воспоминания его я знал наизусть. Я сидел и думал, что Алекс ограничен, что он живет в прошлом, что у каждого есть потолок и, может быть, Алекс достиг своего потолка. Приблизительно через полчаса еще более охмелевший Алекс сидел с кривой улыбочкой на лице в своем деревянном троне, а на поручне трона сидела Элиз, которую Алекс полуобнимал широкой рукою со шрамами. Может быть, я слишком пристально поглядел на Алекса и Элиз, не знаю, потому что Алекс вдруг хитро спросил меня: "Что, Лимон, ревнуешь?" -- и еще теснее прижал Элиз к себе рукою, лежащей у нее на животе, отчего она, ласково хмыкнув, свалилась с поручня трона на Алекса. Я фыркнул и пожал плечами. Элиз вполне симпатичная девушка, но такие отношения, какие у нас с нею существуют, у меня существуют с еще не менее чем полсотней женщин в разных странах земного шара -- от Калифорнии до Британии и Франции. Элиз меня ни о чем не спрашивала, я ее ни о чем не спрашивал. И, если уж на то пошло, я ее ведь даже не выебал еще в этот приезд из-за ее боязни херписа и из-за резинового пошлого презерватива. "Знаю, знаю... любишь... -- продолжая криво и пьяно улыбаться, бубнил Алекс, в то же самое время разминая то грудь, то ляжки девушки, сидящей на нем. -- Любишь ты ее, Лимон, знаю..." -- Лицо Алекса то появлялось из-за спины Элиз, то исчезало за спиной Элиз, порозовевшее от пива, бледное лицо Алекса. Он никогда не загорает, мой друг Алекс. Принципиально. Поговаривают, что у него плохие ноги и он стесняется их показывать, потому никто не видел его раздетым и без кавалерийских сапог. Леля и казак галдели над своим пивом, грузин Шалва равнодушно сидел в самом дальнем углу стола, погруженный в грузинские думы, Алекс тискал Элиз, впрочем, безо всякого, по-моему, интереса, исключительно, чтобы меня позлить. Элиз, уже тоже одуревшая от количества пива, глупо хихикала. Я решил, что Алексу не удастся меня разозлить. "Хорошая жопа... -- ворковал Алекс. -- Правда, Лимон? Правда, у нее хорошая жопа?.." -- Алекс пощупал жопу Элиз. Говоря объективно, жопе Элиз не хватало пышности и округлости, но я не сказал об этом за столом, при всех, не желая обидеть подругу Элиз. Только подумал. "Ох, какая жопа! -- продолжал Алекс. Вдвоем они тихо возились в кресле, похихикивая... -- Ну-ка, -- вдруг приказал Алекс, -- покажи им свою жопу! -- Элиз смущенно завозилась. -- Да не стесняйся, покажи... Если бы у нас были такие жопы, мы бы их показали, правда, Лимон?.." "Он ко мне приебывается. Раньше он не избирал меня мишенью своих шуточек. Одичал, наверное. Но на меня где сядешь, там и слезешь", -- подумал я. Алекс заставил Элиз встать во весь рост на троне. "Жопой к ним... Вот так..." -- ласково приговаривал Алекс, возясь с черными штанами Элиз. Что-то там не расстегивалось, потому что он тихо выругался: "Бля!" Элиз время от времени оборачивалась к нам, физиономия у нее была пьяная, красная и улыбающаяся. Алекс наконец расстегнул штаны и стал стаскивать их, плотные, с бедер Элиз. Стащил далеко к коленям и там, да, была жопа. Я видел жопу Элиз множество раз до этого. Я пожал плечами. Алекс раздвинул ноги девушки ровно настолько, чтобы просунуть между ними свою рожу. Рожа улыбнулась нахально и сказала: "Нравится жопа, Лимон?" "Да, нравится", -- сказал я. Леля и казак засмеялись. Шалва-грузин равнодушно и без эмоций сидел в дальнем углу. Элиз обернулась к нам и кокетливо-пьяно улыбнулась опять. "О, какая!.. -- Алекс положил обе руки на жопу Элиз, сжал ее. -- А тут у тебя что? -- хитро пробормотал Алекс из-за Элиз. -- А-а-а, я знаю, тут у тебя пизда!.. -- восхищенно проговорил Алекс, проглотив букву д в знаменитом слове. -- Тут у тебя пиза... -- повторил он с удовольствием. -- А мы туда палец, палец... -- И чуть повернув Элиз к нам, так, чтоб нам было видно, Алекс действительно сунул туда палец. Улыбаясь все той же азиатской улыбочкой, Алекс, прижав свою голову к бедру Элиз, некоторое время держал палец в девушке. Затем вынул и показал нам. -- Хочешь пососать, Лимон?" -- спросил он. "Соси сам", -- ответил я. И твердо решил хорошо ему врезать. Не по роже. Посадить его на место. Если бы по роже, они бы меня побили -- Алекс, казак и Шалва-грузин. Мне надоели его штучки. "А я пососу, -- сказал Алекс. -- Хочешь минет, Лизка? -- взглянул он наверх в лицо Элиз. Та хихикала, да и что вразумительного она могла сказать, даже если бы и хотела. -- Я сделаю тебе минет, а Лимон посмотрит, -- Алекс облизал свой палец, вынутый из Элиз, и победоносно посмотрел на меня. -- Посмотрит и пострадает... Поревнует... Он ведь тебя любит..." "Охуел ты, Алекс... -- сказал я, все же не сумев скрыть свое неудовольствие. -- Я уехал из Нью-Йорка почти три года назад. И ни одного письма ей за это время не написал. Мы друзья с нею, и только. Совсем он охуел у вас?!" -- обратился я к казаку, Леле и Шалве. Но приближенные главы космогенической школы только улыбались. "Любишь... любишь", -- пробормотал Алекс и взялся за Элиз. Мне не было видно хорошо, что именно он там делает, потому что Элиз стояла все в той же позе -- жопой к нам, но, очевидно, Алекс ебал ее пальцем и целовал, может быть, в самое начало пизды. Далеко проникнуть языком он не мог, мешали штаны, которые все еще были на лодыжках Элиз, а снять их и заставить Элиз поместить одну ногу на поручень трона он не догадался. Судя по мечтательным стонам, которые издавала Элиз, то, что делал с ней Алекс, ей нравилось. "Ну как, приятно тебе, Лимон? -- спросил Алекс, опять появившись между ног Элиз, -- розовая рожа в шрамах, мокрые губы блестят, улыбочка все так же крива. -- Больно, но приятно, да?.." И тут я подумал: "И что же я это говно жалею. Если он хочет войны, то пусть ему будет война. Я тебя проучу, Алекс". И я, очень задумчивым и строго-отвлеченным тоном вдруг сказал негромко: "Между прочим, Алекс, твоя жена и дочь ведь живут в Париже совсем одни, да?.." Улыбка исчезла с его лица. Его семья -- жена и семнадцатилетняя дочь всегда были его самым уязвимым местом. Он повелевал и помыкал ими с жестокостью восточного правителя. Они писали его картины, стаскивали с него пьяного сапоги, отмывали его от блевотины, терпели его любовниц... Ему было можно все, им -- ничего. Дочь ненавидела его. Об этом он не знал, а если и знал, не верил. Алекс молчал. Рожа его медленно серела и оставалась между ног Элиз, он не вернулся к минету. Замолчали тревожно и Леля и казак. Шалва впервые проявил эмоцию -- вытаращил глаза. В тревожном молчании присутствующих было особенно слышно, как я неторопливо и тщательно отсчитываю слова: "А я, Алекс, часто захожу к твоим. Не забываю... Очень часто. Вот и на дне рождения твоей дочери недавно был... -- Я помолчал. -- Большая девочка стала... Сколько ей уже лет?.. Восемнадцать исполнилось или семнадцать?.." Молчание. Алекс моргнул между ног Элиз и посерел еще. Я знал, что сейчас произойдет, но мне уже было все равно. "За девочками в этом возрасте нужен глаз да глаз... Как ты можешь быть уверен, что какой-нибудь негодяй, ну один из твоих многочисленных друзей, например... -- я помолчал опять, -- не... не ебет твою дочь..." Он взревел: "Убью-уууу!" и бросился на меня. Элиз упала с трона. Я отклонился, и его кулак оцарапал мне ухо. Я вскочил со стула и пошел, минуя его, к двери. Он опять проорал: "Убью-уу!", ринулся на меня откуда-то сбоку и сзади и опять промазал, лишь чуть задев плечо, Я не хотел с ним драться, я абсолютно не чувствовал в себе нужной для драки злости. К тому же в окружении его приближенных мне было не победить. И сам он, даже пьяный, был здоровенным мужиком... Я нажимал на кнопку элевейтора, когда надо мной ударилась о металлическую раму двери окислившаяся бронзовая скульптура. Ее, вырывая друг у друга, держали сразу двое -- Алекс и казак. Шалва, удерживая Алекса сзади, замком стянул руки на его груди. "Убью-ууу! -- в последний раз проорал Алекс и затих. -- Пустите меня, паскуды!" -- швырнул он подчиненным. "Алекс, Алекс... ты не прав..." -- бормотали они, но не отпускали. "Я не буду его бить!" -- проревел Алекс, и они его отпустили, но скульптура осталась в руках казака. Элевейтор приехал, и открылась дверь. Алекс закрыл мне дорогу. "Ты никуда не пойдешь, Лимон... -- объявил он. -- Извини меня, я погорячился". "Я ухожу, -- сказал я равнодушно. -- Сойди с дороги". "Лимон... -- Он тяжело дышал еще от напряжения. -- Лимон, я же тебя люблю, дурак. Извини..." "Я вижу, -- сказал я. -- Дай мне пройти". "Лимон, ты же мой брат..." -- Он попробовал обнять меня. От него пахнуло потом и духами "Экипаж". "Неужели ты думаешь, что после того, что сейчас произошло, я стану с тобой поддерживать какие-либо отношения?" -- отвернувшись от него, спросил я. Он отступил от двери, я вошел в элевейтор и спустился вниз. Вонял отвратительно гниющий мусор. Бродяга, таких я еще не видел, без церемоний, горстью зачерпывая из бака, жрал отбросы при свете красной лампы, горевшей над заплесневелой ржавой дверью, может быть, ведущей в рай. Я дошел до Вест-Бродвея, взял такси и поехал на свой Верхний Вест-Сайд. "Одним другом меньше", -- думал я рассеянно. Странное дело, я не чувствовал ни боли, ни потери. Чуть позже я даже обнаружил в себе удовлетворение от разрыва очередной бессмысленной связи. Подъезжая к своей 93-й стрит и выходя из такси на Бродвее у турецкой овощной лавки "Низам", настежь открытой несмотря на 4.30 утра, я уже чувствовал только элегическую грусть.