ирлицем и он прошипел: -- Партайгеноссе, будьте добры, документики! -- Они в машине, в бардачке, -- прогнусавил Борман и пригласил Анхен в кабачок. Штирлиц вытащил документы, на всякий случай, их перефотографировал, завел авто, и вскоре подъехал к одному из городских телефонных автоматов. Новое послание Центру на этот раз было сформулировано в форме отчета: "Юстас -- Алексу. Ваше задание выполнено. Операция "Шнапс" провалена. Виновные наказаны (Была проведена пытка носками, и не только...) Документы, взятые в сейфе Гитлера, возвращены. Отправляю вам карту дислокации спиртных напитков на территориях вражеских государств. Жду вашего нового задания. Юстас". Ответ, как ни странно, пришел быстро: "Алекс -- Юстасу Юстас, вы -- осел. Какого черта, вы занимаетесь розыском дурацких карт, годных лишь сами знаете для чего... За выполненное задание награждаем вас почетной грамотой. Поручаем вам новое задание. Используйте свое влияние на фюрера для достижения следующих целей: 1. Выяснить, куда собирается эвакуироваться верхушка Третьего Рейха в случае разгрома Берлина. 2. Выяснить, в каких банках и под чьими именами находится золото партии (Бормана). PS!: За драку, учиненную в неком кабачке, объявляем вам строгий выговор c занесением в личное дело. Алекс". Прочитав шифровку, Штирлиц был возмущен до крайности: -- Это кто -- осел? -- орал он. -- Это я -- осел? До каких пор они будут издеваться надо мной? Выговор! Да плевал я на ваш выговор! Они сами не знают, чего хотят! Нет, сейчас далеко не осень сорок первого! Штирлиц решил повести машину в какое-нибудь укромное местечко, где бы он мог успокоиться и спокойно поразмышлять о новом, "дурацком" задании Центра, и вообще о нужности его работы весной сорок пятого, когда Анхен, наверняка, втюрилась в Бормана. ГЛАВА 12. СПЯЩИЙ РАЗВЕДЧИК Штирлиц стоял на берегу Одера и смотрел в даль. "Нет, это не Волга", -- подумал он и вполголоса запел: Летят утки, Летят утки И два гу-у-ся... Вдруг он замолк, увидев недалеко от себя толстенького человечка, сидевшего у самой воды и строящего песочные замки. Это удивило Штирлица, так как дул ветер и было ужасно холодно. Но он удивился еще больше, когда, подойдя поближе, увидел, что этот толстенький человечек был не кто иной как группенфюрер CC и глава Гестапо Мюллер. -- Группенфюрер, вы ли это?! -- спросил Штирлиц. Мюллер от неожиданности подпрыгнул. Увидев Штирлица, он покраснел, промямлил что-то невнятное, собрал кое-какие свои вещички, включая детский совочек, вскочил и бросился наутек. -- Эй, послушайте! Куда вы? -- бросил ему вдогонку Штирлиц. Но Мюллер бежал так быстро, что Штирлиц решил не преследовать его. "Чудеса!" -- подумал Штирлиц и направился обратно к машине. Но завести ее он не смог. Разведчика сморила усталость и он решил поспать. Штирлиц знал, что через двенадцать часов он проснется и начнет выполнять новое задание Центра. ...Прошло двенадцать часов. Но Штирлиц спал. Слишком напряженными были последние дни. И даже выработанная годами профессиональная привычка не могла пробудить его. Полковник Исаев спал! Он спал и даже не знал, что именно сейчас поднято на ноги все Гестапо, разыскивая его. Он спал и не знал, что перекрыты все границы, а пограничникам разосланы фотографии c его рязанской физиономией и пометкой "Особо опасный преступник". Он спал и не мог предположить, что Мюллер именно в эти минуты докладывает Гитлеру о разоблачении в аппарате CC русского резидента, а Шелленберг, моя ноги Гиммлеру, грызет себе ногти, получая по физиономии от своего шефа. Он спал и не видел, как Геббельс прыгает от радости и пьет, давно не первую, бутылку шнапса за здоровье Сталина, а Борман отдает последние распоряжения об устройстве русского резидента в одном из лучших концлагерей Германии. В Рейхе Штирлица ненавидели все. Мало этого, многие догадывались о его, далеко не немецком, происхождении. Однако этот факт, который давно бы привел к провалу любого другого шпиона, не мешал полковнику Исаеву работать, отдыхать, любить Анхен, постоянно втюриваться в Еву Браун, ненавидеть Гитлера, жрать тушенку и успешно выполнять новые задания Центра. ГЛАВА 13. ГЕРИНГ И ВКП(Б) Геринг, как верно просчитал Штирлиц, был совершенно не причастен к снятию отпечатков пальцев в аппаратах CC и Гестапо. Он даже и не думал об этом. Геринг, который давно уже понял, что война проиграна, сидел у себя в кабинете и кормил русской селедкой любимую собаку, облизывая свои нежные, корявые, жирные пальчики. Несчастный Геринг, которого вчера на совещании у фюрера мерзко оскорбили, думал о том кошмаре, ожидавшем его, когда в Берлине начнет громыхать русская канонада. Геринг решил спасаться. Он давно предполагал, что Штирлиц -- переодетый русский шпион. Более того, он точно знал, что не кто иной, как полковник Исаев, может помочь ему спасти свою шкуру. "Если Штирлиц -- русский резидент, -- размышлял Геринг, -- а русские вот-вот будут в Берлине, то нет ничего проще, как вступить, пока не поздно, в их чертову партию. Сейчас или никогда!! Война проиграна. Лучше быть коммунистом, а не собачкой на побегушках у этого шизофреника". И он решил провести совещание среди офицеров, которым особенно доверял. Когда все были в сборе, он решил отложить в сторону все нацистские словечки и без предисловий начал проводить первое, среди офицеров такого ранга, партийное собрание: -- Товарищи! -- все были ошарашены. -- Да, вы не ослышались -- то-ва-ри-щи! Сейчас, когда ясно, что Германия со всеми ее шизофрениками и идиотами выходит из игры, а фанатик Гитлер утратил свое влияние в народе, я не вижу другого выхода, как сложить c себя всякие полномочия и вступить в нашу родную, ленинскую, народную партию! В кабинете, где проходило совещание, прошел шорох волнения и недопонимания. Некоторые офицеры тут же покончили жизнь самоубийством. Послышались робкие крики: -- Это... предательство! -- Я, -- спокойно продолжал Геринг, -- как истинный патриот, и в душе c рождения коммунист, конечно же не могу прямо заявить о своем выходе из игры. Но, мои дорогие товарищи и друзья, если не сегодня -- завтра будет поздно. По моим тайным каналам нам стало известно, что Борман собирается переправить все золото партии в свои надежные банки в Швейцарии, -- послышались еще выстрелы и крики отчаяния. Геринг был непробиваем: -- И нет никакой возможности воспрепятствовать этому. Товарищи, Борман слишком глуп для бегства из Германии, когда в нее войдут русские танки и слишком умен для того, чтобы мы могли его одурачить! Денег нет! Продолжать борьбу -- полная бессмыслица! Быть верным идиоту и импотенту фюреру -- значит стать таким же как он! Бежать из Рейха -- догонят и, мало этого, изуродуют физиономию. В этой ситуации предлагаю следующее. Первое. Связаться со штандартенфюрером, простите, товарищем Исаевым (только дурак его еще считает офицером CC -- каждому здравомыслящему солдату Германии давно ясно, что он никто иной, как советский шпион, простите, наш товарищ по партии). Второе. По моим каналам, из Москвы были переданы бланки заявлений для вступления в члены ВКП(б), мы размножили их. Я думаю, хватит на всех, -- и, посмотрев на несколько наповал убитых офицеров, добавил: -- И даже еще останется. Да, я предлагаю всем вступить в ленинскую гвардию, чтобы хоть на время спасти наши, давно никому ненужные, жизни. Речь Геринга была равносильна ночному кошмару. Но те офицеры, которые решили сохранить себе жизнь, покорно взяли бланки заявлений и принялись их заполнять. Среди них был и сам Геринг. Когда все бланки были сданы, Геринг c важным видом встал и, как на торжественных коммунистических собраниях, четко проговорил: -- Товарищи! Поздравляю вас со вступлением в ленинскую партию, партию мира и труда! Предлагаю выдвинуть в качестве кандидатуры на пост первого секретаря партийной ячейки нацистской коммунистической партии труда (НКПТ) себя. Будем голосовать или как? Все офицеры хором ответили: "Или как!" -- Какие будут вопросы? -- голосом бюрократа спросил Геринг. Молоденький офицер поднял руку, встал и недвусмысленно спросил: -- Товарищ Геринг, я насчет партийных взносов. Зарплата, наверняка, будет маленькая, а платить, как я слышал, надо рублями, а нашими марками обклеиваются городские сортиры. Как быть? -- В свое время, мы подумаем и об этом, -- пробурчал Геринг, махнув на всех рукой, давая понять, что партийное собрание окончено. После долгих, продолжительных аплодисментов, все разошлись по домам. ГЛАВА 14. ПРОВАЛ Прошло двадцать семь часов и Штирлиц проснулся. Ни о чем не подозревая, он поехал к Мюллеру. Штирлиц намеревался получить хоть какие-нибудь разъяснения по поводу новых увлечений группенфюрера, свидетелем которых он вчера был на Одере. "Старик совсем свихнулся, -- думал Штирлиц, закуривая "Беломор" и заводя мотор". Подъезжая к зданию Гестапо, советский разведчик почувствовал что-то неладное, так как за ним, явно, была устроена слежка. Когда до Гестапо оставался всего один квартал, Штирлиц остановил машину. Взглянув в зеркало, он понял, что не ошибся -- старенький "Москвич", преследовавший его, остановился метрах в двадцати от его новенького "Мерседеса". "Точно, следят, -- подумал Штирлиц, выходя из машины и направляясь к "Москвичу", в котором сидели головорезы из подвалов Мюллера. -- Четверо! -- сосчитал Штирлиц и полез в карман за любимым кастетом". Агенты Мюллера, которым было поручено следить за Штирлицем, не на шутку перепугались, так как лицо штандартенфюрера ясно говорило о его, далеко не мирных, намерениях и, естественно, бросились врассыпную. Штирлиц был неотразим. И когда он догнал одну из своих жертв, он принялся мутузить ее c такой силой, что крики несчастного были слышны даже в подвалах Мюллера, который незамедлительно примчался на помощь своему сотруднику. -- Господин Штирлиц, -- запыхаясь проговорил Мюллер, -- прошу вас, оставьте его. Но Штирлиц был неумолим -- в ход пошли ноги. -- Штандартенфюрер, немедленно прекратить! На вас люди смотрят! Штирлиц был непробиваем: -- Группенфюрер, эта скотина следила за мной! Я пытаюсь выяснить, кто за этим, черт возьми, стоит! -- Это я ему приказал! -- сказал Мюллер, но посмотрев на Штирлица, понял, что поторопился. Штирлиц прекратил избиение. -- Вы? -- Да, я. -- Ах ты, старый, жирный свинтус! И Штирлиц c тем же усердием, выдержкой и хладнокровием принялся избивать своего, уже бывшего, старого друга, который все же успел громовым голосом заорать: -- На по-о-о-мощь! Через минуту к месту происшествия подбежала рота эсэсовцев, а Штирлиц, связанный, очутился в той же камере, в какой недавно сам пытал Геббельса. Очнувшись, Штирлиц понял, что это был провал. ГЛАВА 15. ПЕРЕГОВОРЫ В ШВЕЙЦАРИИ И СМЕРТЬ ПРОФЕССОРА ПЛЕЙШНЕРА Генерал Карл Вольф чувствовал себя ужасно скверно. Его друг и соратник по борьбе -- подполковник Фриц Гад, уже давно валялся в ногах своего шефа и храпел, облизывая грязные сапоги Вольфа. Кроме подполковника, в ногах у генерала лежали выпитые бутылки из под шнапса, пустые пивные банки, а также американский разведчик Даллес со своими помощниками. "Нет, Швейцария явно успокаивает нервы и деморализует энергию. Поэтому-то и переговоры заходят в тупик! Черт, ведь мы уже, насколько мне не изменяет память, пятый день пьем!" -- размышлял Вольф, цедя холодненькое пиво, закусывая черной икоркой, намазанной на нежный, только что испеченный хлеб. Генерал был прав. Переговоры между Германией и Америкой о поставке в Россию крупной партии шнапса зашли в тупик, и не только потому, что американская сторона не соглашалась c условиями Германии, а Вольф никак не мог сторговаться c Даллесом, но и потому, что особняк, в котором проходили беседы, находился как раз напротив одного из лучших баров Берна "Буль-буль". И само собой, высокопоставленные дипломаты, не смогли уйти от соблазна... Пастор Шлаг, приехавший в Берн специально для сбора информации о ходе переговоров, был крайне удивлен тем обстоятельством, что на пленке, полученной им из самых надежных источников, не содержалось никакой полезной информации, так как на ней кроме фраз типа "Ты меня уважаешь?!" или "А я тебе говорю, пей!", ничего не было. "Что скажет по этому поводуКальтенбруннер?" -- постоянно спрашивал себя пастор, но зная, что он никогда этого не узнает, решил лично все проверить. Увидев описанную выше картину, пастор был потрясен: -- Дети мои! -- воскликнул он. -- Надо меньше пить! -- Уйди старик, я сегодня грустен! -- устало протянул Вольф и вырвал на Даллеса. Ошарашенный пастор Шлаг вылетел из здания и направился на почту, где в особо зашифрованной форме передал в Берлин, бригаденфюреру Шелленбергу следующую телеграмму: Бригаденфюрер! Переговоры между Вольфом и Даллесом зашли в тупик по причине пьянства, организованного, как мне кажется, Вольфом. Прошу последнего немедленно вызвать в Рейх и провести c ним профилактическую беседу в одном из берлинских медвытрезвителей". Шлаг. Пастор ждал новых указаний и, c чувством выполненного долга, решил прогуляться по весеннему Берну. Он шел и, вдыхая аромат свободы и тепла, думал о великой Германии, которая будет также свободна, когда в Россию будет отправлена хотя бы небольшая партия шнапса. Проходя по Цветочной улице, он увидел толпу возле дома, где в окне четвертого этажа стоял невзрачный старик, который совершенно безразлично смотрел вниз на любопытных швейцарцев. "Странно, -- подумал пастор, -- что это он там делает?" -- Придурок, уже восьмой раз прыгает! -- крикнул кто-то из толпы. Старик еще раз посмотрел вниз, снял очки, закурил сигарету и легко, "рыбкой", прыгнул вниз. Собравшиеся ротозеи лениво подошли к неподвижно лежащему телу, кто-то пощупал пульс и сказал: -- Нет, все еще живой! Старик встал, отряхнул c себя пыль и снова направился к дому, повергая толпу в изумление. Когда он опять показался на окне, внизу, кроме пастора Шлага, уже никого не было. Но старик был слишком упрям -- он снова снял очки, закурил сигарету и также, не обращая внимания на суетливую жизнь, прыгнул вниз. Когда Шлаг подошел к нему, он понял, что на этот раз старик был мертв. Пастор перевернул его к себе лицом и изумился -- перед ним был профессор Плейшнер, агент Штирлица и Москвы. -- Ужасная смерть! -- немного подумав, сказал пастор и ушел восвояси. ГЛАВА 16. ГИТЛЕР ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ Гитлер стоял на коленях перед Евой Браун и просил у нее прощение: -- Евочка, родная моя! Прошу тебя, помилосердствуй, душечка! Это все он, подлый Исаев вынудил применить к нему пытку носками! -- Не смейте говорить о Штирлице в таком тоне! -- давая смачную пощечину Гитлеру заорала Ева Браун. -- Евочка! Я же люблю тебя! -- продолжал Гитлер. -- Ну, что тебе Геббельс или Штирлиц, ведь я, и только я, подарил тебе все твои счастливые ночи! -- Хватит говорить гадости, Адольф! -- оборвала его Ева. -- Доктор Геббельс не сделал вам ни малейшего вреда! Он такой милый... И даже если вы нас застали врасплох, то это еще ни о чем не говорит! Мы c ним обсуждали важные государственные дела, и поверьте, Адольф, эти "дела" важны не только для меня и него, но, прежде всего -- для вас и для всей Германии! -- Евочка моя... -- мямлил Гитлер. -- За, что мне такое наказание? -- орала Ева Браун, сотрясая своим голосом бетонные стены бункера. -- Мне, которая всю себя отдает ради того, чтоб этот придурок был счастлив? -- Евочка моя... -- бубнил Гитлер, обнимая прелестные ножки Евы. Вдруг в бункер вбежал запыхавшийся Борман. Увидев Гитлера, стоящего на коленях перед Евой Браун, он не удержался и заржал как спесивый мерин. Гитлер опомнился, встал, принял обычный для себя вид и подойдя к Борману, плюнул ему в лицо. Борман не ожидал этого и плюнул в лицо Гитлера, сказав при этом: -- Вот мы и квиты, мой фюрер! -- Что вы себе позволяете, господин рейхсляйтер? -- вытирая физиономию и моргая глазками, закричал Гитлер. -- Ничего я себе не позволяю! -- вытирая лицо и передразнивая вождя нации сказал Борман. Но Гитлер сдержал себя, так как прекрасно понимал, что он во многом зависит от Бормана, у которого находилось практически все золото партии, поэтому он подошел к Еве и попросил ее удалиться. -- Я слушаю вас, господин рейхсляйтер! -- сказал фюрер после того, как Ева Браун, заплаканная, ушла в свои апартаменты. -- Да, плохо вы обращаетесь со своей возлюбленной. Гитлер стиснул зубы. -- Но я не за этим пришел! -- А за чем же еще? -- ехидно спросил Гитлер. -- Дело в том, что мы, наконец, арестовали Штирлица! -- Как? Уже? -- Да, мой фюрер, он вот уже как два часа находится в подвалах старика Мюллера. Гитлер недоверчиво посмотрел на Бормана. -- Что вы предлагаете c ним делать? -- А вы? -- Я, собственно говоря, хотел бы переговорить c ним. Можно? -- Борман недоверчиво посмотрел на Гитлера. -- Переговорить? -- Да! -- О чем можно разговаривать c этой шпионской свиньей? -- c ненавистью произнес Борман. -- Есть о чем, -- сказал Гитлер и вызвал своего любимого адъютанта. ГЛАВА 17. ФАШИСТСКАЯ ТВАРЬ Штирлиц лежал на грязной кушетке в камере третьего яруса Гестапо, в той самой, где недавно он устроил пытку носками над Геббельсом. Штирлиц смотрел в потолок. Потолок был серый, и казалось, такой же грязный как и кушетка, как и заплеванный, как будто специально кем-то пол, как и тускнеющие под замасленной лампой стены. "А это уже провал! -- подумал Штирлиц. -- И самое главное, Кэт окончательно втюрится в Бормана! Гад! Это все он подстроил -- любитель мелких пакостей! Фашистская тварь! Как я их всех ненавижу!" Штирлица терзали смутные сомнения относительно внезапного заключения его в ту же самую камеру, где он пытал доктора Геббельса, плюс еще ко всему, ужасно ныла разбитая во вчерашней драке челюсть. Но эти неприятности, которые, несомненно, привели бы любого другого разведчика в полное отчаяние, ни в коем случае не смутили Штирлица. Более того, он даже не поперхнулся, когда дверь в камеру внезапно открылась и на пороге стояли сияющий Мюллер и моргающий глазками Гитлер. Гитлер брезгливо обошел камеру, c пониманием посмотрел на орудия пыток и, высморкавшись себе в рукав, обращаясь к Штирлицу, ехидно спросил: -- Что, голубец мой сизокрылый, попался? Штирлиц решил идти напролом и вытянув правую руку вперед, как на параде заорал: -- Хайль Гитлер! Мюллер был ошарашен и пробубнил что-то невнятное. -- Хватит придуряться, -- не обращая внимания на Штирлица продолжал Гитлер, -- полковник Исаев, ваша песенка спета! Вы разоблачены! Мюллер повеселел. -- Мой фюрер, вы во власти грязных сплетен и слухов, которые преподносятся вам жирными свиньями, известными мне c детских лет, -- c гордым видом сказал советский разведчик. Мюллер побледнел. -- Послушайте, господин Штирлиц! -- продолжал любимый фюрер. -- Зачем притворяться? Признайтесь, что комедия c Геббельсом была устроена вами только для того, чтобы опорочить меня в глазах моей любимой Евочки, в то время когда вы, и только вы, делили c ней постель? Признайтесь, и вы будете прощены! Я хочу знать всю правду! Глаза Мюллера сначала покраснели, потом побледнели, стали коричневыми и постепенно налились оттенком гнойного цвета, в результате чего лицо группенфюрера приобрело мертвецки пьяный вид, однако это не помешало ему тихо заметить: -- Мой фюрер, мы его обвиняем не в этом! Гитлер был ошарашен. -- Только я, слышите, только я, знаю в чем его обвиняют! -- заорал любимый фюрер и смачно плюнул в лицо Мюллера. Штирлиц решил не упустить момента понравиться Гитлеру: -- Разрешите, мой фюрер?! -- спокойно сказал он, взвешивая в правой руке свой любимый кастет. -- Только не больно! -- равнодушно прогнусавил Гитлер, махнув рукой на Мюллера. "Сейчас будут бить!" -- подумал Мюллер и получил первый мощный удар в нос. За первым ударом последовали второй, третий, потом в ход, как всегда у Штирлица, пошли ноги. Штирлиц бил Мюллера со знанием дела и беззаботно-хладнокровным выражением физиономии... -- Довольно! -- сказал Гитлер, отрывая распоясавшегося Штирлица от Мюллера. -- Итак, продолжим! Вы спали c Евой? Отвечайте? -- Мой фюрер, вопрос, как вы сами понимаете, слишком конфиденциальный. Пусть эта жирная свинья уберется отсюда! -- показывая на Мюллера, сказал Штирлиц. Мюллер не заставил себя ждать, а Штирлиц выиграл еще одну минуту ценного времени и был готов к ответу. -- Ну, так как? Будете говорить? -- спросил Гитлер прямо глядя на Штирлица. -- Мой фюрер, прошу меня простить, но все это -- чистая правда! Да, я любил и люблю Еву. Кроме того, ночи, проведенные c ней, были прекрасны! -- Что вы сказа... -- Да, мой фюрер, эти ночи мне не забыть никогда! Фюрер расплакался. Штирлиц принялся его успокаивать. Мюллер промывал разбитый нос и поэтому не мог видеть этой трагичной сцены. "Ну почему же я импотент?" -- думал Гитлер. "Потому что ты придурок!" -- думал Штирлиц, поглаживая черный чубчик на голове Гитлера. Прошло несколько минут и Гитлер взял себя в руки. Вытерев сопливым рукавом пиджака слезы, он спросил: -- А что она говорила обо мне? -- Вам надо лечиться, мой фюрер! -- Да, она права! -- сказал глава Третьего Рейха и покрасневший вышел вон. Дверь тут же, чьей-то подлой рукой была заперта на ключ. Штирлиц подошел к двери и попробовал ее толкнуть -- дверь не поддавалась. Тогда Штирлиц со всей силы ударил по ней ногой -- дверь не поддавалась. Но разведчик Исаев был очень упрям и, разбежавшись, попробовал проломить дверь плечом -- она не поддавалась. "Закрыто!" -- подумал Штирлиц. Прошел час и Штирлицу послышался лязг ключей, а через минуту в камеру вошел Мюллер, у которого под правым глазом красовался синяк бурого цвета. -- Штандартенфюрер, вы свободны! Я только что получил приказ фюрера о вашем освобождении! -- Скотина, ты мне еще ответишь за все! -- заорал Штирлиц, ясно понимая, что никто иной как Мюллер запер дверь. -- Вы забываетесь, Штирлиц! Я старше вас по званию и, в конце концов, по возрасту! -- Да, пошел ты! -- сказал Штирлиц и, дав пинка Мюллеру, вышел из камеры, оставив бедного старика распластанным на грязном полу. ГЛАВА 18. ВОСПОМИНАНИЯ Штирлиц решил отдохнуть и поэтому направился в свой любимый кабачок "Три поросенка". Заказав, как всегда, три банки тушенки, пачку "Беломора" и бутылку водки, он сел за свой столик и принялся c животным аппетитом ухлестывать тушенку, чем обратил на себя внимание не только посетителей кабачка, но и фрау Заурих, которая играла в покер со старым, тускнеющим генералом. -- Господин Бользен, можно c вами посидеть? -- спросила фрау Заурих, подсаживаясь к Штирлицу. -- Валяйте! -- процедил Штирлиц и выпил стакан водки. -- Вы плохо выглядите! -- Хорошо, что еще живу! -- Трудное время? -- Гадкое время! -- Родные пишут? -- Пишут! -- Все хорошо? -- Да, ну их! -- махнул рукой Штирлиц. -- Зря вы так, ваша жена очень симпатичная женщина, -- и фрау Заурих прослезилась. -- Тогда, в тридцать третьем, она была так добра ко мне. Вы помните, в то время меня бросил мой неповторимый Герберт. -- Успокойтесь, найдете себе другого. -- Да, где уж мне! -- Не расстраивайтесь! Жизнь прекрасна! -- сказал Штирлиц и выпил еще один стакан водки. -- Расскажите что-нибудь о себе, господин Бользен. Вы так интересно рассказываете. Штирлиц недоверчиво посмотрел на Заурих. Особой враждебности он к ней не испытывал. Открыв еще одну банку тушенки, Штирлиц налил водки, выпил, закусил и рассказал вот такую байку: -- В 1922 году, когда наша революция, как вы знаете, победила, ЧК меня направила на работу в Кремль для выявления особо опасных врагов советской власти среди членов политбюро. Да, это было в 1922 году. Москва! Эх, фрау Заурих, знаете ли вы, что такое Москва?! Именно тогда я впервые увидел товарища Ленина. Он был в то время слишком болен, но все же сохранял присущую ему работоспособность. Когда я вошел в его кабинет в Кремлевской квартире, Владимир Ильич что-то писал, сидя за своим рабочим столом. Увидев меня, он встал и, подойдя ко мне, сердечно, по-товарищески, пожал мне руку, -- Штирлиц облизнулся. -- И прямо глядя в мои честные глаза, мягко спросил: "Товарищ Исаев, вы к нам, как мне сказал Феликс Эдмундович, присланы для оперативной проверки?" "Да, Владимир Ильич!" -- ответил я ему. "Ну что ж, батенька, тогда приступайте к работе! Может начнете c меня?" "Ну что вы, Владимир Ильич..." -- прошептал я краснея. "А вы, батенька, не смущайтесь! -- засовывая пальцы в жакетку, сказал он. -- Время сейчас такое! Доверять никому нельзя! Даже мне! -- И Владимир Ильич улыбнулся. -- Ах, фрау Заурих, какая это была улыбка! -- Потом он подошел к окну (как сейчас все это помню), посмотрел вниз и, наверное, ничего подозрительного не заметив, повернулся ко мне. -- "Поймите, Штирлиц Максимович, что революция была совершена не только для того, чтобы Надежда Константиновна могла спокойно работать не только в Шушенском, но и в Москве, а для того, прежде всего, чтобы каждая кухарка могла управлять государством". "Я понимаю, Владимир Ильич..." "Ничегошеньки вы, батенька, не понимаете! Революция порождает не только своих героев..." И Владимир Ильич гордо посмотрел на меня. "Революция, милый мой человечище, плодит еще и бездарных, глупых людей, которые потом перерастают в наших потенциальных врагов! И задача революции -- сейчас выявить среди подленькой и гаденькой интеллигенции этих людишек! Если мы этого не сделаем сейчас, то потом, в будущем, c нами сделают тоже самое наши враги!" Он подошел к сейфу, открыл его, вытащил оттуда графин, наполненный какой-то белой, прозрачной жидкостью, достал два граненых стакана, поставил все это на свой рабочий стол и, прямо глядя в мои глаза, спросил: "Пить будете?" "Пить?" -- переспросил я его. "Да, батенька, пить! И не что-нибудь, а настоящую воронежскую самогоночку! -- И Владимир Ильич облизнулся. -- Мне ее вчера прислали из коммуны "Заря коммунизма". "Но, у вас же ранение, Владимир Ильич!" "Пустяки! Забудем про это!" И я, фрау Заурих, даже находясь на работе, не сдержался. Выпить c Лениным! О, для меня, молодого сотрудника ЧК, это было величайшей честью! И мы, как полагается в таких случаях, раздавили на двоих крепенькую самогоночку. Когда мы осушили добрую часть графина, я заметил, что Ленин как-то повеселел и мне показалось, что он совершенно не болен. "А что, батенька, -- спросил он у меня, -- не махнуть ли нам на рыбалку?! Вот так -- все бросить и на рыбалку! А?" "Но революция, Владимир Ильич..." "Ах, да, да -- революция! Да кому она нужна, эта революция!" -- Ленин налил мне еще стаканчик. -- "Революция нужна прежде всего идиотам и бюрократам, вроде Троцкого. Кстати, товарищ Исаев, займитесь им!" -- И Ленин что-то черкнул в свою записную книжку. -- "Понимаете ли, его нужно расстрелять, а еще лучше повесить вверх ногами!" А глаза -- такие добрые, добрые... Нет, фрау Заурих, Ленин -- это был человек! Человек c большой буквы! -- Я слышала, -- проснулась фрау Заурих, -- что он был импотентом? -- У каждого свои недостатки... -- задумчиво произнес Штирлиц и выпил последний стакан водки. ГЛАВА 19. ГЕРИНГ -- АГЕНТ ШТИРЛИЦА Геринг вызвал к себе Штирлица. Правда, сделать это было делом нелегким. Штирлиц несколько раз посылал Геринга в неизвестное направление, как в письменной форме, так и по телефону, но Геринг настоял на своем. Штандартенфюрер согласился встретиться c ним только после того, как Геринг пообещал ему достать ящик отличной французской тушенки. Именно поэтому полковника Исаева можно было видеть в приемной Геринга. Когда Штирлица пригласили, наконец, в кабинет маршала авиации, он зашел туда c явным намерением набить кому-нибудь морду, что ясно было выражено на лице разведчика и по приготовленному для этой процедуры любимому кастету. -- Здравствуйте, товарищ Исаев! -- дрожащим голосом, на ломаном русском языке произнес Геринг. -- Прекратите, господин маршал, издеваться! -- А я, дорогой мой, и не издеваюсь! Я вам не маршал, а ваш товарищ по партии! -- сказал Геринг, протягивая дрожащей рукой Штирлицу толстую папку, на которой в углу был изображен герб Советского Союза. -- Что это? -- А вы посмотрите! Просмотрев содержимое папки, Штирлиц опешил и даже спрятал свой любимый кастет. -- Как? Вы секретарь НКПТ? -- Именно! -- Поздравляю вас, товарищ Геринг! Давно пора! -- Означают ли ваши слова, что я и мои доверенные офицеры приняты в ВКП(б)? Штирлиц загадочно улыбнулся. -- Дорогой мой! -- начал Штирлиц. -- Партия -- это не сброд психов вроде придурка Рибентропа или фаната Геббельса! Партия -- это организация в которой действует единый Закон -- Закон Братской Любви! -- И Штирлиц еще раз вспомнил Ленина. -- Я понимаю... Партия -- это сила класса и дело класса! Вот, что такое партия! -- Штирлиц принял особо бюрократическое выражение лица. -- Я, конечно, со своей стороны, еще раз просмотрю все эти бумаги и постараюсь что-нибудь для вас сделать. -- Хорошо! Два ящика тушенки! -- начал торговаться бывший маршал авиации Германии. -- Как! Вы мне пытаетесь всучить взятку? -- Ну, что вы, товарищ Исаев... -- Именно взятку! -- Три ящика! -- Дело очень сложное... -- промямлил Штирлиц. -- Четыре! -- Конечно, надо подумать, обмозговать столь щекотливое дело. -- Четыре ящика и триста пачек "Беломора"! -- Хорошо! Но товар вперед! Вы мне товар -- я вам партийные билетики! По рукам? -- По рукам! -- сказал сияющий Геринг, провожая Штирлица до двери. -- Да, чуть было не забыл, так как вы теперь наш человек, даю вам первое партийное задание. -- Я вас внимательно слушаю, товарищ Исаев. -- Подготовьте документы, раскрывающие всю деятельность Бормана. Особенно меня интересует вопрос, связанный c золотом партии. Кроме этого, постарайтесь выяснить куда верхушка собирается смыться, когда здесь будут наши. -- Но, штандартенфюрер... -- Никаких но! -- Я просто хотел сказать, что это задание не совсем для нашего управления... -- уныло пролепетал Геринг. -- Вы что, отказываетесь? -- закричал возмущенный Штирлиц. -- Товарищ Исаев, мне, как коммунисту, будет стыдно перед самим собой и перед моими новыми товарищами по партии в случае, если я не смогу выполнить задание такой важности. Вот поэтому, я обеспокоен критерием фрустрационной талерантности психологического воздействия на диалектическую концепцию влияния на массы в нашей умирающей Германии. Штирлиц опешил и, простояв в нерешительности двадцать минут, сказал: -- Как понос изо рта, господин фельдмаршал! Вы далеко пойдете по нашей иерархической лестнице, идите по ней и никуда не сворачивайте, как завещал великий Ленин! -- Слушаюсь, товарищ полковник! -- Выполняйте задание! -- четко сказал Штирлиц и вышел из кабинета. ГЛАВА 20. ПОСЛЕДНЕЕ МГНОВЕНИЕ ВЕСНЫ Вольф возвращался из Швейцарии на поезде "Берн -- Берлин", у которого был отцеплен последний вагон, а вместо него была прикреплена цистерна c отличным армянским коньяком -- все, чего сумел добиться от американцев Вольф. Гиммлер знал это и готов был сгореть от стыда. Вольф не знал того, чего знал Гиммлер и поэтому хоть на что-то еще надеялся. Но ни Карл Вольф, ни Генрих Гиммлер, ни Вальтер Шелленберг даже не могли предположить, что в тот момент, когда поезд "Берн -- Берлин" прибудет в конечный пункт своего назначения, в Берлине уже будет громыхать русская канонада, а цистерна c армянским коньяком войдет в историю, так как в ней вся элита Германии вместе со Штирлицем благополучно переправится на Кубу, где окончательно наступит разгром Третьего Рейха. ЭПИЛОГ.  За окном стояла весна, радистка Кэт и рота красноармейцев. Товарищ Сталин отошел от окна, посмотрел на наглого Жукова, мирно похрапывающего в кресле, разбудил его и спросил: -- Простите, не найдется ли папироски, товарищ Жюков? Жуков злобно взглянул на Верховного, для виду порылся в карманах и не найдя ничего, кроме носового платка и рубля мелочью, ответил: -- Папиросы уже того... кончились! Сталин протяжно вздохнул, опять подошел к окну, открыл ставни и, обращаясь к радистке Кэт, сказал: -- Товарищ девюшка, не найдется ли папироски для товарища Сталина? Катюша порылась в карманах и найдя пачку "Беломора", протянула ее Сталину, заметив при этом: -- Я не девюшка! Я Катя Козлова! -- Хорошо Катя, товарищ Берия займется вами и выяснит кто Катя, а кто Козлова! -- пригрозил главнокомандующий и c грохотом закрыл окно. -- Товарищ Сталин, дайте закурить! -- неожиданно сказал Жуков, увидев у генералиссимуса пачку "Беломора". Сталин ухмыльнулся, протянул Жукову папиросу, погрозил ему пальцем и, прикуривая трубку, поинтересовался: -- А как там дела на Западном фронте? Вместо ответа Жуков уставился в потолок. -- Ах, да... А как там чувствует себя товарищ Исаев? Он по-прежнему много работает? Жуков злобно взглянул на Сталина. -- Это харошо. У меня для нэго есть новое задание. А за окном стояла весна, радистка Кэт и рота красноармейцев... * Книга третья. КОНЕЦ ИМПЕРАТОРА КУКУРУЗЫ *  ПРОЛОГ За окном шел снег и Юрий Гагарин. Никита Сергеевич отошел от окна, посмотрел на обрюзгшего Брежнева, мирно похрапывающего в кресле, разбудил его и, тупо уставившись в глаза будущего генерального секретаря ЦК КПСC, спросил: -- Леонид Ильич, вы все еще спите? Брежнев слегка приоткрыл левый глаз и, глядя в пустоту, сказал: -- Спю, Никита Сергеевич! Спю, дорогой мой человек, спю! Хрущев хмыкнул, зевнул и, качая головой, тихо прошептал: -- Ну, что ж, тогда спите дальше. Леонид Ильич открыл оба глаза, равнодушно посмотрел на Хрущева и через пару минут уснул легким детским сном, c похрапываниями, охами и вздохами. Хрущев еще раз подошел к окну, посмотрел на Юрия Алексеевича Гагарина, шагающего кругами по Красной площади, беззвучно открыл ставни и, когда первый космонавт поравнялся c ним, великий прародитель кукурузы поинтересовался: -- Юрий Алексеевич, лапочка, а вам не надоело? -- Чего не надоело? -- удивился космонавт. -- Ну, это? -- Чего это? -- Ну, в том смысле... шагать! Шагать вам не надоело, погодка-то холодная?! Юрий Алексеевич остановился, посмотрел на Хрущева, ухмыльнулся и, сделав злобное лицо, закричал так, что из окон ГУМа высунулись любопытные физиономии, в очередной раз посмотреть и послушать первого космонавта: -- Нет, Никита Сергеевич! Конечно же не надоело! Все должны знать, что именно Советский Союз, под вашим чутким руководством, первым выйдет в космос и покорит Вселенную! Слава КПСC! -- Ну, что ж, тогда шагайте дальше, -- равнодушно сказал Хрущев и закрыл окно. Неожиданно проснулся Брежнев. Глядя в честные и простые глаза Хрущева, он спросил: -- Что случилось, Никита Сергеевич? -- Ничегось, Леонид Ильич, спите! -- Все шагает? -- Шагает... -- Кстати, вчера звонил Жуков и спрашивал о дальнейшей судьбе полковника Исаева, то бишь, как его... Штирлица. -- Какого еще там Штирлица? -- удивленно спросил Хрущев. -- Какого? Какого? -- передразнивая Хрущева, пробурчал Брежнев. -- Того самого! -- Ах, да! -- Первый на минуту задумался, еще раз посмотрел на Брежнева, плюнул на пол и, вдруг, начал плясать украинского гопака, напевая при этом: -- А мы дадим ему новое задание! А мы дадим ему новое задание... А за окном шел дождь и Юрий Гагарин... ГЛАВА 1. ДУРДОМ И МАРТИН РЕЙХСТАГОВИЧ БОРМАН Мартин Рейхстагович стоял в очереди за колбасой и проклинал тот день, когда он решился вновь отправиться вместе со Штирлицем в Россию. Дул московский холодный ветер, доставляя Борману немало хлопот, так как его старый, уже давно изношенный костюм рейхсляйтера пришел в состояние тряпки, выброшенной после мытья особо грязного пола. И только колбаса еще хоть как-то ободряла мелкого пакостника. Колбаса! При этом слове Борман приходил в состояние транса и всегда зажмуривал глаза, вспоминая старую добрую Германию. Очередь двигалась медленно, что Бормана очень сильно раздражало. Раздражало его и то, что колбаса, ради которой он так долго искал деньги, попрошайничая в подворотнях и на вокзалах, проносилась мимо в сетках, авоськах и сумках ее счастливых обладателей, дождавшихся своей очереди. "Гады, подлые гады! -- думал Борман. -- Никчемные людишки! Знали бы они, кто сейчас стоит вместе c ними..." Когда перед Борманом оставалось три человека, колбаса кончилась. Бывший рейхсляйтер взвыл и, расталкивая толпу, бросился в магазин. Голод сморил мелкого пакостника и убил в нем рассудок. Мартин Рейхстагович, не помня себя, начал избивать продавцов, подкрепляя свои удары отборной немецкой бранью. Было бы ясно, чем бы все это закончилось, если бы появился Штирлиц. Но Штирлиц не появился, так как ему было не до колбасы: он выполнял новое задание Центра и поэтому, Борман Рейхстагович попал в психиатрическую больницу. Дул холодный московский ветер. Из окна дурдома были очень хорошо видны окрестности. Борман стоял возле окна и смотрел на этот странный и чуждый ему город. Рядом c ним стояли: седеющий старик, называющий себя Наполеоном, молодой человек -- Трижды Герой Мира, а также Президент Рузвельт, Премьер Уинстон Черчиль, Капитан Флинт и много других знаменитостей. Мелкий пакостник долго доказывал медперсоналу о своем арийском происхождении и, видя, что ему верят только потому, что считают его идиотом, он больше уже не убеждал в этом никого, тем более, что его признания сулили немало неприятностей: Президент Рузвельт, узнав, что к ним прибыл Борман, влепил ему пощечину, подкрепляя ее словами: -- Грязная фашистская сволочь! Я тебя научу любить Америку! Кормили в дурдоме отвратно, бывший рейхсляйтер даже подозревал, что в пищу подкладывают пурген, так как он после еды подолгу не вылезал из сортира, впрочем, как и остальные обитатели этого заведения. Однажды Мартин Рейхстагович подошел к Рузвельту и принялся избивать его, подкрепляя удары отборной немецкой бранью. Рузвельт был парень крепкий и так же принялся избивать Бормана, подкрепляя свои удары отборной американской бранью. В результате, обе известные личности очутились в лазарете, где им было прописано "особое лечение". Именно тогда Борман понял, что единственный выход из этого ада -- побег. ГЛАВА 2. НЬЮ-ЙОРКСКИЕ ПРЕЛЕСТИ И НОВОЕ ЗАДАНИЕ ЦЕНТРА Штирлиц уже третьи сутки был в состоянии высшей степени трезвости. Полковник Исаев выполнял очередное задание Центра. И даже нью-йоркские витрины супермаркетов, так заманчиво пестрящие всевозможными спиртными напитками, не могли соблазнить Штирли