киным. - То-ой, черт! Чего мордой-то мотаешь? А то тресну вот по зубам. А насчет пособничества ворам, Василь Фокич, это ты напрасно. Тьфу, окаянная сила! Чего брыкаешься?.. Я, можно сказать, весь в ярости против них. А ты - пособник! - Скорее, скорее ты седлай! - торопил его Сережкин. - Проспал, да еще копается. - Проспал, - ворчал Лубников. - Вовсе и не проспал, а так, прилег только. Какой уж сон, когда ехать надо. - Готово, что ли? - Готово. А мне-то кого заседлать - Зорьку ай Буланца? - спрашивал, почесываясь, Лубников. - Да хоть самого черта седлай! - крикнул, выйдя из терпения, Сережкин. - Если через пять минут не будешь готов, один поскачу и брошу в тайге твоего Рубанка. Лубников побежал к соседнему стойлу и в темноте ворчал: - "Брошу Рубанка". Смотри-ка, пробросаешься... Где это видано, чтобы такое добро бросали. Но оседлал он на этот раз быстро. Сережкин вывел Рубанка из конюшни, осветил карманным фонарем часы. - Почти час потеряли. Ну, если не догоним!.. - Он не договорил и прыгнул в седло. Сытый жеребец отпрянул в сторону и пошел маховитой рысью. Сережкин пустил лошадь галопом и долго, напрягаясь, прислушивался. Но, кроме глухого щелкающего стука копыт, ничего не слышал. Перед глазами бежала травянистая дорога, словно три параллельные тропы, где-то впереди совсем близко она пропадала и никак не могла пропасть. Изредка с боков набегали придорожные кусты так близко, что с непривычки Сережкину казалось, вот-вот смахнут они его своими черными мохнатыми шапками. Но кусты надвигались, вырастали до больших размеров и пропадали, и снова перед глазами были три тропы, коротко обрывающиеся впереди, и снова чмокающее щелканье копыт по грунту. Так размеренным гулким галопом проскакал Сережкин, а за ним Лубников почти полпути до самой Каменушки, мелкой протоки Бурлита. И когда жеребец разбрызгивал на переезде речную воду, старшина уловил отчетливый стук мотора. - Догнали! - крикнул он во все горло. - Чегой-то? - переспросил, подскакивая, Лубников. - Догнали, говорю! - Сережкин придержал жеребца и спросил Лубникова: - Слышишь? - Мотор, - сказал Лубников. - Ну, теперь-то не уйдут, голубчики. Сережкин знал, что от Каменушки Бурлит делает самую большую петлю, а дорога напрямую идет до переправы. Дальше поехали медленнее. Несколько минут они слышали, как стучал мотор все тише и тише и, наконец, замер. Лодка ушла по кривуну. Когда они подъехали к переправе, было уже совсем светло, хотя солнце не выкатилось еще из-за покрытых белой дымкой сопок. Вся переправа состояла из одного бата - длинной долбленой лодки. Батчик - сухонький пожилой нанаец Арсе, равнодушный и молчаливый. На противоположном берегу возле избы перевозчика сидели три человека. Двое поджидали оказию, третий был Арсе. На переправу обычно заходят все лодки, идущие по Бурлиту, чтобы забрать или высадить пассажиров, заправиться горючим и просто порасспросить о таежных новостях. Сережкин слез с лошади, передал повод Лубникову: - Останься пока здесь, только в кусты уведи лошадей и сам спрячься. Затем с высокого лесистого бугра стал махать фуражкой. Его заметили. Арсе неторопливо столкнул в воду бат и, работая двухлопастным веслом, переехал реку. - Не проходила лодка сплавщиков? - спросил его Сережкин. - Нет, - ответил Арсе, посасывая трубочку. - Хорошо. Перевези-ка меня, друг Арсе. - Сережкин прыгнул в бат, лодка осела под его грузным телом. Нанаец молча оттолкнулся и направил бат поперек реки. Вода курилась молочным туманом, чуть розоватым на стрежне, подкрашенным зарей. - А что эти двое, - кивнул Сережкин в сторону сидевших возле избы, - на станцию ехать собрались? Перевозчик утвердительно кивнул головой. - Ягоду синюю торговать, - сказал он, помедлив. - Хорошо, - заметил Сережкин. - А ты, друг Арсе, как сарыч, неразговорчив. Скажи, у тебя бывали когда-нибудь радости, чтоб смеяться захотелось? - Берег подходит, - ответил Арсе и указал трубочкой на нос бата. - Ах ты, какой деревянный, ей-богу! - воскликнул Сережкин и с ходу выпрыгнул на берег. Он подсел на бревно к двум женщинам с большими корзинами. - Ну что, бабочки, божий дар везете продавать? Одна, что помоложе, в пестрой косыночке, в синих резиновых тапочках, игриво прыснула в руку и спросила: - А что - конфисковать хочешь? - Будет тебе! Нашла с кем шутить! - укоризненно оборвала ее пожилая напарница в повязанном углом платке и в улах. "Ишь ты какая баба-яга", - подумал про нее Сережкин и встал с бревна. Он подошел к реке, вода все так же кудрявилась парным дымком, но уже того легкого настроения у него не было. Он вдруг почувствовал, как звенит голова, гудят и ноют отяжелевшие ноги, от жажды пересыхает рот. - Эх, напиться, что ли? - Он зачерпнул пригоршнями теплую речную воду и внезапно услышал отдаленный стрекот мотора. - Бабочки, идет моторка. Тащите сюда корзины! - скомандовал им Сережкин и сам побежал навстречу, подхватил корзины и поволок их к самому приплеску. - Да будет вам, - гудела пожилая женщина и шла покорно за старшиной. - Вот здесь садитесь и машите, кричите. Они обязательно возьмут вас. - Сережкин подбодряюще улыбнулся и пошел к прибрежным кустам. Там он спрятался в развесистом кусту жимолости и стал наблюдать за рекой. Вскоре из-за кривуна вышла черная моторка сплавщиков. В ней сидели четверо. Сережкин сразу узнал Рябого, тот развалился, откинувшись на борт. Положив голову на его колени, свернулась клубком Нюрка. Кроме них, в лодке сидели еще двое мужчин. Ягодницы с берега замахали руками. - Завернем? - спросил моторист Рябого. - А чего ж, - ответил тот. - По десятке с носа - и то хорошо. Лодка, разворачиваясь, заскользила к берегу. Мотор несколько раз булькнул, как бутыль, в которую наливают воду, и умолк. Затем лодка бесшумно ткнулась в песочную отмель. - Заходи, пошевеливайся, - скомандовал Рябой ягодницам и осекся, увидев Сережкина, выходящего из кустов. Если бы перед Рябым появился сейчас уссурийский тигр, он бы не растерялся так, как от появления Сережкина. Он так и застыл с открытым ртом и поднятой рукой, которой хотел принимать корзины. - Не ждал? - спросил Сережкин, и его широкоскулое лицо расплылось в довольной улыбке. - А, старшина! - наконец воскликнул Рябой. - Ты что, с неба свалился? Ну проходи, проходи... Тоже до станции? - Да нет, подальше провожу вас, - ответил Сережкин и перешел на строгий начальнический тон. - Прошу всех разобрать свои вещи и вынести из лодки. Проверка. В лодке лежало всего два объемистых рюкзака. Моторист и рабочий быстро выпрыгнули из лодки. Рябой и Нюрка замешкались на минуту, Нюрка взяла сначала один рюкзак, но Рябой выразительно посмотрел на нее, она потащила за лямку и другой. - Товарищ старшина, эти вещи я везу начальнику районной милиции, - сказала Нюрка. - Поэтому вы их здесь не смотрите. - А вот я есть здесь и начальник милиции, и участковый, вся власть тут... Давай, давай, - ответил Сережкин, подхватывая рюкзаки. - Смелее! Вот так. Он рывком расстегнул первый рюкзак и воскликнул: - Гляди-ка, хорошие отрезы вы начальнику милиции везете! Все из переваловского магазина. Вот он обрадуется. Это ты везешь такой подарок? - спросил он Рябого. - Это ее вещи, - кивнул он на Нюрку. - Я к ним не имею никакого отношения. Нюрка, заложив руки в карманы фуфайки, презрительно смерила Рябого взглядом: - Проходимец ты, Рябой! Из воды сухим хочешь выйти? Думаешь, я такой же холуй тебе, как Варлашкин? Плевала я тебе в рожу!.. - Убью! - бросился на Нюрку Рябой, но перед ним встал с пистолетом Сережкин. - Зачем же? Пусть живет, - сказал старшина. - Поехали, - пригласил он всех в лодку. - Может, поинтересуешься своими письмами? - спросил Рябой. - Возьми их себе на память, - ответил Сережкин. Рябой бросил скомканные конверты и пошел первым в лодку. - Нет, ты погоди, - остановил его Сережкин. - Ты ко мне поближе сядешь. Сережкин пропустил на нос моториста и рабочего, затем подсадил Нюрку и ближе к себе Рябого. Сам старшина сел за руль, завел мотор, и тронулись. Рябой молча смотрел в воду. Видно было по бугристым надбровьям, по сильно поджатым тонким губам, что он напряженно о чем-то думает. Наконец он повернулся к Сережкину и сказал: - Не могу понять... как ты догадался? Сережкин раскрыл планшетку, вынул этикетку, найденную под кустом жимолости, затем среди кусков крепдешина нашел один с белой меткой и, приложив к нему этикетку, спросил: - Видишь? Тикеточку ты обронил на тропинке возле стана. - Ну-ка, ну-ка! - Рябой ринулся к Сережкину, глаза его остро блеснули, словно вспыхнули, и увесистый кулак мелькнул в воздухе. Старшина рывком уклонился. - Еще одна попытка, - внушительно сказал Сережкин, - и ты приедешь на станцию дырявым. А я не хочу этого. Ведь тебе надо еще в тайгу съездить, показать, где остальные вещи спрятаны. - Ничего я вам не покажу, - угрюмо и безнадежно ответил Рябой. Лубников, привязав лошадей в кустах, побежал по берегу за лодкой. - Василь Фокич! - крикнул он. - А мне-то какая задача дальнейшая? - Домой поезжай, - ответил из лодки Сережкин. Обратно конюх скакал с не меньшей скоростью, ведь он вез такую новость! А к вечеру уже все Переваловское знало, как он, Лубников, на самом юру на Бурлите настиг контрабандита Рябого и передал его из рук в руки самому Сережкину. 6 Через день в районной милиции Рябой все-таки согласился идти в тайгу и показать спрятанные вещи. Запираться дальше не было смысла. Нюрка все рассказала, и ее выпустили накануне. В кабинете начальника милиции Рябой сказал ей на прощание: - Ты передай Варлашкину, что я завтра вечером приеду на стан с кем-нибудь. Пусть все приготовит... - Может, не стоило бы ее туда пускать? - осторожно спросил Сережкин Конькова. - А что? - Варлашкин вещи может перепрятать. Коньков засмеялся: - Неужто ты знаешь, где они спрятаны? - Затем он снисходительно оправил погон у Сережкина и добавил озабоченно: - По совести говоря, милый Вася, не верю я Рябому. Прогуляемся мы с ним по тайге и ни с чем вернемся. А Нюрка убедить их сможет, она слово дала. - Все-таки не надо было Нюрку выпускать, - с сожалением заметил старшина. - Да что она тебе далась. Никуда она не денется до самого суда. - Она-то не денется, да мы с тобой тайгой поедем, еще и вечером. - Уж не боишься ли ты засады, доблестный лыцарь! - Да ну тебя к черту! - выругался Сережкин. Из показаний Нюрки, которые затем признал и Рябой, следовало, что Варлашкин по договоренности с ним устроил скандал на селе, а Нюрка недели за две принесла ему слепки с ключей Ускова. Прямого участия в грабеже она не принимала. Магазин обокрал один Рябой. В коридоре милиции Нюрку поджидал Усков. - Может, вместе поедем в Переваловское, а? Нюрка? - робко предложил он ей, когда она вышла из кабинета начальника. - Я и насчет подводы договорился. Нюрка саркастически улыбнулась: - Больше твои ключи не понадобятся... по крайней мере мне. - Ну зачем ты об этом? - с мучительной гримасой сказал Усков. - Ну, был грех... Что ж теперь, через это и в душу плевать? - Эх, грех! Мало бьют вас, дураков... Вот в чем грех-то, - сказала она с какой-то злобной горечью и пошла к выходу. За ней посеменил Усков. Возле двери она обернулась к нему и процедила сквозь зубы: - Не ходи за мной... Тошно мне, понимаешь, тыквенная голова. Она быстро вышла, хлопнув дверью перед самым носом Ускова. На следующий день Коньков и Сережкин сопровождали Рябого в тайгу на поиски вещей. До переправы они добрались уже в сумерках. На той стороне их поджидал грузовик из Переваловского. Шофер лежал на фуфайке под машиной, оттуда торчали его сапоги. - Эй, шофер! - крикнул Коньков. - Машину готовь! - Но сапоги не пошевелились. - Спит, каналья, - беззлобно выругался Коньков. Молчаливый и строгий, как бронзовый бог, Арсе усадил их в бат и оттолкнулся сначала шестом, потом взял весло. Рябой, ехавший всю дорогу ссутулившись, в бату ожил и зорко посматривал на противоположный берег На середине реки он неожиданно навалился на один борт, ухватился за другой руками, и бат мгновенно перевернулся. Первым вынырнул Арсе; маленький, с угловатым черепом и жиденькими белыми волосами, он был похож на старого водяного духа. Ухватившись за корму опрокинутого бата, он крутил головой, фыркал и никак не мог понять, что произошло. Коньков не умел плавать, он тоже держался за бат, высунув из воды свое острое лицо, и сокрушенно ахал: - Ах, черт! Очки-то мои, очки! Как же я буду теперь без них? К берегу, вымахивая черными рукавами рубахи, плыл Рябой. За ним в пяти метрах Сережкин. Поодаль мирно колыхались на волнах две милицейские фуражки. Течение уносило их от плывущих. Рябой первым достал дно. Разбрызгивая воду, он бежал к берегу Вот он уже выпрыгнул на зеленый откос, а там в десяти шагах и тайга... Но в это время грохнул выстрел. Рябой обернулся и застыл. Сережкин стоял по грудь в воде с наведенным на него пистолетом. - Правильно, - говорил, приближаясь к нему, старшина. - Зачем рисковать? - Ну что ж, твоя взяла, - сказал Рябой. - Моя всегда берет, - ответил Сережкин. - М-да, - протянул Рябой и усмехнулся. Выстрел разбудил шофера, он стоял теперь возле машины и тупо смотрел на происходящее. Это был молодой парень в облезлой сиреневой майке. - Что смотришь? - окликнул его Сережкин. - Видишь, бат уплывает. Помочь людям надо. - Это можно, помочь-то, - тихо сказал парень и стал неловко, будто стесняясь, раздеваться. Затем нагим забежал по берегу напротив бата и медленно пошел в воду, сводя лопатки. Наконец бат вытащили. Коньков, весь мокрый, худенький, без очков, стал сразу меньше и теперь сильно смахивал на подростка в форме. - Ты мне, сукин сын, ответишь за эту баню! - кричал он на Рябого. - Смотри, не вздумай еще чего учинить. Башку сниму! Он сел с шофером в кабину. Сережкин с Рябым в кузов. - Машину в тайге не останавливай, кто бы ни встретился, - наказал Сережкин шоферу. - Понял? Тот согласно кивнул головой, включил зажигание, и поехали... Из-за помутневших в белесой пелене вечернего тумана сопок выкатилась огромная красная луна. Она замелькала в ветвях придорожных деревьев, словно хотела заглянуть и получше рассмотреть, что же это за машина? Рябой сидел у кабинки и посматривал по сторонам. Сережкин подпрыгивал на корточках возле борта. Под каждым из них натекли и поблескивали черные лужицы. - Держись крепче, старшина, а то, не ровен час, на ухабе выбросит, - мрачно сострил и усмехнулся Рябой. Сережкин уловил в позе, в жестах Рябого какую-то настороженность, ожидание чего-то важного, внезапного. Эта настороженность передалась и Сережкину, взвинтила нервы, обострила внимание. Когда переезжали мелкий серебристый поток Каменушки, Рябой вскочил на ноги и крикнул шоферу: - Щука, щука на дороге!.. Останови! Действительно, на каменистой дороге, возле самой воды, лежала огромная щука, будто сама выпрыгнувшая из воды. Шофер притормозил машину. И Сережкин вдруг увидел, как в прибрежных кустах промелькнули тени, четко на луне холодным стеклышком блеснул ствол ружья. - Гони! - гаркнул он на шофера и, выхватив пистолет, выстрелил поверх кустов. Машина, взревев, рванулась прямо на кусты, в которых была засада. Сережкин осадил Рябого и, припав к борту, отчетливо крикнул: - Уложу первого, кто двинется! Машина стремительно шла на засаду, тени в кустах скрылись... Секунда, две, три... но впереди все еще маячит этот проклятый куст. Как медленно движется и время и машина! Кровь в висках стучит так, что заглушает рев мотора, и Сережкину кажется, будто машина стоит на месте, а куст отдаляется и становится маленьким. "Когда-то я уже испытывал все это, - мелькнуло у него в сознании. - Но где?" - Трусы! - прошипел Рябой. - Будьте вы прокляты! Машина уже разбрасывала колесами последний галечник прибрежного откоса. Вот она выскочила на лесную травянистую дорогу и понеслась. Засада осталась позади. 7 Всю ночь Сережкин просидел в стане сплавщиков, охраняя Рябого. Коньков, потеряв очки в Бурлите, сказал: "Я теперь все равно что обезоружен", - и ушел еще с вечера спать в палатку. На рассвете лениво подошла к костру закутанная в шаль Нюрка. Присела. - Что, не спится? - спросил ее Сережкин. - Вот посмотреть пришла на вожачка, - усмехнувшись, сказала она в сторону Рябого. Тот отвернулся. - Кто ж его избрал вожаком-то? - Глупость наша да трусость, - ответила она, глядя в костер широко раскрытыми глазами. - А подлость поддержала... Как же! Каждому хотелось поближе быть к вожачку-то, позаметнее. - Она горько усмехнулась, встала и поплелась в палатку. Варлашкин с компанией появились только утром. Они шли гуськом хмурые, молчаливые. Видно было по лицам, что они перебранились и были сильно не в духе. - Сложите ружья! - приказал им Сережкин. Они равнодушно положили ружья, даже не посмотрев ни на Рябого, ни на Сережкина. Старшина указал им место у костра рядом с Рябым, сам сел напротив. Приятели Варлашкина были крупные, как на подбор, детины. Особенно выделялся светлобородый Ипатов, с лицом упрямым, но добродушным. Когда он запрокидывал от дыма лицо, шея троилась - такие бугристые сильные мышцы были у него. Сережкин вдруг начал испытывать чувство крутой горячей злости. Он вспомнил свой приход сюда, их равнодушные уклончивые лица. Представил себе, как они с ружьями протопали за ночь двадцать с лишним километров. Ради чего? Ради мести ему, старшине? Нет, к Сережкину они не питали никакой злобы. Это видно было и по их лицам и по тому, что они не стали стрелять. Ведь легко могли бы застрелить его из кустов, оставаясь сами невредимыми. Значит, у них не было к нему злобы. Но что же тогда заставило их идти скандалить в село, чтобы помочь Рябому обворовать магазин и теперь вот пытаться освободить его? Что? - Ну как, неудачной охота на Сережкина оказалась? - спросил старшина Ипатова. - Какая там охота! - ответил тот. - Просто попугать хотели, да сами испугались. - А рыбу где такую крупную взяли? Ту, что на дороге положили. - Вон, Варлашкин достал, - ответил второй парень и усмехнулся. - Приманочка, говорит, клюнет, мол, Сережкин - тут мы его и накроем. - Что ж вы, Ипатов, друзья с ним, что ли? - указал старшина на Рябого. - У меня среди трусов нет друзей, - ответил за него Рябой, презрительно сплевывая. Ипатов молчал, но Сережкин заметил, как заходили его узловатые желваки. "Эге, брат, ты как бык - грозен, да ленив", - подумал Сережкин и решил расшевелить парня. - Ну, может, были с ним друзьями? - Нет, - угрюмо ответил Ипатов. - Может, он тебе платил за помощь? - допытывался Сережкин. - Он те заплатит! - криво усмехнулся Ипатов. - Да и не нужна мне его плата. - Так что же ты, из интересу пошел скандалить на село? - Пошел... просто так... - Ипатов помолчал и добавил: - Как все, так и я. - Эх!.. - воскликнул Сережкин и выругался, скорее от удивления, чем по злобе. - И ты тоже пошел на село, как все? - спросил он Варлашкина. - А то что ж, - ответил тот. - Приказано было... Ну мы и палили по верхам. - Да кто же приказал-то? - Рябой. - Зачем же слушался? - А как же не слушаться? У него сила... - А у вас? Вот у него, у него, - показывал Сережкин на сидящих. - Разве у вас нет силы? Неужто послабее Рябого будете? Рябой грыз ветку и смотрел на них, прищурившись. Ипатов по-бычьи исподлобья смерил его ответным взглядом и сказал, больше обращаясь к Рябому, чем к Сережкину: - Наша-то сила не мерена... Помолчали. - Он вас гнул, а вы терпели, - снова заговорил Сережкин. - Так неужто ж вам нравилось его самоуправство? - Не нравилось, - ответил Ипатов. - А если терпели, значит, свернуть ему шею время не подошло... не накипело. - Под защитой старшины-то все вы смелые, - сказал Рябой, поджимая тонкие губы. Ипатов снова исподлобья посмотрел на Рябого, но только глубоко вздохнул. - Так что ж, он сам расправлялся с теми, кто не подчиняется? - спросил Сережкин. - Нет, больше все вот этот, Варлашкин, - раздался голос сзади Сережкина. Он обернулся. За ним стояли еще человек семь сплавщиков, незаметно подошедших к костру. - Этот холуй продался Рябому, - пояснили из толпы. - Нет, постой, постой, я скажу, - расталкивая людей, вырвался вперед узкоплечий мужичок в расстегнутой фуфайке. Сережкин признал в нем Фомкина. - Он же, паразит, по отдельности нам бока мял. Дай-кась я ему в ломаную переносицу хрясну! Хоть разок! - рванулся он к Варлашкину. - А что, и стоит пощупать их с Рябым-то, - поддержал его кто-то. Толпа загудела и стала обступать Рябого и Варлашкина. Варлашкин беспокойно заерзал, бросая из-под лохматых нависших бровей опасливые взгляды. Рябой не шелохнулся, все так же покусывал веточку, словно никого и не было. - Вот паразит! Он еще и не замечает нас! Бей его, ребята! - Стой! - крикнул Сережкин и поднял руку. - Осади назад! Храбрецы! - Как же так получается? - обратился к ним старшина. - Вас много, и ничего сделать с Рябым не могли, а я один - и вот обезвредил его... - Так на то вы и власть! - Вам положено. - Мы что? Мы - посторонние, - раздались возгласы из толпы. - Значит, не накипело, - снова угрюмо пробасил Ипатов. - Эх вы, люди-головы! - воскликнул Сережкин и почесал затылок. 8 Поздно ночью сильно постучали в окно избы милиционера Сережкина. Татьяна вскочила с постели в одной рубашке, подошла к окну и, приложив ладони козырьком к щекам, стала всматриваться через стекло. - Никак, Вася! - радостно воскликнула она и пошла открывать дверь. - Ну, слава богу! - лепетала она сонным голосом через минуту, зажигая в чулане лампу. - Неделю не был дома. Ну, что там у тебя? - Обыкновенно, порядок наводил, - ответил Сережкин, с трудом стягивая волглые сапоги. Он не любил расписывать дома о своих делах. - Навел порядок-то? Ну и хорошо. Поужинаешь? - Нет, молочка, пожалуй, выпью. Отнеси-ка мой портупей на стол, - сказал он, подавая Татьяне снаряжение. - Эх, хоть высплюсь! - Он аппетитно потянулся. Татьяна поставила на стол глиняный горшок молока, сама ушла в соседнюю комнату. Сережкин выпил залпом молоко, погасил лампу, постоял с минуту над кроватью сына. - Спит, кочедык, - ласково пробасил он и положил на подушку мальчика горсть нешелушеных лесных орехов. А через минуту всю избу заполнил громкий затяжной храп Сережкина, от которого тихо и жалобно тренькали оконные стекла. 1954