уду работать и жить. Не так-то сразу это получится. А неволить человека нельзя. Мальчик потянулся ко мне. Я взял его на руки. Поцеловал, а сам думаю: "Эх, хорошенький ты мой, придется нам сейчас расстаться. Дорогим ты мне стал, как свой, родной..." - Ну что ж, пойдемте, - тихо сказал я. Мы встали. Я понес малыша, но в дверях остановился. - А работа и у нас найдется, - проговорил я. - Можете жить и работать. Квартирка есть небольшая. Правда, оставайтесь. Не спешите. Уехать всегда успеете. Подумайте... Она сначала не соглашалась. Но в конце концов я убедил ее. Так Асель с сынишкой Саматом остались у нас на дорожном участке. Комнатушка, что пристроена во дворе, была холодной, и я настоял, чтобы Асель с сыном поселилась в моем доме, а сам перебрался в пристройку. Меня это вполне устраивало. С той поры жизнь моя стала иной. Ничего будто не изменилось, я по-прежнему оставался один, но ожил во мне человек, отогрелась душа после долгого одиночества. Конечно, и раньше я был среди людей, но можно жить с ними бок о бок, работать, дружить, делать общее дело, помогать и принимать помощь, и все-таки есть такая сторона жизни, которую ничем не заменишь. Привязался я к малышу. В обход иду, укутаю его потеплей и беру с собой, ношу по дорогам. Все свободное время проводил с ним. Не представлял, как жил раньше. Соседи мои - люди хорошие, добры были и с Асель, и с Саматом. Детей кто не любит? А Асель, душевная, открытая, быстро прижилась на участке. А я прикипел к малышу еще из-за нее, Асель. Что скрывать; и от себя-то не скрыл, как ни пытался. Полюбил я ее. Полюбил сразу, на всю жизнь, всей душой. Все прожитые в одиночестве годы, вся тоска и страдание, все, что было потеряно, все слилось в этой любви. Но сказать об этом я не имел права. Ждала она его. Долго ждала, хотя и не подавала вида. Часто замечал я, когда работали мы на дороге, как встречала и провожала она ожидающими глазами каждую проходящую машину. А иногда брала сына, шла к дороге и часами просиживала там. А он не появлялся. Не знаю, кто он был и какой из себя, этого я не спрашивал, и она никогда не рассказывала. Время шло понемногу. Самат подрастал. Ох, и шустрый, славный карапуз. Не знаю, научил его кто или сам он, только стал называть меня папой. Как увидит, бросается на шею: "Ата! Ата!" Асель задумчиво улыбалась, глядела на него. А мне и радостно к больно. Рад бы ему отцом быть, да что поделаешь... В тот год летом как-то раз ремонтировали мы дорогу. Машины шли проездом. Асель вдруг крикнула одному шоферу: - Эй, Джантай, остановись! Машина проскочила с разгона и затормозила. Асель побежала к шоферу. О чем они там поговорили, не знаю, но услышал, как она вдруг крикнула: - Врешь ты! Не верю! Уезжай отсюда! Уезжай сейчас же! Машина пошла дальше, а Асель кинулась через дорогу и побежала домой. Кажется, плакала она. Работа валилась из рук. Кто он? Что сказал ей? Всякие сомнения и догадки одолевали. Не утерпел я, пошел домой, а Асель не выходит. Вечером я все же зашел к ней. - А где Самат? Соскучился я по нем! - Вот он здесь, - уныло ответила Асель. - Ата! - потянулся ко мне Самат. Я поднял его на руки, забавляю, а она сидит печальная и молчит. - Что случилось, Асель? - спросил я. Асель тяжело вздохнула. - Уеду я, Баке, - ответила она. - Не потому, что мне здесь плохо. Я вам очень благодарна, очень. Но только уеду... Куда глаза глядят, сама не знаю куда. Я вижу, действительно может уехать. Мне ничего не оставалось, как сказать правду: - Что ж, Асель, задерживать не имею права. Но и мне не жить здесь. Придется уйти. А я уже один раз покидал пустое место. Да что тут объяснять!.. Сама знаешь, Асель. Если ты уедешь, для меня это будет то же самое, как тогда на Памире. Подумай, Асель... А если вернется он и сердце позовет назад, то мешать не буду, ты всегда свободна, Асель. С этими словами я взял Самата на руки и пошел по дороге. Долго ходили мы с ним. Ничего не понимал он, малыш мой. Асель пока от нас не уезжала. Но о чем она думала, что решила? Высох я за эти дни, почернел лицом. И вот как-то в полдень вхожу во двор, смотрю, Самат по-настоящему пытается ходить. Асель поддерживает его, боится - упадет. Я остановился. - Баке, а сын твой уже ходит, смотри! - радостно улыбнулась она. Как она сказала? Сын твой! Я бросил лопату, присел на корточки и поманил к себе малыша: - Тай-тай-тай, верблюжонок мой! Ну, иди ко мне, топай ножками по земле, смелей топай! Самат раскинул руки. - Ата! - ковыляет ножками, бежит. Я подхватил его на лету, высоко вскинул над собой и крепко прижал к груди. - Асель! - сказал я ей. - Давай устроим завтра праздник "разрезания пут" для детворы. Ты приготовь веревочку из белой и черной шерсти. - Хорошо, Баке! - засмеялась она. - Да, да, обязательно из белой и черной шерсти... Я сел на лошадь, поскакал к друзьям-скотоводам, кумыс привез, свежего мяса, и на другой день мы пригласили соседей на наш маленький праздник "разрезания пут". Я поставил Самата на землю, спутал ему ноги черно-белой веревочкой, как бы стреножил. А рядом с ним положил ножницы и скомандовал детям, что стояли на другом конце двора. - Кто первый прибежит и разрежет путы, тому первый подарок, а остальным - по очереди. Пошли, ребята! - махнул я рукой. Дети с гиканьем пустились бежать, как на скачках. Когда путы были разрезаны, я сказал Самату: - Ну, сын мой, беги теперь! Берите его, ребята, с собой! Дети взяли Самата за руки, а я проговорил вслед, ни к кому не обращаясь: - Люди! Мой жеребенок побежал по земле! Пусть он будет быстроногим скакуном! Самат бежал за детьми, потом обернулся: "Ата!" - и упал. Мы с Асель разом бросились к нему. Когда я поднял с земли малыша, Асель первый раз сказала мне: - Родной ты мой! ...Вот так мы стали мужем и женой. Зимой вместе с сынишкой съездили к старикам в аил. Долго они были в обиде. Пришлось нам с Асель за все ответ держать. Я им всю правду рассказал, все, как было. И они простили Асель, ради внука простили, ради нашего будущего. Время шло незаметно. Самату сейчас пятый год. Во всем у нас с Асель согласие, и только одного мы никогда не затрагиваем, только об одном не упоминаем. Между нами как бы молчаливый договор: тот человек для нас не существует... Но в жизни не всегда бывает так, как ты хочешь! Он объявился здесь совсем недавно... Случилась авария на дороге. В ночное время. Мы с соседом, помощником моим, побежали узнать, что произошло. Прибегаем. Грузовая машина врезалась в столбы. Шофер весь побит, почти без сознания и пьяный. Узнал я его, только имя не мог вспомнить. Вызволил он нас однажды из беды, потянул на буксире машину на перевал. А это не шуточное дело - по Долону. Раньше такого здесь не бывало. А он оказался напористым, отчаянным парнем, притащил нас на усадьбу. Очень понравился он мне тогда, по душе пришелся. Вскоре после этого кто-то добрался до перевала с прицепом. Совсем немного оставалось ему, да, видно, что-то помешало. Завалил шофер прицеп в кювет, бросил и уехал. Я подумал еще тогда, не он ли, эта отчаянная голова. Пожалел, что не удалось смельчаку добиться своего. Но после машины стали с прицепом ходить через перевал. Приспособились ребята и правильно сделали. Честно скажу, в первый момент я не знал, что это был он, человек, от которого ушла Асель. Но если бы знал, сделал бы то же самое. Притащил я его домой, и сразу все стало ясно. В этот момент Асель внесла дрова. Как увидела его, так и посыпались поленья на пол. Однако никто из нас и виду не подал. Будто встретились впервые. Тем более я должен был держать себя в руках, чтобы каким-нибудь неосторожным словом или намеком не причинить им боли, не помешать заново понять друг друга. Я тут ничего не решал. Они решали: между ними было их прошлое, между ними был их сын, с которым я лежал на кровати, прижимал к себе и ласкал. В эту ночь никто из нас не спал, каждый думал о своем. И я о своем. Асель может уйти с сыном. Это их право. Пусть они поступят так, как велит им сердце и разум. А я... да что говорить, не обо мне речь, не от меня зависит, я не должен мешать... Он и сейчас здесь, ездит по нашей трассе. Где он был все эти годы, чем занимался? Но это неважно... Это их дело... x x x Мы возвращались с Байтемиром с обхода. Вечерело. Дымчатый весенний закат разливался в поднебесье над ледяными вершинами Тянь-Шаня. С ревом проносились машины по дороге. - Вот как оно получается, - задумчиво проговорил Байтемир после некоторого молчания. - Не должен я сейчас уезжать из дому. Если Асель надумает уходить, пусть совесть ее будет чиста, пусть скажет мне об этом и получит последнее напутствие сыну. Ведь он мне роднее родного. А отнять его у них не могу... Потому и не еду никуда. Тем более на Памир. Не для газеты, конечно, я рассказываю. Просто как человек человеку... ВМЕСТО ЭПИЛОГА С Ильясом мы расстались в Оше. Он поехал на Памир, а я по своим делам. - Приеду, разыщу Алибека. Начну новую жизнь! - мечтал Ильяс. - Не думайте, я не пропащий человек. Пройдет время, женюсь, будет у меня дом, семья, дети - словом, все как у людей. И друзья и товарищи найдутся. И лишь одного у меня не будет, того, что потеряно безвозвратно, навсегда... До последних дней своих, до последнего вздоха буду помнить Асель и все прекрасное, что было между нами. Ильяс задумался, опустив голову. Помолчав, добавил: - В день отъезда я пошел к озеру, на то самое обрывистое взгорье. Я прощался с Тянь-Шаньскими горами, с Иссык-Кулем. Прощай, Иссык-Куль, песня моя недопетая! Унес бы я тебя с собой, с синевой твоей и берегами желтыми, да не дано, так же как не могу я унести с собой любовь любимого человека. Прощай, Асель! Прощай, тополек мой в красной косынке! Прощай, любимая. Будь счастлива!..