиям. Капитан считал, что "Галлия" почти потеряна. Хотя
вода не проникла внутрь судна, еще было неизвестно, сможет ли шхуна
освободиться из плена во время ледохода?
Как мы помним, на корабле продовольствия хватило бы по меньшей мере
года на три, поэтому было решено сделать следующее: три склада с провизией,
в каждом -- продовольствия на год, расположить на льдине вокруг шхуны в
наиболее безопасных местах. Каждый склад должен содержать продукты,
спиртное, чай и кофе, медикаменты, одежду, оружие, инструменты, а также сани
и лодку. То есть все, что необходимо для жизни. Таким образом, если судьбе
будет угодно потопить корабль и, что уж совсем маловероятно, погубить два
склада, то останется третий, в котором исследователи найдут средства к
существованию.
Каждый склад охраняли четыре человека во главе с офицером, а также
шесть собак. Капитан остался на борту с боцманом Геником, механиком Фрицем
Германом и двумя собаками -- бдительными часовыми, обладающими тонким чутьем
и способными вовремя предупредить о приближении непрошеных гостей. Время от
времени часовые перекликались, так что в случае тревоги все были бы
предупреждены вовремя. В случае опасности всем приказывалось немедленно
спешить на помощь пострадавшим.
Работа выполнялась быстро и точно, дисциплина на корабле оставалась
железной. Матросы уже не раз доказывали, что могли отлично справиться с
самым трудным заданием, в каких бы сложных условиях они ни оказывались.
Погода стояла поистине ужасная. Буря все не унималась. Свирепые порывы ветра
сталкивали льдины друг с другом. Снег падал густыми плотными хлопьями,
буквально ослепляя людей, в двадцати метрах ничего не было видно. Время от
времени ветер разгонял тяжелые свинцовые тучи. но эти кратковременные
просветы как будто усиливали ярость бушующей стихии, и она вновь
обрушивалась на корабль с еще большим неистовством. Внезапно появилось
солнце. С непривычки у матросов заболели глаза, a у некоторых начались
сильные мигрени. Странная вещь, хотя с появлением солнца температура
окружающей среды практически не повысилась, тем не менее на кожу солнечные
лучи действовали очень сильно, почти болезненно. Получалось, что человек,
стоя на солнце, с одной стороны как бы поджаривался и сильно охлаждался с
другой. Ночью температура опускалась до минус тридцати, а днем повышалась до
минус двадцати, что было вполне терпимо.
Люди страшно уставали от тяжелой работы. Вечером они быстро засыпали,
совсем измучившись за день, а утром просыпались с неприятным чувством,
хорошо известным тем, кому приходилось ночевать в снегу. Кажется, что
замерзли даже глаза, почти невозможно поднять тяжелые веки, покрытые льдом,
десны онемели так, что приходится энергично растирать их, чтобы восстановить
нормальное кровообращение. Впрочем, матросы спали не совсем "в снегу". Они,
по совету Ужиука, построили снежную хижину -- илгу на манер эскимосских
жилищ и худо-бедно ютились под этим примитивным кровом.
Разгрузка шхуны, начавшаяся восемь дней назад, была почти закончена.
Осталось спрятать каждый склад так, чтобы до него не добрались
грабители-медведи, совсем обнаглевшие от голода. Когда погода прояснялась,
моряки посматривали в сторону немцев, о которых по безмолвному соглашению
почти никогда не говорили. Лишь иногда, во время короткой передышки,
кто-нибудь из матросов перемигивался с товарищем и, указывая на "Германию",
перебрасывался парой фраз:
-- Что плохо для одного, не лучше и для другого.
-- Им, должно быть, не веселее, чем нам.
Вот, пожалуй, и все. Но на первый взгляд пустячное происшествие в
скором времени заставило матросов "Галлии" столкнуться с немцами поближе.
Однажды, заканчивая устройство третьего склада, парижанин и неразлучный
с ним Дюма вдруг увидели перед собой огромного белого медведя.
-- У нас гость!..-- вскричал кок.-- Где мое ружье?
Плюмован на сей раз оказался проворнее товарища и прицелился, но
медведь обратился в бегство. Пуля настигла его, но зверь, зарычав от боли,
не остановился.
Дюма тоже выстрелил -- косолапый, дважды раненный, продолжал бежать.
-- Какая досада! -- вскричал Тартарен.-- Слушай, Плюмован, неужели мы
дадим ему уйти?
Друзья погнались за зверем, на ходу продолжая стрелять. Одна лапа у
медведя была перебита, и он волочил ее.
Увлекшись погоней, французы не заметили, как добежали до "Германии",
где подранок наконец рухнул, громко рыча от боли и ярости.
Полагая, что никому и в голову не придет оспаривать у них добычу,
приятели весело шагали к своему трофею, как вдруг заметили, что пятеро
матросов с "Германии" потащили его на свой корабль.
-- Извините, господа,-- сказал парижанин,-- но медведь этот наш: мы его
убили.
Немцы не обратили на его слова никакого внимания, но Артур не желал
уступать и, схватив медведя за лапу, потащил в свою сторону.
Тогда здоровенный рыжий детина замахнулся на Плюмована ножом.
Дюма мигом прицелился в противника и крикнул:
-- Убери нож, негодяй, не то выстрелю!
Столкновение было неминуемо. Вдруг с "Галлии" донесся пушечный выстрел
и эхом прокатился далеко вокруг.
-- Вот тебе раз!.. У нас тревога! -- вскричал Фарен.-- Бежим назад... А
вы, негодяи, подождите!.. Мы еще вернемся!..
Досадуя в душе, но верные долгу, матросы помчались к своему кораблю под
улюлюканье немцев.
Вот что произошло на "Галлии".
Капитан, услыхав стрельбу, навел бинокль и увидел Плюмована и Дюма,
гнавшихся за медведем. Матросы бежали в сторону "Германии", капитан
досадовал, но ничего не мог поделать. Когда же дело дошло до столкновения,
он поспешил к сигнальной пушке и выстрелил.
На этот раз обошлось без нагоняя. Де Амбрие только предупредил
Плюмована и Дюма, чтобы впредь избегали любого общения с немцами.
-- А если они нас зацепят?
-- Случится что-нибудь серьезное, я сумею защитить вашу честь и вашу
жизнь... Смотрите не нарушайте больше приказа!
Шли дни за днями, плохая погода сменялась хорошей, но, к сожалению,
пасмурных дней было гораздо больше. Иногда казалось, что буря наконец
утихла, но через несколько часов она возобновлялась с новой силой. Экипаж
жил в постоянном напряжении, так как льдина, уже не скованная сильными
зимними холодами, потеряла свою устойчивость. Несмотря на постоянный треск и
всякие неожиданные происшествия, вроде падений в снеговые ямы или атаки
тюленей, работа шла своим чередом. Здоровье экипажа было хорошим, не считая
нескольких воспалений глаз в результате сильного солнечного отражения.
Наступило двадцать первое марта. Казалось бы, благословенный день.
Несмотря на короткий дождь со снегом, у всех на устах были добрые слова о
вновь пришедшей весне, люди с радостью замечали первые признаки пробуждения
природы.
Но вот на холодном и мрачном леднике с новой силой разбушевался ураган.
Казалось, никогда еще шум взбесившейся стихии не достигал такой силы. Льдина
накренилась и задрожала так, что, казалось, вот-вот разобьется на мелкие
куски. Можно было подумать, что внутри ледяного панциря грохотал огромный
вулкан, звук был похож на раскаты грома на экваторе. Льдина шаталась все
сильнее и буквально за пять минут покрылась огромными трещинами, зигзагами
протянувшимися по всем направлениям. С треском откалывались громадные куски
льда, рушились в воду и тонули. Кругом царил хаос. Волнение нарастало.
Поднимаясь на невидимых волнах, обломки качались и напоминали каменный
океан. Шхуна чудом удержала равновесие, хотя уже десять раз рисковала
опрокинуться или расколоться.
Капитан, оставшийся на борту с двумя матросами, не терял из виду склады
с продовольствием, возле которых находились бесстрашные моряки. Пока что
трещины не задели их, но сколько времени это продлится? Каждую минуту де
Амбрие боялся, что лед треснет под ними и их поглотит океан. Его сердце
бешено билось, когда он видел, как появлялась новая гигантская трещина, из
которой поднималось облако белой пены. Так как все время морозило, эти
ледяные раны быстро зарубцовывались. Но что, если трещина появится прямо под
складом? Капитан колебался, не приказать ли матросам подняться на борт? Но
казалось, что часы корабля уже сочтены и на борту даже опаснее, чем на
льдине. Внезапно шхуна, накренившись под углом двадцать восемь градусов,
вздрогнула от сильного толчка. Ледяная гора подбросила ее вверх, а затем,
отвесно рухнув вниз, увлекла с собой судно. Корабль попал в настоящий
водоворот. Капитан и матросы с трудом держались на ногах. В то же время
раздался страшный треск, но затрещал не лед, а дерево, не выдержавшее удара.
Капитан увидел, как фок-мачта заколебалась, а потом переломилась как спичка,
увлекая за собой ванты. Вещь почти невероятная, но шхуна не потеряла
равновесия! Она удержалась на плаву благодаря тому, что находилась как бы
меж двух ледяных стен, которые образовали что-то вроде дока[72].
Если корабль не получил пробоину, значит, он спасен, несмотря на потерю
мачты. Во всяком случае, в ближайшее время ему не грозит серьезная
опасность. Эта мысль внезапно пришла в голову де Амбрие, увидавшему своих
людей, в ужасе размахивающих руками. Извилистые трещины все ближе и ближе
подбирались к оставшимся на льдине матросам. Вокруг корабля уже бились
волны. Несчастных вот-вот поглотит стихия. Капитан бросился вперед, делая
знаки морякам и отчаянно крича: "Возвращайтесь на борт! Возвращайтесь же!"
Его голос тонул в треске ломающегося льда, матросы не заметили его знаков и,
связанные долгом, не думали покидать свой пост. Охваченный ужасным
беспокойством, де Амбрие решил покинуть судно, чтобы попытаться спасти
товарищей или погибнуть вместе с ними. Но внезапно буквально в двух шагах от
него взметнулся столб пламени. Палубу окутало густое облако дыма, и звук
оглушительного взрыва ударил по барабанным перепонкам.
-- Черт,-- раздался разъяренный крик,-- я запутался в канатах.
Это был Геник, который возился возле сигнальной пушки почти оглушенный
взрывом. Старый бретонец, буквально придавленный грудой канатов, лихорадочно
преодолевал препятствия и, пытаясь освободиться, бессознательно ухватился за
шнур, который по чистой случайности оказался у него под рукой, -- малейшего
усилия было достаточно, чтобы привести в действие запальный фитиль. Услышав
этот нечаянный, но так вовремя подоспевший сигнал, моряки, наконец
освободившись от инструкций, со всех ног бросились на корабль, побросав
сумки на сани, спотыкаясь на льду и шлепая по лужам. Перепуганные собаки
бежали впереди. Пять минут спустя все уже были на борту. С собой смогли
взять только карабины и самое необходимое. Успели как раз вовремя, так как
разрушительная сила достигла апогея. Вокруг чудом спасенного корабля начался
ледоход. Льдины, расколовшись на тысячи острых кусков, сталкивались с
невиданной силой. Все вертелось в водовороте, рушилось и гремело. На глазах
у матросов, в бессильной ярости сжимавших кулаки, один за другим исчезли все
три склада. А ведь это были главные ресурсы экспедиции, без которых
дальнейшие исследования вряд ли будут возможны.
Буря не утихала. На северной оконечности льдина вздулась и подскочила
под действием какой-то неведомой силы. Раздался грохот, похожий на взрыв.
Образовался широкий провал, немецкий корабль накренился, потерял точку опоры
и, получив, вероятно, пробоину, стал быстро погружаться в воду. Не прошло и
десяти минут, как все было кончено. "Германия" погибла.
ГЛАВА 14
Мрачные приметы.-- Первые птицы.-- Письмо, насаженное на штык.--
Свидание.-- Два соперника.-- Неожиданное предложение.-- Немец и француз.--
На разных языках.-- Психологический момент...-- У моряков свои традиции.--
Гордая реплика.
Итак, судьба спутала все расчеты французского капитана. Принятые им
меры предосторожности вместо пользы принесли вред.
Кто мог подумать, что дело примет такой оборот. Корабль оказался на
краю гибели. Это было тем более страшно, что только что затонул немецкий
корабль. Зато у немцев уцелела провизия.
Припасов на французском корабле оставалось ровно на два месяца. Попадет
ли к тому времени "Галлия" в свободные воды? О том, чтобы добираться к
полюсу, сейчас не могло быть и речи.
Мрачный и молчаливый, но внешне спокойный, де Амбрие битых два часа
ломал голову над множеством возникших проблем. Своими соображениями он ни с
кем не делился, на корабле все шло обычным порядком, будто ничего особенного
не случилось. После ураганов и бурь наступило затишье. Льдина больше не
двигалась, словно застыла. На солнце ослепительно сверкал белый снег.
Термометр показывал минус двадцать шесть градусов.
Природа мало-помалу выходила из оцепенения. Оглашая воздух резкими,
неприятными криками, над кораблем появились чайки.
Им обрадовались, словно первым ласточкам. Но птицы скоро улетели на юг,
чтобы через какое-то время снова вернуться.
Двадцать четвертого марта, около полудня, Констан Гиньяр и баск,
стоявшие на часах, вдруг заметили, что к "Галлии", тяжело ступая,
приближается какой-то человек в меховой шубе, явно не свой -- все французы
находились в это время на судне.
Констан Гиньяр, как положено по уставу, взял ружье на прицел и громко
окликнул незнакомца:
-- Стой! Кто идет?
-- Друг! -- отвечал тот.
-- Пароль?
Пароля у французов никакого не было, но Гиньяр решил испытать
непрошеного гостя.
-- У меня письмо к вашему капитану,-- произнес незнакомец.
-- А!.. Так ты за почтальона!.. Нацепи тогда свое послание мне на штык,
а сам отойди на пятнадцать шагов и жди ответа. Мишель,-- обратился Констан
Гиньяр к баску,-- присмотри-ка за этим кашалотом, пока я сбегаю к капитану.
Незнакомец, очень удивленный, выполнил приказ.
-- Господин капитан! Вам письмо!
-- Письмо?.. Давай сюда.
Де Амбрие пробежал глазами листок и нисколько не удивился.
"Я, нижеподписавшийся, начальник германской экспедиции к Северному
полюсу, имею честь просить капитана "Галлии" уделить мне несколько минут для
беседы, весьма важной для обоих экипажей. С совершенным почтением -- Юлиус
Прегель".
-- Бершу,-- обратился де Амбрие к своему помощнику,-- прочтите,
пожалуйста, это письмо... Потом вы, Вассер, и вы, доктор, тоже... Ты здесь,
Гиньяр?
-- Здесь!
-- Подожди минутку.
Де Амбрие взял лист бумаги и написал следующее: "Капитан "Галлии" будет
ждать господина Прегеля в два часа. Де Амбрие".
-- Вот, Гиньяр, передай.
Гиньяр с письмом вернулся на палубу, нацепил его на штык и крикнул
немецкому матросу:
-- Эй!.. Почтальон!.. Отцепляй!..
Сначала капитан намеревался устроить свидание с Прегелем в присутствии
всего экипажа или хотя бы офицеров, но потом раздумал: одно неосторожное
слово немца -- и неминуем конфликт. Поэтому он приказал отгородить в общем
помещении небольшой уголок и там принять гостя.
-- Друзья мои,-- сказал де Амбрие матросам,-- у начальника немецкой
экспедиции разговор, видимо, важный, поэтому я решил встретиться с ним с
глазу на глаз. Через полчаса он будет здесь. Надеюсь, вы не позволите себе
ничего лишнего.
Без пяти два часовые доложили, что к кораблю приближаются сани с тремя
седоками.
Закутанный в меха Прегель с важным видом сошел на лед и строгим тоном,
каким немцы обычно разговаривают с подчиненными, обратился к своим
спутникам:
-- Оставайтесь здесь и ждите.
Де Амбрие встретил гостя на палубе и галантно, но не без превосходства,
ответил на его поклон.
Немец заговорил первым.
-- Прежде всего,-- промолвил он,-- позвольте поблагодарить вас,
господин капитан, за то, что вы так любезно согласились меня принять.
Признаться, я был готов к отказу.
-- Отчего же, милостивый государь? Соперники -- не враги. К тому же вы
писали о пользе встречи для нас обоих, одного этого вполне достаточно, чтобы
отбросить все остальное.
-- Ваши слова меня радуют и дают возможность приступить прямо к делу.
-- Я готов выслушать вас.
Капитаны сели друг против друга, и немец сказал:
-- Как вам известно, до сих пор обстоятельства мне благоприятствовали,
никто еще не продвигался так далеко на север, как я. Ни одна экспедиция...
Чего только мы не натерпелись во время зимовки! Но больше всего страдали от
холода, многие матросы заболели скорбутом... Затем произошла настоящая
катастрофа. Тут досталось не только мне, но и вам: я лишился корабля, вы --
провианта.
-- Откуда вы знаете?
-- Видел, как провалились сквозь лед ваши склады.
-- Но часть запасов могла остаться на корабле! Верно ведь?
-- Уверен, что ничего не осталось.
-- Ну, это уже мое дело.
-- Извините, оно касается и меня.
-- Каким образом?
-- После всего случившегося, надеюсь, вы не намерены идти к Северному
полюсу? Самое лучшее -- как можно скорее вернуться в Европу.
-- Продолжайте,-- холодно заметил француз.
-- Полагаю, вы не откажетесь отвезти нас на вашем судне домой?
-- Это -- мой долг.
-- Рад это слышать, господин капитан. Примите мою искреннюю
признательность. Как только установится благоприятная погода, я прикажу
погрузить на ваш корабль всю провизию. Ее хватит обоим экипажам до конца
пути.
-- Что же, справедливо... Теперь остается назначить время отплытия.
-- Я уже сказал, как только начнется оттепель.
-- Принимаю ваши предложения, но с одной оговоркой. Полагаю, вы не
станете возражать. Близится время, благоприятное для полярных экспедиций. Не
допустите же вы, чтобы я вернулся ни с чем.
-- Я вас не понимаю.
-- Все очень просто. Без провизии мне не добраться до полюса, а вам без
корабля -- в Европу. Я отвезу вас домой, а вы дадите мне провизию, чтобы я
мог отправиться на Север. За провизию, разумеется, я заплачу сколько
потребуется.
-- Вы предлагаете мне еще одну зимовку?
-- Мы вместе перезимуем на моем корабле. Я с половиной матросов уеду на
север, половина останется здесь во главе с лейтенантом, а с ними -- и ваш
экипаж.
-- Капитан, мои люди в полном изнеможении. Есть больные... а лекарств
никаких.
-- Велите перенести их сюда; поверьте, доктор у нас прекрасный! Всех
вылечит.
-- Они в тяжелом состоянии, почти при смерти. Будьте милосердны,
согласитесь плыть прямо в Европу.
-- Не понимаю, почему вы так на этом настаиваете? Ваши матросы не бабы,
не могли они ослабеть от одной экспедиции!.. Быть может, это ваше личное
побуждение...
-- Но, господин капитан...
-- Уж не боитесь ли вы лишиться своего преимущества передо мной в
каких-то три градуса?
-- Прежде всего мне жалко людей, но... есть тут и мой личный...
интерес... Вы должны меня понять,-- смущенно произнес Прегель.
-- За чем же дело стало? -- вскричал де Амбрие, воодушевляясь.-- Мое
положение тяжело, но и ваше не легче. Не нужны вам ваши припасы без корабля!
Забудем о соперничестве, объединим усилия, будем работать на благо науки и
подарим миру результаты наших трудов...
Немец спокойно выслушал де Амбрие и, вперив в него острый,
пронзительный взгляд, ответил:
-- Вашим предложением, капитан, вы оказали мне честь, оно весьма
лестно, но условий своих я не изменю.
-- Повторите их, пожалуйста, капитан!
-- Немедленное возвращение в Европу, как только наступит оттепель.
Корабль ваш, провизия моя.
-- Милостивый государь, после того, что я предложил вам, это похоже на
оскорбление.
-- Оскорбление?! Просто я стараюсь извлечь максимальную выгоду из
создавшегося положения.
-- Довольно. Вам не удастся воспользоваться моими трудностями..
-- Это ваше последнее слово?
- Да!
-- Хорошо, я подожду.
-- Чего?
-- Начнется у вас голод, по-другому заговорите...
-- Думаете, голод заставит нас принять позорные условия? Ошибаетесь!
Корабль -- не осажденный город. Здесь нет ни женщин, ни детей. Одни мужчины.
А мужчины умеют смотреть смерти в глаза. Моряки не сдаются... Прощайте,
господин Прегель! Вы еще раскаетесь в своем упорстве!
ГЛАВА 15
Немецкая логика.-- Дипломатическая ложь.-- Негодование боцмана.--
Геройская решимость.-- Последние приготовления.-- Флотилия на льду.--
Свободные воды.-- Грабители.-- Последний привет.-- Взрыв.
Прегель ушел раздосадованный, но полный надежд. Он, собственно, не
рассчитывал, что французский капитан сразу примет его условия. Но не за
горами день, когда де Амбрие прибежит просить провиант. Иного выхода у него
нет. "Красивых слов можно наговорить сколько угодно,-- думал по дороге
Прегель.-- Ничего, я подожду... Злоупотреблять своим преимуществом
неблагородно, а воспользоваться можно".
Немец вернулся в свой лагерь в прекрасном расположении духа.
Тяжелобольных у него не было. Напрасно он так бессовестно врал
французскому капитану. Лишь кое-кто отморозил носы и пальцы. А о скорбуте
или вообще о чем-нибудь серьезном и говорить не приходилось.
Прегель не жалел красок, чтобы как-то оправдать свое эгоистичное
желание возвратиться в Европу.
Де Амбрие тем временем собрал экипаж, чтобы поговорить о положении дел
на корабле, но тут Геник Трегастер снял шляпу и откашлялся.
-- Простите, господин капитан, что я встреваю без спросу, но мне
хочется сказать от лица всех матросов, что этот проклятый немец не
заслуживает звания моряка...
-- Да он, Геник, и не моряк,-- с улыбкой заметил де Амбрие,-- а самый
обыкновенный географ.
-- Тем лучше для моряков, потому что он -- скотина... дело в том,
господин капитан, что мы слышали ваш разговор с ним... Здорово вы ему
сказали, что моряки не сдаются. У нас даже сердце запрыгало!.. Нет, мы не
сдадимся.
-- Никогда... Ни за что!..-- раздались возбужденные голоса.
-- Матросы уполномочили меня как старшего,-- продолжал боцман,--
заявить, что вы можете на нас рассчитывать. Мы готовы на все! Но не ради
дисциплины. Нами движет беззаветная преданность. Клянемся, капитан, быть с
вами и в жизни и в смерти!..
-- И в жизни и в смерти! -- эхом откликнулись матросы, вскинув вверх
руки, как для присяги.
. Тронутый до глубины души, капитан крепко пожал боцману руку и
произнес:
-- Спасибо, Геник!.. Спасибо, друзья!.. Я как раз собирался
посоветоваться с вами, как быть дальше, но вы сами предложили мне помощь...
Принимаю ее с благодарностью. Вперед, матросы!.. За Францию, за родину!..
Было три часа пополудни. Не теряя времени капитан дал каждому
поручение.
Первым делом перенесли на лед шлюпку. Винт и руль сняли; в шлюпку
впряглись восемь человек, и она легко и свободно заскользила по снегу.
- Браво!..-- вскричал помощник капитана.-- Так я и думал. Шлюпку можно
снабдить провизией и двигателем, впрячь в нее собак и ездить по льду.
Под двигателем он подразумевал аккумуляторные батареи, хранившиеся в
трюме и служившие для передачи энергии и электроосвещения.
Батареи перенесли на шлюпку и установили. Туда же погрузили оружие,
лекарства, мореплавательные инструменты, просто инструменты, карты, книги о
полярных землях, палатку, шубы, табак, две лампы, запас спирта и немного
провизии.
Де Амбрие в это время с верхушки мачты обозревал местность.
Очень довольный результатами своих наблюдений, он взял двух матросов и
обошел льдину, а вернувшись, тихим голосом обратился к доктору:
-- Обстоятельства благоприятствуют нам. Появилась свободная вода.
-- Не может быть!
-- Совершенно точно. Правда, течение очень сильное, но именно благодаря
этому вода не замерзает.
-- Прекрасно!
-- Кроме того, на канале, проложенном нами, образовалась гладкая
ледяная поверхность, будто специально для саней.
-- Нам повезло! Шлюпка вон какая тяжелая!
-- Что делают матросы?
-- Работают, притом весьма усердно.
-- Вот и хорошо. Через сутки все должно быть готово.
-- Что вы! Раньше управимся!
Лодок на "Галлии" было много, в том числе три больших вельбота и одна
плоскодонка, легкая, но устойчивая. На два вельбота погрузили провизию,
уцелевшую после урагана. Всего около четырех тысяч пайков. Этого едва могло
хватить на семьдесят дней, учитывая, что на корабле двадцать человек.
На третий вельбот погрузили сани и провизию для собак -- сушеную рыбу,
взятую в Юлианехобе. Животных предполагалось поместить на время плавания в
плоскодонку, наиболее устойчивую из всех лодок.
Через шесть часов все было готово. Никто не догадывался, что затевает
капитан. Он был серьезен, даже печален. Задумчиво расхаживал по кораблю,
прежде такому благоустроенному, со множеством необходимых и очень ценных для
экспедиции вещей, а теперь разоренному. Матросы стояли на льду, охваченные
мрачными предчувствиями. Де Амбрие обошел корабль и появился на палубе.
-- Надо еще подождать,-- прошептал он и спустился на лед.
-- Все в порядке, Бершу?
-- Так точно, капитан.
-- Пусть матросы готовятся тянуть шлюпку.
Пятнадцать человек взялись за бечеву. Помощник капитана, лейтенант
Вассер и доктор, с ломами в руках, пошли вперед, расчищая дорогу.
Шлюпка двинулась с места. Прилаженные к ней полозья мягко зашуршали по
снегу. Несмотря на довольно значительные размеры и массивность, она
благодаря гладкости льда двигалась довольно быстро.
За пять минут прошли сто метров.
-- Стой!..-- скомандовал капитан.-- Отдохните, ребята!
Теперь никто больше не сомневался в успехе.
Матросы снова взялись за бечеву.
Прошел час с четвертью. Шлюпка переместилась на полтора километра.
Впереди, в десяти кабельтовых[73], сверкала свободная вода с
плавающими льдинами.
О, если бы корабль не был скован льдом, как некогда
"Тегетгоф"[74]!
Но стоит ли предаваться бесплодным сожалениям. За работу!
Четверых оставили стеречь шлюпку, на случай если бы лед тронулся,
остальные вернулись к кораблю.
После шлюпки оказалось совсем легко перетащить на край льдины вельботы
и плоскодонку. Это заняло минут сорок, не больше.
Когда, перетаскав вельботы, матросы возвращались к кораблю, они не
могли сдержать крик ярости при виде бродивших по палубе темных фигур.
-- Негодяи!.. Воры!.. Мерзавцы!.. Хищные прусские коршуны!
Матросы бросились было вперед, сжимая револьверы.
-- Стоять! -- громко приказал де Амбрие.
Матросы остановились. Дисциплина на флоте -- дело святое.
Впрочем, немцы, заметив французов, поспешили убраться с корабля и
обратились в бегство, осыпаемые руганью и проклятиями.
-- Все на борт! -- скомандовал капитан, побледнев.
Моряки выстроились у грот-мачты.
-- Ступай за мной, Геник!
Вместе с боцманом де Амбрие сошел вниз, а через пять минут о