а поле, заслонив его. "Мимо!"-- успел подумать Третьяков. И тут сильным ударом, так, что он еле устоял на ногах, швырнуло в сторону левую его руку. Закричали пленные, расступились. На земле корчился немец. Третьяков попробовал поднять руку, она странно переламывалась, свисала в рассеченном рукаве. И вот когда началась боль, замутило до дурноты. Зажмуриваясь, как от горячего, стиснул зубы, пытаясь болью задавить боль. Увидел мгновенно, как в занесенной руке Чабарова блеснул приклад автомата, высокий немец шатнулся от него, пальцами закрыл разбитое лицо. -- Не бей!-- крикнул Третьяков и не осилил себя, застонал. Часа через полтора врач полка, совместив перебитые кости, прибинтовал ему шину к руке. -- Выше подтяни ему,-- говорил он сестре, которая вешала руку на косынке.-- Еще вот так. И полюбовался на свою работу. -- Отрежут мне руку?-- спросил Третьяков, не сумев скрыть испуга. Врач улыбнулся, привычно бодрым тоном сказал: -- Вы еще этой рукой повоюете. Еще будете немцев бить этой рукой. Если, конечно, война не кончится раньше. -- Спасибо, доктор!-- поблагодарил Третьяков.-- Третий раз и все в эту руку. -- Третий-- значит, последний. В жизни все до трех раз. Раненых было не много, все они, кто мог ходить и ползать, сползлись на солнечную сторону дома, ждали отправки, и врач тоже вышел на улицу постоять. -- А что, много там немцев?-- спросил он, прислушиваясь к недалекому погромыхиванию орудий.-- Большими силами прорываются? Теперь Третьяков уловил в его голосе некоторую тревогу. -- Да нет, непохоже. Но вы на ночь все же выставляйте посты. -- Из кого? -- Да хоть из легкораненых, которые при санчасти. -- Раненые должны выздоравливать,-- сказал врач, и на лице его с поднятыми бровями появилось философское выражение. -- Захотят жить, постоят. Третьяков неловко пошевелил плечом, боль прожгла насквозь. Хмурясь, он наблюдал за сержантом, усатым, здоровым, крепким, который, с веником выйдя из дома, подметал у крыльца, согнувшись, старательно пылил. -- Лодырей своих не жалейте,-- сказал он врачу.-- Тут немцы бродят, учтите. Днем остерегаются, мы чуть колесом их не подавили, спасались в кустах, а ночью... Оружие ведь валяется везде. Подошла санитарная повозка, начали грузить раненых. Решив для себя, что ехать ему во вторую очередь, потому что есть тут раненые похуже, Третьяков в шинели внапашку сидел на ступеньках крыльца, смотрел, как распоряжается у повозки санинструктор, молодая, властная, резкая; ездовой только вздрагивал от ее голоса, опрометью кидался исполнять, и все-- не в ту сторону. Погрузили тяжелораненого. Его положили в солому на дно повозки, он слабо постанывал. Кто мог, ковылял сам, стараясь казаться жальче, чем есть. Достав зажигалку из кармана, Третьяков закурил, глубоко и сладко вдохнул дым, рассматривал полу своей шинели, вкось забрызганную его кровью, уже присохшей, ржавой. Он попробовал оттирать ее, сминая сукно в пальцах. Боль, приглушенная новокаином, сейчас не слишком тревожила его, такую боль терпеть можно. Не раз еще будут с кровью отрывать бинт от живой раны, пока она не загноится и повязка сама начнет отставать. Мысленно он уже видел весь путь, который ожидает его. В этот раз, наверное, загипсуют руку. Вспомнился парень в санлетучке, как он щепочкой вынимал червей из раны. Вот что, наверное, терпеть трудно, когда чешется под гипсом... -- Лейтенант! Иди! От повозки врач звал его и махал рукой. Решив с самого начала, что места ему не будет, и настроившись так, Третьяков обрадовался. Подошел. -- Садись,-- говорил врач.-- Езжай. И в путь, осторожно похлопал по спине. Теперь, когда его отправляли в тыл, он почувствовал смутную вину перед теми, кто оставался. И тут заметил пожилого бойца у стены хаты. Он сидел на земле, вытянув ногу в свежих бинтах, усмехнулся нехорошо и сразу опустил глаза. Третьяков помедлил. -- Возьмите вот этого,-- сказал он врачу негромко.-- Я ходячий. Но боец услышал, закопошился на земле, весь перегорбившись, опираясь на палку, запрыгал к повозке. Все так же с опущенными глазами лез в нее, как человек, который отбирает свое. И сразу заторопил ездового: -- Ну, чего? Поехали... -- А ты не командуй!-- сорванным голосом закричала на него,санинструктор. Она сидела рядом с ездовым.-- Раскомандовался... А то погоню сейчас! Тот как не слышал, словно все это -- не ему. Она подвинулась на доске, лежавшей поперек, сердито сказала Третьякову: -- Садись, лейтенант. Всякий командовать тут начинает... Он пожал руку врачу, зачем-то огляделся последний раз, влез, сел с ней рядом. Ну, все. Какой-то свой круг завершила жизнь. И вот он ехал спиною к фронту. Взвод его, война -- все оставалось позади. Запахом конского пота наносило от лошадиных спин, короткая рыжая шерсть на них лоснилась по-весеннему ярко. Светило солнце, вся дымчатая лежала степь, тени облаков паслись на ней, голубым видением вставали вдали то ли холмы, то ли горы. И высоко над головою, в высоком ослепительном небе, строй за строем шли белые кучевые облака. Как хорошо в мире, боже ты мой, как просторно! Он словно впервые вот так все увидал. Тень облака скакнула на спины лошадям, лицом, сощуренными от солнца глазами он мгновенно почувствовал ее. -- Придержи чуть,-- сказал он ездовому и, когда тот натянул вожжи, слез, пошел пешком. Ему растрясло рану, она болела опять. Но рана, он знал, поболит и перестанет, а на душе у него было спокойно и хорошо. Он шел, держась здоровой рукой за повозку. Санинструктор глянула на него сверху тяжелыми от недосыпания, остановившимися глазами, подвинулась на край доски, на его освободившееся место. -- Давно воюешь?-- спросил он, чтобы разговором отвлечься от боли. Она зевнула. -- Достань закурить. Она была совсем молодая, губы пухлые, рот маленький. Прижмуривая один глаз, она привычно прикурила от цигарки ездового, закашлялась хрипло с первой затяжки. Тень облака, идущая по степи, накрыла овражек. И что-то вдруг там насторожило Третьякова. Он не знал что, но это было как предчувствие опасности. ВсЈ время по привычке сознавать себя старшим, он наблюдал за местностью: и сверху, когда ехал, и теперь, когда шел. Лошади ступали по дороге, ездовой вожжами поторапливал их, курили раненые, держась за край повозки рукой, шел он рядом. И все вместе они подвигались к оврагу. Так же строго, как он вглядывался туда, посмотрел он снизу на санинструктора; он не хотел зря испугать ее. Тень облака сдвинулась, солнце вновь осветило овражек. Нет, зря он насторожился. -- Воюешь давно?-- спросил опять Третьяков, забыв, что уже спрашивал ее об этом. -- Давно,-- сказала она прочистившимся после кашля голосом.-- У нас вся семья воюет. Старшая сестра пошла сразу, как мужа убили. Братишка тоже. Одна мама с младшими сидит, ждет писем. Он шел рядом и снизу посматривал на нее. Если бы это Саша была? Или Лялька? И жаль ему было сейчас ее, как будто это их жалко. Он не слышал автоматной очереди: его ударило, подбило под ним ногу, оторвавшись от повозки, он упал. Все произошло мгновенно. Лежа на земле, он видел, как понесли лошади под уклон, как санинструктор, девчонка, вырывала у ездового вожжи, взглядом измерил расстояние, уже отделившее его от них. И выстрелил наугад. И тут же раздалась автоматная очередь. Он успел заметить, откуда стреляли, подумал еще, что лежит неудачно, на дороге, на самом виду, надо бы в кювет сползти. Но в этот момент впереди шевельнулось. Мир сузился. Он видел его теперь сквозь боевую прорезь. Там, на мушке пистолета, на конце вытянутой его руки, шевельнулось вновь, стало подыматься на фоне неба дымчато-серое. Третьяков выстрелил. Когда санинструктор, остановив коней, оглянулась, на том месте, где их обстреляли и он упал, ничего не было. Только подымалось отлетевшее от земли облако взрыва. И строй за строем плыли в небесной выси ослепительно белые облака, окрыленные ветром. --------------------------------------------------------------- Григорий Яковлевич Бакланов НАВЕКИ -- ДЕВЯТНАДЦАТИЛЕТНИЕ М, "Советский писатель", 1980, 240 стр План выпуска 1980 г No 5 Редактор 3 В Одинцова Худож редактор Д С Мухин Техн редактор Р Я Соколова. Корректор С И Крягина ИБ No 2318 Сдано в набор 01 11 79 Подписано к печати 100480 А 10228 Формат 84Х108 1 32 Бумага тип No 1 Журнальная рубленая гарнитура Офсетная печать Уел печ л 12,6 Уч-изд л 158 Тираж 100000 экз Заказ No 917 Цена 1 р 30 к Издательство "Советский писатель", 121069 Москва, ул Воровского, 11 Тульская типография Союзполиграфпрома при Государственном комитете СССР по делам издательств полиграфии и книжной торговли, г Тула, проспект Ленина 109