аления, видя, что
кто-то уже постарался и приготовил еду. Он никак не мог догадаться, кто бы
это мог быть.
Жан Итурриа в свою очередь высказал предположение, услышав которое де
Амбрие изменился в лице.
-- Карамба! А что, если проклятый немец пробрался в эти края? Может,
это его люди высекли ступени... Извините, капитан, что я предположил, будто
Прегель мог добраться сюда.
-- Все возможно,-- сумрачно заметил де Амбрие.-- Вперед, друзья!
Подойдем ближе -- узнаем.
ГЛАВА 11
Памятник под восемьдесят девятым градусом северной широты.-- Тревога.--
Немецкий документ.-- След экспедиции капитана Нерса.-- Письмо лейтенанта
Маркхама.-- Оттепель Палеокристаллического моря.-- Внезапное повышение
температуры.
Итак, таинственные ступеньки помогли путникам перебраться через холм за
какие-нибудь четверть часа. Не будь их, пришлось бы потратить на это не
меньше двух часов.
Следы вели все дальше и дальше, прямо к Северному полюсу, до которого
оставалось уже совсем немного... Де Амбрие не переставал хмуриться. Неужели
Прегель его опередил?
Двадцать девятого апреля прошли двадцать шесть километров.
Тридцатого апреля достигли восемьдесят девятого градуса северной
широты. До полюса оставалось четыре километра.
Не будь этих злополучных следов, все ощущали бы особый прилив бодрости
и энергии, даже веселья.
Но пока причин для радости не было.
Вот валяются кости медведя... Кто его съел? Рядом -- два отстрелянных
патрона с английским клеймом: "Максвелл. Бирмингем". Что это значит?
Трудно сказать. Не исключено, что у кого-нибудь из немцев могла
оказаться и английская винтовка.
В два часа капитан хотел скомандовать привал, как вдруг Дюма,
отличавшийся великолепным зрением, указал на небольшое возвышение впереди, в
него было воткнуто что-то длинное и тонкое.
-- Как будто ручка метлы,-- заметил повар.
Де Амбрие побежал к странному сооружению и действительно увидел
деревянную рукоять, не то от лопаты, не то еще от чего-то. Обильно смазанная
льняным маслом, рукоять прекрасно сохранилась. Она была воткнута в холмик,
высотой с бочку, сложенный из льдинок и консервных банок.
Этот керн, или своеобразный памятный знак, оказался сооружен из всего,
что попалось под руку. Под ним, вероятно, хранилось послание к тем, кто
когда-нибудь сюда придет.
В спешке капитан не захватил с собой ни топора, ни лопаты и голыми
руками стал раскачивать сооружение, пинал его ногами... Тщетно. Памятник
крепко врос в лед.
Пришлось вернуться и взять с собой матроса с двумя заступами.
Лед раскололи, раскопали холмик и нашли большой холщовый мешок, который
с огромным трудом развязали. В мешке оказалась бутылка.
Сгорая от нетерпения, де Амбрие чуть было ее не разбил, но сдержался и
дрожащими руками стал откупоривать, вытряхивая содержимое -- несколько
бумажных листков. Он схватил первый попавшийся и жадно пробежал глазами.
Написано было по-немецки.
-- Так я и знал! -- с горечью вскричал капитан, но, прочитав снова,
развел руками, обратив внимание на дату и градусы широты и долготы:
"Маркхам... 12 мая 1876 г... 83 градуса 20 минут 26 секунд сев. шир., 65
градусов 24 минуты 28 секунд зап. долготы".
Де Амбрие облегченно вздохнул и рассмеялся.
Матрос поглядел на него с удивлением. Это был Мишель Элимбери, баск,
лоцман-китобой, очень способный и смекалистый.
-- Ты, конечно, уверен, что твой капитан спятил? -- спросил де
Амбрие.-- Сознайся, Мишель.
-- Но, господин капитан... вы -- командир и можете поступать как вам
угодно,-- ответил сконфуженно баск.
-- Видишь ли, друг мой. Я испугался.
-- Не может быть, господин капитан. Кто угодно, только не вы!
-- Испугался, поверь мне. Что не я первый приду туда, куда еще не
ступала нога человека. Мы будем там через пять дней.
Мишель недоуменно пожал плечами.
-- Сейчас переведу тебе, что здесь написано, и ты поймешь... Погоди,
погоди, то же самое здесь написано и по-английски, и по-французски. Так что
переводить не придется. Можешь прочесть.
"Сегодня, 12 мая 1876 года, здесь, у 83 градуса 20 минут 26 секунд
северной широты и 65 градусов 24 минуты 12 секунд западной долготы, была
полярная экспедиция во главе с Дм. Нерсом, капитаном британского флота. Она
состояла из двух кораблей -- "Аллерт" и "Дискавери".
С места зимовки "Аллерта" к 82 градусу северной широты отправились двое
саней под командованием лейтенанта Маркхама. По льду Палеокристаллического
моря он достиг вышеозначенного пункта, где еще не бывал ни один человек.
Альберт Маркхам, лейтенант судна "Аллерт".
-- Как же так, господин капитан? -- опешил баск, прочитав бумагу.--
Лейтенант Маркхам говорит о широте восемьдесят три градуса двадцать минут
двадцать шесть секунд, а мы находимся на широте восемьдесят девять
градусов... стало быть. на шесть градусов севернее... может быть, наши
вычисления не верны?
-- Нет, наши вычисления сделаны точно и у Маркхама -- тоже,-- с улыбкой
возразил де Амбрие.
-- Черт возьми! Ничего не понимаю.
-- Все очень просто,-- сказал капитан, засовывая листки в бутылку.--
Помнишь, что говорил капитан Нерс о Палеокристаллическом море?
-- Помню. Он говорил, что море это, покрытое вечным льдом, преграждает
дорогу к полюсу.
-- Совершенно верно. А шесть лет спустя доктор Пави, из экспедиции
Грили, едва не утонул на том месте, где Нерс видел ледяное море.
На обратном пути де Амбрие продолжал объяснять:
-- Капитан Нерс прав, считая это море древним, но ошибается, полагая,
что оно неизменно. Все в природе подвергнуто влиянию ветров и течений.
Поэтому в один прекрасный день палеокристаллическая льдина сдвинулась с
места и стала перемещаться.
-- Но ведь с тех пор прошло одиннадцать лет!
-- Ну и что! Разве не могла льдина несколько раз обернуться вокруг
земной оси? Или же переместиться между полюсами холода?
-- Вы, как всегда, правы, господин капитан.
Дюма, Итурриа и парижанин, с нетерпением ожидавшие капитана, были
поражены сделанным открытием и не сдержали возгласов восхищения.
К найденным документам капитан приложил свои, следующего содержания:
"Найдено 30 апреля 1888 года капитаном де Амбрие, начальником
французской экспедиции, отправившейся в 1887 году к Северному полюсу.
Долгота по парижскому меридиану 9 градусов 12 минут, широта 89 градусов. Жан
Итурриа, Дюма, Мишель Элимбери, матросы; Фарен, машинист; де Амбрие,
капитан",
Бутылку снова запечатали, положили на прежнее место, а холм привели в
порядок.
ГЛАВА 12
Мороз ослабевает.-- Еще одно препятствие преодолено.-- Воспоминания о
солнечной стране.-- Море! Море! -- Сани несут на руках.-- В лодке.
Тридцатое апреля оказалось богато событиями.
Итак, после сделанного открытия, полярники снова отправились в путь.
Приходилось вместе с собаками тащить сани, потому что на каждом шагу
встречались препятствия. Напряжение дошло до предела, а трудностям конца не
предвиделось.
Преодолев множество подъемов и спусков, отряд очутился на довольно
просторной ледяной площадке, куда не проникало солнце.
Странное дело -- чем выше поднимались путники, тем становилось теплее.
Не было теперь по утрам лютого мороза, заставлявшего всех страдать,
Вопреки ожиданиям де Амбрие холода не вернулись -- термометр показывал
минус семнадцать.
Потепление особенно чувствовалось к вечеру на не защищенном от ветра
ледяном холме.
Больше всех радовался теплу Плюмован.
-- Теперь хоть ноги под собой чуешь,-- говорил он.
На ночлег устроились без палатки, в спальных мешках, под открытым
небом, перед сном с аппетитом поужинали.
Лед оказался соленым, и пришлось спускаться вниз за снегом для питьевой
воды.
Наверху его совсем не было -- сдувало ветром.
На горизонте снова появилась цепь гор еще выше и круче прежних, зато до
полюса оставалось совсем немного, да и мороз ослабел.
Маленький отряд во главе с капитаном начал мужественное восхождение. На
него ушло не менее четырех часов. Приходилось делать частые остановки. Капли
пота на лицах людей уже не превращались в ледышки. Температура повысилась до
четырнадцати градусов.
Французы радовались, как дети.
-- А что за этой горой? -- то и дело вопрошал Плюмован.
-- Может быть, прекрасные сосновые рощи,-- говорили баски, вспоминая
свою родину.
-- Сосновые! -- вскричал однажды, услыхав их разговор, почтенный кок
Дюма.-- Скажите лучше -- оливковые и апельсиновые. Вот тогда мы полакомимся.
Увидите, какое вкусное я приготовлю тюленье филе на прованском масле!
-- Может, помечтаем еще о бананах и хлебном дереве? -- насмешливо
спросил Плюмован.
-- Лучше о свободном море,-- откликнулся капитан.-- Это реальнее.
-- О свободном море. Чтобы можно было плыть в нашей лодке...
Как раз в этот момент путники достигли ледяной вершины, и парижанин,
шедший впереди, громко крикнул:
-- Море!.. Море!..
Десять тысяч греков во главе с Ксенофонтом, увидев волны Эвксинского
Понта, радовались, видимо, не больше, чем наши путники.
-- Море! -- вторили Артуру капитан и трое матросов.
И в самом деле, вдали расстилалось необозримое водное пространство, с
плавающими на нем небольшими айсбергами, вероятно отколовшимися от большой
палеокристаллической льдины.
То здесь, то там виднелись голубоватые холмики, присыпанные снегом.
Ни островка, ни утеса -- ничего не было среди моря.
Не плескались тюлени, не летали птицы. Все вокруг словно замерло,
застыло в неподвижности.
Ничто не нарушало воцарившейся тишины.
Водную гладь не тревожили волны, лишь легкая рябь пробегала у подножия
ледяных глыб, походивших на призраков.
На ярко-синем куполе неба ослепительно сверкало холодное солнце,
Этот полярный пейзаж, спокойный и бесстрастный, не трогал душу, не
заставлял чаще биться сердце.
Матросы ожидали увидеть совсем другую картину и теперь смущенно
молчали. Но, как бы то ни было, перед ними было море, и Дюма сказал:
-- Наконец-то мы у воды... настоящей воды, такой же, как в Средиземном
море. Льдом мы сыты по горло! Да здравствует море!.. Ура!..
-- Браво! -- отозвались матросы.-- Теперь хоть поплаваем в свое
удовольствие... разумеется, если будет приказ капитана.
-- Я не против, ребята,-- сказал де Амбрие.-- Но сначала давайте
закусим. Получите нынче двойную порцию водки!
-- Прекрасно, капитан! Выпьем за ваше здоровье и за успех нашего
дела,-- ответили матросы.
Спуск к воде оказался нелегким, но воля и мужество и на этот раз
помогли преодолеть препятствия.
Лодку отделили от саней и несли на руках.
-- Развод,-- пошутил парижанин.
Но это был скорее не развод, а смена ролей!
Теперь уже не сани должны были везти лодку, а лодка сани. Их примостили
в носовой части.
Покончив с погрузкой, матросы подкрепились и в последний раз устроили
ночлег на льду. Так закончилось тридцатое апреля.
Усталые и измученные, люди всю ночь не могли уснуть. Нервы были
возбуждены до предела грядущим и таким долгожданным событием.
На следующий день лодку спустили на воду.
Собаки повизгивали, видимо радуясь, что не придется больше бежать по
льду -- у них были отморожены лапы. Каждый матрос, взяв по веслу, занял свое
место. Капитан сел за руль, сверился с компасом и скомандовал:
-- Отчаливай!
ГЛАВА 13
Брошенный лот[81].-- Удивление.-- Дно в двадцать пять
метров.-- Неожиданное углубление дна до двухсот метров.-- Мысли Мишеля.--
Лодка, лед, море -- все плывет по течению.
Было четыре часа утра. Лодка двигалась со скоростью четыре километра в
час. "Если и дальше так пойдет,-- думал довольный капитан,-- часов через
пятнадцать достигнем полюса".
Матросы ушам своим не верили.
Неужели цель так близка, они скоро получат обещанную награду и
прославятся на весь мир? Совершат подвиг, не знающий себе равных?
Освободятся наконец от навязчивой идеи, которая вот уже целый год занимала
их головы; смогут покинуть это царство вечных льдов и вернуться в родные
края, на землю прекрасной Франции, где сейчас цветут деревья. Полярники
вновь увидят великолепные порты, где моряки чувствуют себя королями и куда
неизменно возвращаются после долгого плавания уставшие, но разбогатевшие.
Как говорят морские волки, "осталось хорошенько затянуть швартовы", в
последний раз поднатужиться, чтобы наконец узнать, что же такое Северный
полюс, ради которого положили столько сил, взорвали такой великолепный
корабль, как "Галлия", и работали так, как не снилось ни одному китобою. Но
капитан, которому самому страшно хотелось быстрее закончить экспедицию,
постарался умерить пыл подчиненных и сказал, что невозможно сохранять такую
скорость все пятнадцать часов. Необходимо почти вдвое удлинить срок, чтобы
люди могли отдыхать. Это было совершенно справедливо. Итак, решено было
отдохнуть два-три часа, но сначала найти подходящую глубину, чтобы бросить
якорь.
А пока что продолжали грести с таким усердием, что сдирали кожу с
ладоней. Наконец лот, который де Амбрие соорудил с помощью простого кусочка
свинца, привязанного к концу каната для измерения глубины, показал двадцать
пять метров. Прошли еще двести кабельтовых и снова повторили замеры.
Оказалось тридцать пять метров.
Пройдя около пятидесяти километров, в одиннадцать часов сделали
остановку, позавтракали. Здесь не было ни ветра, ни подводных течений, и
путешественники, подняв весла, легли в дрейф.
Вода была очень соленой. Хорошо, что Дюма запасся свежим снегом. Из
него получилось около тридцати литров пресной воды -- запас достаточный на
два дня.
Попробовали на вкус льдину, плывущую мимо, она оказалась пресной. Но
ведь пресный лед бывает на ледниках, а ледники -- на земле. Стало быть,
неподалеку суша.
Дюма выловил несколько льдин и погрузил в лодку на случай, если не
хватит воды.
Глубина с небольшой разницей оказалась везде одинаковая.
В полдень наши путешественники поплыли дальше. Неожиданно де Амбрие
бросил лот, скомандовал остановку и воскликнул:
-- Ничего не понимаю!
Лот опускался все ниже и ниже -- а дна не было.
Матросы тоже недоумевали. Так и не удалось точно измерить глубину --
больше чем на двести метров лот опуститься не мог.
-- Вперед! -- скомандовал капитан.
И метров через двадцать снова бросили лот. Теперь глубина была тридцать
метров,
Баски встревоженно переглянулись. Но Дюма и Плюмован их успокоили.
-- Здесь, должно быть, дыра, через которую проходит земная ось! --
вскричал парижанин.
-- Что ты мелешь! -- возразил Дюма.-- Ведь это еще не полюс.
-- Значит, артезианский колодец[82], вырытый в далекой
древности.
-- Думаю, ни то и ни другое,-- вмешался в разговор Мишель Элимбери.--
Есть у меня на этот счет кое-какие соображения. Но я их открою вечером.
-- Лучше сейчас,-- сказал капитан.-- Ты китобой, моряк опытный. Говори!
Не робей! Ручаюсь, никто над тобой смеяться не станет.
-- Вы очень добры, господин капитан... В таком случае я скажу.
Непонятно, почему здесь нет ни рыб, ни птиц, ни животных...
-- Ты прав, Мишель. Мне самому это кажется странным.
-- Так вот, я пришел к мысли, что это море вовсе не море, а просто
соленое озеро с двойным дном.
-- Браво, Мишель! Ты открыл первую часть тайны!
-- Образовалось оно в большой льдине во время таяния. А место, где лот
упал в глубину на двести метров, не что иное, как яма, через которую озеро
сообщается с морем... Это я и хотел сказать, господин капитан.
-- Молодец, Мишель! Уверен, что ты прав. Теперь остается узнать, как
далеко простирается это озеро. Мы находимся на невысокой точке, и кругозор у
нас самый ограниченный.
Двойная порция водки взбодрила матросов, и они налегли на весла.
Но к шести часам, пройдя сорок километров, выбились из сил и пришлось
остановиться. Всего было пройдено девяносто километров, до полюса оставалось
двадцать.
С разрешения капитана все вышли поразмяться после долгого сидения;
выпустили собак.
А когда вернулись, привязали лодку, поужинали и легли спать. Каждый час
сменялись часовые, следившие, чтобы суденышко не сбило плавающими льдинами.
За ночь ничего особенного не случилось. Проснулись в четыре часа утра.
Один лишь капитан был встревожен.
Во время дежурства он с помощью приборов вычислил широту и долготу и
установил, что за время между двумя наблюдениями ледяные горы на юге и само
море переместились на три минуты к востоку.
ГЛАВА 14
Первого мая 1888 года.-- Мертвый кит.-- Напрасные поиски.-- Как
сохранить документы об открытии.-- Какие привезти доказательства? -- Полгода
ночь, полгода день.-- Обратный путь.
Отклонение на три минуты, замеченное капитаном, не имело первостепенной
важности. Компас не дает сбиться с правильного курса.
Было достаточно трех часов, чтобы преодолеть расстояние, отделяющее
лодку от точки, где проходит земная ось, при условии, конечно, что льды
внезапно не придут в движение. Казалось, что препятствий, по мере
приближения к цели, становилось все меньше, но сколько трудностей ждет отряд
на обратном пути! Нужно будет отыскать прежние следы и добраться до лагеря,
в котором осталось четырнадцать больных матросов со скудными запасами
продовольствия, которых едва хватит, чтобы не умереть с голоду. Правда,
думать о возвращении было еще рано. Прямо не верилось, что здесь, совсем
рядом, как говорится, "стоит лишь руку протянуть", находилась эта
таинственная точка, на поиски которой отправлялось столько экспедиций и ради
достижения которой было отдано столько жизней. Неужели через несколько часов
на полюсе, который не удалось покорить ни немцам, ни англичанам, ни русским,
ни американцам, будет водружен трехцветный французский флаг в знак взятия
этой твердыни, мирно завоеванной горсткой французов.
Эта мысль удесятеряла силы моряков, и они мечтали о том, как прославят
свое отечество.
Стояла ясная погода, ярко светило солнце, даже рябь не пробегала по
воде, было двенадцать градусов,
Наступило первое мая 1888 года.
Обычно спокойный, де Амбрие был чем-то озабочен, и по мере приближения
к заветной цели все больше и больше мрачнел.
Между тем никаких препятствий впереди заметно не было. Все реже
попадались льдины. Лодка легко скользила по гладкой, словно зеркало, воде.
Матросы, видя, что капитан чем-то взволнован, хранили молчание и больше
не перебрасывались солеными шуточками. скрашивающими однообразие долгого
путешествия. Лишь иногда слышались тихие вздохи и плеск весел.
Собаки, сбившись в кружок, отдыхали в блаженной лени, "пригревшись" на
солнышке при минус двенадцати градусах. Это была настоящая весенняя
температура, которая заставляла псов высовывать языки, настолько эти
северные животные привыкли к жутким полярным морозам.
Прошло часа два.
Торжественный момент приближался. Капитан то и дело вставал,
всматриваясь в горизонт.
Через четверть часа он вздохнул с облегчением.
Над зеленоватой водой возвышалась темная масса.
-- Наконец-то! -- прошептал он едва слышно.-- Фортуна повернулась ко
мне. Быть может, дело всей моей жизни увенчается успехом.
Нетерпение де Амбрие росло. Глаза лихорадочно блестели, движения стали
резкими. Он не спускал глаз с черной точки, которая быстро увеличивалась.
-- Стоп! -- скомандовал он.
Лодка остановилась. Матросы удивленно взглянули на капитана.
-- Мои отважные друзья! -- произнес он дрогнувшим от волнения
голосом.-- Если я не ошибся в расчетах, мы у заветной цели. Все препятствия
позади. Там, где мы сейчас находимся, нет ни широты, ни долготы... Это
мертвая точка, ось, вокруг нее вращается Земля. Мы на Северном полюсе!.. Да
здравствует Франция!..
-- Да здравствует Франция! -- что было силы закричали матросы и подняли
весла, капитан трижды взмахнул национальным флагом.
-- Мне казалось, тут должен быть хоть маленький островок земли, но я
ошибся. Видите впереди скалу? Там мы и оставим письменное доказательство об
успешном завершении нашей экспедиции. Вперед, друзья! К скале! Это последнее
наше испытание. После него подумаем о возвращении.
Справедливости ради следует сказать, что матросы были близки к
разочарованию. Ведь ничего особенного они на полюсе не увидели. А сколько
потрачено сил, сколько жертв принесено! Зато де Амбрие был счастлив. И,
глядя на него, матросы не могли не радоваться. Скала все приближалась, и уже
можно было ее рассмотреть. Вытянутая вверх, без выступов и шероховатостей,
она имела в длину не более двадцати пяти метров.
Когда до скалы осталось метров сто, Мишель Элимбери вскричал:
-- Черт побери!..
-- В чем дело? -- спросил капитан.
-- Мы ошиблись! Это не скала...
-- Что же тогда?
-- Кит, самый настоящий, только мертвый. Баск оказался прав.
Подойдя ближе, все увидели полуоткрытые неподвижные глаза, громадную
пасть, необъятное туловище.
Как очутился этот исполин в краю, где не осталось ничего живого?
Сколько он вытерпел мук, прежде чем погибнуть?
Китолов по привычке ткнул тушу в бок крюком и тотчас же его выдернул.
Из пробитого отверстия со свистом вырвалась зловонная струя, к горлу
матросов подступила тошнота, и они поспешили отвести лодку подальше. Кит,
видимо, погиб еще летом, стал разлагаться, а зимой замерз. Он еще долго
оставался бы в таком состоянии, не наткнись на него моряки. Прямо у них на
глазах "скала" стала уменьшаться, постепенно погружаясь в воду и вздымая
волны, а вскоре совсем исчезла.
Матросы ждали приказа, но капитан молчал, не зная, на что решиться.
Поблизости не было места, где он мог бы оставить хоть какое-то
доказательство своего пребывания на Северном полюсе. Правда, де Амбрие вел
корабельный журнал, для серьезных ученых это веское доказательство. Но не
для его соперника, большого любителя памятных знаков. И все же французу не
могут не поверить, слишком хорошо его знают...
После завтрака, состоявшего из двойного рациона по случаю успешного
завершения экспедиции, капитан приказал возвращаться к оставленным на льдине
товарищам. Лодка развернулась и взяла курс на юг.
Вечером, несмотря на усталость, спать никому не хотелось -- даже
собакам. Впрочем, вечера в нашем понимании на полюсе не бывает. Полгода
темно, полгода светло. Солнце восходит в день весеннего равноденствия,
десятого марта, и до десятого сентября не заходит. А потом наступает
полярная ночь. Долго бодрствовали путешественники, но усталость взяла свое.
Сразу после ужина все легли спать. Кроме капитана. Он размышлял об
оставленных на льдине товарищах, о победе, о бесконечных трудностях
обратного пути...
ГЛАВА 15
Возвращение.-- Радость Констана Гиньяра.-- Хлеб есть, а зубов нет.--
Опасения.-- Буря.-- Похищение провизии.-- Примерное наказание воров.--
Массовое избиение.-- Бегство Помпона.-- Голод.
Отряд во главе с капитаном благополучно возвратился на стоянку.
Съестных припасов почти не осталось и тащить лодку было нетрудно.
До полюса шли пять суток, обратно -- шесть.
Итак, седьмого мая моряки из лагеря радостно встретили капитана. Де
Амбрие был тронут до глубины души и сказал, что победа эта общая, поскольку
от стоянки до полюса всего пятьдесят километров.
Радовались не только успеху, но и вознаграждению. Слава славой, а
деньги деньгами.
Вначале были обещаны две награды: за Северный полярный круг и за
Северный полюс. Теперь капитан пообещал объединить их в одну и раздать всем
без исключения. Это вызвало новый всплеск радости.
Едва оправившись от скорбута, Констан Гиньяр хитро подмигивал и
потирал, свои распухшие руки.
-- Вот и кусок хлеба на старость! -- говорил он парижанину.
-- Чем ты его есть будешь? Ведь зубы все выпали!
-- Тебе бы только скалиться, Плюмован! Если хлеб будет слишком твердым,
я его размочу в пиве.
-- И будешь пить за здоровье Северного полюса, старый пьяница?
-- Да, Полюс стал моим приятелем.
-- А ты его точно видел?
-- Да вот как тебя.
-- И какая же у него физиономия?
-- Представь себе кита, наполовину высунувшегося из воды, который не
шевелит, так сказать, "ни рукой, ни ногой".
-- Ух ты, ну и дальше что?
-- Ну Мишель как воткнет ему гарпун в бок и пш-ш-ш... Вдруг разнесся
такой запах, что можно было отравить все живое на семь саженей вокруг.
-- А потом?
-- Кит или Полюс, называй как хочешь, наполнился водой и потонул. На
том все и кончилось.
-- Что ты плетешь? Мишель убил Полюс?
-- Да, и ты получишь часть наследства.
-- От Полюса?
-- Черт, ну конечно! Это твоя пенсия, жалованье, твой хлеб и пиво. Все
это, старина, наследство бедняги Полюса, которого мы так бесцеремонно
вытащили из его владений и потопили как старый баркас.
Тем временем Бершу сдал полномочия капитану и доложил о том, как
обстоят дела.
Ничего утешительного. Провизии оставалось совсем мало, несмотря на
уменьшение рациона. Перед путешественниками встал грозный призрак голода.
-- Но разве охота... рыбная ловля...-- начал было де Амбрие.
-- Здесь мертвая пустыня! Ледяной ад... Ужиук и то ничего не смог
раздобыть, как ни старался. Страшно мне, капитан, очень страшно! Погибнуть
после такой победы!..
-- Надеюсь, этого не случится. Нам надо продержаться до оттепели,
завтра уже восьмое мая.
-- Дай Бог, дай Бог...
Надежды капитана не сбылись.
На следующий день барометр начал падать. Подул южный ветер, пригнавший
тучи, и началась снежная буря. В нескольких шагах ничего не было видно.
Палатку ветром снесло, и французы остались без крова. Особенно тяжело
приходилось больным, они дрожали в своих спальных мешках. Сани вместе с
лодкой, на которой команда плыла к полюсу, разбились о ледяную скалу.
Следовало как можно скорее соорудить укрытие из снега, наподобие
хижины. Здесь очень помог Ужиук, знавший, как это делается. Входное
отверстие являлось до того узким, что в жилище приходилось вползать на
четвереньках. Там и укрылись измученные люди вместе с собаками, страдая от
жажды и голода. Дюма снова вступил в должность повара, сменив Курапье,
заподозренного в поедании чужих порций. В хижине было душно и тесно -- от
людей и собак, от зажженной лампы, но никто не жаловался, радуясь, что хоть
есть крыша над головой.
Стали собирать припасы, засыпанные снегом. Но, к несчастью, оказалось,
что больше половины поглотили оголодавшие псы.
Ураган по-прежнему бушевал, и казалось, не будет ему конца.
Эта снежная буря, самая страшная из всех случившихся за время
путешествия, неистовствовала, ни на минуту не утихая, целую неделю, до
десятого мая.
Годовщину отплытия из Франции предполагалось ознаменовать маленьким
пиром, но этот день -- тринадцатое мая -- принес горькое разочарование.
Собаки вошли во вкус и пускали в ход всю свою хитрость, чтобы находить еду.
И преуспели в этом: растерзали тюки, разгрызли ящики, причем так ловко, что
невольно возник вопрос: не помог ли им кто-нибудь? Но кто?
Матросы все честные, и каждый из них скорее умрет, чем решится на
подобный поступок.
А вот Ужиук... Он вряд ли способен на самопожертвование. На глазах
жиреет, отличается завидным здоровьем.
Однажды даже на предложение поесть ответил, что совершенно не голоден.
Сомнений больше не оставалось: это он вместе с собаками рыскал под
снегом и поедал припасы.
При этом старательно заметал следы, прикрывая брезентом распоротые тюки
и взломанные ящики...
И вот грянула беда. Надвинулась угроза голода. Собак кормить было
нечем, и их осудили на смерть. Дюма собственноручно порешил несчастных
животных.
Однако не всех -- одной псине чудом удалось избежать резни, вызванной
суровой необходимостью.
Все спрашивали себя, почему тезка знаменитого Тартарена орудовал
поварским ножом, а не взял карабин? Почему он перерезал собакам -- этим
верным помощникам человека,-- горло, как баранам или свиньям, вместо того
чтобы просто пристрелить. Оказывается, таков был строгий приказ доктора.
Так как отсутствовала свежая тюленья кровь, необходимая больным
скорбутом, только таким способом можно было получить достаточное количество
целебной жидкости, более действенной, чем все лекарства.
Нужно сказать, что все больные без исключения, независимо от тяжести
заболевания, согласились выпить теплой крови. Впрочем, в этом не было ничего
удивительного, настолько страшный конец несчастного Фрица поразил всех.
Тяжелое воспоминание, постоянно преследовавшее матросов, помогало побороть
отвращение. Плюмован, "собачий капитан", не мог присутствовать на бойне и
смотреть, как убивают его подопечных и друзей, ставших, как мы помним,
настоящими учеными псами и развлекавших людей в более счастливые времена.
Артур убежал подальше от лагеря, чтобы не слышать ужасного воя
несчастных животных и не видеть агонии своих любимцев: Белизара, Кабо,
Помпона и Рамона. Вернувшись, парижанин увидел Дюма, красного, как палач
после казни. Тот только что схватил бедного Помпона, который, вместо того
чтобы сопротивляться, жалобно плакал как ребенок.
При виде этой сцены Фарен не смог сдержать слез и закричал срывающимся
голосом:
-- Господи, я думал, резня уже закончена. Дюма, отпусти его, прошу
тебя!
-- Э, да я и сам хотел того же. Если бы ты только знал, как мне больно
убивать невинных бедняг.
Помпон, ускользнув от палача, бросился на руки парижанину, который
поспешил уйти подальше от лагеря, унося обезумевшее от страха животное,
преследуемое запахом крови товарищей.
Отойдя метров на сто, Плюмован остановился среди снежного вихря и,
опустив собаку на толстый снежный ковер, заговорил с нею, как будто та могла
что-то понять:
-- Знаешь, старина, твоих друзей больше нет. Они поплатились за то, что
съели лагерные запасы, а это -- преступление, которое карается смертью. Если
хочешь избежать их страшной участи, мотай отсюда, и побыстрее! Ты ловкий как
обезьяна, шустрый как белка, а льды -- твоя родина, беги же... И даже близко
не подходи к нам, если не хочешь, чтобы тебя слопали.
Артур поцеловал четвероногого друга в черный, блестящий, похожий на
трюфель нос, взмахнул рукой, указывая на безбрежные снежные поля, и громко
крикнул:
-- Беги, Помпон, беги!
Пес убежал, и больше его никто не видел. Убитые собаки пошли в пищу.
Вот каков был рацион матросов, скорчившихся в душной, тесной иглу.
Утром -- чай или кофе без сахара. Ужиук и собаки съели его, и больше
ничего не осталось. Двести граммов собачьего мяса на человека, несколько
капель водки или рома, разбавленных горячей водой. Ни сухарей, ни мясного
концентрата. Все было проглочено голодными псами. В полдень -- некоторое
подобие супа из собачьего мяса и кусочка тюленьего жира, со щепоткой соли.
Все это съедалось горячим, чтобы получить побольше "топлива", как
шутили в прежние дни.
На ужин -- опять крохотный кусочек мяса, для разнообразия -- кофе и
несколько капель спиртного.
После столь скудной трапезы засыпали голодными.
Пищи оставалось в обрез. Собаки, ужасно исхудавшие за последнее время,
весили едва ли килограмм двадцать, то есть мяса от каждой получили не более
десяти килограммов. Несмотря на строжайшую экономию, оно было очень быстро
съедено. Самым изголодавшимся давали дополнительную порцию -- варево, запах
которого вызывал тошноту у наиболее щепетильных. Добавьте к этому ужасную
тесноту, скученность, затхлый воздух, и вы хотя бы отдаленно сможете
представить себе судьбу людей, которые корчились от голода, прислушиваясь к
завываниям ветра.
Восемнадцатого мая буря наконец утихла, но легче от этого не стало.
Всюду, куда ни кинь взгляд, высились огромные сугробы. Положение казалось
безвыходным.
Но капитан не терял надежды. С наступлением оттепели на север должны
были прилететь птицы. Тогда голод отступит...
Двадцать третьего мая на термометре все еще было десять градусов. Шел
мелкий снег.
Двадцать четвертого мая у троих заболел желудок -- с непривычки к
собачьему мясу. Совсем ослабели больные скорбутом.
Двадцать пятого съели последнюю собаку. Двадцать шестого принялись
жевать тряпки, кости, все, что попадалось под руку.
Двадцать восьмого температура резко повысилась до нуля градусов. Ни
чая, ни кофе не было, и доктор давал каждому по ложке глицерина.
Двадцать девятого появилась чайка. Уже съедены шкуры собак. Еще
оставалась сбруя из тюленьей кожи.
Ослабевшие, бледные, с блуждающими глазами, люди двигались словно тени.
Де Амбрие с напряжением вглядывался в горизонт -- не появится ли стая
уток или медведь.
Оттепель набирала силу. Лед трещал, текли потоки воды... Дюма, Плюмован
и Итурриа пошли на разведку, но вернулись ни с чем. В этот день съели
половину сбруи и запили глицерином.
-- Ба! -- сказал парижанин, который едва держался на ногах.-- Завтра мы
придем в себя.
Но тридцатого мая, вместо того чтобы "прийти в себя", бедный малый слег
от лихорадки, так же как повар Дюма и его товарищи. В отряде не осталось ни
одного здорового человека! Доктор, повинуясь профессиональному долгу, все
время оставался возле больных. Капитан не щадил себя, стараясь помочь всем.
Он распределял последние кусочки пищи, которые и пищей-то назвать было
нельзя, их глотали машинально, не думая и ничего не чувствуя. Врач заботился
об экипаже, рискуя здоровьем, а может быть и жизнью.
Тридцать первого мая даже самые стойкие поняли, что все кончено, и
покорились судьбе, ожидая смерти.
ГЛАВА 16
Странный шум.-- Промахнулся! -- Помпон.-- Сытая собака и голодные
матросы.-- Прекрасное открытие.-- Парижанин рассказывает о мясных залежах.--
Что Помпон делал в отлучке.
Тридцать первого мая термометр показал плюс два градуса.
В ясном лазурном небе ярко сверкало солнце.
Изголодавшиеся матросы -- кожа да кости -- стали есть свои шубы.
Больные ловили ртом капельки воды, бежавшие по стенам снегового жилища.
Они, казалось, страдали меньше здоровых.
Со всех сторон слышались стоны и вздохи. Некоторые агонизировали.
Но что это? Воспаленное воображение? Следствие лихорадки?
Капитан услышал вдали не то вой, не то лай.
Неужели зверь?..
Сомнений не было. Какое-то четвероногое бежало по льду. Де Амбрие с
трудом поднялся и крикнул:
-- К оружию!
Дюма схватил винтовку. За ним лейтенант Вассер, парижанин и баск.
Появление зверя придало им силы. Ведь он мог стать добычей.
Удивительно, до чего живуч человек. Близкие к смерти матросы бодро
выбежали из хижины с винтовками на изготовку.
Но увидели не медведя, а какое-то небольшое животное темного цвета.
Дюма выстрелил с расстояния в двести метров. Но промахнулся. Впервые в
жизни. Сказались болезнь и голод.
Пуля упала недалеко от зверя.
Промахнулся и лейтенант. Животное взвыло, но продолжало бежать, не
обращая внимания на сыпавшиеся со всех сторон пули.
Дюма крепко выругался и опять зарядил ружье.
Парижанин тоже прицелился, но вдруг опустил винтовку и воскликнул:
-- Помпон!.. Мой Помпон!..
Собака в несколько прыжков очутилась возле хозяина с радостным лаем и
визгом.
-- Помпон!.. Собачка моя хорошая!..
Помпон между тем бегал от одного матроса к другому и наконец снова
вернулся к Плюмовану.
-- Черт возьми!..-- проворчал Дюма.-- Надо было этому псу возвратиться.
Я предпочел бы медведя... У него мяса раз в пятнадцать больше... И потом,
как-то нехорошо убивать свою же собаку.
-- Не смейте трогать Помпона! -- с гневом вскричал парижанин.
-- У нас люди умирают...-- тихо заметил Дюма.
-- Неужели не видишь, что Помпон умудрился каким-то образом разжиреть?
-- Вижу,-- скрепя сердце отозвался повар.-- Бедненький! Значит, он
что-то ел все эти три недели,
-- Совершенно верно. Либо он сам нашел еду, либо кто-то его кормил.
-- Ты, прав, любезный,-- сказал капитан, подходя к Плюмовану.-- Собаку
привел к нам инстинкт, чувство дружбы. Как знать? Быть может, в ней наше
спасение?
Помпон тем временем залез в хижину, обнюхал всех, огляделся и снова
вернулся.
-- Проверил, все ли на месте,-- заметил Плюмован.
Собака постояла возле хозяина, словно дожидаясь лакомого куска, села на
задние лапы, тявкнула раз, другой и побежала вперед, то и дело оглядываясь.
-- Лейтенант Вассер! -- распорядился де Амбрие.-- Возьмите с собой Жана
Итурриа, Дюма и Фарена и следуйте за собакой.
-- Есть, капитан! И дай нам Бог вернуться не с пустыми руками. Вперед,
друзья!
-- Подождите минутку,-- остановил де Амбрие матросов.-- Возможно, вам
пригодятся уцелевшие сани, меховые шкуры, спальный мешок, оружие, топор,
пила и нож для резки льда. Наденьте эскимосские сапоги без них не обойтись
во время оттепели -- и разделите между собой остатки табака. А теперь
пожмите друг другу руки. В путь, друзья! Помните, наша жизнь зависит от вас.
Собака, очень довольная; вприпрыжку бежала на северо-запад, не
отклоняясь от своих следов, местами отчетливо отпечатавшихся на талом снегу.
Тут моряки убедились, что капитан, приказав им взять сани, был, как
всегда, прав. Не приходилось, по крайней мере, тащить нехитрые пожитки,
казавшиеся ослабевшим людям неимоверно тяжелыми. Полозья легко скользили, и
матросы без труда шли за Помпоном, сменяя друг друга в упряжке.
Пес вдруг резко повернул к северу и заметно повеселел, уверенно
направляясь к холмам на краю палеокристаллической льдины.
Матросы шли уже часов шесть, силы были на исходе. Собака ласкалась к
ним, словно хотела сказать: "Мужайтесь".
-- Куда она нас ведет? -- то и дело спрашивали баск и провансалец.
-- Наверняка туда, где есть что пожевать,-- неизменно отвечал
парижанин,-- Помпон у меня умный, понимает.
Наконец собака взбежала на крутую тропинку, где сани не могли проехать,
и скрылась за громоздившимися в беспорядке утесами. Спустя немного Помпон
вернулся, неся в зубах что-то черное и твердое.
Плюмован с трудом отломил кусок, попробовал на вкус и удивленно
воскликнул:
-- Черт побери!.. Да ведь это -- мясо! Мороженое мясо!
-- Не может быть!
-- Отведайте сами, если не верите, лейтенант... и ты, повар... Тогда
убедитесь!
-- А ведь правда! -- радостно вскричал Вассер.-- Мясо! Настоящее мясо!
-- Для варки вполне годится! -- со знанием дела заметил Тартарен.
-- Сойдет и сырое! -- отозвался баск, набив полный рот.
-- Ай да Помпон!.. Привел нас на склад провизии! -- вскричал
растроганный Плюмован.
Все кинулись за собакой и вскоре достигли огромной ледяной горы с
глубоким ущельем.
Помпон разгреб снег, под которым оказалось отверстие, шириной с бочку,
влез внутрь и вскоре вернулся с увесистым куском мяса. Он еле его тащил.
-- Черт возьми! -- весело вскричал парижанин.-- Да тут, я смотрю,
мясные залежи!..
Вооружившись один ножом для льда, другой топором, лейтенант и Дюма
разрубили край трещины длиной более ста метров, и увидели, что на довольно
большую глубину она наполнена мясом.
Работали они усердно и жадно уплетали найденную провизию, таявшую прямо
во рту.
-- Не развести ли огонь, чтобы сварить суп? -- предложил Артур, работая
челюстями.
-- Нет спирта! -- отозвался Дюма, уминая за обе щеки отличную вырезку.
-- Зато полно жира! Можно налить его в лампу, выдернуть несколько
волосков из шубы и смастерить фитиль.
-- Варите, если хотите,-- сказал лейтенант,-- но прежде погрузите мясо
на сани, чтобы скорее отвезти нашим умирающим товарищам,
-- Вот что я хочу предложить,-- сказал парижанин.-- Зажжем конфорку,
поставим на сани, а мясо пусть варится. Пока доедем, суп будет готов, и все
поедят.
-- Прекрасная мысль! -- произнес Вассер, продолжая грузить на сани горы
мяса и сала.
Подкрепившись, матросы почувств