м! - У нас, Андрей Иваныч, пшеницу вытоптали, - тихо признался Федя. - Как вы ушли, мы с дедушкой пообедали - и опять на участок. Смотрим, а пшеница на пятой клетке помята, спутана. - Погоди, Федя! - оторопел учитель. - Это как же так? Надо разобраться. Семушкин в два прыжка очутился около Феди: - Кто дежурный сегодня? - Ну, я дежурный и не уходил почти никуда. Только пообедать на четверть часика... - Ну вот... А калитку, поди, не закрыл - свиньи и набежали. - Закрыл, закрыл и колом припер, хорошо помню! - защищался Федя. - Чрезвычайное событие, Захар Митрич! - Учитель обернулся к Захару. - Свиньи не забегали, града не было, а пшеница помята... - Дело ясное... мальчишки погубили, - сказал Захар. - Зачем же им хлеб вытаптывать? - удивился учитель. - Ну, я понимаю, груши, яблоки оборвать, ягодами полакомиться - это они могут. А вот пшеницу губить - в толк не возьму. Чтобы наши ребята зла колхозу желали - быть того не может! - Избаловались за войну, извольничались, - безнадежно махнул рукой Захар, - им теперь все нипочем... Захара поддержала бригадир Погосова. Она сказала, что мальчишки и в самом деле отбились от рук - дерзят взрослым, по вечерам горланят песни под гармошку, на днях затеяли скачки на лошадях. Бабка Манефа пожаловалась, что ребята утащили у нее половинку ворот от двора и спустили на пруд вместо плота. Пелагея Колечкина сообщила, что у нее оборвали всю малину на огороде, и не обидно - спелую, а то зеленую, жесткую, прямо с ветками. Мальчишки растерянно переглядывались, ежились, точно на улице внезапно похолодало. Санька, не шелохнувшись, сидел верхом на суку ивы. Ему казалось, что все смотрят на него сквозь листву и понимают, кто именно забрался на векшинский участок, помял пшеницу на пятой клетке. - А все ты, Тимкин жалельщик! - шепнул Петька. - Говорил: не надо искать этот мячик... Пропади он пропадом! - По отдельности допросить надо, - сказала Погосова, - дознаться, кто у них первый закоперщик. А заупрямится - родителям препоручить. Те наведут следствие. Учитель потер бритую щеку: - А мне так думается: если уж кто набедокурил, он и сам скажет, честно и прямо. - Несусветное это дело, Андрей Иваныч, - хмыкнул Захар, -не такие у нас мальчишки в селе. Нашкодить, да и в кусты - это они могут, а ответ держать - духом слабы. - А я верю, что скажут. Ребята у нас не из трусливых, за других прятаться не будут. - Учитель медленно обвел взглядом мальчишек, остановился на Саньке. Тот невольно подался назад. И тут ему показалось, что Федя Черкашин, так же как и учитель, старается высмотреть его среди листьев ивы. "А он бы не молчал, сразу признался", - почему-то пришло Саньке в голову. - А как Саня Коншаков думает? - вдруг спросил учитель. У Саньки перехватило дыхание. Он побледнел, неловко спустился с дерева и тихо сказал: - Я во всем виноватый... Мальчишки и не знают ничего... Я пшеницу помял. Глава 27. ПО РЫБКУ От такого признания дед Захар вскочил, точно от укуса пчелы. - А-а-а... попался саранчук! - торжествуя, завопил он, выхватил у Феди свою можжевеловую клюшку и бросился к иве. Саньке вновь пришлось вскарабкаться на дерево. Дед просунул загогулину клюшки сквозь ветки и попытался зацепить мальчика за штанину: - Сходи на землю, бес лукавый, сходи! Санька понял, что деда сейчас ничто не остановит и не миновать ему отведать Захаровой клюшки. Недолго думая он перескочил на другой сук, закрыл глаза и прыгнул вниз, едва не угодив на бабку Манефу. - Держи его, оборотня! - завопила перепуганная насмерть бабка. Саньке показалось, что все собрание - и женщины, и счетовод со счетами, и председательница, и даже Андрей Иваныч бросились за ним в погоню. Он перескочил через изгородь, юркнул в проулок, где обычно ссыпали щебень, битое стекло, всякий мусор, и пробежал по нему так стремительно, что даже не поранил босых ног. Остановился Санька далеко за усадьбами, около старой риги. Оглянулся. Его никто не преследовал. Только Петька Девяткин в своих тяжелых башмаках топал сзади. Санька поморщился. Как же глупо все получилось! Сам во всем признался, а тут испугался дедовой клюшки и удрал, как заяц. Санька прилег около риги. Какая-то букашка, забравшись в чашечку желтого влажного цветка, никак не могла выбраться наружу - крылья ее намокли, тоненькие, как ресницы, лапки скользили по эмалированным лепесткам. Санька посадил букашку на палец, дал ей обсушиться на солнце - и она, расправив крылышки, улетела. Прихрамывая и пыхтя, к риге подбежал Девяткин. Он был сердит. С таким приятелем, как Санька, наживешь беды. Кто его просил выскакивать с этим признанием! Теперь пойдут разговоры по всему колхозу, прохода на улице не будет. Вот и ногу повредил, когда прыгал с дерева. А кто виноват? Опять Санька. Неожиданно Петька толкнул приятеля в плечо: - Смотри... ищут! Санька поднял голову. В проулке стояли Андрей Иваныч и Катерина. Они осматривали усадьбы, заглядывали во все дворы, сараи. Санька схватил Девяткина за руку и потянул за собой в полутемную ригу, пахнущую сырой землей, мышами, гнилой соломой. Лучше ему провалиться сквозь землю, чем показаться сейчас на глаза матери и учителю. - Подумаешь, какой честный, благородный! - продолжал ругаться Петька. - "Я виноватый, держите меня, судите меня". Дергали тебя за язык! Молчал бы себе в тряпочку. Ищи там свищи, кто виноватый... Простота ты святая, лопух зеленый! И тут Саньку точно подбросило. Он вскочил и с силой ткнул кулаком во что-то мягкое - не то в нос Петьке, не то в подбородок. - Из-за тебя все... из-за тебя, сума переметная! Ожидая, что Петька обязательно даст ему сдачи, Санька заранее распалился и решил, что сейчас повалит его на солому и за все отведет душу. Но Петька сдачи не дал, а сразу осел на землю, закрыл голову руками и заскулил: - Права не имеешь физически, права не имеешь!.. Санька плюнул с досады и отвернулся. Потом осторожно выглянул из риги. Ни учителя, ни матери на усадьбе уже не было. Петька все еще хныкал, тер подбородок и бубнил о том, какие неблагодарные теперь пошли друзья-приятели. Он для Саньки готов на все, даже в сапожники один не уходит, ждет, когда Коншак соберется, а от него получает только тычки да насмешки. - Замолчи! - толкнул его Санька. - Тебя бы еще не так надо... Он кинул взгляд на поля, на синеющую вдали зубчатую гряду леса, на скошенный луг, где паслись лошади. тихонько вздохнул и долго молчал. Потом, не глядя на Девяткина, глухо спросил: - Ты когда в город собираешься? - Мать говорит, что в воскресенье можно поехать. - Нет, завтра же! - упрямо заявил Санька. - Я здесь ни дня не останусь. А не хочешь завтра - один уеду. - Ага, приперло к стенке! - торжествуя, сказал Петька. - Ну что ж, можно и завтра. Пойдем к матери, скажем ей. Сборы были недолги. Евдокия заверила, что дядя Яков встретит ребят, как родных, и первые дни они поживут у него. Потом он устроит их в общежитие. Санька положил в вещевой мешок каравай хлеба, немного вареной картошки, белье, полотенце. Потом порылся в фанерном ящике, где были сложены отцовы вещи. Отец был мастер на все руки - он мог подшить сапоги, запаять кастрюлю, починить ведро, и ящик был полон разного инструмента. Санька вытащил пару сапожных колодок, молоток и шило. Кто знает, может, и пригодится все это в городе, в мастерской. Но как быть с матерью? Объявить сразу, что он уходит в сапожники? Не оберешься разговоров. Может, еще и не отпустит. Лучше он скажет, что уходит с Петькой на Дальнее озеро ловить рыбу, а потом из города напишет письмо и все объяснит. Хорошо бы на прощание повидать Андрея Иваныча, Машу с Федей. Объяснить им... Он же не хотел ничего плохого своему колхозу. Но разве ему теперь поверят! Фени и матери дома не было, и Санькиным сборам никто не мешал. Только когда он засовывал в мешок молоток и колодки, в избу вбежал Никитка: - Ты куда, Саня? - Не видишь! На озеро, рыбу ловить. - А молоток зачем? - Какой молоток? Ах, этот... Вместо грузила пойдет. - Ну да! - не поверил Никитка. - Кого хочешь спроси. Теперь все мальчишки рыбу так ловят. - А живую рыбу принесешь? - Принесу... две принесу. Это успокоило Никитку, и он даже вызвался накопать Саньке червей. Чтобы не встречаться с матерью, Санька лег спать пораньше, не забыв завести свой "будильник". Катерина вернулась домой поздно вечером, попыталась поднять Саньку ужинать, а заодно и поговорить с ним, но он сделал вид, что спит мертвым сном. Мать села за стол вдвоем с Феней. Ужинали молча, и только один раз Санька услышал, как она ответила на какой-то вопрос дочери: - О чем и говорить, дочка... осрамил он нас, Коншаковых. Санька судорожно сжался и засунул голову под подушку. Утром, разбуженный "будильником", он незаметно выскользнул из дому и побежал к Девяткиным. Евдокия набивала Петькину котомку горячими лепешками. Затем задами усадеб она проводила Петьку и . Саньку за деревню. Вид у них был, как у заправских рыбаков. За плечами - котомки, в руках - удочки, банка с червяками. На прощание Евдокия сказала ребятам, что теперь у дяди Якова они заживут, как у Христа за пазухой, и через годок заявятся в колхоз на побывку такими кавалерами, что приятели лопнут от зависти. - А насчет мачехи не сумлевайся, - пообещала Евдокия Саньке: - я ей тут все обтолкую. Благодарить еще будет, что я тебя на торную дорогу вывела. Мимо прошла конюх Седельникова, поздоровалась с Евдокией, мельком оглядела ребят: - По рыбку собрались? - Рыбка не простая, рыбка золотая, - засмеялась Евдокия и лукаво подморгнула ребятам: - Ну, шагайте, счастливого вам улова! Мальчишки направились к большаку. Но не прошли они и сотни шагов, как Санька повернул налево, к лугу, где паслись лошади. - Куда? - удивился Петька. - Надо же с конями попрощаться... может, последний разок видимся. Петька особенно не возражал, времени в запасе у них было много. - Иди, иди! Расцелуйся со своим Муромцем. Санька подошел к табуну. Лошади с мерным хрустом жевали влажную траву, точно зубрили урок. Недалеко два палевых голенастых сосунка, вздрагивая и суча ногами, торопливо сосали мать. Лиска, по обыкновению, ходила в стороне от других лошадей и косила глазом в поле, прикидывая, как бы незаметно улизнуть поближе к хлебам. Санька отыскал Муромца и потрепал его по вздрагивающей бугристой шее. Тот, не отрываясь от травы, лениво повел лиловым прозрачным глазом, словно хотел сказать: "Видишь, завтракаю... И не мешай, сделай милость". Но Санька не обиделся. Ведь это на нем Санька впервые обучался ездить верхом. Бывало, упадет с него на всем скаку, а Муромец стоит и ждет, когда Санька отлежится и вновь взберется на его спину. А сколько возов сена, снопов хлеба, картошки перевезли они с Муромцем для колхоза! Санька развязал вещевой мешок, отломил полкаравая хлеба и положил перед Муромцем. Затем его потянуло к кузнице. Петька поморщился и посмотрел на солнце. Милая старая кузница! Как Санька любил старого Евсеича, который, казалось, всю жизнь стучал у наковальни, любил вздохи твоего горна, звонкий перестук молотов, запах угля, окалины. От кузницы Санька пошел в поле. - Смеешься, Коншак! - вышел из себя Петька. - Мы же так к поезду опоздаем. Но как не посмотреть последний раз на хлеба! Вот и материна делянка. Пшеница поднялась сизой, почти вороненой стеной. Она закрывала узкую тропу, и Санька. как волнорез, разрезал гладь поля, оставляя за собой зыбкий, быстро утихающий след. "Пожалуй, сам-десят придет, а то и больше", - подумал он про хлеб. И вдруг его точно обожгло. Что же он делает? Если бы отец был жив... если бы он знал... Мальчик долго перебирал колосья. В хлебах что-то зашуршало. На земле сидела серенькая мышь-полевка и старательно перегрызала стебелек пшеницы. Вот стебелек наклонился, мышь ловко подтянула к себе колос и принялась лакомиться зернами. Санька, как копьем, нацелился удочкой, метнул в полевку, но та как ни в чем не бывало юркнула в нору. - Вот вредина! - выругался Санька и принялся тыкать удочкой в землю. - Защитим колхозный урожай! - засмеялся Петька. - Смотри, сколько хлеба загубила! - кивнул Санька. Петька оглядел кучки обгрызенных колосков: - Да-а... разделано под орех. Почище, чем мы с тобой вчера. Санька нахмурился. Вчерашний день! Лучше бы его и не было. И зачем только они затеяли эту игру в лапту! Санька поднял удочку, вылез из хлебов. Теперь он нигде больше не останавливался, никуда не заглядывал. Глава 28. БОЙ С ПЕТУШКОМ До большака было совсем недалеко. Оставалось только обойти стороной "хозяйство Векшина". Чтобы, не ровен час, не встретить кого-нибудь из ребят или самого деда Захара, Санька свернул в кустарник, примыкавший к участку. В кустарнике паслось стадо коров. Неожиданно кусты затрещали, словно сквозь них продирался сам леший, и на дорогу вышел холеный, черный, как воронье крыло, бык Петушок с белым пятном на лбу. В ноздри ему было продето железное кольцо, на лбу курчавились мелкие завитки. За быком следовало несколько коров, как видно отбившихся от стада. Девяткин потянул Саньку в кусты: - Замри! Лучше быку дорогу не переходить! Но Петушок не заметил мальчишек. Он степенно обогнул пруд, затянутый ряской, точно зеленым чесаным одеялом, подошел к изгороди участка. Удивляясь, как это ему посмели перегородить путь, бык уперся своим чугунным лбом в старенькую изгородь; та крякнула и повалилась на землю. Петушок перемахнул через нее и, скосив на коров глаза, протяжно замычал, словно приглашая всех зайти на участок. Коровы - рыжие, черные, палевые - неуклюже перепрыгнули через поваленную изгородь, разбрелись по грядкам. Они с хрустом разгрызали зеленые вилки капусты, губами выдергивали за ботву розовые хвостики моркови, надкусывали огурцы, недоверчиво обнюхивали помидоры. Петушок же, как и полагается хлебосольному хозяину, сам ни к чему не притрагивался, а важно шагал через гряды все дальше, в глубь участка. - Я коров задержу... А ты за пастухом беги. Быстро! - Санька сбросил с плеч вещевой мешок. Глаза у него сузились, весь он подался вперед и напружился. Так с Санькой бывало всегда, когда он собирался ринуться в драку или навстречу какой-нибудь опасности. Петька схватил приятеля за гимнастерку: - Куда?! Там же Петушок! - Кому говорю! - прикрикнул Санька. - Коровы тут весь огород пожрут. Зови пастуха! Но Петька крепко держал Саньку за плечи и не трогался с места. - С ума сошел! Закатает тебя Петушок, на рога поднимет. Помнишь, как деда Векшина... Два ребра ему переломил. Не связывайся, Саня! Нам же на станцию пора... Неожиданно мальчишки услыхали знакомый голос: - Ах, окаянные, ах, обжоры! Вот я вас! Из дальнего угла участка, перепрыгивая через гряды и размахивая пустой лейкой, мчалась Маша. Она врезалась в коровье стадо. Но коровы не обратили на нее никакого внимания. Санька вырвался от Петьки и побежал девочке на помощь. Маша кричала, как в барабан била кулаком в жестяную лейку. Санька пронзительно свистел, улюлюкал, хлестал коров ореховым удилищем, пока оно не превратилось в короткую расщепленную палку. От такого энергичного натиска коровы смешались и отступили за изгородь. И вдруг трубный рев оглушил Саньку и Машу. Они оглянулись. На них двигался Петушок. С губ его тянулась стеклянная слюна, глаза горели. Он низко опустил голову, и ноздри, как мехи, выдували из земли две струйки пыли. Бык словно предлагал помериться силами. - Бежим скорее! - испуганно вскрикнула Маша. Но бежать было поздно: бык находился всего в нескольких шагах. Санька заслонил девочку своей спиной и, грозя Петушку обломком удилища, начал медленно отступать назад. Из-за кустов вынырнули Степа с Федей. Через участок стремглав бежала Маша, а огромный черный Петушок, как танк, надвигался на Саньку. Мальчик пятился назад, не сводил глаз с быка, грозил ему обломком удилища и все продолжал уговаривать - то строго, то просительно, как уговаривают злую цепную собаку: - Ну-ну, Петушок, цыц, назад!.. Не сметь! "Главное, не спускать с него глаз... главное, не бежать", - вертелось у него в голове. Но Петушка, как видно, мало трогали Санькины уговоры, и он подступал все ближе. Санька нагнулся, схватил горсть земли и швырнул быку в глаза. Потом сделал резкий скачок в сторону и бросился бежать. Петушок на мгновение приостановился, потряс головой и вдруг с неожиданной резвостью кинулся в погоню. - Убьет он его! Убьет! - взвизгнула Маша и схватилась за голову. Потом, не помня себя, выдернула из изгороди хворостину, какой впору гонять только гусей, и побежала к быку. - Куда?! - нагнал ее Федя и, оттолкнув в сторону, вырвался вперед. Он бежал изо всех сил, но, как и Маша, тоже не знал, как и чем остановить разъярившегося Петушка. Неожиданно он споткнулся о большую, плетенную из прутьев корзину, в какие осенью собирали овощи. Схватил ее и бросился к Петушку. С другой стороны к быку спешил Степа, волоча по земле тяжелый кол. Но Петушок, кроме Саньки, никого не замечал. Санька хитрил, увертывался от быка, делал резкие скачки то вправо, то влево, но Петушок, изловчившись, наконец с такой силой наподдал рогом, что мальчик отлетел в сторону и распластался на земле. Сгоряча он не почувствовал боли, проворно вскочил и побежал дальше, но через несколько шагов снова упал. Петушок, храпя и брызгая слюной, уже нацеливался для нового удара. В этот момент подоспел Федя. Он, как сетку, с размаху набросил корзину на бычачью морду. Ослепленный Петушок закружился на месте, замотал головой, потом принялся яростно буравить рогом землю, но он был уже не опасен. Прибежал Петька с пастухом. Стреляя, как из ружья, длинным кнутом, пастух выгнал быка с участка. Глава 29. НА ОГОНЕК Маша, Федя и Степа осторожно повели Саньку домой. Девяткин нес сзади Санькин вещевой мешок и без конца твердил о том, как он предупреждал Саньку не связываться с Петушком. Катерина выбежала ребятам навстречу и, побледнев, схватилась за перила крыльца. - Горе ты мое!.. Где тебя так? - Это бык его... - шепнула ей Маша. Увидев мать, Санька слабо улыбнулся: - Ничего и не было-то... Он только один раз и боднул... Катерина раздела Саньку, перевязала рану на боку и уложила его в постель. - Тетя Катя, может, доктора позвать? - предложила Маша. - Сходите, ребята, да побыстрее. Маша и Федя помчались в Торбеево в больницу. Через час они привели фельдшера Ивана Ефимовича, сухонького, легкого старичка. К избе Коншаковых сбежались почти все стожаровские мальчишки. Они заглядывали в окна, в щели сеней, толкались у крыльца. - Первое дело - не гомонить, - сказал Иван Ефимович. - Во-вторых, отступить всем на двести шагов. Раз, два... Он дождался, когда мальчишки отошли на середину улицы, к бревнам, и скрылся в сенях. - Маша! - подошел к девочке маленький, взъерошенный Тимка Колечкин. - Это правда - беда с Санькой? Ты все видела? Расскажи... И Маша рассказала, что произошло на участке. - Вот... я всегда говорил... Санька, он ничего не боится! Он всегда за других встает! - выкрикнул Тимка и многозначительно оглядел подошедшего Девяткина. Потом пошептался с мальчишками Большого конца, и они отозвали Петьку в сторону. Начался долгий и возбужденный разговор. Сначала Девяткин только посмеивался. Но кольцо мальчишек сжималось вокруг него все теснее. Громче всех кричал на Девяткина Тимка. Необычайно воинственный и решительный, он налетал на него, как молодой петушок. Мрачно посматривал на Девяткина молчаливый Ваня Строкин. Наконец мальчишки всей компанией подошли к Маше, Феде и Степе. - Ребята, - запинаясь, заговорил Тимка, - что мы вам хотим сказать... про Саньку сказать... Вы думаете, он нарочно пшеницу помял... думаете, по злобе?.. Это все вот через кого получилось... - И он кивнул Петьке: - Теперь сам говори. - Да, Девяткин, - поддержали Тимку ребята, - ты же обещал. - По-честному признавайся. - Привык за чужой спиной прятаться. - Ну, через меня, - посапывая, буркнул Петька, - ну, виноват. - Ты подробно объясняй... - толкнул его Тимка. - Все равно не отпустим, пока правду не скажешь. - Мы в лапту играли вчера, - уныло сказал Петька, - ну, Тимкин мяч и залетел к вам на участок. - Не залетел, а ты его запулил, - поправил Тимка. - Ну, запулил... - А искать перетрусил. Санька же не побоялся и Петьку заставил с собой пойти. Ну, и помяли вашу пшеницу. Федя и Степа переглянулись. Так вот оно что! А ведь вчера чего они только не передумали! Семушкин решительно заявил, что Санька помял их лучшую пшеницу из-за мести. И, что греха таить, "векшинцы" почти согласились с Семушкиным. Только одна Маша продолжала упорно твердить, что Санька "не такой". - Эх, вы! - упрекнула Маша мальчишек Большого конца. - Знали - и молчали до сих пор! - Мы бы не молчали, - вздохнул Тимка, - мы Девяткина все утро не могли найти... Нужно, чтобы он сам во всем признался. Из избы вышел Иван Ефимович, и вслед за ним - Катерина. Мальчишки моментально окружили их. - Ну что ж, - прощаясь с Катериной, сказал фельдшер, - пока с вашим молодым тореадором ничего страшного. Подождем до завтра. Поднимется температура - привозите в больницу. Держите его в постели. Посторонних, конечно, никого. - И он выразительно покосился на ребят. Те еще немного постояли около избы и начали расходиться по домам. Но в сумерки Маша и Федя вновь прибежали к дому Коншаковых. Они принесли с собой свежих огурцов и недозревших яблок. У крыльца уже стоял Тимка и упрашивал Катерину принять для Саньки кузовок лесной малины. - Ничего он не желает сейчас... Лежит, стонет, - отмахнулась Катерина и упрекнула ребят: - Наломали вы дров! Охота вам была бугая дразнить! - А мы не дразнили. - И Маша рассказала, как все случилось. - Вот оно что! А я думала, созорновал Санька. - Катерина посмотрела на Федю: - Так это ты его из беды выручил? Ну, спасибо тебе. Теперь побратимы с ним будете. Из избы выбежала Феня. Она держала в руках вещевой Санькин мешок, молоток и пару сапожных колодок. - Мама, а молоток с колодками зачем? Санька же за рыбой собрался... Ой, - испуганно шепнула она, - я ж догадалась... он не за рыбой, Санька, он в город, в сапожники собрался... Катерина долго держала в руках молоток и колодки. Неужели не сохранила она семьи, как наказал Егор, не пристрастила мальчика к земле, к крестьянскому труду, к школе? - Тима, был у вас такой сговор - в сапожники податься? - спросила Катерина. - Ну, был... - потупив глаза, признался Тимка. - Только меня мамка не пустила. Лицо Катерины омрачилось. - А меня вот сынок ни в грош не ставит. Только слава, что под одной крышей ночуем. - Тетенька, - разжалобилась Маша, - не говорите так!.. Может, он, Санька, из-за пшеницы перепугался... А... а теперь мы его никуда не отпустим... Катерина устало махнула рукой: - Идите-ка вы по домам. "Не отпустим", - вспомнила Маша свои слова, когда вместе с Федей и Тимкой шагала по улице. Легко сказать, но как это сделать? К Саньке за последнее время и так не подступишься. - Колодки сапожные видели? - остановилась Маша. - Они с Девяткиным давно в сапожники идти надумали. Им Евдокия все уши прожужжала, - пояснил Тимка. - Да как он смел из колхоза уйти? - возмутилась Маша. - Тут все работают я не знаю как... И мать его старается... - А просто он свои Стожары не любит, - задумчиво сказал Федя. - Был бы я из вашего села... - Он не договорил и долго смотрел вдоль улицы. - В самом деле, - не унималась Маша, - а дядя Егор с войны вернется. "Где мой Санька? - спросит. Как он тут?" Неожиданно Тимка издал странный звук, словно ему сдавило горло. Маша удивленно обернулась: - Ты что, Тимка? - А то... судите, рядите! А ничего вы... ничего по-правильному не знаете! А... а если не вернется дядя Егор? - Как - не вернется? Тут Тимка вспомнил про свою клятву и замолчал. Но Маша с Федей, почуяв неладное, не отступились от него. Тимка подумал, что тайна тайной, но Саньку выручать как-то надо. И он рассказал про его горе. Ребята долго стояли молча. Клочковатые, рваные тучи затягивали небо. Тревожно заскрипели от ветра старые дуплистые липы. Вдалеке, за лесом, вспыхивали зарницы. В избах зажигали лампы и коптилки. Вот вспыхнул огонек в оконце у Андрея Иваныча. Сколько уж раз в своей маленькой жизни дети приходили на этот огонек! - Ты куда, Маша? - спросил Тимка, когда девочка круто повернула в сторону. - К нам пойдемте, к Андрею Иванычу. - Я же слово Саньке дал.... - испугался Тимка. - Теперь по всему свету пойдет... - Андрею Иванычу можно сказать. Ему все можно. Глава 30. В НОЧНОЙ ЧАС Санька лежал в сенях. Боль понемногу утихала. Только когда он поворачивался или сильно вздыхал, в левом боку поднималась острая, колющая резь, отчего трудно становилось дышать. Осторожно ступали через сени мать, Феня, Никитка. За бревенчатой стенкой сеней шептались мальчишки. Сквозь щели Санька не раз ловил их любопытные взгляды. Потом на крыльце мать долго разговаривала с ребятами. О чем, Санька толком разобрать не мог, но по отдельным словам догадался, что речь шла о нем. И от этого было неловко и беспокойно. "Подумаешь, прославился!.. Быку на рога попал", - досадовал он на себя. Хотелось задремать. Но голова была свежа, сон не шел. В памяти оживали все события последних дней: игра в лапту, помятая пшеница, собрание, слова матери: "Осрамил он нас, Коншаковых". - А это правда, что вся пшеница у вас на участке погибла? - услышал Санька голос Тимки. - И помочь ничем нельзя? А? Маша? - Как ей поможешь, если она помята... - ответила Маша. - Тетя Катя, а вы какого-нибудь такого лекарства не знаете? - допытывался Тимка. - Только бы в колхозе зла на Саньку не имели. - Ох, ребята, - вздохнула Катерина, - боюсь, что ничем вы не поможете пшенице. Вот разве Андрея Иваныча спросить или деда Захара. Может, они что посоветуют. Санька закрылся одеялом. "Только бы зла не имели", - не выходили у него из головы слова Тимки. Сумерки сгущались. Ребята с крыльца разошлись. По улицам с тяжелым топотом прошло стадо. Корова шумно ввалилась во двор. Мать вышла к ней с подойником и, присев на корточки около тяжелого теплого вымени, завела с коровой длинный разговор о том, как ей сегодня гулялось, хороша ли была трава на пастбище, вкусна ли вода на водопое. Санька приподнялся с постели и охнул от боли. Но потом схитрил - не стал поднимать левую руку, кое-как оделся и бесшумно вышел на крыльцо. Ноги сами повели его к дому учителя. Вот и огонек в окне. Ноги у Саньки сразу отяжелели, словно дорожку около избы занесло сыпучим, вязким песком. Что он скажет Андрею Иванычу? Как посмотрит на него? Уж не вернуться ли обратно? Все же Санька пересилил себя, вошел в дом и замер. У книжной полки, освещенной светом лампы, рылись в книгах Тимка, Маша и Федя. Они с удивлением посмотрели на Саньку. Первый бросился к нему Тимка: - Ты почему встал? Тебе же лежать надо! - Андрей Иваныч где? - растерянно спросил Санька. - А он... он к вам ушел... Тебя проведать, - сказала Маша и почему-то переглянулась с Федей и Тимкой. - Вы разошлись, наверное. Ты садись, Саня, подожди... Тебе не очень больно? Федя пододвинул ему табуретку. Санька осторожно присел, искоса поглядел на ребят. - А нам Андрей Иваныч книжку какую нашел! - сказала Маша. - Про пшеницу. - Что - про пшеницу? - вздрогнул Санька. - Слушай, я тебе прочту... очень интересно. - Федя раскрыл тоненькую брошюру: - "В конце июля неожиданно прошел ливень с градом, и пшеница у нас полегла. Что было делать? Но мы не сдались и вышли всей бригадой в поле. Пять дней поднимали прибитые к земле стебли пшеницы и клали их на бечевки, натянутые поперек делянки на колышки. Потом пшеницу подкормили, и она вскоре оправилась и пошла в рост..." - Это кто пишет? - спросил Санька. - Колхозница одна... из своего опыта. Андрей Иваныч говорит: обязательно надо по ее примеру сделать. Может, и наша пшеница поправится. - Только вот у нас бечевки нет, - заметила Маша. - Это пустяки, - оживился Санька. - У нас с Тимкой лыко в пруду мокнет. Хорошую бечевку можно сплести. Правда, Тимка? - Само собой... А колышки в роще нарубим. - Тогда завтра и начнем! - нетерпеливо заговорила Маша, но тут в дверях показался Андрей Иваныч. - Здесь он, Катерина Васильевна, не волнуйтесь, - сказал учитель, выглянув за дверь. - Тревога ты моя! - Катерина вбежала в комнату и всплеснула руками. - Куда тебя понесло такого! Полдеревни обыскала... - Андрей Иваныч! - поднялся Санька. - А это правда - пшеницу спасти можно? Вы только скажите, я что угодно сделаю. - Ну-ну, дружок! -остановил его учитель. - Ты пока об этом и не думай. Все, что надо, ребята сами сделают. Иди-ка домой с матерью, ложись в постель. Бык - это не шутка. Он проводил Катерину и Саньку до угла и вернулся к ребятам. Дома Катерина уложила Саньку в свою постель, напоила липовым цветом, закутала в одеяло и по привычке принялась прибирать избу. Но все валилось у нее сегодня из рук. Пол она подмела только наполовину и, оставив веник посредине избы, начала переставлять у печки какие-то горшки, крынки, чугуны. "Что за напасти на мою голову! - думала Катерина. - Молчит, давно и упорно молчит Егор. И, видно, неспроста... Теперь это несчастье с Санькой. Что, как он останется на всю жизнь калекой?" В избу вошла Евдокия Девяткина. Постояла около задремавшего Саньки, повздыхала, поохала, потом присела к столу: - Давно бы ему в город уйти. Не угодил бы быку на рога. - Так это ты моему парню голову вскружила? - с изумлением спросила Катерина. - От дома подался... Спасибо, соседушка! - Малый не чета тебе, посговорчивее. Да и в разум входит, смекает, как к жизни надо прививаться. И ты его, Катерина, не держи. Я вот по Петьке сужу. Охоты нет, насильно их за книжку не усадишь. Пусть уж верному делу обучаются, время такое. - Евдокия оглядела потемневшую от солнца Катерину. - Ты бы и о себе подумала. Приросла к этой делянке, извелась вся, щепка щепкой стала... Говорят, с сорняками никак не справишься? - Одолевают, Евдокия, - пожаловалась Катерина. - Только выполешь, они опять лезут. - То-то вот... Сил кладешь много, а хлеба достанется - ребят не прокормишь. - К чему ты речь ведешь? - насторожилась Катерина. - А к тому... На сторону тебе с семьей подаваться надо. -Да что ты говоришь такое! - вздрогнула Катерина. - Егор тут жизнь прожил, а я вдруг кину все, уеду невесть куда, как безродная. Он ведь какой наказ мне, Егор, оставил: "Катерина, сказал, двух грехов не прощу: ребят потеряешь и от земли если отступишься". Да нет! Как можно! - Егору Платоновичу сейчас про наши дела и думать недосуг, - вздохнула Евдокия. - Война - это тебе, голубушка, не колхоз Пушкина: и гремит и воет... Катерина в замешательстве вскинула голову: - Да что ты, право, и так на душе неспокойно. Посидев еще немного, соседка ушла. Ночью Катерине приснился сон. Высокий небритый солдат в порыжевшей, заскорузлой шинели стучал в окно, протягивал узелок с бельем и просил постирать. "К чему бы это?" - проснулась Катерина в холодном липком поту, поднялась с постели и долго всматривалась в ночную улицу. Потом постояла над Санькой, потрогала его лоб и вновь прилегла. Но сон не шел. "Все Евдокия виновата. Наговорила с три короба - бессонницу наклика- ла", - с досадой подумала Катерина и, поднявшись, бесцельно бродила по избе, не зная, как скоротать время до рассвета. Потом решила, пока ребята спят, посмотреть их одежду. Собрала рубахи, кофты, штаны, где поставила латку, где пришила пуговицу. Дошла очередь до Санькиной гимна- стерки. Карман на груди был разорван и заколот булавкой. Катерина выта- щила булавку, и из кармана выпали записная книжечка, какие-то бумажки, огрызок расчески и маленькое щербатое зеркальце. "Растет, прихорашиваться начинает", - усмехнулась Катерина, сложила вещи в отдельную кучку, аккуратно расправила бумажки. Одна из них оказалась конвертом с отпечатанным на машинке адресом: "Колхоз имени Пушкина, Коншаковой Екатерине Васильевне". Катерина с недоумением повертела конверт в руках. Был он засален, надорван, протерся на сгибах. Похолодевшими пальцами Катерина вытащила из него узкую полоску бумаги. Прочла... И тут ей показалось, что пол дрогнул под ногами, лампа покачнулась, застлалась туманом. Катерина тяжело осела на лавку, ухватилась за угол стола... Сидя в полутьме, боясь пошевельнуться, она пыталась собраться с мыслями. "Как же, как же это?.. Что ж теперь делать?! Неужто конец всему?" Похоронная смутно белела в руке. Она жгла руку. Катерина еще раз посмотрела на бумажку. Вот и число и месяц. Значит, это случилось уже давно... И она ничего не знала. Санька все скрыл от нее... Но зачем? И Катерине многое стало понятным. Так вот почему сын так изменился за последнее время, стал не по годам серьезен... Санька вдруг задвигался, судорожно замахал рукой, словно отбивался от кого, и хрипло забормотал: - Цыц, Петушок, цыц! Не сметь! Катерина вздрогнула, поспешно сунула в карман гимнастерки похоронную и подошла к сыну. Мальчику стало хуже, лицо его горело, он тяжело дышал. Катерина, смочив в холодной воде полотенце, положила его Саньке на лоб, посидела у изголовья, затем вновь потянулась к гимнастерке. Но тут заворочалась в постели Феня, Никитка спросонья попросил пить. Катерина вдруг представила себе, как сейчас ребята проснутся все разом, увидят ее лицо, поймут, что случилось, заревут в три голоса, а вместе с ними взвоет и она. "Нет, нет... Разве горю поможешь?.. Будь пока все по-старому, - подумала Катерина. - Пусть пока и ребята ничего не знают". Она вложила в карманы остальные Санькины вещи, осторожно подсунула гимнастерку на старое место - Саньке под голову. И, роняя скупые слезы, долго всматривалась в обветренное, шершавое лицо мальчика: "Печальник мой... мужичок... Вот и детству конец. А тебе бы еще играть да бегать". Начинало светать. Катерина вышла во двор, машинально подоила корову, по звуку пастушьего рожка выпустила ее на улицу и, с трудом передвигая ноги, побрела на конюшню за подводой, чтобы отвезти Саньку в больницу. Глава 31. "МЫ НЕ СИРОТЫ!" Через неделю Саньку выписали из больницы. - Ох, Саня, перемучилась я! - только и нашлась сказать мать. - Ну, как теперь? Подправили, здоров? Пройдись, Саня, я посмотрю. Санька неловко прошелся от окна до порога, потом пристально посмотрел на мать - так она изменилась за эти дни. Глаза запали, спина ссутулилась, и вся она стала сухая, маленькая, черная, как цыганка. - Еще неизвестно, кому из нас в больнице надо бы лежать, - хмуро сказал Санька. - Мне-то с какой стати! - деланно удивилась Катерина. - Солнышко меня припекло, жара-то какая стоит... - И она принялась кормить Саньку завтраком. Потом достала из сундука мешочек с прошлогодни ми лесными орехами, насыпала их горкой на стол: - Щелкайте тут, отдыхайте... - И, что-то шепотом наказав Фене, ушла на работу. Но, как только за Катериной захлопнулась калитка, Феня запрыгала вокруг брата на одной ножке и все выболтала. Он, Санька, теперь как раненый в госпитале, а она вроде санитарки, и раненый должен ее во всем слушаться, тяжелого ничего не поднимать, из дому не отлучаться и лежать в постели. - Я вам покажу раненого! - обиделся Санька. - Выходи на одну руку, всех поборю! - И, ухватив Феню с Никиткой, повалил их на кровать. В избу заглянула Евдокия. Она расспросила Саньку о здоровье, больнице, пожурила за отчаянный характер. - Мыслимое ли дело - с быком схватился! Он бы тебя насмерть закатать мог. Петька-то мой до чего перепугался - до сих пор во сне бугаем бредит. И зачем вам Петушок спонадобился? Шли бы да шли с Петькой своей дорогой. - И Евдокия заговорщически подмигнула: - А теперь когда по рыбку-то соберетесь? Санька сделал вид, что не расслышал. Евдокия заглянула за ситцевый полог, на кухню, где хозяйничала Феня, помогла ей загрести угли в печке, потом, порывшись в карманах, достала розовую паточную конфетку и сунула девочке в руку: - Все одни, все сами... сироту вы горемычные... - Мы не сироты! - обиделась Феня. - У нас и тятька есть и мамка! Евдокия погладила Феню по волосам, покачала головой, потом отозвала Саньку в сени и шепнула: - Ты поскорей поправляйся. Рыбка, она ждать не будет. Говорила я с мачехой - она тебя не держит, иди теперь хоть на все четыре стороны. - Говорила? - оторопел Санька. Так, значит, мать знает о его сборах и не хочет его останавливать. Но эта новость не принесла Саньке облегчения. - "Бедные, горемычные"! - передразнила Феня Евдокию, когда та наконец ушла. - Какие мы горемычные! Вон у Тимки родная мать, а спуску не дает. А меня мамка только один раз за уши подергала, когда я в сметану пальцем залезла. И то не больно. А тебя и совсем никогда не дергает. Феня вдруг разжала ладонь и положила на стол липкую конфету: - Вот! Не нужно мне. Пусть мухи лижут. - И она печально посмотрела на брата. - И что это с мамкой нашей стало? Как неживая ходит. И по ночам не спит. - Из-за тятьки, поди, все? - Из-за тятьки, само собой. И через тебя еще. - Через меня? - Знаешь, как она расстроилась, когда мешок твой разбирала! А там и белье, и полотенце, и колодки сапожные... Ты от нас уйти хотел? Да? - Куда уйти?! Мы с Петькой рыбу ловить собирались. - Санька низко наклонился над скатертью, словно впервые заметил, какие интересные на ней цветы и узоры. - С колодками-то за рыбой! - вздохнула Феня. - Так не бывает. Мамка сразу догадалась, что ты задумал. "Ни в грош он меня не ставит, - это мамка про тебя так говорила, - только слава, что под одной крышей живем". "Как это ни в грош?" - хотел было запальчиво вскрикнуть Санька, но Феня смотрела с такой укоризной, что он еще ниже склонился над столом. - "И жизнь, говорит, ему наша неинтересная, - продолжала Феня. - И не поговорит никогда по-людски. Все швырком да броском". А знаешь, мамке одной как трудно! Вчера пришла с поля, села на порожек разуваться, да так и заснула. Уж мы ее будили с Никиткой, будили... - Феня вдруг прижалась к брату и горячо зашептала: - Ты просто глупый, Санька... совсем глупый... Она же, мамка наша, самая хорошая! Пожалуй, впервые в жизни Санька не нашелся, что ответить сестренке. Он не фыркнул на нее, как обычно, не засмеялся, а только освободил руку и молча направился к двери. У порога остановился и, не глядя на сестренку, тихо спросил: - Как там с пшеницей на участке у Векшина... не слыхала? - Сказывала Маша... Они ее поднимать начали, а потом перестали. - Почему? - Дедушка, говорят, запретил. "Так я и знал - засыплются!" - с досадой подумал Санька и вышел на улицу. Утром прошел дождь, и вода стояла во всех ямках и выбоинах, будто земля продырявилась от старости, и в дырках виднелось голубое небо. Мальчишки били по лужам, длинными жердями, обдавая друг друга брызгами воды. Стараясь не попасть им на глаза, Санька юркнул в огород и огляделся. Погреб в дальнем углу огорода завалился, зарос высокими цветами иван-чая, молодыми березками; огородная изгородь покосилась, бурьян и крапива подступали к самым грядкам. Санька достал косу и принялся за работу. Крапива была высокая, старая, жилистая и, падая на землю, все старалась задеть Саньку своими злыми зубчатыми листьями. Но мальчику казалось, что в руках у него уже не коса, а дивный меч-кладенец, а крапива - полчище злых врагов и он бьется с ними не на жизнь, а на смерть. Вскоре в огород заглянула Феня. - Брось косу, брось! - закричала она, бегая вокруг брата. - Мамка что наказывала? Ты больной, тебе лежать надо! Но Санька так широко и яростно размахивал косой, что подступиться к нему было невозмо