" - деревенские женщины с белыми морщинами на коричневых лицах, которые застенчиво вынимали из волос цветной пластмассовый гребень и спрашивали: "А на шесть месяцев у вас делают?.." Люба обслуживала их брезгливо, червяком поджав ядовито-красные губы. Меня она тоже невзлюбила. Я, например, всегда с ней здоровалась, а она не отвечала. Как-то раз я задержалась, переводя Виталию английский журнал, и слышала, как она сказала кассирше: - У самой дети взрослые, скоро внуки, а она - с мальчишкой. И думает, что интересная: фы-фы, а никакой интересности нет, одна полнота. А Виталий начинал нервничать, все чаще обходился невежливо с осаждавшими его дамами, говорил: "Я один, вас много..." И вот однажды, придя в парикмахерскую, я застала его плачущим. Если можно плакать сухо, то он именно это и делал. Он судорожно прибирал у себя на столе и плакал беззвучно и зло, хлопая ресницами. Эх, дети: тогда одна, теперь другой. Я подошла. - Марья Владимировна, вы меня извините, я вас не могу обслужить. - Что случилось, Виталий? - Ничего особого не случилось, только я должен сейчас уйти домой. - Ну, что же все-таки с вами? Не отпущу вас, пока не скажете. - Я должен был это предвидеть. - Что предвидеть? Ну-ка сядьте, Виталий, и расскажите мне все как есть. Он сел: - Марья Владимировна, я так и знал, что они не дадут мне спокойно работать. - Кто "они"? Люба? - Да, и Люба, и другие нашлись, солидарные с ней, мастера из мужского зала, и кассирша Алевтина Петровна. Я им давно раздражаю нервную систему своей работой. Ко мне клиентура ходит, я позволяю себе тратить много времени на операцию, план страдает, меня опять-таки к телефону нужно звать - все это озлобляет их против меня. Кроме того, имеется много желающих. Я просто не способен обслужить всех желающих, мне это не интересно даже экономически. Зачем это я буду причесывать каждую клиентку - она приходит в год два раза: на май и на ноябрьскую, от силы Новый год. Выбирая себе клиентуру, я всегда смотрю: могу ли я в данном случае почерпнуть для своего развития, а не то чтобы обслуживать сплошь и каждую. Они обижаются, пишут в жалобную книгу. На меня уже скопилось несколько жалоб, но мне это безразлично, поскольку меня интересует работа и только работа. - Ну, а что же вас сегодня так расстроило? - Произошел такой случай: они выкрали у меня из кармана записную книжку, где записаны адреса и телефоны клиенток, и эту книжку передали в профсоюзную организацию для разбора дела. - Какого дела? Разве вам нельзя записывать любые адреса, какие вам вздумается? - Конечно, формально можно, но фактически эти женские адреса показывают, что я имею свою клиентуру, а это строго запрещено. Я должен работать всех одинаково и давать план. Я себя до этого не допускаю, так как, давая план, я невольно буду скатываться в сторону халтурной работы. Сейчас, например, модная линия требует челочки. Эту челочку надо продумать, у меня на эту челочку больше уйдет, чем на целый перманент. В существующие нормы это не укладывается. Вот они, опираясь на все эти факты - записная книжка, жалобы, невыполнение плана, - собираются раздуть против меня целое дело. - Подумаем, Виталий, нельзя ли вам как-нибудь помочь? - Я уже думал, и помочь мне трудно. Дело в том, что у нас довольно бездарная директорша - грубости, оскорбления мастеров, буквально мат. К тому же Матюнин против меня. - Кто это еще Матюнин? - Это заведующий сектором парикмахерских нашего управления культурно-бытового обслуживания. - А за что же он против вас? - За мои выступления. Тут меня выдвинули секретарем комсомольской организации по району. Я не отказался, несмотря на отсутствие времени. Я должен выдвигаться в своем развитии, получать авторитет. Авторитет у меня не такой уж маленький, но и не очень большой, средний. Так вот, на комсомольском собрании я выступил и стал заострять вопрос. Говорю, говорю, заостряю... - Какой же вы вопрос заостряли? - Насчет амортизации инструмента. Говорю: когда будет возбужден вопрос о безобразиях выплаты компенсации на амортизацию инструмента? Так и сказал и этим очень выиграл в своем авторитете. Матюнину это, конечно, не понравилось, он сам заинтересован в том, чтобы амортизацию не выплачивать. - Почему заинтересован? - Он имеет от этой недоплаты прямую выгоду. - Крадет, что ли? - Не так чтобы буквально крадет, но пользуется. - Неужели с этим нельзя ничего сделать? - Очень трудно. Эти предприятия культурно-бытового обслуживания, грубо говоря, тащатся за хвостом у государства. А они - Матюнин и такие же, как он, - пользуются тем, что до сих пор государству в своем движении некогда было навести в этом деле законность. Взять, скажем, расход материалов. Существует определенная норма на операцию. Тут недодал, тут заменил, а некоторые ухитряются пускать в ход вторично, и это все деньги. А еще я позволил себе заострить вопрос о культуре обслуживания. Лучше плохо обслужиться у культурного мастера с хорошей внешностью, чем то же плохое обслуживание иметь плюс хамство. Это возбудило против меня тех мастеров, которые еще не овладели культурой обслуживания... - Послушайте, Виталий, - сказала я, - а что, если я ему позвоню? - Кому? - Да Матюнину, будь он проклят. - Я был бы вам очень благодарен. - Ну, так давайте телефон. Я набрала номер. Мне ответил жирный, чувственный бас: - Матюнин у аппарата. - Товарищ Матюнин? С вами говорит директор Института информационных машин профессор Ковалева. - Очень приятно, - сказал бас. - Товарищ Матюнин, тут в одной из ваших парикмахерских работает молодой мастер, Виталий Плавников. Матюнин молчал. - Вы меня слышите? - Слышу, - ответил он суховато. - Так вот, я уже второй год у него причесываюсь и должна сказать, что это выдающийся мастер, настоящий художник... - У нас все мастера хорошие, - сказал Матюнин железным голосом. - Но этот мастер... Вы же знаете, что у него отбоя нет от клиентов... - Не нахожу в этом мастере ничего особенного. В нашей системе все мастера квалифицированные, сдают техминимум, умеют выполнять модельные прически и все виды операций. А на этого Плавникова постоянно поступают жалобы: грубость с клиентами, невыполнение плана... - Нельзя же строго требовать выполнение плана, когда речь идет о художественной работе. - По-вашему нельзя, а у нас вся работа художественная. Что же, нам всем план не выполнять? - Все-таки я бы вас очень просила учесть мой отзыв о его работе. Наверное, вы не от меня одной это слышите. - Виноват, я больше слышу жалобы. Кроме того, откуда я могу знать, кто это со мной разговаривает? Я бросила трубку. - Я так и знал, - сказал Виталий. - Он еще и потому против меня имеет, что я не вношу ему денег. Делаю вид, что мне это неизвестно. - Что неизвестно? - Существует такое неявное правило - конечно, нигде оно не приводится, - что каждый мастер, желающий спокойной работы, должен вносить ему деньги, не очень большие, но порядочные, три-четыре рубля в месяц. - Господи, что вы говорите, Виталий? Может ли это быть? - А отчего же? В нашем запущенном участке такие явления среди администрации случаются. Зарплата небольшая, чаевых нет, они и стараются улучшить свое положение. Зачем бы, например, он, с высшим образованием, сидел на такой должности? - А у него, мерзавца, высшее образование? Какое же? - Юрист. Мне, между прочим, нравится такое образование, если, конечно, употреблять его по прямому назначению. Я бы охотно поступил на юридический... - Ну, ладно, об этом речь еще впереди. Сейчас хорошо бы его изобличить. - Матюнина? Чересчур хитер. А где свидетели? К тому же, пока я состою в этой системе, такое прямое выступление может принести вред моей работе, сделать ее прямо-таки невозможной. И вдруг неожиданно он сказал: - А я, Марья Владимировна, хочу уходить. - Из этой точки? - Из дамских мастеров. - Да что вы, одумайтесь: у вас готовая специальность в руках, а самое главное, вы любите эту работу и у вас талант. - Такой талант слишком неподходящий для нашего времени. И еще я вам скажу, Марья Владимировна, я на свой заработок по количеству не обижаюсь, но мне не нравится его качество. Мне приходится зависеть от доброго желания клиентов, которых я даже не всегда уважаю. - Понятно. Но только вы не торопитесь. Хотите, я поговорю о вас на киностудии? Может быть, они вас возьмут? - Я уже узнавал. На киностудии требуют специальное образование, художественный техникум, там не важно качество работы, а одна бумажка. - А мы посмотрим, может быть, и выйдет. Только не торопитесь, ладно? Ну, до свиданья, Виталий, не расстраивайтесь. Виталий встал: - Я уже настроился обратно. Я вас обслужу... ...А с киностудией оказалось все не так просто, как я по наивности предполагала. Во-первых, не было вакансии. Кроме того, действительно требовалась бумажка. Но мне обещали подумать: уж очень я просила за Виталия. Скрепя сердце я даже выдала его за своего двоюродного племянника (но знаю, есть ли такое родство?). - Только по вашей просьбе, и то вряд ли, - сказал мне администратор. 14 Дома шел очередной спектакль с мальчиками. Мне никогда не удается их убедить, что я сержусь на них совершенно серьезно. Из всего они делают балаган. - Паяцы, - сказала я. - Ты разве человек? Нет, ты паяц! - заорал Коля омерзительным голосом. - Что ты орешь, дурак? - Опера "Паяцы", музыка Леонкавалло. Ох, как мне иногда хочется дать ему в ухо - почему-то именно ему, а не Косте. - Юность, - подал голос Костя, - ты понимаешь, мать, юность требует особого внимания, чуткости, так сказать... Зазвонил телефон. Подошел Коля: - Владычица, тебя. Кто бы он ни был, молюсь богу за его душу! Я взяла трубку: - Слушаю. Я не сразу узнала голос Виталия. Он весь звенел изнутри. - Марья Владимировна! - закричал он. - Марья Владимировна, можете меня поздравить! Я больше не дамский мастер! Я покончил с этой специальностью!! - Что вы? Так скоро? Я же просила вас не торопиться... Мне кое-что обещали... - Не нужно ничего, Марья Владимировна. Я хочу быть обязанным только себе. - Вы что, ушли с работы? Куда же? - На завод, учеником слесаря. Я очень доволен, очень! - Как же так? Отчего так внезапно? - Я внезапно не поступаю. План продуман во всех деталях. Буду работать в коллективе, сдам за десятилетку, потом за институт. Но вас, Марья Владимировна, как исключение, я всегда буду обслуживать. Я согласен ездить к вам на дом, хотя бы это было и трудно по времени. - Спасибо, Виталий. Большое спасибо. Желаю вам успеха, понимаете? Если нужна будет какая-нибудь помощь... - Я понимаю. Я вам позвоню. - Звоните. Всего вам хорошего. Спасибо, спасибо... Я положила трубку и стояла, разглядывая свои ладони. Эх, чего-то я тут недосмотрела... - Что случилось? Хорошее или плохое? - спросил Костя. - Сама не знаю. Пожалуй, хорошее. Ну что ж?.. Счастливого пути тебе, Виталий! 1963