о не вырубишь топором", "Молчит, как рыба об лед". Больше всех во взводе он считается с Дроздовым, Брянцевым, Дмитриевым и Степановым. Его он с уважением называет СУП - это значит: Степанов Степан Павлович. Иногда Полукаров бывает добрым и веселым, иногда мрачным, и тогда он мне не нравится. Заступили в наряд. Я стоял часовым. Ночь. Холодно. Ухает сова. Или филин - не знаю. Их много. Я представил, как на фронте было, слушал шорохи и старался не чувствовать холода. Посты проверял начальник караула лейт. Чернецов. На рассвете пели птицы. Саша Г. стоял на посту N_3 и передразнивал щеглов. Они очень злились. Саша умеет подражать всем птицам. Он разведчик. Он учил меня, как кричат синицы. 14-е После стрельбы играли в футбол, как дети. Как и следовало ожидать, в первом тайме мяч со страшной силой угодил мне в физиономию. Голова гудела, как колокол, но я самоотверженно продолжал играть. Подумаешь, хуже бывает! Бор. Брянцев играет очень хорошо в нападении. Он забил два гола. P.S. А у нас в палатке сверчок! 15-е Утром проснулись - и все увидели Дмитриева. Он вернулся с орудием. Все окружили его, спрашивали, просто невозможно было к нему пробиться! Он говорил ребятам, что рад, что вернулся. Но оказалось - у него несчастье. Сказал это Брянцев. У него в блокаду погибла мама. Не представляю, если бы погибла моя мама... В эти дни ребята не стали говорить о доме и о письмах. Все говорят о стрельбах и о веселых пустяках. Алеша Дмитриев даже смеется иногда шуткам, и я удивляюсь. Я рядом с ним сплю. Он ворочается ночью, бьет ладонью по подушке, словно она жесткая доска, а иногда стонет сквозь зубы. 16-е Сила воли. Пленный Муций Сцевола сжег руку на глазах врагов, чтобы показать им, что он не боится пыток. Зоя Космодемьянская, Юрий Смирнов... Сегодня я решил испытать себя, а получилось очень глупо и неудобно. Я развел костер на берегу в кустах и, стоя, держал руку над пламенем. Пришлось так закусить губу, что в глазах потемнело. Вдруг слышу - шаги. "Зимин, вы что тут делаете?" Оказалось, кап. Мельниченко, он дым заметил. Я готов был провалиться сквозь землю. А он сел возле меня, вроде бы угадал, даже не улыбнулся и говорит: "Зимин, вы знаете, что такое сила воли? Сила воли - это заставить себя делать не то, что хочется, а то, что необходимо, наперекор тому, что хочется. Сила воли сначала закаляется в мелочах. Вот, например, вы смертельно устали после стрельб, ноги едва держат, вам хочется лечь на землю и не вставать, а в то же время надо почистить орудие. Если вы перебороли себя, это и есть проявление силы воли. Потом это проявится в большем". И многое другое говорил. А под конец сказал: "Мне нравится, что вы думаете об этом", - и ушел. Потом я посмотрел руку. Огромный волдырь. 17-е Ал. ночью опять не спал, а утром я подошел к нему, конечно, покраснел как осел, и сказал, не хочет ли он шоколада "Спорт". Мне мама прислала в посылке. Плитку. Он поглядел на меня. Я, конечно, еще глупее покраснел и подумал: "Дурак я! Разве ему нужен шоколад?" Но он улыбнулся и сказал: "Спасибо, Витя". Он взял плитку, разломил ее по долям, роздал ребятам и себе дольку взял. "Замечательный шоколад", - сказал он. Я был очень благодарен ему. Посмотрел на себя в зеркало: конопушки на носу, глаза какие-то. Но все равно, все равно... 18-е Невероятная новость! Брянцева сняли со старшин. Теперь А.Дмитриев. Почему так получилось? Борис мало разговаривает, но смеется и говорит, что гора с плеч. Он немного странный стал. Удивительно! Брянцева назначили дневальным! 19-е Теперь записываю каждый день. На политбеседе подполковник Шишмарев говорил об инициативе... (Эта запись в дневнике обрывается.) Записываю вечером. Я слышал интересный разговор и не могу успокоиться. Был дождик, а я в личный час нырял с самого высокого дерева возле обрыва. Устал, в голове будто джаз наяривает, а я назло себе плаваю! Решил маме написать, чтобы не присылала посылки. Хватит. Сила воли?.. Я отвлекаюсь. Я шел по берегу мимо купальни и вдруг слышу разговор. На мостках сидели Полукаров и Бор. Брянцев. Они вроде как-то подружились в последние дни. "Что же... взлетел, как архангел в небеса, а упал, как черт в преисподнюю! - сказал Полукаров и засмеялся. - Вот тебе и майор Градусов!" Они сказали еще что-то, а потом я расслышал только фамилии - Дмитриев и Градусов. "Я видеть его не могу! - сказал Борис. - Ты понял? Жалкий карьерист!" - "Он очень неглупый человек", - возразил Полукаров. "Смешно! Это типичный солдафон! - сказал Борис. - Если бы я знал это раньше!.." - "Когда, на фронте?" - засмеялся Полукаров. Я вышел на мостки, и Бор. меня увидел. "Ты что здесь подслушиваешь!" - сказал он зло. "И не думаю. Я шел здесь случайно", - ответил я спокойно, но покраснел, как зад у павиана, о которых недавно читал. "А ну марш отсюда так же случайно!" - сказал Борис очень зло. Я тоже разозлился и ни к селу ни к городу обозвал его солдафоном. Раньше надо бы! Ничего не понимаю! Кто не знает Градусова? Все знают! Бедный дневник мой буквально плакал у него. 26-е Вот и осень. Как давно я не писал! Стрельбы будут происходить с тактическими учениями. Марш. Занятие огневых. Огонь. Вводные. Прямая наводка. Пока неизвестны ни маршрут, ни обстановка. Так сказал лейтенант Чернецов. Из нашего взвода назначаются за командиров взвода (КОВ) А.Дмитриев и... конечно, Брянцев. КОВ выбирали сам майор Красноселов и полк. Копылов. Выбирали фронтовиков. Я еду во взводе Дмитриева. Как я доволен, это знаю только я! Идет дождик. Стрельбы в обстановке, приближенной к боевой. Наконец-то! 27-е Пишу в короткий перерыв перед выездом. 15 минут в моем распоряжении. Тороплюсь. Волнуюсь. Наконец-то! Приказ получен. Впереди - маршрут, учения и стрельбы! В 23 ч. 10 мин. была построена батарея. Темнота. Дождик. У офицеров - фонарики. Преподаватель тактики полковник Копылов в окружении офицеров отдает приказ. Возле него стоят КОВ - А.Дмитриев и Бор. Брянцев. Тишина. Шуршит дождь. Темнеют орудия и машины. Копылов освещает карту фонариком и объясняет обстановку. КОВ отмечают на карте карандашом. В 4 часа утра ожидается наступление "противника". "Противник" в районе деревни Глубокие Колодцы сосредоточил до дивизии танков. Направление удара - Марьевка. В атаку пойдут настоящие гитлеровские танки, их будут тянуть на тросах настоящие тягачи, скрытые оврагом. Для нашего училища дал металлургический завод четыре подбитых немецких танка. Настоящий бой с танками. В 3:30 батарея должна занять огневую позицию на северо-восточной окраине деревни Марьевки и уничтожить танки "противника". Маршрут тяжелый. Местность совершенно незнакома. Преподаватели и офицеры в этих стрельбах лишь наблюдатели. Их должности заняли курсанты. Как на фронте! Бор. Брянцев очень весел. Он все время козыряет, когда обращается к нему полковник Копылов, отвечает, не дослушав вопроса. И усмехается, поглядывая на А.Дмитриева. Вот это стрельбы и учения! Я назначен командиром орудия. Четыре раза "ура!". ...Кончаю писать. Команда. Бегу! 15 Он ошибся! Он еще не верил в это, но было ясно: он ошибся. Машина двигалась два часа, а деревни Марьевки не было - сплошная темень неслась навстречу, металлически барабанил дождь по кабине. На развилке дорог, возле разъезда Крутилиха, он, уточняя дорогу, вылез из кабины, ручным фонариком осветил столб на перекрестке - в глаза бросились буквы на намокшей дощечке-указателе: "Марьевка". Потом в кабине он сориентировал карту. "Ерунда! Марьевка направо, а не налево. Что за путаница?" И он почувствовал нерешительность; он ждал, что из второй машины вылезет, окликнет лейтенант Чернецов, но Чернецов не вылез из кабины, не окликнул, не подошел к Алексею. Машины стояли, работая моторами; шофер Матвеев, молодой парень, в фуражке, сдвинутой на затылок, поерзал на сиденье, небрежно сплюнул на дорогу, сказал: - Да что думать тут, против указателя не попрешь! А я тут все дорожки, как свои пуговицы, знаю. Там и есть эта Марьевка! Видимо, тогда он и совершил ошибку, и понял это лишь в два часа одну минуту, то есть после двух часов езды в кромешной тьме. По его подсчетам, эта деревня должна была уже остаться позади, однако он не встретил ни одного населенного пункта по этой дороге. Тщательное изучение карты окончательно убедило его, что он запутался: на карте было две Марьевки, обозначенные количеством дворов с предельной ясностью - "Марьевка, 220", "Марьевка, 136", - два населенных пункта с одним названием, и ему показалось, что это какой-то обман, какая-то коварная случайность, чего он не учел, не мог раньше учесть. От одной Марьевки к Глубоким Колодцам километров десять, от другой - километров сорок пять. Если же он ошибся - а он уже знал точно теперь, что ошибся на разъезде Крутилиха, - он приведет взвод на огневой рубеж только к утру, с опозданием на два-три часа - и тогда пропали учения... "Но знал ли полковник Копылов об этих двух Марьевках?" Вглядываясь в потемки, он все же старался сориентировать карту, но сделать это сейчас было невозможно: нескончаемый августовский дождь скрывал все предметы в двух шагах от машины. И Алексей понимал, что возвращаться назад, к разъезду Крутилиха, а затем искать следующую развилку дороги - немыслимо поздно. Два с половиной часа были потеряны на совершенно безрезультатную езду по степи. "Где же он сейчас находится? В какой стороне Марьевка?" А за его спиной, в кузове машины, то и дело слышались взрывы смеха, потом несколько голосов затянули: Эх, махорочка, махорка, Па-ароднились мы с тобой, Вда-аль глядят дозоры зо-орко, Мы готовы в бой, мы готовы в бой! И отчаянно веселый голос Гребнина: Как письмо получишь от любимой, Вспомнишь да-альние края... Машину несколько раз так тряхнуло, что песня разом замолкла, курсанты застучали в стенку кабины, шутливо закричали из кузова: - Эй, Матвеев, по целине шпаришь? Лихач! Не на тарантасе! Товарищ командир взвода, следи за шофером, не давай спать!.. "Как перед фронтом, - подумал Алексей. - И так до тех пор, пока не раздастся команда: "С машины! К бою!" Шофер Матвеев несколько раз уважительно косился на карту и компас, лежащие на коленях Алексея, ерзая, говорил успокоительно: - В самый аккурат успеем. Как часы! Бывало, и не по таким дорогам водил... Эт-то ты не беспокойся! Как в аптеке! Алексей, не слушая, взглянул на часы. Два часа пятнадцать минут. "По какой дороге двигается сейчас второй взвод? Что там у них? У него был другой маршрут: через Ивановку - на Марьевку". Матвеев подмигнул и сказал: - Помню, был у нас такой начальник ППС Таткин. Этот так, бывало, сядет в машину и кричит: "Давай, Анюта!" Это поговорка у него. Я на всю железку газ! Аж в глазах рябит. А навстречу ЗИСы ползут с орудиями, танки, "студебеккеры". Тут Таткин и беспокоится: "Лихачество! Безобразие! Сбавь газ!.." Не слушаешь, что ли? Неожиданно дорога повернула направо, машину затрясло на мостике, загремели бревна под колесами - и Алексей поспешно осветил фонариком карту. "Наконец-то, вон она, Марьевка!" Ослепительные лучи фар скользнули по мокрому стогу сена на околице, по колодцу с навесом, по крыльцу темного дома с закрытыми ставнями, ярко выхватили из тьмы обмокшие ветви садов - влажные яблоки вспыхнули над заборами, как золотые. Деревня спала - нигде ни одного огонька. Возле самых колес залилась хриплым лаем собака, побежала, должно быть, рядом с машиной, по обочине. Он знал, что ему нужно теперь выезжать на юго-запад через перекресток, к Глубоким Колодцам. Он постучал в стенку кабины. - Машина идет сзади? - Идет. - Что замолчали, пойте песни, скоро приедем! - Охрипли. - Сказки, что ли, рассказываете? - Нет, Саша тут одну историю... - Жми, Матвеев, на окраину, - сказал Алексей решительно. - К развилке! Машина, разбрызгивая грязь, неслась по спящей улице, вдоль сырых заборов с обвисшими ветвями, мимо закрытых ставен. Но вот мелькнул последний дом, и снова дождливые потемки, обтекая кабину, понеслись назад, и снова началась степь. Алексей наклонился к карте. "Что такое двести двадцать домов? А проехали деревушку, где и пятьдесят домов не насчитаешь! Значит, это не Марьевка?" А впереди, освещенная фарами, стремительно наползала распластанная лапа перекрестка. - Стоп! - В чем дело? - Стоп, говорю! - скомандовал Алексей и вложил карту под целлулоид планшета. Машина остановилась. Сразу словно приблизился плеск дождя, дробный стук по железу. Шофер Матвеев, опустив стекло, изумленно глядел, как Алексей спрыгнул на дорогу, и слышал, как ветер захлестал полой его шинели - темь и мокрядь. Хлопал где-то рядом ставень, визгливо скрипели петли; в двух шагах от дороги, раскачиваясь, шумели деревья, ветер носил над заборами лай собак. "Погодка!" - подумал с тревогой Алексей, сжимая в руке фонарик. Слева он смутно увидел очертания дома, качающиеся тополя, острую, как игла, полоску света; она пробивалась сквозь ставенную щель, отвесно падала на кусты у дороги. Оскальзываясь, хватая одной рукой влажные ветви, другой направляя луч фонаря, Алексей спешно пошел к домику. Во второй машине погасли фары, щелкнула дверца; свет фонарика запрыгал по косым от ветра лужам, по кустам, по воде в кювете. К Алексею придвинулась невысокая фигура в плаще с откинутым капюшоном - лейтенант Чернецов. - Не похоже на Марьевку, - сказал Алексей. (Чернецов не ответил.) - Сейчас узнаю у кого-нибудь из жителей. Это верней. Все так же молча Чернецов стоял на дороге; прикрыв полой плаща планшет, посмотрел на карту. Алексей толкнул набухшую калитку, вбежал в черный двор, полный шума дождя: струи шелестели в ветвях, звенели по железному навесу. Где-то совсем рядом загремела цепь, и навстречу, сверкнув огоньками глаз, бросилась огромная собака, хрипло и злобно залаяв. - Тебя еще, дурака, тут не хватало! - выругался Алексей и взбежал на крыльцо. Собака натянула цепь, с злым подвизгиванием лаяла, рвалась на привязи. Внутри дома скрипнула дверь. - Кто тамочки? - послышался женский голос. - Хозяева, это не Марьевка будет? - спросил, торопясь, Алексей. - Это деревня Марьевка? Стукнула щеколда, и в темноте сеней он увидел высокую женщину в платке, накинутом на плечи. - Заблудился, что ль? - сонно, мягко пропела женщина. - В дождь-то... Степановка это. Цыц ты, Цыган! - прикрикнула она на собаку. - На место! - А далеко ли до Марьевки отсюда? - До Марьевки-то? Это какой же? Там, где клуб, или той, что электростанцию отстраивает? У нас ведь Марьевки две, милый человек, две Марьевки-то... - Фу ты, в этом-то и дело. Одну минуту, - выдохнул Алексей и посветил на карту. - Вот до той, где сад колхозный, где мост, где мельница... - А-а, - протяжно сказала женщина. - Это та, где электростанция... Эк вы далеко забрались-то! Так это справа от нас, километров пятнадцать. Экий крюк дали-то. - Как проехать туда? - Да обратно вернуться надо. До Крутилихи. Там вскоре после переезда аккурат дорога вправо сворачивает. А до другой Марьевки - так это вам прямо по грейдеру, по грейдеру... Кровь жарко ударила Алексею в голову, он мгновенно вспомнил этот разъезд Крутилиху, песчаную насыпь, развилку дорог и указатель. Он все понял теперь. Возвращаться километров на двадцать-тридцать назад было немыслимо. - А ближе как-нибудь можно? - Ближе? - Женщина подумала. - Тут ездют, да дорога покинутая, плохая, а кроме - речка. С грузом, должно, и не проедешь. Назад возвращаться надо. - А через брод машины ходят? - спросил Алексей с надеждой. - Не знаете? - И не знаю, милый. Давеча вроде, в погожие дни, лес возили в Марьевку. А назад - легче. Там грейдер... как стекло. - Ну ясно, спасибо! - И он побежал к калитке. Собака рванулась за ним, но Алексей уже выбежал за калитку и, цепляясь за кусты, стал карабкаться на насыпь дороги, чувствуя, как стучало в висках. "Вернуться назад до Крутилихи? Это значит наверняка опоздать!.. Повернуть к броду? Кто знает, какой он, какие берега? Пройдешь ли с орудиями?" Надо было немедленно решать, а он еще не мог побороть эту мучительную раздвоенность. И когда увидел вблизи силуэты машин с прицепленными орудиями, загорающийся огонек цигарки в кабине Матвеева, неподвижную фигуру Чернецова, темнеющую посреди дороги, в груди будто что-то оборвалось, и он подумал: "Застряну, если поведу машины через брод! Но где другой выход? Что делать?" - Это Степановка, а не Марьевка, - со сбившимся дыханием доложил Алексей, подходя к Чернецову, и неожиданно громко и возбужденно скомандовал: - Моторы! - Как решили вести взвод? - спросил Чернецов. - Поведу на Марьевку! - От Крутилихи! - Нет! Не от Крутилихи! - Какой же дорогой, однако? - Напрямик. А вы как считаете, товарищ лейтенант? - Я никак не считаю. Вы командир взвода, Дмитриев. - Есть командир взвода! - с почти отчаянной решимостью проговорил Алексей и влез в кабину. - До развилки - и налево! - приказал он Матвееву. - Ясно? - Не совсем... - Вперед, я сказал! Дай газ! Машина тронулась, набирая скорость, капли ударили по ветровому стеклу. Алексей смотрел на дорогу до тех пор, пока не убедился, что на развилке свернули влево; после этого сейчас же пристроил фонарик над картой, отыскал Степановку, затем тонкую нить дороги, по которой двигалась машина; увидел реку - Красовка; возле нежно-голубой ленты - зеленый кружок рощи и, не найдя отметки брода, с выступившей испариной на лбу, внезапно подумал: "Зачем же все-таки я рискую? Какой в этом смысл? Что я делаю?" - Матвеев, - тихо сказал он, глядя на карту, - тебе когда-нибудь приходилось через брод с орудием? Матвеев посмотрел сбоку и тотчас отвел глаза. - Как это понимать? - Придется переправляться, - ответил Алексей и свернул карту. - Придется рискнуть... - И что ты, честное слово, выдумал? - проговорил Матвеев и неспокойно задвигался на сиденье. - Какой дурак шофер в такую простоквашу в воду полезет? Загорать захотелось? Что ты с ней сделаешь, если она станет? Ее, гробину, трактором не вытащишь. Не могу я ничего ответить на это дело. - Вот что, дай-ка всю скорость! - вдруг решенно приказал Алексей. - Всю! Что можно! Слева и справа по мутному стеклу ходили "дворники", в свете фар навстречу радиатору косыми трассами летели струи дождя, накаленно гудел мотор машины, кузов трясло и кидало, и Алексей, не отрывая глаз от дороги, думал: "Скорее бы, скорей! Только бы скорее увидеть берег!.." В два часа двадцать одну минуту впереди показалось черное пятно, и ему сначала почудилось, что это контуры дальней деревни. Но дорога стала спускаться под бугор, и через несколько секунд плотная стена деревьев понеслась навстречу машине. Фары, прокладывая белый световой коридор, полоснули по желтым стволам - огненно вспыхнули капли на мокрых сучьях, спереди хлестнули косматые лапы елей по кабине, заскребли по брезенту кузова, прошуршали по орудию. Это была роща. - Стоп! - крикнул Алексей. Он выскочил из кабины в неистовый перестук, шорох капель - роща шумела над головой. Было очень темно, пахло влажной хвоей, она мягко пружинила под ногами. Ничего не видя, он включил фонарик - мокро блеснули под ногами, выступили из песка черные корневища, зажелтела опавшая хвоя. На опушке пророкотал и смолк мотор. Это вторая, запоздавшая машина подтянулась к первой. Алексей двинулся вперед по дороге, светя перед собой фонариком, и вскоре остановился - роща кончилась. Было слышно: дождь с ровным плеском стучал по воде. На скате берега смутно виднелась, вернее угадывалась, давняя колея: размытая, рассосавшаяся, она уходила в сверкавшую под светом воду - обрывалась: река разлилась. Но когда здесь проехали: два дня назад, полмесяца назад? - Старший сержант Дмитриев! - позвал откуда-то из темноты голос Чернецова. - Где вы? Что вы там делаете? - Я на берегу! Я сейчас!.. - откликнулся он, с напряжением вглядываясь в колею. - Дайте мне ориентир фонариком! Постараюсь проверить ширину реки и глубину брода! Я сейчас!.. - Осторожней! Слышите, Дмитриев?.. Он, не ответив, вошел в воду, сделал первый шаг, и тотчас упругое течение ударило по ногам, как палкой, пошатнуло его, мгновенно почувствовался острый холод сквозь сапоги. "Надо вымерить по ширине машины, только так... - думал он, слепо идя во тьму, все глубже опускаясь в черноту перед собой, все время оглядываясь, чтобы не сбиться с направления, а пучок света на берегу все отдалялся и отдалялся. Вода уже достигала коленей. Потом дно будто вырвалось из-под ног, провалилось - и он сразу погрузился по пояс. С силой его потянуло в глубину, черная вода заплескалась и зашумела вокруг, круто ходя водоворотами, течение с напором толкало в сторону, и Алексей остановился, задыхаясь от этой борьбы, перевел дух, разогнул спину. Ветер с дождем сек по лицу, и ему на мгновенье почудилось, что он один стоит среди водяной пустыни без конца и края, потеряв направление и ощущение времени. Вздрагивая от чувства этого одиночества и охватившего его холода, он обернулся. Сквозь сеть дождя тусклой каплей на берегу светил фонарик Чернецова, потом слабым отзвуком донеслось до него: - Дмитри-ев!.. Стиснув до боли зубы, он снова продвинулся на несколько шагов вперед; и когда внезапно впереди проступили нечеткие силуэты каких-то предметов (деревья это, что ли?), разгребая воду, ускорил шаги и тут же почувствовал, как дно словно стало выпирать из-под ног. Он, пошатываясь, сделал еще несколько шагов и, едва не падая, выбрел наконец на песок, вконец обессиленный, постоял немного, чтобы можно было отдышаться. Затем ощупью повесил на сучок ближнего дерева фонарь, крикнул сдавленным голосом: - Фонарь видите-е? - Плохо, но вижу-у! Возвращайтесь назад! Казалось, далеко-далеко, на том берегу, фонарик Чернецова описал короткую дугу и замер впотьмах. ...До того берега он добрался гораздо быстрее; и, уже вылезая из воды, весь мокрый, в хлюпающих сапогах, вытер рукавом лицо, скомандовал сейчас же хрипло: - Моторы! Включить фары! Берег крутой! Первое орудие!.. Он отдал эту команду в темноту, твердо веря, что его услышат, и стоял на дороге, ждал, с трудом переводя дыхание. На горе заработали моторы, длинные полосы фар пролегли над головой, уперлись в мокрые вершины деревьев, потом сдвинулись с места, легли на дорогу, ослепили его и будто толкнули в грудь. - Давай, давай, Матвеев, на меня! - снова крикнул он, идя по дороге и махая рукой. - Сто-ой! Свет уперся в реку дымящимся синим столбом, пронизывая воду у берега до дна - сверкали гальки на мелководье, подобно разбросанным в воде монетам. - Взвод, слезай! - скомандовал Алексей. - Командиры отделений, стройте людей! Шурша сухими плащ-палатками, курсанты стали прыгать с машин; послышались взволнованные голоса: - Приехали? - Саша, раздевайся, купаться будем! - Что такое? Потоп? - Ну, Миша, если ко дну пойдешь, держись за пушку. Она не тонет! Алексей стоял у обочины дороги, глядя на строившийся взвод, еле сдерживая ознобную дробь зубов. - Разговоры прекратить! - резко приказал он. - Шоферы, ко мне! Разговоры смолкли. Командиры отделений доложили, что люди построены; и после этих докладов независимо, вразвалку подошли шоферы. Они переминались и с угрюмой настороженностью поглядывали на реку. - Слушать внимательно! - серьезно и громко сказал Алексей. - За рекой в девяти километрах отсюда - Марьевка. В семи километрах от нее, у оврага Кривая балка, - место сосредоточения наших орудий. Нам надо прибыть в три часа тридцать минут. Сейчас два часа пятьдесят восемь минут. Не успеем - не выполним приказ. Орудия и машины необходимо переправить через брод! - Он указал на ослепительно горевшую под фарами воду. - Одними моторами не возьмем. На фронте в этих случаях подавалась команда: "На колеса!" Это ясно? Все молчали. Было слышно, как шелестел дождь в кронах сосен. - Шоферы, подойдите ближе, смотрите сюда! Видите? На том берегу висит фонарь. Держаться только этого направления. Иначе застрянем! Есть ямы. Попадем в них - засосет. У каждой машины - два человека, прикрепляющие канаты лебедок. У первой машины - Гребнин и... Луц, у второй - Дроздов и Карапетянц. Канаты цеплять по моей команде. По места-ам! Он подал команду и только в тот момент особенно ясно осознал, что началось главное - переправа. - Ма-а-арш! - крикнул Алексей. Первая машина осторожно, на тормозах стала спускаться к воде. Матвеев, вытянув шею, наклоняясь вперед - грудью на баранку, - весь напрягшись, блуждающе глядел на воду, и Алексей с беспокойством видел: медлит!.. Мотор, туго вибрируя, гудел, машина, коснувшись колесами воды, внезапно затормозила. Орудие по инерции занесло впереди влево, к самому краю дороги, затрещали кусты. Расчет тоже, скатываясь влево, будто их всех откинуло, густо облепил орудие. Сразу всполошились голоса: - Что там? Что? - Почему остановились? Эй! Матвеев, очумел?.. - Орудие у обрыва! Здесь обрыв! "Что же это он? Неужели трусит? Все испортит!" - тотчас мелькнуло в сознании Алексея, и он увидел, как Матвеев, повернув голову, в растерянности смотрит на него, беззвучно шевеля губами. В ту же минуту Алексей вскочил на подножку, рванул дверцу и, ввалившись в кабину, сел рядом, зло и непререкаемо крикнул: - Давай вперед!.. Чего думаешь?.. Вперед, говорю!.. А ну включай первую скорость! Быстрей! Чего думаешь!.. Взревев, машина рванулась вперед и, будто обрушиваясь с обрыва, опять затормозила, осела передними колесами, под ними всплеснулась вода, тяжело заскрипел песок. - Скорость! - закричал Алексей. - Скорость! Матвеев суетливо и испуганно переключил скорость. - Жми! Раскрыв дверцу, Алексей выскочил из машины, слыша, как бешено забурлила вода, чувствуя, как орудие, скатываясь с берега, сильно толкнуло сзади машину. Сочно захрустело дно; тонко завывая, пел мотор, а возле орудия слышались обеспокоенные голоса, всплески, хлюпанье от быстрого движения ног. Темная громада машины, гудя, проползла мимо него. И, налегая на борта, на щит, на колеса, на ствол, позади двигался весь расчет; кто-то, трудно дыша, говорил: - На колеса, ребята! - Ну и ночка! Как на передовой! - гудел чей-то баритон, кажется, Нечаева. - Наковыряешься! И Алексей навалился плечом на щит, рукой толкая колесо рядом с чьим-то плечом и руками, крикнул, понимая, что порыв этот ослаблять нельзя: - Вперед!.. Навались, ребята!.. Он шел так, подталкивая орудие, несколько минут, пока не онемело плечо, пока колеса орудия не ушли под воду. А вода все подымалась и уже перехлестывала через станины, ударяла в щит, и машина, натруженно завывая, двигалась медленнее и медленнее. "Сколько осталось до того берега? Где он?" Вдруг тело орудия откатилось назад, непомерной тяжестью надавило на плечо. Орудие стало. Мотор приглушенно ревел. Будто буксовали колеса. Вокруг орудия бурлила вода. Люди в бессилии прислонились к щиту. - А, черт! Завели в омут! Полные сапоги воды! Что будем делать? - Держись, утащат омутницы! - закричал Гребнин. - Они любят таких верзил, как ты, Нечаев! - Еще, ребята! - с тревогой командовал Дроздов. - Ну, р-раз! Еще! - Подожди, буксует! Здесь самая глубина! - Мотор бы не залило! - Миша, не наступай на ноги! Зачем толкаешься? Не видишь, на одной ноге стою? - завозившись около станин, возмущенно заорал Ким Карапетянц. - Держи руками! - Орудие засасывает! Алексей стоял возле орудия, привалившись к щиту спиной, лихорадочно соображая: "Засасывает орудие... Машина буксует... Да, они, наверно, на середине реки... Все же Матвеев не мог проскочить... Хватит ли сейчас троса лебедки?.. Где Чернецов?" А впереди, сквозь шелест дождя, Матвеев отчаянно кричал в раскрытую дверцу: - Помогай, ребята! Дав-вай!.. Что же вы?.. Да что же вы делаете со мной?! - Прекратите суматоху! - выделяя каждое слово, выговорил Алексей и, уже подходя к машине, увидев над собой белое лицо Матвеева, заговорил обозленно: - Что вы? Лучше кричите тогда: "Братцы, погибаю!" Вы шофер, черт побери, или кто? - Да засосет же... - жалко выдавил Матвеев. - Засосет!.. - Замолчите! - с неприязнью повторил Алексей и повернулся к берегу: фонарик тусклой каплей покачивался на ветру, - видимо, ослабли батареи. - Гребнин! - Я курсант Гребнин! Вблизи послышалось бурление воды, и перед Алексеем размытым в темноте силуэтом возникла невысокая фигура Гребнина. - Иди к берегу, узнай, сколько до него. Быстро только! Луц, разматывай трос лебедки! И вслед за Гребниным! Я сейчас приду к вам. Ищите дерево со стволом покрепче. Все ясно? - Ясно! - коротко отозвался Гребнин. - Так точно! - ответил Луц. Загудела лебедка, заплескался в воде трос, и две фигуры - одна низкорослая, другая худая и высокая - пропали во тьме. Вскоре донесся оттуда отдаленный и радостный голос Гребнина: - Берег!.. - Наконец... Фу ты! - Алексей даже вытер мокрое лицо, затем спросил у Матвеева отрывисто: - Хватит троса? Да включи ты фары, что погасил! Троса хватит? - Да кто его... должно, хватит... А фары... с ними фонарь плохо видно... - забормотал Матвеев. - Включай! Фонарь сейчас и так найдем! Включай, говорят! Алексей двинулся к берегу, где угасающей искрой мерцал фонарик. За спиной вспыхнули фары, ясно выхватили угрюмые деревья, склонившие ветви к реке, - от дождя отяжелели листья; и видно было, как на том берегу две фигуры в потемневших, мокрых шинелях что-то быстро делали возле деревьев, а трос, взблескивая, колыхался над водой. Опять оттуда донесся крик Гребнина: - Готово! И Алексей скомандовал срывающимся голосом: - Включай лебедку! От машины и орудия всем отойти! Заработала лебедка. Трос натянулся. Машина, как огромная черепаха, толчками начала выползать из воды. Фары ее надвигались, ослепляя; затем передние колеса заскользили по кромке берега, подмяли под себя ее и с ревом забуксовали. Потом раздался стук колес по корневищам. И машина, подвывая мотором, натужно потянула в гору. Сзади, покачиваясь, послушно катило орудие. - На бугор! На бугор, Матвеев! - крикнул Алексей. - Здесь не останавливаться! Дрожа от силы мотора, машина вытянула на бугор и стала под деревьями. Расчет выходил из воды. Алексей с видом величайшей усталости хрипло выговорил: - Пять минут отдохнуть. Когда вторая машина была вытащена на берег и Алексей, весь вымокший, обессиленный, подошел к своей кабине, чтобы посмотреть карту, его окликнул лейтенант Чернецов. У Алексея так дрожали от усталости ноги, что он попросил: - Разрешите мне сесть? - и, опустившись на подножку машины, вынул карту; капли дождя косо липли к целлулоиду. - Пожалуйста, сидите, - вполголоса ответил Чернецов и добавил: - Посмотрим карту. Он зажег фонарик, лицо Алексея было бледно, утомлено, влажно. - Я вас не видел, товарищ лейтенант... Где вы были? - спросил он. - Здесь?.. - Был в пяти метрах от вас. Я-то вас отлично видел. И скажу откровенно - сначала и не надеялся... - Чернецов нашел в темноте его руку, смущенно и дружески тиснул ее. - Это - все... Спустя пять минут машины неслись по дороге к невидимой, но теперь не такой уж далекой Марьевке. В кузовах было тихо: вымокнув на дожде, усталые курсанты, должно быть, дремали, пригревшись под брезентом. Свет фар летел во тьму, полную ветра. Алексей расслабленно откинулся на сиденье, согреваясь, - от стучавшего мотора шло тепло, пахнувшее бензином, все тело, ноги, руки обволакивала жаркая волна, клонило ко сну. Матвеев подчеркнуто старательно крутил баранку, виновато молчал. Косясь, он ерзал, будто сиденье покалывало его, пробовал несколько раз заговорить: "Да, значит, как же это..." - но умолкал, видя, что веки Алексея смыкались и голова тряслась на спинке сиденья. Впереди, распарывая влажную мглу, огненной нитью всплывала ракета и рассыпалась зелеными искрами в высоте. - Ракета! - глухо сказал Матвеев, обрадованный тем, что первый увидел ее. Алексей открыл глаза - во мгле еще мигал зыбкий свет, - перевел взгляд на часы. Три часа двадцать минут. - Ну вот, - сказал Алексей Матвееву, точно между ними ничего не произошло, - вот теперь впереди Марьевка! - Я враз, я теперь как на самолете, - забормотал Матвеев. - Ведь я что давеча... Думаю: захлестнет мотор, что делать? Ведь оно дело какое щекотливое... Оно если б какой танк или, скажем, подводная лодка, а то ведь дубина. Куда ее вытащить? А я и не знал, что ты злой можешь быть. 16 Дождь перестал, но в мокрой траве не кричали кузнечики, вокруг еще не просыпались птицы; только ранняя ворона, сонно прокаркав, пролетела над орудием в темном, затянутом тучами ночном небе. В балке настойчиво рокотала вода. Впереди от далеких холмов отделилась и всплыла в небо одиночная ракета. Внизу под холмами зеленым огнем блеснула полоска воды. Ракета некоторое время зловеще померцала, осветив низкие тучи, и стала падать. Черные тени близких кустов вытянулись, поползли по траве к орудию, соскользнули в балку. - Кидают? - шепотом спросил Витя Зимин. - Откуда пойдут танки? - Оттуда. Из-за холмов, - ответил Алексей. Витя Зимин стоял возле щита, наклонясь вперед, напряженно глядел в степь. Его влажная шинель была черна от земли, но туго затянута ремнем, от этого топорщилась колоколом. - Так и на фронте было? Похоже, а? - Похоже, - ответил Алексей и, засунув два пальца под ремень Зимина, потянул, улыбнулся. - А ремень придется отпустить немного. В бою надо будет поворачиваться. - Слушаюсь! Все будет в порядке, - прошептал Зимин. За полтора часа до рассвета оборудовали огневую позицию в полный профиль - за Кривой балкой, перед глубоким оврагом; второе орудие было отдалено на пятьдесят метров от первого, и теперь связисты заканчивали связь с НП, где сейчас находились офицеры дивизиона; врывали кабель в землю, лопаты поскрипывали неподалеку от огневой позиции. Там, во тьме, возник, вспыхнул красный огонек и потух. - Кто курит? - окликнул Алексей. - Подойдите ко мне! Тотчас огонек исчез. Зашелестела трава, к орудию приблизилась широкая фигура курсанта Степанова, в руке рдела папироса. Алексей удивился - тот никогда не курил - и спросил, уже утратив строгость: - Зачем же демаскируете огневую? Вы знаете, что ваш огонек виден за километр? У немцев, например, были и наблюдатели, и снайперы. Понимаете? Да ведь вы не курили? Степанов неловко помялся. - Да, я не кугю. Так пгосто. Сегодня... Он бросил папироску в траву, неумело затоптал каблуком, потом, что называется корягой, поднес руку к пилотке, при этом наклонив голову к руке, доложил с полной серьезностью: - Связь готова, товагищ командиг взвода. - Передайте второму орудию - наблюдать. Красная ракета - тревога! - Слушаюсь. - Степанов с неуклюжим старанием сделал поворот кругом и исчез в темноте. Алексей подумал: "Интересный парень, а я его совершенно не знаю". Он только знал, что Степанов блестяще сдал все экзамены, кроме строевой, что у него замечательные способности к теоретическим предметам и майор Красноселов пророчил ему большое будущее штабного работника. Полукаров как-то сказал, что Степанов ушел в училище с философского факультета - решил детально изучить стратегию и тактику современной войны, пошел по стопам отца. Отец его был генерал-лейтенантом артиллерии, погиб в Венгрии, в боях у озера Балатон. В нише орудийный расчет чистил снаряды. Оттуда доносилось шуршание тряпок, глухое постукивание гильз, голос Гребнина убеждал кого-то полусерьезно: - Перед боем, ясное дело, иногда мандраж испытываешь. Раз вернулись с задания, устали, как самые последние собаки, и тут же на КП полегли на соломе как убитые. На рассвете один наш разведчик продирает глава, весь в соломе, кошмарно заспанный, - не приведи господь! И видит: стоит спиной к нему человек огромного роста, в плаще и смотрит на немецкую передовую. Разведчик и говорит: "Эй, каланча, что свет застишь, дай лучше бумажку закурить!" - да как потянул его за плащ изо всей силы. Тот сел даже, крякнул. А потом оборачивается, и разведчик изображает немую сцену. Оказывается - командир дивизии, генерал-майор Баделин. Разведчик, как укушенный, вскакивает, сдирает с себя солому, а генерал успокаивает: "Ничего, ничего. Силен разведчик! Ну ладно. Закуривай". Вот где был мандраж, верите? В нише приглушенно захохотали. Кто-то спросил сквозь смех: - Не ты ли это был, Саша? - Не будем уточнять детали. Из ниши влажный воздух доносил горьковатый дымок папиросы, и этот дымок, и запах сырой земли, и эти голоса, и смех, как воспоминания, болью коснулись Алексея, и с обостренным волнением он остановился возле окопа, подумал: "Эх, Сашка, милый Сашка, все-таки мы многое стали уже забывать!.." - Товарищ старший сержант, сигнал! - раздался за спиной голос Зимина. - Справа ракета!.. Алексей отошел от ниши, быстро посмотрел в степь. Красная ракета взмыла над правым флангом, кроваво омыла вершины далекой рощи и, угасая, скатилась к холмам. Он крикнул: - Расчеты к орудиям!.. По места-ам!.. - К орудиям! - подхватил команду Зимин. - К орудиям! - эхом повторил связист. В один миг огневая позиция пришла в движение; из ровиков, будто выталкиваемые этой командой, выскакивали расчеты, кидались к своим местам, сдергивая на ходу маскировочную плащ-палатку со щита орудия. Ствол орудия дрогнул над бруствером, чуть пополз и сразу замер. Два снарядных ящика были наизготове раскрыты возле станин. Щелкнул затвор. Став на колени, для удобства сунув пилотку в карман шинели, Дроздов прильнул к панораме, его руки впились в механизмы наводки, и Алексей тут же почувствовал: странная тишина упала на огневую площадку. - Готово! - звенящим голосом доложил Зимин. - Готово! - доложили по связи от второго орудия. С острым ощущением знакомого ожидания, с щекотным млением в груди Алексей поднял бинокль и, прежде чем увидел танки, услышал железный гул их моторов за холмами, который то возрастал, то стихал, подобный отдаленному рокоту грома. На краю степи уже вставала заря, низкие гряды облаков зажигались будто из-под земли горячим огнем. Отчетливо черневшие в этом пространстве занявшегося пожара, далеко справа ползли два танка, тяжело, рыхло покачиваясь, и Алексей сперва не понял, почему танки идут справа, а не прямо из-за холмов, по спинам которых теперь стлался туман, змейками обволакивая стволы берез на вершинах. В ту же минуту он понял, что танки начали атаку на участке огневых Брянцева; и по ширине, по приземистой осанке этих танков, по контуру башен узнав немецкие "тигры", он измерил до них расстояние: было два с половиной километра. Багрово освещенное зарей пространство между танками и неподвижным передним краем заметно сокращалось. "Через две-три минуты Борис откроет огонь", - мелькнуло у Алексея, и, подумав так, в это же мгновенье увидел еще два танка, медленно выползавших слева из-за холмов. В ярком зареве утра черная покатая броня башен зловеще блестела, точно облитая кровью; выглянувшее солнце огненно сверкнуло на металле, и Алексею показалось - танки дали сдвоенный залп. Жаркая волна словно толкнула его в грудь, снаряды ударили беззвучно где-то впереди орудий, но разрывов не последовало, лишь накаляющийся рев моторов давил на уши и что-то дрожало возле сердца. "Что это? Почему нет разрывов?" - подумал Алексей, но, тотчас вспомнив, что танки эти стрелять не могут, обернулся, взглянул на расчет, неподвижно замерший возле орудия за щитом. Только один Дроздов, приникнув к панораме, с какой-то нежной, нечеловеческой осторожностью вращал маховики подъемного и поворотного механизмов, даже на краткий миг секунды не выпуская цель из перекрестия, - и ствол орудия следяще полз над бруствером, потом выровнялся и стал. Покачиваясь на ухабах, танки двигались