Вадиме, что тот любит его. До сих пор отец этого не знал, да и не думал прежде об этом, потому что любил сына, страдал из-за его юношеской жестокой натуры, не зная, что из него выйдет в будущем, а то, что Вадим чувствовал к нему, скрывалось за мелочами и до сих пор никак не могло проявиться. Отец подумал, что сейчас, когда он узнал сына больше, чем за многие годы, он не может сказать ему главного. Хотя бы вымолвить слово, одно слово, как напутствие и прощание. Но нет, он был нем. И отец почувствовал, что если Вадим сейчас не придет к нему, то он умрет от такой бессмысленной жизни. Между тем в больнице закончился завтрак. На террасе под солнцем прохаживались мужчины с землистыми лицами; один, скинув линялую синюю фланелевую куртку, сидел в парусиновом шезлонге и глядел на видневшийся вдали искристый пруд; под тенью колонны стоял стул с шахматной доской, двое, согнувшись над ней, подолгу думали. Вадим ворвался на террасу. Он опоздал к завтраку и думал найти отца здесь: по утрам его стали вывозить в коляске на воздух. Он быстро осмотрелся, отца не увидел, двинулся вперед, и с каждым шагом ему становилось все страшнее. С ним здоровались и что-то спрашивали. Вадим зацепил стул с шахматами, фигуры застучали о кафельный пол. Он отшатнулся и стукнулся коленом о шезлонг. Глядевший на пруд человек меланхолически посмотрел на Вадима и, приподнявшись, передвинулся вместе с заскрипевшим шезлонгом к стене. Вадим добрел до конца террасы. Отца на ней не было. x x x Карташев уставал от каждой минуты ожидания все больше. Уже простучала колесами по коридору тележка, в которой развозили завтраки лежачим больным. Из-за двери доносились шаги и голоса, больница проснулась и начинала день. Сегодня как будто забыли о нем. С тех пор, как медсестра взяла у него кровь, к нему никто не входил. "Придет Вадим или не придет?" - думал Карташев. Наконец он услышал скрип двери и приподнял голову. Раздался звук мелких быстрых шагов - это вошла женщина. От нее резко пахло духами. Он опустил голову. - Здравствуйте! - бодро сказал мелодичный голос. - Мне надо взять кровь для анализа. Это была какая-то ошибка, ведь у него уже брали кровь. Он заворочался и положил под себя здоровую руку. - Ну! - нетерпеливо сказала медсестра. - Давайте же руку. Она прикоснулась к его плечу, несколько раз надавила и отпустила. Он попробовал ей сказать хоть одно слово, но потом закрыл глаза ладонью и тяжело задышал. Медсестра снова дотронулась до плеча. В ее голосе появилось раздраженное недоумение. Карташев вздохнул: "Ну что ты такая глупая!.. Пойми меня, дочка! Сердце у тебя есть?" Вадим влетел в палату и замер, пораженный видом отца. Лицо у того почернело, глаза запали еще глубже. На покрытый испариной лоб прилипли свалявшиеся волосы. Вадим схватил отца за руку. Отец сжал его ладонь. Она была большой и твердой. Сын вырос. Отец хотел что-то сказать. Подняв к Вадиму голову, он замычал и уронил ее назад на подушку. - Батя! - повторил Вадим и поглядел на медсестру с надеждой. - Мы кровь возьмем, - вымолвила она растерянно. Отец при этих словах загудел, выбросил к Вадиму руку и долго тряс открытой ладонью. Сын видел лишь то, что он мучается. "Дай мне сил сказать! - взмолился отец. - Дай мне сил, я не выдержу этого!" - Подождите!.. Сейчас ты скажешь, - изменившимся, прерывающимся голосом проговорил Вадим. - Сейчас, батя... Получится, не торопись, сейчас... Медсестра тоже поняла, в чем дело. Этот человек, о котором она знала, что он скоро умрет и к будущей смерти которого она уже привыкла, боролся, напрягая угасавшие силы. Она стала умоляюще твердить быстрым шепотом: - Вот увидите, сейчас получится!.. Ну еще раз! Ну еще... Отец молчал. Вадим неотрывно смотрел в одну точку на его шее, где поднималась и опадала темная жила. Медсестра тоже замолчала и немного погодя с досадой сказала: - Не волнуйтесь, мне надо взять кровь для анализа. Потом будете завтракать. - У меня брали кровь! - глухо крикнул отец. - Уже брали! У Вадима словно что-то оборвалось внутри. Медсестра порывисто наклонилась, поцеловала отца и, засмеявшись, убежала. Вадим опустился на кровать. Отец взял его за руку и прижал ее к своим сухим горячим губам. Сын ждал, что отец скажет еще что-нибудь, но отец глубоко вздохнул, пошевелил пальцами парализованной руки и затих. Он умер. Прошло с той поры около двадцати лет. Теперь Вадиму почти сорок, он давно возмужал и очерствел, как, впрочем, и бывает в таком возрасте. У него семья, двое детей. Ему не на что жаловаться. Он редко вспоминает, что было после смерти отца. "Ну хлебнул малость, - говорит он себе. - Что с того? Пора забыть". Он помирился со своей постаревшей матерью, и они оба чувствуют вину друг перед другом. И с каждым годом отец уходит от него все дальше, унося невысказанное прощание и свою тайну. В этом смысле отец остается с ним всегда. 1972 г.