ьем!.. Далее братья растворились в пространстве, оставив после себя легкий запах серы... Маленький человечек лежал под куском брезента, вдали от родной земли, один-одинешенек, больной и избитый, с похмельной головой, и думал о том, где в человеке помещается душа и почему, когда ей плохо, когда совсем невозможно существовать телу и разуму, почему она, розовая, не расправит свои прозрачные крылышки и не взметнется через естественные отверстия в космическое пространство, где находится чукотский рай - Полярная звезда. - Господи, - взмолился Ягердышка, - помоги мне!.. - И пустил газы, надеясь, что вместе с ними и душа его воспарит. Осознав, что жив, что душа по-прежнему при нем, Ягердышка грустно вздохнул и задумался о том, какой день в жизни человека наиболее важен, День Рождения или День Смерти? Все-таки День Смерти, решил чукча, ощущая боль во всем теле. Ведь именно в этот день я попаду на Полярную звезду, где меня не будут бить, где возьмут служить в армию. У меня будет много смолы, друг Бердан и жена Укля. А Кола и Бала попадут в ад. В этом маленький человечек был уверен. Потому что Бог обязательно разберется, что такое хорошо и что такое плохо!.. А потом Ягердышка заснул, и приснилась ему огромная бутылка виски, в которую он каким-то образом попал и плавает рыбой, не задыхаясь в алкоголе, а пуская к горлышку огромные пузыри своей души. А на следующий день китаец Ли подарил чукче ботинок и продал в кредит шнурки. Был солнечный день, сквозь щели сарая пробирались ежиком солнечные лучи, и жизнь Ягердышке виделась именно в солнечном свете, ночные сомнения растаяли. Он, растроганный подарком, стянул с себя унты и вручил их китайцу. Ли, приняв дар, поклонился, щелкнул пальцами, и чукче принесли чашку кипятка с двойной порцией алказельцера. Маленький человечек подлечился и выбрался на свет Божий, чтобы снова взяться за работу в зоопарке. С тех пор минуло три месяца. Ягердышка работал в зоопарке и ни о чем плохом не думал. У него появились деньги, на которые чукча купил огромное количество жвачки и каждую третью ночь выкладывал кучку пластинок возле ног своих. Его никто более не тревожил в полночный час, просто кучка белой смолы исчезала... А как-то, получив аванс, Ягердышка закупил жвачки на сто пятьдесят шесть долларов, сложил ее перед сном возле нар и написал записку: «В связи с досрочным выполнением поставок Spearmint прошу меня не беспокоить до лета!» За три месяца он здорово научился по-английски. - Это мой пятый язык! - сообщил он как-то Абрахаму, который относился к нему настороженно, но с интересом. - Чукотский, эскимосский, русский эвенкийский немножко и английский чуть-чуть! - Так вы - полиглот? - вскинул седые брови хозяин зоопарка. - Нет-нет, - испугался незнакомого слова Ягердышка. - Просто языки мне даются легко. Они остановились возле клетки, где был помещен Аляска. Белый медведь, выросший за три месяца до размеров упитанного теленка, обрадовался приходу людей и, встав на задние лапы, высунул через прутья клетки язык. - Вы же не думаете, что я ущемляю интересы малых народов? - искательно спросил Абрахам. Во всей его долговязой фигуре чувствовалась виноватость, он нарочито сутулился, стараясь выглядеть ростом пониже, но все равно возвышался над чукчей, как Эмпайр-стейт-билдинг над китайским ресторанчиком. - Что вы, что вы! Вы представляетесь мне человеком добрым и хорошим, а то, что споили меня до полусмерти, то не ваша вина, а адвоката Тромсе. Он-то знал о нашей национальной особенности!.. Абрахам в смущении отвернулся и потрепал медведя по морде. - Они говорят, что я с ума сошел! Что ассирийских медведей не бывает, тем более белых! Я им посылал фотографию Аляски, а они ответили, что люди частенько тоже на уродов смахивают!.. - Ну и наплюйте! - предложил Ягердышка. - Он хороший, добрый зверь! Какая разница, бурый, белый или ассирийский... Кстати, что такое ассирийский? - А, - махнул рукой Абрахам. - Они в доисторические времена детей поедали. - Да нет! - воскликнул Ягердышка. - Посмотрите на него! Разве может он ребенка сожрать? Аляска продолжал ластиться к людям и вызывал у посетителей улыбки. Абрахам пожал плечами и, сказав, что ему надо идти в офис продолжать работу, побрел по гравийной дорожке, оставляя на ней следы своими огромными ботинками. «Ишь, детей жрет!» - подумал чукча. После окончания трудового дня Ягердышка отправился в супермаркет, а затем в местный краеведческий музей, где быстро миновал экспонируемых тюленей, моржей и прочую дрянь, оставшись в зале с первобытным чукчей, замерзшим во льдах две тысячи лет назад. Он смотрел на свою копию не отрывая глаз, пока звонок не возвестил об окончании работы музея. Ягердышка воровато оглянулся и спрятался в большой котел, в котором обычно северные народы варят оленину. Спрятался и крышкой накрылся... Так он сидел час или два, пока не стихли музейные шорохи, пока за окном не стало темно. Тогда маленький человечек выбрался из своего укрытия в полную темноту, к которой был готов, вооруженный фонариком. Луч света проник в стеклянный ящик с экспонатом, высветив лицо и сияющие глаза пращура. - Брат! - тихонько позвал Ягердышка. - Бра-а-ат! Но экспонат не отзывался. - Ах, как они тебя!.. Ягердышка со словами: «Сейчас, брат», - принялся разбирать стеклянный ящик, весь взмок и порезал руку. Но, так или иначе, стекло было разобрано, а употевший Ягердышка уселся напротив двойника, вытащил из кармана коробок спичек, зажег одну и маленьким огоньком оживил умершее четыре тысячи лет назад кострище. - Грейся, брат! - проговорил Ягердышка, и по его щекам заскользили слезы. Затем чукча выудил из кармана пачку куриных сосисок, нанизал их на веточку и принялся поджаривать. - Сейчас покушаешь, брат! - сквозь слезы подбодрил своего двойника Ягердышка. - Ты брат мне, и я тебя не оставлю! Но экспонат молчал и сосиски есть не хотел, просто сидел, скрестив ноги, и смотрел на Ягердышку. Живой огонь в его стеклянных глазах лукавил зрачки и чукче казалось, что двойник вот-вот улыбнется и подымется на ноги. И тут в голове Ягердышки возникло понимание, словно с неба сошло, что не брат перед ним сидит вовсе, преступно выкраденный у родителей младенцем. Перед маленьким человечком предстало каменным изваянием само прошлое его, пращур, предок, от которого произошел Ягердышка. - Сколь должно быть мощно семя твое, - обратился чукча к предку. - Сколь выносливо оно, что через сотни мужчин было передано моей матери и взросло в ее чреве мной!.. Господи, - перекрестился Ягердышка, осознав вечность. Он встал на колени перед древним охотником и подумал о том, что, вероятно, является единственным в мире человеком, встретившимся со своим прямым родственником, умершим четыре тысячи лет назад. - Сколь сильно племя мое! - торжественно сказал Ягердышка, встал на ноги, снял с пращура меховую куртку, надев на него свою. - Теперь я буду ходить в одежде из зверя, которого убил ты, а ты станешь ходить в куртке из оленя, которого победил я! Тем временем дымок от костра достиг пожарных сенсоров, сработала сигнализация, и с потолка полилась вода. - Дождь! - возрадовался чукча, укрывая собой тлеющий костерок. - Весна наступила!!! Скоро олень большой придет, скоро щокура ловить станем!.. Вместе с предком они сидели у кострища, как и четыре тысячи лет назад. Какая-то генная память сработала в мозгу Ягердышки! Понимание причастности к истории земли взрастило в груди маленького чукчи чувство гордости за то, что он человек, за то, что в нем жизнь тысяч предвестников его жизни! И тотчас огромная ответственность легла на его плечи! Он осознал, что и сам должен передать свое семя в будущее эстафетной палочкой! - Мне надо домой! - прошептал он предку. - К жене своей, Укле! На этих словах его взяла полиция, приставив огромный «кольт» к его маленькой голове. Сделали больно, когда надевали наручники. Запястья Ягердышки оказались столь тоненькими, а ладошки такими маленькими, что наручники оказались бессмысленными, лишь кожу покорябали, а потом на пол свалились. Связали поджигателя ремнями и кавалькадой воющих машин доставили в тюрьму, где уже поджидал жирный Тромсе с заспанными глазами. - Завтра тебя судить станут! - предупредил адвокат. - За что? - искренне удивился Ягердышка. - Я же говорыл, что он нэнормалный! - обратился ко всем присутствующим мистер Тромсе. - Принадлежит к слаборазвитым народам, которых споили коммунисты! - Я - нормальный! - вскричал чукча, еще причастный всеми чувствами к великому. - В стеклянном ящике родственник мой! Тромсе развел перед полицейскими руки. Ягердышку заперли в одиночную камеру, где он всю ночь напролет смотрел сквозь окно на ночное небо, пытаясь отыскать Полярную звезду. Но чукотский рай взошел как раз с другой стороны от тюрьмы. На следующее утро поджигателя привезли в суд и усадили в клетку. Через три минуты появилась чернокожая судья в белых буклях парика и покашляла в кулачок. - Monkey! - воскликнул Ягердышка, увидев свою старую знакомую. - Обезьянка! В зал вошел адвокат Тромсе в сопровождении мистера Абрахама: - Он невменяем! Прошу не считать это высказывание оскорблением!.. Далее пошли вопросы судьи-monkey, почему невменяем, где медицинское заключение, не расист ли мистер Ягердышка?.. Тромсе старался изо всех сил, защищая мужа своей соплеменницы. В ход шли различные аргументы о малочисленности народа, который представляет подсудимый, о тяготах, которые пережил на бывшей Родине маленький человек, и прочее. Абрахам, имеющий научную степень, подтверждал все вышесказанное адвокатом как свидетель и одновременно работодатель и добавлял о несомненной лояльности Ягердышки к Соединенным Штатам Америки. Судья поглядела в какие-то бумажки и сообщила, что подсудимый лишь несколько недель назад получил разрешение жить и работать на американской земле, но не оценил такой чести и будет депортирован восвояси. Обезьянка стукнула молоточком. - Вышлют тебя! - сообщил Ягердышке Тромсе. - Домой поедешь! - Это не моя земля?! - вскричал Ягердышка, вскочив с лавки. - Моя! Моя!.. Здесь нашли моего предка, и выгнать меня с этой земли несправедливо! - Лицо чукчи раскраснелось, а глаза наполнились слезами. - Если это не моя земля, то чья же? - И поглядел на чернокожую судью с укором, считая ее уже не союзницей, как раньше, а врагом. - Ваша земля это? Тысячи лет по этим местам ходили предки мои, охотились и любили, рожали и воспитывали детей, но пальм с кокосовыми орехами отродясь не видывали! Так это ваша земля?!! В судебном зале сидел скучающий журналист из Вашингтона, ожидающий следующего процесса по обвинению некоего мистера К. в двойном убийстве. Журналист был с перепоя и страдал похмельем. Ему было омерзительно скучно, но когда он услышал речь чукчи о «земле», то почти пропитое до конца сознание подсказало работнику пера, что пахнет сенсацией. С этого момента мозг журналиста заработал, как компьютер, и выдал заголовок первой статьи; «Маленького человека выгоняют с земли, по которой ходили его предки!» Смысл статьи виделся в том, что не только индейцы притесняются в самой демократичной стране мира, но и малые северные народы!.. - Депортация в течение сорока дней! - уточнила обезьянка и опять шлепнула молоточком. - Содержание под стражей. Залог - семьдесят пять тысяч долларов! - Подавайте апелляцию! - прошептал журналист, подобравшись к адвокату Тромсе. - Какой смысл? - отмахнулся эскимос. - Его все равно вышлют! - Выслать-то вышлют, но резонанс у дела будет огромный! Так что луч славы и вас коснется! - Вы так думаете? - Глаза жирного Тромсе засверкали, и он тотчас представил себя жителем большого пентхауза в центре Манхэттена. - Обещаю! Ягердышка, обливаясь слезами, продолжал что-то кричать, но здоровенные охранники уже тащили его к выходу, где ждала тюремная машина. Его поместили в ту же камеру, а на следующее утро вместе с завтраком принесли газету «Вашингтон пост», в которой на первой странице красовалась нарисованная в цвете рыдающая физиономия чукчи, обезьянье личико судьи и гордый лик адвоката Тромсе!.. Журналист, как и обещал, изобрел сенсацию. Страна подхватила полемику, Ягердышка в течение тридцати дней был маленькой знаменитостью, но оставался в тюрьме, пока газеты наперебой клеймили власти и судебную систему как несовершенную и карательную. Журналист-пьяница стал ведущим репортером своей газеты, зарплата его удесятерилась, и все ведущие клиники штата наперебой предлагали ему свои услуги по лечению от алкоголизма. Последней публикацией по делу Ягердышки стало выступление сенатора Аляски, который объяснил американскому народонаселению, что Америка купила еще аж в позапрошлом веке русские земли у царя и вовсе не притесняет коренное народонаселение. Есть чукчи американские - богатые, а есть чукчи русские - бедные, старающиеся откусить побольше от пирога американской цивилизации! «Только русские северные народы нецивилизованны и устраивают пожары в музеях! Американцы эти музеи строят!» На тридцать седьмой день за Ягердышку кто-то внес залог. На ногу чукче прикрепили браслет с радиомаяком, вручили билет на самолет Анкоридж - Москва, взяв за него все сбережения из ботинка, и сочувственно улыбнулись. - Да мне тут пять часов на лодке и пехом три дня! - попытался было отказаться от билета Ягердышка. Никто ничего слушать не хотел. - Москву посмотришь! - успокаивал жирный Тромсе, который надавал платных интервью аж на полсотни тысяч долларов. - Красивый, говорят, город!.. Оказалось, что залоговые деньги внес Абрахам. - Вы, пожалуйста, не сбегайте! - попросил хозяин зоопарка. - Я полечу в Москву, - ответил чукча. Они подошли к клетке с медведем, который вырос заметно в холке и раздался вширь. - Никто не признал в нем ассирийского медведя, - печально сообщил Абрахам. - Ни один университет! - Давайте выпустим Аляску на волю! - предложил Ягердышка. - Ему там лучше будет!.. Они погрузили медведя в микроавтобус и повезли к океану, где открыли перед ним двери к свободе. Сначала медведь не понял, что от него хотят, думал, что все - игра, запрыгал по снегу, а когда Абрахам выстрелил из ружья в воздух, в мозгу Аляски стремительно пронеслись картинки из недалекого прошлого - выстрел и опавший сосок матери... Что было силы медведь припустил ко льдам, и уже через несколько минут его не было видать, слился со снегом, лишь пару раз мелькнул красный, как кета, язык... Через три дня представитель российского консульства, пыхтя сигарой, принял Ягердышку из рук американского правосудия и препроводил в кабину аэрофлотовского самолета. - Во, мудило! - поделился представитель мнением с командиром самолета. - Урод косоглазый! Командир корабля киргиз Чингиз Байбетов пропустил Ягердышку в салон и слегка толкнул круглоглазого представителя в грудь. Этого было достаточно, чтобы американизированный рязанец потерял равновесие и покатился по трапу. Последнее, что услышал представитель из уст командира корабля: «Что же вы так неаккуратно, скользко же!» и «Марина, закрывай!»... Через двенадцать часов Ягердышка ступил на асфальтированную землю столицы своей Родины, за многие тысячи километров от родного чума, с четырнадцатью долларами в кармане и ноющей душой за грудиной. Его встретил народный депутат Государственной думы от чукотского края. Апатичный, с вялой физиономией алеут отвез репатрианта на старенькой «Волге» в гостиницу «Звездочка» и подарил Ягердышке билет в Большой театр на премьеру восстановленного балета Хачатуряна «Спартак». Алеут балета не любил, но в Думе билеты распространялись систематически, иные он продавал через помощника, а этот вдруг подарил депортированному. Вот уж не ожидал от себя!.. - На Чукотку поедешь через неделю! - сообщил депутат и хотел было дать Ягердышке средства, выделенные Сообществом малых народов, но передумал. - Денег на тебя нет, - сморщился. - Поэтому билет продай! Да смотри, не продешеви! За премьеру долларов триста проси!.. 10. Иван Семенович Бойко сидел в своем кабинете и смотрел в окно на поток проезжающих под окнами машин. Генерал-майор был достаточно расслаблен, хотя движение по делу о крушении затормозилось до остановки, если оно было - движение. Месяц назад, во вторник, Иван Семенович добрался на общественном транспорте до украинского ресторана «Шинок», в котором встретился со своим информатором. Под борщ с пампушками и вареники с картошкой они поговорили. - Давно вас не было! - тихо проговорил мужчина с мятыми, как у борца, ушами. - И рука у вас поломанная... Я уж думал, не свидимся. - Видишь меня? - Я в контактных линзах. Вижу хорошо. - У вас там про палладий что-нибудь слышно? Мужчина оторвался от борща, долго и удивленно смотрел в глаза визави, потом странно улыбнулся. - Товарищ полковник!.. - с иронией. - Генерал, - уточнил Бойко. Следующие десять минут человек с мятыми ушами ел молча. Иван Семенович его не торопил, наслаждаясь наваристым супчиком и чесночной пампушкой. - Я тоже на повышении, - звякнул ложкой о дно мужчина. - Поздравляю. Дождались вареников и захрустели жареным лучком. - По рюмочке? - Можно, - согласился повышенный. Заказали горилку. Двести. И каши гречневой со шкварками. Выпили по пятьдесят, послушали скрипача, одетого в расшитую народными узорами рубаху. - Я в Думе, - сообщил мужчина. - В Комитете по безопасности. - Широко шагнул, - кивнул головой Бойко и выпил клюквенного морсу. - Помнишь, я тебя от вышки спас, когда тебя гэбуха повязала на жене шведского посла в «Космосе». А в портфельчике у тебя карты наших пусковых шахт по всему СНГ были... - Зачем напоминать, Иван Семенович, такие вещи не забываются, - обиделся собеседник. - Кстати, вы не знаете, кто меня тогда подставил? Ведь в портфельчике должна была быть «деза», а оказался верный чистяк! - Знаю. - Генерал-майор сплюнул в кулак нечищеную крупку гречки. - Ну да он уже на Новодевичьем лежит лет пять. А за тебя отомстили. Лежит он с подселением. На нем баба голая неустановленной личности, выловленная из пруда, положенная в его же гроб, на мундир парадный. - Спасибо... Покушали сладкого. Рулета макового со сливочным соусом по кусочку и яблоки, запеченные с липовым медом. - Вы имеете в виду палладии с железной дороги? - наклонился за салфеткой мужчина. То ли салфетка прошуршала, то ли шепоток за салфеткой. - Я - главный по этому делу. - Понятно... Ну что, счет просить будем? - Пожалуй, Оскар, - согласился Иван Семенович. Расплатились, причем сделал это человек с ушами борца даже без видимого поползновения генерала помочь. На кличку он отреагировал дрогнувшей бровью. - Так вот, Иван Семенович, - отряхнулся мужчина от крошек. - Металл ваш за границей. Весь. Мне это доподлинно известно. Поделили его на пятерых. Их имена я называть не стану. Дело с полгодика потянут, вас после закрытия на пенсию окончательно!.. - Ясно. - Иван Семенович заметно побледнел. Оскар встал из-за стола. - А кино американское я уже не смотрю, и русское тоже! Времени нет!.. Экс-Оскар, не прощаясь, направился к выходу, через минуту вышел и Иван Семенович. Генерал задержался в антикварном магазинчике ресторана, выбирая безделушку из венской бронзы для Маши, как вдруг увидел Оскара, переходящего через дорогу к Международному центру в сопровождении трех мужчин. У одного из сопровождающих в руках была гаишная палка, которой он махал, приостанавливая автомобильный поток. Далее генерал Бойко увидел смерть своего бывшего осведомителя и всех трех его телохранителей. Гаишная палка не помогла остановить президентский кортеж, и четверо мужчин, среди которых находился депутат Государственной думы, член Комитета по безопасности по кличке Оскар, были убиты шестнадцатитонным джипом прикрытия, который даже не вильнул, не попытался уйти от столкновения, а танком раздавил человеческие тела. «Значит, Президент в кортеже», - определил Иван Семенович как истинный профессионал. Он протягивал деньги за крошечную белочку из венской бронзы белой, как плитка в морге, продавщице, которая не могла оторвать взгляда от кровавой каши на мостовой, а сам думал о выпусках новостей, в которых будут рассказывать о трагической нелепости! Причем соврут, что Президента в кортеже не было!.. А еще генерал подумал о том, что совладельцем украинского ресторана является человек, управляющий государственным телеканалом, в личном досье которого говорится: «Всегда лоялен властям, готов служить верой и правдой тем, кто у кормила, забыв тех, кто выкормил!» Поди, все столы в кабаке в «жучках»! Иван Семенович сунул покупку в карман и вышел из ресторана вон. Он не любопытствовал картинкой на дороге, пошел в противоположную сторону, поднял руку и остановил частника... Генерал «жучков» не боялся, имея в кармане спецустройство, нивелирующее все прослушки. Вручая белочку жене Маше, Иван Семенович в последний раз подумал о нелепой смерти агента высочайшего класса и решил доживать до пенсии спокойно. «Главное, чтобы виагра в аптеках не перевелась и чтобы башка варила, - решил Бойко. - А то в следующий раз подарю жене вместо бронзы спецустройство!..» С того дня Иван Семенович работал для видимости, и начальство в лице министра его не тревожило ни звонками, ни вызовами на личную беседу. Проводя допросы Гурина и слушая одну и ту же песню: «Я ничего не знаю», - Бойко думал о чем-то своем, лишь слегка поморщиваясь, когда Грановский пробивал допрашиваемому жировую прослойку, стараясь достать печень. Печень он так и не достал, но также забыл достать для подследственного инсулин, отчего как-то ночью Гурин впал в диабетическую кому, а наутро скончался. Бойко подал рапорт на имя министра, и Грановского убрали. И так изо дня в день. Федеральный розыск Ахметзянова ничего не дал, завял потихонечку. Медэксперт с металлическим голосом уволилась, обложив все начальство такими матюгами... После этого женщине аноним вызвал на дом психиатрическую «скорую». Ночью. Гражданину психиатру, принявшему в особом отделении психбольницы медэксперта в прозрачном пеньюаре, полуобнаженная женщина, доведенная до нервного истощения, поведала о произрастании обыкновенной садовой земляники в носах трупов народонаселения города Бологое. Гражданин психиатр сделал вывод и поставил женщину на легкие работы - собирать коробочки для мармелада, а тоскливыми вечерами запирался с ней в кабинете и выдавал пеньюар вместо больничного халата... Иван Семенович пил кофе с кусочком лимона, когда затрещал селектор. - Что там? - Товарищ генерал, там этого поймали... - Кого? Ахметзянова?! - Никак нет! Некую личность, при которой обнаружен рельс с места крушения... - Зайдите! Через мгновение в кабинете появился адъютант и пояснил, при каких обстоятельствах произошло задержание. Молодой человек в капитанском звании, с мордой кровь с молоком, этакий снегирь, рассказал следующее: - В Завидове его взяли, - и потупился. - Где?!! - Ага, - кивнул Снегирь. - Надеюсь, никого не было? Капитан молчал. - Кто? - Непосредственно Премьер, начальник президентской администрации, ну и там замы и вице... - Снегирь прочистил горло. - Они там по зайцам палили, а тут на них черномазый вылетает, оборванный, да еще с рельсом на плече. Запретная зона и все такое... Хотели мочкануть охранники, да с трудом удержались... А потом Премьер, сам здоровый мужик, знаете, попробовал рельс приподнять, но у него чего-то там с простатой или диски хреново в позвоночнике... В общем, Премьер восхищенно произнес тост: «За здоровье русского мужика!» - но присутствующие заметили, что парниша уж больно черен харей и волосом, на русского не тянет, даже после скрещивания с монголом, скорее чечен-мачичен! Капитан сделал паузу, налил из графинчика водички в стакан и, держа его двумя пальчиками, опорожнил до дна. - Дальше! - поторопил генерал. - Поинтересовались, как зовут, - продолжил Снегирь. - Назвался Арококо... - Как? - Арококо. Есть такой стиль - рококо, и если к нему букву А прибавить, то получится имя мачичена! Арококо... - Может быть, тебя в Пушкинский музей экскурсоводом пристроить? - предложил Иван Семенович, выудил из пустой чашки лимончик и положил в рот. - Искусствовед!.. Что дальше? - Извините, товарищ генерал-майор! - Снегирь собрался с мыслями. - Тут сам Премьер дедукцию проявил. Спрашивает мачичена: мол, откуда рельс стащил? Тот молчит. А где у нас крушения поездов в последнее время зафиксированы? - спрашивает охрану Второй. И сам отвечает: а нигде, только под Бологое!.. - Где сейчас этот, с рельсом? - Рельс у него отобрали и экспертизу провели, - доложил Снегирь. - Прав оказался Премьер!.. И как догадался?., - Где мачичен твой?!! - заорал Бойко. - У нас, у нас! - вытянулся капитан. - Свободен! Адъютант убрался, а Иван Семенович припомнил лицо Премьера. Откуда Второй узнал о пропаже рельса в Бологом, генерал Бойко размышлять не стал. Он знал. Надо было допрашивать этого... Арококо... Делать это никак не хотелось. За окном небо висело низко, давление атмосферы также упало, и самочувствие генерала оставляло желать лучшего. Стукала в виске жилка. Протренькал селектор. Снегирь сообщил, что есть билеты в Большой. - На что? - На «Спартак» Хачатуряна. Два штука. Пойдете? - Ты тоже мачичен?.. Когда? - В пятницу... Я, товарищ генерал, прибалт... В девятнадцать ноль-ноль спектакль. - Пойду, - ответил генерал и подумал о том, что к балету равнодушен, но Машенька любит, а он любит Машеньку... Опять посмотрел в окно, зачем-то стал открывать и закрывать ящики стола. В одном заметил знакомую книжицу Палладия Роговского. Вытащил, без интереса полистал и вдруг обнаружил карандашные пометки в тех местах, где описывались достопримечательности города Рима семнадцатого столетия. «Арококо» - было начертано графитом на некоторых страничках. Иван Семенович присвистнул. «Ишь ты, - подумал, - связь вырисовывается! Украденный палладий, Палладий Роговский и Арококо, стащивший рельс с места катастрофы или же устроивший катастрофу!!!» Бойко вдавил до хруста кнопку селектора и приказал краснощекому капитану подавать машину к подъезду. - Куда поедете? - поинтересовался Снегирь. - В изолятор. Пусть готовят Арококо к допросу. Найдите Грановского! - Вы же его выгнали! - Найти, я сказал!!! - Так точно... Генерал Бойко, прикрывшись двумя синими и одной красной мигалками, мчался в изолятор. Откуда-то, то ли из сгустившейся атмосферы, то ли из сфер иных, в него вошла уверенность, что он еще может послужить своему Отечеству и, даже если раскопает чего лишнего, дальше пенсии его не пошлют... Могут пулю между глаз послать!.. Автомобиль влетел в ворота следственного изолятора, чуть не сбив зазевавшегося омоновца. Самое потрясающее, что в дверях генерала поджидал полковник Грановский, вытянувшийся во фрунт, с отданием чести по-американски, без фуражки. Иван Семенович хотел было сказать, что к пустой голове руки не прикладывают, но, сочтя сие банальностью, просто кивнул полковнику и быстро прошагал через контроль, ощущая за собой горячее дыхание садиста или специалиста, хрен его знает! - Где? - В четырнадцатой, - ответил Грановский. - Там же душно, как в аду! - Вентилятор установили! «Ишь, - не без удовольствия заметил про себя Бойко, - наш пострел везде поспел!.. И чего я поговорками?.. Тьфу!..» - Чай? Кофе? - предложил полковник. - А кальвадос есть? - Кальвадос? - оторопел Грановский. - Шучу. Однако Грановский не засмеялся, а только улыбнулся на шутку. - Какой кальвадос предпочитаете? «XO» или двадцатилетний? Вот гаденыш, опять про себя удивился генерал, знающий только то, что кальвадос алкогольный напиток, и читавший о нем в книге Эриха Марии Ремарка «Три товарища». - Чай некрепкий! - сказал вслух. - Пять секунд, - и вышел. Иван Семенович сел за привинченный стол и включил вентилятор. Струей воздуха разметало его прическу, слегка подлаченную в местах, где волосы были прорежены возрастом. Пришлось вентилятор отключить и дышать спертым воздухом. Пока Грановский бегал за чаем, Иван Семенович вспомнил про Никифора Боткина, на которого недели две назад делал запрос в Центральный архив, откуда оперативно получил генеалогическое древо хирурга. Из ответа явствовало, что Никифор таки является потомком великого терапевта Боткина, но не прямым, а брата его колено, который из литераторов. Бойко после допроса решил навестить Никифора непременно, тем более что тот уже шел на поправку и ему разрешали гулять, конечно, в сопровождении медсестры Катерины из Бологого, которую в виде исключения взяли на работу по профилю на полставочки... А говорят, что «жены декабристов» перевелись, подумал генерал. Вот вам пример: медсестричка Катя... А Маша, моя Маша!.. Осточертела эта рука в шурупах, с ненавистью поглядел Бойко на фашистское приветствие. Даже почесаться невозможно, где хочется! Но говорят, аппарат скоро снимут, только дырки останутся... В сей момент в плохо освещенный, со спертым воздухом кабинет ввели существо поистине оригинальное в своем внешнем облике. Существо в полумраке сутулилось, и Бойко показалось, что Грановский навешал на голову Арококо затрещин, оттого тот и сгорбился. Но здесь задержанный поглядел на лампу, отчего сверкнули черные, почти без белков, глаза, прикрытые густейшими бровями и шевелюрой, сбитой в колтуны, а под носом с горбиной блуждала улыбочка. «А парниша-то не боится, - осознал Иван Семенович, не в силах оторвать взгляда от улыбочки, снаряженной мелкими редкими зубками. - Или Грановский его еще не трогал?» Полковник толкнул задержанного в бок, направляя к стулу. - Поприветствуй товарища генерала, зверь! Арококо еще шире залыбился на начальство, облизав почти черные губы. Иван Семенович вздрогнул и прибавил света. - Покажите язык! - распорядился генерал. - А что такое? - удивился Грановский. - Я не вам. Язык! Парниша никак не реагировал на требование, продолжая выказывать хорошее расположение духа. - Может, не понимает? - предположил генерал. - Поможем! - хмыкнул Грановский, подошел к задержанному сбоку и пальцами правой руки надавил зверю на щеки, чтобы тот пасть открыл. Пальцы полковника побелели от напряжения, но результата не было, рот не открывался, лишь уголки губ дыбились. Здесь Грановский проявил тактику. Пальцами левой руки он пребольно щелкнул клиента по носу, а затем схватил горбатый в тиски фаланг, перекрыв доступ кислорода. Так продолжалось пару минут, затем задержанный неожиданно клацнул челюстями, и изумленный генерал стал свидетелем, как у живого человека откусывают полпальца. В изумлении пребывал и Грановский, глядя, как зверь жует его плоть, а потом с видимым удовольствием проглатывает вместе с ногтем. - А-а-а, - тихонечко провыл полковник, зажав хлещущий кровью обрубок. Тем временем задержанный поднялся со стула, склонился в сторону Ивана Семеновича и предъявил ему язык, чрезвычайно длинный и омерзительного цвета. Генералу показалось, что язык этот когда-то был рассечен надвое, а впоследствии грубо сшит. - Я убью его! - тихо проговорил Грановский, доставая из хромового сапога длинный нож. - Отставить! - крикнул Бойко. - У него палец мой в животе! Зарежу, как барана! - Назад!!! - заорал Иван Семенович, вытаскивая пистолет. - Прожевал он ваш палец, так что не пришить уже! Следуйте в медсанчасть! Слышите!!! Смертельно бледный Грановский, с ножом в здоровой руке, стоял, пошатываясь, с выпученными глазами, а из того места, где еще две минуты назад был большой палец, вытекала на тюремный пол кровь российского офицера. - Да-да! Я, пожалуй, пойду?.. - Идите!.. Генерал нажал на звонок, дверь открылась, и в ее черный проем на руки двух прапоров-близнецов вывалился раненый полковник... Иван Семенович сидел молча минут пять, созерцая язык задержанного. Ему было интересно, насколько у того хватит сил на демонстрацию. Язык, лишившийся прикрытия слизистой, принял зелено-фиолетовую цветовую гамму, но сил в нем, по наблюдению Бойко, было предостаточно, так что он все же приказал: - Уберите язык! Задержанный медленно втянул язык и уселся на стуле, положив ногу на ногу, вполоборота, держа голову прямо, а лицо ухмыляющимся. - У вас уже срок! - предупредил Иван Семенович. - За членовредительство. Мачичен и бровью не повел, лишь глазками засверкал. - Имя? И тут генерал услышал голос задержанного. - Арококо-о! - прошипел тот, снабдив ответ горловым клокотанием и бульканьем во чреве. - Отчество? Арококо на этот вопрос загыкал, прикрывая рот волосатой ручищей с желтыми и кривыми ногтями на коротких пальцах. - И что здесь смешного? - Вы спрашиваете, как папу моего зовут? Он загоготал после своего вопроса, и в комнате, и без того душной, запахло гадостью. Иван Семенович сохранял спокойствие, а потому вполголоса подтвердил: - Именно. - Моего папу звали Арококо. - Ага. - Бойко вдруг понял, что мачичен очень чисто говорит по-русски, без намека на кавказский акцент. - Арококо Арококович? - не запутался. - Как пожелаете... - Фамилия? - Нет фамилии у меня, - безмятежно просипел задержанный. Иван Семенович видел сотни подследственных, которые скрывали свои фамилии, но рано или поздно сдавались государственной машине, признаваясь в своей причастности к роду Ивановых, Петровых, Арутюновых... В этом же случае генерал почему-то понял, что никогда не узнает фамилии Арококо. - К какой национальности принадлежите? - Ни к какой, - и почесал в паху. Иван Семенович подумал, что Грановский так и не принес обещанного чая, но простил это подчиненному, пострадавшему на боевом посту. Бойко не торопился с вопросами, тем более что не получал на них нужных ответов. Он оглянулся на окно и обнаружил небо все в том же состоянии - свинцово-набрякшим. Затем генерал выудил из-под протокола книжицу Палладия Роговского и показал ее задержанному. - Узнаете? - Папина, - согласился Арококо. - А где папа? - Папа умер. - Когда и где? - В Риме. Точную дату не помню... Но в тот же год, что и папа римский, тоже имя запамятовал... То ли Каллист Второй, то ли еще какой... - А пометки в книжечке вы делали? - На полях? Бойко кивнул. - Папа... Мы тогда в Риме жили... Иван Семенович прочитал на титуле книжки: «Описание Рима» - и поинтересовался: - Говорите по-итальянски? - Si, senior. А вы? - Я нет, - признался генерал. - А зачем эта книжица вашему папе нужна была? - Мы не все время в Риме жили. До этого в России. Потом только в Рим перебрались. Вот нам путеводитель по городу и понадобился. - Так это путеводитель? - уточнил и удивился Иван Семенович. - В своем роде, - просипел Арококо. - Курите, что ли, много? - Говорю много. Голосок и сел, а другой, не выковал .. - И опять засмеялся утробою. - Никотин не потреблял, впрочем, как и папа. - А книжка-то, путеводитель... Лет триста ему... - Наверное. - А посовременнее чего-нибудь не нашлось? - Может, и были, хотя в России вряд ли. Бойко задумался на пять минут, а потом сказал, что на первый раз достаточно. - Продолжим завтра. - Не нравится мне у вас! - В ваших же интересах быть правдивым, быстрее выйдете! Иван Семенович нажал на кнопку звонка, а Арококо захохотал так, что, показалось, пулемет затрещал. Прапоры увели Арококо, причем тот в дверях обернулся и еще раз показал свой язык, длинный и толстый, как у свиньи. Иван Семенович остался сидеть в одиночестве и в некотором смятении. Получалось, что этому мачичену, упершему рельс, никак не меньше трехсот лет, или... В голове генерала было туманно, и мысль рисовалась нечетко, впрочем, как и все в атмосфере вокруг. Навещу Боткина, решил Бойко, распорядился, чтобы книжицу отдали на экспертизу, поинтересовался самочувствием Грановского, тот, сказали, держался как истинный боец - мужественно. Уже сидя в машине, Иван Семенович велел отключить мигалки, сбавить скорость и держать путь в Боткинскую больницу. По дороге генерал думал об Арококо. Чем-то эта грязная, вонючая личность влекла его воображение, особенно язык вспоминался... Боткина генерал нашел в больничном садике, сидящим на скамеечке в обществе Катерины. На сей раз Никифор выглядел действительно молодцом. Голова поросла густым рыжим ежиком, скрывшим шрамы. Да и румянец, хоть и слабый, на щеки взошел. Мужчины поздоровались как старые знакомцы, причем Никифор профессионально осмотрел аппарат Илизарова и руку, в него ввинченную, и выразил свое врачебное мнение, что необходимо сделать рентген да и снимать «всякие винтики-шпунтики к чертовой матери!». От взгляда генерала не ускользнуло некое вздыбливание в тренировочных штанах Боткина в области паха, куда нет-нет да и бросала короткие взгляды Катерина. - Кстати. - Генерал залез во внутренний карман пиджака и вытащил из него вскрытый конверт. - Вот, поглядите, - и протянул бумаги Никифору. - Что это? - Поинтересуйтесь. Доктор углубился в компьютерную распечатку своего генеалогического древа и по мере постижения ветвистого смысла сего постепенно приходил в нервический восторг. - Я чувствовал!.. Я знал!!! Он вскочил со скамейки и стал делать шаги взад-вперед, припрыгивая. - Так всегда бывает!.. На детях она отдыхает, а в седьмом поколении, в тридцатом, в тысячном обязательно проклюнется!!! Я - Боткин!!! Вдруг доктор оборотился к благостной подруге своей и заорал: - А ты, Катька, вагина ненасытная, губы распутные, у меня, у наследника гения, эту гениальность всю выпить хочешь, как кефир какой-нибудь!!! Не позволю!!! В тренировочных штанах теперь, когда Никифор бегал и подпрыгивал, отчетливо различилась эрекция. Она, столь явно выпирающая, и слова, брошенные Боткиным медсестре, возвели на физиономию генерала краски стыдливости. - Я, пожалуй, пойду! - объявил Иван Семенович, ощущая, как влажнеют подмышки. - Нет-нет! - вскричал Никифор. - Ни в коем случае! Богом молю, - оборотил он свою рыжую физиономию к Бойко. - Дьяволом заклинаю! Арестуйте Катьку, она талант у меня крадет! Посланница подземелья она! Девка!!! Иван Семенович был совершенно сконфужен. Он понял, что Никифор еще не в себе, а потому сказал: «Хорошо-хорошо», - отозвал Катерину в сторону, а Боткину велел сесть на скамейку. Тот безропотно подчинился и, сидя, ухмылялся, уверенный, что «вагину» арестуют и отвезут в Бутырки. - Он не ненормальный! - сразу же сообщила медсестра. - Он всегда так ревностно к семени своему относился. Считает, что расход семенного фонда пропорционален расходу мо