не нужны! - распорядился Доспаев. - Пусть пришлют Мануру из хирургического. - Она ушла домой. - Не Манура - пусть кто-то еще. Поопытней! Салман тужился поднять голову. - Нет! Она не уйдет. Пусть она. - Он требовательно глядел Доспаеву в глаза. - Пусть она! Доспаев уступил: - Оставайтесь, Наталья Петровна. Он отошел, чем-то занялся, издали спросил Салмана: - А ты не загордился сгоряча? Уже командуешь в больнице. Салман понял: уважительно говорит с ним заносчивый Доспаев. Но радости от победы не было. Откуда-то стыд пролез: кому мстил? Девчонке! Над самым ухом Витькина мать негромко проговорила: - Спит. Ослабел. Бедный малыш. Пойду скажу Вите, Он прибежал. Маша там, все ребята. Я им сейчас скажу. Что им сказать, Сакен Мамутович? Девочки просятся по очереди дежурить. - Очень похвально, однако нет необходимости. Дежурства, Наталья Петровна, допускаются тогда, когда они нужны больному, а не тем, кто рвется дежурить. Скажите им, чтобы шли по домам. - Хорошо, я скажу. Там и Сауле. - Тем более что там и Сауле. Салман не спал, думать стало больно. "Не о чем мне больше думать, тихо полежу - отдохну, думать не буду. Но из больницы выйду - стану жить заново". Доспаев сказал: - Вот теперь он на самом деле спит. Спокойной ночи, Наталья Петровна. ГЛАВА ПЯТАЯ Еркин проснулся от запаха яичницы с салом. За столом, завесив лампочку газетой, сидели дядя Паша и Ажанберген. - Уже ехать? Я проспал? - Какой там! Два часа ночи. Ты погляди, Еркин, вот сидит счастливый человек, он только что стал отцом. - Дядя Паша еще что-то говорил, а человек, который стал отцом, улыбался от уха до уха. - Если тебе, Еркин, не спится, давай сюда, за стол. Поговорим про жизнь. Ажанберген у нас самый старший, отцом стал, сыну два часа от роду, вес три восемьсот. За Ажанбергеном по званию следующий я. В армии отслужил - раз, женатый уже - два. А ты у нас самый молодой и пока что холостой. Ночь нынче у нас, мужики, святая. Во-первых, выпивки нет и не надо, мне завтра пацанов везти в Жинишке-Кум. Во-вторых, человек на свет явился и выбирает, как говорится, свой жизненный путь: в чабаны ему идти, в шоферы или - попроще - в академики. А в-третьих, у меня лично свой праздник - чудотворное спасение Паши Колесникова... Между прочим, когда у меня сын родится - хотя Тоня дочку хочет! - так вот сына я непременно Сашкой назову, в честь своего спасителя. Еркин вылез из-под одеяла, пересел к гостям за стол, ковырнул яичницу. - Что в жизни самое главное? - философствовал Паша. - В жизни как на незнакомой дороге. Ты сумей каждый ухаб вовремя вблизи увидеть, чтоб, значит, вовремя вправо-влево взять. В тот же момент успевай замечать, что у тебя по сторонам. И главное - далеко вперед гляди. По ближним кочкам дорогу не определяют, вперед глядеть надо - сколько глаз достает. Ты туда через час доберешься, а глаз уже побывал, примерился. Ажанберген отрешенно улыбался. Из второй комнаты, где Еркин не топил, вывалился заспанный Исабек. - В кошму закатался - и то закоченел! - Он сгреб ручищами кесешку с чаем, прихлебывал с оттяжкой, отдувался, ни о чем не спрашивал, потому что все проспал, забравшись с горя в садвакасовскую зимовку. - Едешь завтра? - спросил Исабека Паша. - Голова оставил на дополнительные. А то завалю на экзаменах и казахский и русский. Гавриловна по алгебре сто задачек задала. - Ты, Исабек, правильно держишь, - философствовал Паша. - Аттестат любой ценой добыть надо, ну а после куда? На курсы чабанов-механизаторов? - В военное училище. На каникулах съезжу в военкомат, договорюсь. - Ты? В училище? - не поверил Еркин. Ажанберген слушал и улыбался блаженно: четвертый час идет его сыну, малой зеленой почке сильного дерева, глубоко ушедшего корнями в здешнюю землю. - В пограничное хочу. В Алма-Ату. Мы для них лошадей поставляем. Попрошусь после училища туда, где границу охраняют конные патрули. У нас в горах буду служить или на Кавказе. Он принес из холодной комнаты кошму: то ли по белому полю черный узор, то ли по черному - белый. Еркин снял гору одеял с сундука, гору подушек, разбросал по кошме и лег со всеми. Во сне он ехал на своем вездеходе по степи мимо отар, табунов, красивых поселков. Видел: поднялся а степи саксауловый лес. Видел: русла забытых высохших рек наполнила вода с русского севера. Видел: ученый биолог Витя ставит какие-то электронные приборы у сусличьих нор. "Синяя птица уже прилетела из Индии?" - "Нет еще, но скоро прилетит". - "А где же твоя сестра?" Исабек в фуражке с зеленым околышем скачет Еркину навстречу на рыжем огнехвостом жеребце. "Ты куда, родич мой, Исабек?" В свой дом вошел Еркин - там его ждал, сидя на полу, на кошме, старший брат Кенжегали. "Ты думаешь, что те, кто уехал из Чупчи, не сделали ничего, чтобы изменить степь? Наш Чупчи - часть великого целого, живущего единой жизнью, не забывай, Еркин..." x x x От Чупчи до отгона летом домчишь всего за пять часов. Зимой, отправляясь в дорогу, время не загадывают. Темно еще было, когда Паша Колесников засигналил у интернатской арки. Но тетя Наскет уже успела всех, кому в дорогу, разбудить и накормила их не быстрым завтраком, а основательным обедом. Нурлан, разбуженный со всеми, дочиста умял обед из трех блюд, а ехать передумал: чего он там не видал, на отгоне? Культурного обслуживания? Кинопередвижки? Лектора по международному положению? Он вернулся в спальню и завалился в кровать. Малышам приказал снаружи запереть спальню и разбудить его к часу! А там он решит, что делать: к Кольке смотаться, в городок к Маше Степановой, рискнуть постучаться к майору... Фарида и предположить не могла, что Нурлан ее так подведет. Она выпросилась погостить к тете Гуле на отгон. Из-за кого она затеяла поездку к тетке? Из-за Нурлана! Все уже сидят в фанерной будке, а Нурлан не идет. За ним бегали - не нашли, спальня заперта. Так и уехали без Нурлана. Не выпрыгивать же Фариде из машины, себя на смех выставлять. В будке надышали, нагрели. Старшие ребята изо рта в рот передают сигарету, младшие догрызают леденцы. Все едут по домам без поклажи. Только к весне интернатские повезут валенки, шубы, меховые шапки на укладку в домашние сундуки. Зимой у всех в дорогу руки пустые. - Дударай-дудар, дударай-дудар... - девочки затянули тонехонько, вплетали в песню голос за голосом, как шерстинки в пряжу, и песня не грубела, она крепла, словно нить в умелых руках. Еркин не заметил, как и сам вплел свой голос в общую песню. Кто ее сложил? Мария, Марьям, Маша... Дверца фанерной будки распахнута, Еркин видит убегающую вспять черно-белую дорогу. Сидеть спиной к движению - все равно что видеть мир в зеркале: все наоборот. Еркин встал и захлопнул дверцу. В степи поземный ветер свивал снег в белые жгуты. В больничной палате Салман проснулся, открыл глаза: против света стоит кто-то. Салмана в жар кинуло: Витькина сестра. Отошла от окна, повернулась - из Маши стала Саулешкой Доспаевой. Салман понял: пропало у него прежнее острое чутье, другим стал, бестолковым. И не знал теперь: что Саулешке надо, зачем пришла, что тут забыла? - Ты чего? - настороженно спросил он. - Проснулся! - Она подошла ближе. Салман глядел на нее исподлобья. Мог бы, конечно, что-то сказать, но не сказал - не признавал за словами никакой цены. Дверь отворилась, в белых халатах вошли Витька и его сестра. Салман разозлился: "Витька мне друг, он пускай остается, а девчонки - обе! - пускай уходят, без них обойдемся". После, кривясь от боли, он сел на кровати и поглядел в окно: вон они обе идут к воротам... Голова вышел на школьное крыльцо, поглядел в степь, зарисованную снегом, как школьная доска мелом. Двое шли по степи, а он никак не мог разглядеть или угадать: кто эти двое? - Дряхлеешь, дряхлеешь ты, старый школьный козел! - недовольный собою, ворчал Голова. Ученикам он говорил: - Когда чего-то добьешься, не забудь обругать себя. Ведь до этого ты все время обиженно думал: "Ну почему у других все получается, а у меня - такого умного, хорошего, талантливого! - ничегошеньки не выходит?" Но то ученики? А то он, старый школьный... ну, ладно, ладно, не будем огорчать Серафиму Гавриловну... старый школьный директор по прозвищу Голова. Тем часом в городке перед строем читали приказ о мужественном поступке рядового Муромцева, задержавшего опасного преступника. Володя вышел вперед, подтянутый и молодцеватый... В степи поземный ветер бросил вить тугие снежные жгуты, все растрепал, развихрил - собрался забуранить. Грузовик с фанерной будкой, разматывая за собой тонкую нитку песни, катил все дальше в открытую степь. Еще многие километры будет кругом только степь - большая неласковая земля, научившая живущих здесь людей привечать любого незнакомого, кто придет к порогу, понимать друг друга и жить разным народам в добром соседстве... Еркин плотнее запахнул полы тулупа, откинулся назад. Слышнее стало, как скрипит промерзшая фанера, летят из-под колес верткие камешки, ровно тянет двигатель. Нет на свете ничего лучше, как встать поутру и ехать, ехать навстречу новому дню... Ирина Стрелкова ЧЕТ И НЕЧЕТ (повесть) Журнал "Молодая гвардия" Э 11 1976 год Художественный редактор В. Недогонов Технический редактор Н. Строева OCR - Андрей из Архангельска