Оцените этот текст:


   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Написано карандашом". Киев, "Днипро", 1990.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 3 July 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   Василий Конаков, или просто  Вася,  как  звали  мы  его  в  полку,  был
командиром пятой роты. Участок его обороны  находился  у  самого  подножья
Мамаева кургана, господствующей над городом высоты, за овладение которой в
течение всех пяти месяцев шли наиболее ожесточенные бои.
   Участок был трудный, абсолютно ровный, ничем не защищенный, а главное с
отвратительными подходами, насквозь простреливавшимися  противником.  Днем
пятая рота была фактически отрезана от остального полка. Снабжение и связь
с тылом происходили только ночью. Все это очень осложняло оборону участка.
Надо было что-то предпринимать. И  Конаков  решил  сделать  ход  сообщения
между своими окопами и железнодорожной насыпью. Расстояние между ними было
небольшое, метров двадцать, не больше, но кусочек этот был так  пристрелян
немецкими снайперами, что перебегать его днем  было  просто  немыслимо.  В
довершение всего был декабрь, грунт промерз, и лопатами и  кирками  с  ним
ничего нельзя было поделать. Надо было взрывать.
   И вот  тогда-то  -  я  был  в  то  время  полковым  инженером  -  мы  и
познакомились с Конаковым, а позднее даже и сдружились. До этого мы только
изредка встречались на совещаниях  командира  полка  да  во  время  ночных
проверок обороны. Обычно  он  больше  молчал,  в  лучшем  случае  вставлял
какую-нибудь односложную фразу, и впечатления  о  нем  у  меня  как-то  не
складывалось никакого.
   Однажды ночью он явился ко  мне  в  землянку.  С  трудом  втиснул  свою
массивную фигуру в мою  клетушку  и  сел  у  входа  на  корточки.  Смуглый
кудрявый парень, с густыми черными  бровями  и  неожиданно  голубыми,  при
общей его черноте, глазами. Просидел он у меня недолго - выкурил  цигарку,
погрелся у печки и под конец попросил немного  толу  -  "а  то,  будь  оно
неладно, все лопаты об этот чертов грунт сломал".
   - Ладно, - сказал я. - Присылай солдат, я дам сколько надо.
   - Солдат? - Он чуть-чуть улыбнулся краешком губ. - Не так-то у меня  их
много, чтоб гонять взад-вперед. Давай мне, сам  понесу.  -  И  он  вытащил
из-за пазухи телогрейки здоровенный мешок.
   На следующую ночь он опять пришел, потом его старшина, потом опять он.
   - Ну, как дела? - спрашивал я.
   - Да ничего. Работаем понемножку. С  рабочей-то  силой  не  очень,  сам
знаешь.
   С рабочей и вообще с какой-либо силой у нас  тогда  действительно  было
"не очень-то". В батальонах было по двадцать - тридцать активных штыков, а
в других полках, говорят, и того  меньше.  Но  что  подразумевал  Конаков,
когда говорил о своей роте, я понял только несколько  дней  спустя,  когда
попал к нему в роту вместе с проверяющим из штаба  дивизии  капитаном.  До
сих пор я не мог никак к нему попасть, подвалило работы с  минными  полями
на других участках, и до пятой роты как-то руки не дотягивались.
   Последний раз, когда я там был, - это было недели полторы тому назад, -
я с довольно-таки неприятным ощущением на  душе  перебегал  эти  проклятые
двадцать метров, отделявшие окопы  от  насыпи,  хотя  была  ночь  и  между
ракетами было все-таки по две-три минуты темноты.
   Сейчас прямо от насыпи, где стояли пулеметы и полковая сорокапятка, шел
не очень, правда, глубокий, сантиметров на пятьдесят не больше, но по всем
правилам сделанный ход сообщения до самой передовой.
   Конакова в его блиндаже мы не застали.  На  ржавой,  неизвестно  откуда
добытой кровати, укрывшись с головой  шинелью,  храпел  старшина,  в  углу
сидел скрючившись с подвешенной к уху трубкой молоденький связист.
   - А где командир роты?
   -  Там...  -  куда-то  в  пространство,  неопределенно  махнул  головой
связист. - Позвать?
   - Позвать.
   - Подержите тогда трубку.
   Вскоре он вернулся вместе с Конаковым.
   - Здорово, инженер. В гости к нам пожаловали? - Он  снял  через  голову
автомат и  стал  расталкивать  храпевшего  старшину:  -  Подымайся,  друг.
Прогуляйся малость.
   Старшина растерянно заморгал глазами, вытер рукой рот.
   - Что, пора уже?
   - Пора, пора. Протирай глаза и топай.
   Старшина  торопливо  засунул  руки  в  рукава  шинели,  снял  со  стены
трофейный автомат и ползком выбрался из блиндажа. Мы с капитаном уселись у
печки.
   - Ну как? - спросил он, чтобы с чего-нибудь начать.
   - Да ничего. - Конаков улыбнулся, как обычно, одними  уголками  губ.  -
Воюем помаленьку.
   - И успешно?
   - Да как сказать... Сейчас вот фриц утих, а  днем,  поганец,  два  раза
совался.
   - И отбили?
   - Как видите, - он слегка замялся. - С людьми вот только беда...
   - Ну с людьми везде туго, - привычной для того времени  фразой  ответил
капитан и засмеялся. - За счет количества нужно качеством брать.
   Конаков ничего не ответил. Потянулся за автоматом.
   - Пойдем, что ли, по передовой пройдемся?
   Мы вышли.
   И тут-то выяснилось то, что ни одному из нас даже  в  голову  не  могло
прийти. Мы прошли всю передовую  от  левого  фланга  до  правого,  увидели
окопы, одиночные ячейки для  бойцов  с  маленькими  нишами  для  патронов,
разложенные на бруствере винтовки  и  автоматы,  два  ручных  пулемета  на
флангах - одним словом, все то, что и положено быть на передовой. Не  было
только одного - не было солдат. На всем протяжении обороны мы не встретили
ни одного солдата. Только старшину. Спокойно и неторопливо,  в  надвинутой
на глаза ушанке, переходил он  от  винтовки  к  винтовке,  от  автомата  к
автомату и давал очередь или одиночный выстрел по немцам.
   Потом уже, много месяцев спустя, когда война в Сталинграде кончилась  и
мы, в ожидании нового наступления, отдыхали и накапливали силы на Украине,
под Купянском, Конаков рассказывал мне об этих днях, когда они  вместе  со
старшиной держали оборону всей роты.
   -  Трудновато  было,  что  и  говорить.  Сам  удивляюсь,  откуда  нервы
взялись... Тогда еще, когда ход сообщения рыли, в роте было человек  шесть
бойцов. Потом один за другим все вышли из  строя.  Немец  каждый  день  по
три-четыре раза в атаку ходит, а пополнения нет. Что хочешь, то  и  делай.
Звоню комбату, а он что? - сам солдат не родит. Жди, говорит,  обещают  со
дня на день подкинуть. Вот мы и ждали  -  я,  старшина  и  пацан,  связист
Сысоев. Сысоев на телефоне, а мы со старшиной  по  очереди  на  передовой.
Постреливаем понемножку, немцев дурачим, пусть думают, что  нас  много.  А
как атака... Ну тут нас пулеметчики и артиллеристы  вывозили.  На  насыпи,
под  вагонами,  два  станковых  стояло  и  одна  сорокапятка.  Вот  они  и
работали... Но вообще, что и говорить, приятного было мало. Особенно когда
старшина на берег, на кухню ходил. Бродишь один-одинешенек  по  передовой,
даешь редкие очереди - много нельзя, патроны для дела беречь надо - а  сам
как подумаешь, что вот ты здесь один, как палец, да в  блиндаже  Сысоев  с
трубкой, а впереди перед тобой, метров за пятьдесят  каких-нибудь,  немцев
черт его знает сколько.  Сейчас  вот  вспоминаешь,  улыбаешься  только,  а
тогда... Ей-богу, когда старшина с берега приходил с  обедом,  расцеловать
его готов был. А когда через три дня пять  человек  пополнения  дали,  ну,
тогда уж ничего не страшно стало.


   Дальнейшая судьба Конакова мне неизвестна  -  война  разбросала  нас  в
разные стороны. На Донце я был ранен. Когда вернулся в  полк,  Конакова  в
нем уже не было - тоже был ранен и эвакуирован в тыл. Где он сейчас, я  не
знаю.  Но  когда  вспоминаю  его  -   большого,   неуклюжего,   с   тихой,
стеснительной  улыбкой;  когда  вспоминаю,  как  он  молча  потянулся   за
автоматом в ответ на слова капитана, что за счет количества надо  нажимать
на качество; когда думаю о том,  что  этот  человек  вдвоем  со  старшиной
отбивал по нескольку атак в день и называл это только "трудновато было", -
мне становится ясно, что таким людям, как Конаков, и с такими людьми,  как
Конаков, не страшен никакой враг. А ведь Конаковых у нас миллионы, десятки
миллионов.

   1956

Last-modified: Tue, 03 Jul 2001 12:25:42 GMT
Оцените этот текст: