не была чисто-казарменной, солдаты женились, жили с семьями, приобретали и иные занятия, а по окончании воинской службы, где оно застанет, получали право на оседлость во внутренних губерниях Империи. Однако, несомненно, для солдат-евреев, сохраняющих верность иудейскому вероисповеданию, его обрядам, мучительно было нарушение субботы и законов о пище. Евреям же малолетним, попавшим в кантонисты, оторванным от родной среды, разумеется, нелегко было устоять под давлением воспитателей (еще и наградами заинтересованных в успешном обращении воспитанников), при уроках, кроме русской грамоты и счета, -- "закона Божьего", при наградах и самим обратившимся, и при обиде подростков на свою общину, сдавшую их в рекруты. Но в противовес выстаивали упорство еврейского характера и природная верность своей религии с малолетства. -- Нечего и говорить, что такие меры обращения в христианство были нехристианскими, да и не вели к цели. Однако и рассказы о жестоко насильственных обращениях в православие, с угрозами смерти кантонисту, и даже с массовым потоплением в реке отказавшихся креститься, -- рассказы, получившие хождение в публичности последующих десятилетий, -- принадлежат к числу выдумок. Как пишет старая Еврейская энциклопедия, эта "народная легенда" о якобы потоплении нескольких сотен евреев-кантонистов родилась из сообщения немецкой газеты, "что когда однажды 800 кантонистов были погнаны в воду для крещения, двое из них утопились"22. По статистическим данным военно-учетного архива Главного штаба23, в 1847-1854, годах наибольшего набора евреев-кантонистов, они составляли в среднем 2,4% ото всех кантонистов в России, то есть доля их не превышала пропорциональной доли еврейского населения в стране, даже по заниженным кагалами данным для тогдашних переписей. Очевидно, был расчет и самим крестившимся, позже, в оправдание перед соплеменниками, преувеличить степень испытанного ими насилия при обращении в христианство, тем более, что после перехода они получали некоторые льготы по службе. Впрочем, "многие из обращенных кантонистов [оставались] втайне верными прежней религии, а некоторые позже вновь перешли в еврейство"24. В последние годы Александра I, после новой волны белорусского голода (1822), послан был туда в командировку еще один сенатор, и он вернулся с тем же выводом, что и Державин за четверть века перед ним. Тогда учрежденный в 1823 из четырех министров "Еврейский комитет" предложил заняться вопросом: "на каком основании удобнее и полезнее было бы учредить пребывание [евреев] в государстве" и "начертать вообще все, что может принадлежать к лучшему устройству гражданского положения сего народа". Затем они убедились, что поставленная задача им не по силам, и в 1825 "Еврейский комитет" из министров был заменен "директорским комитетом" (пятым по счету) -- из директоров департаментов, которые и занялись разработкой проблемы в течение еще 8 лет25. Николай I в нетерпении обгонял работы комитета своими решениями. Так ввел он рекрутскую повинность для евреев. Так -- назначил новый трехгодичный срок выселения евреев из. деревень западных губерний, дабы пресечь их винный промысел, -- но мера тормозилась, останавливалась, затем отменялась, как и у его предшественника. -- Позже был запрет евреям, содержащим корчмы и харчевни, самим в них проживать и лично заниматься распивочной продажей спиртных напитков, -- однако не состоялось и это26. Была попытка запретить евреям и другой значительный промысел их -- содержание почтовых станций (а при них -- постоялые дворы с шинками), но отменилось и это, ибо без евреев не находилось достаточно претендентов27. А в 1827 была введена повсеместно в Империи откупная система на винные промыслы -- и тоже обнаружилось "значительное падение цен на торгах при устранении евреев, а иногда и полное отсутствие желающих взять откуп", -- и пришлось допустить евреев к винным откупам и в городах, и в сельской местности, и даже вне черты оседлости. Так правительство складывало организационные заботы с себя на евреев-откупщиков питейных сборов и получало устойчивый доход28. -- "Задолго до получения купцами первой гильдии права повсеместного жительства в Империи все откупщики практически пользовались свободой передвижения и подолгу живали беспрепятственно в столицах и других городах вне черты оседлости... Из среды откупщиков вышли и некоторые видные общественные еврейские деятели", как уже упоминавшийся Литман Фейгин и Евзель Гинцбург ("держал винный откуп в осажденном Севастополе"; "в 1859 основал в Петербурге банкирский дом... крупнейший в России"; позже "участвовал в размещении российских и иностранных государственных займов"; основатель династии баронов29). -- С 1848 разрешено было и всем "евреям купцам первой гильдии содержать питейные откупа также и в местах, где евреям не дозволено постоянное жительство"30. Расширялось для евреев и право самого винокурения. Как мы помним, еще с 1819 разрешено было допускать евреев к винокурению в великорусских губерниях "до усовершенствования в он[ом] русских мастеров". В 1826 Николай распорядился выселять таковых назад в черту оседлости, но уже с 1827 стал уступать частным просьбам оставить еврейских винокуров на местах, например на иркутских казенных заводах31. B. C. Соловьев приводит размышления М. Н. Каткова: "В Западном крае кабацким делом занимается еврей, но разве оно лучше в других местах России?.. Разве жиды-шинкари, спаивающие народ и разоряющие и губящие крестьян, -- повсеместное в России явление? [А] в наших местах, куда евреев не пускают и где кабаком орудует православный целовальник или кулак?"32 -- Услышим и Лескова, знатока русской народной жизни: "В великорусских губерниях, где евреи не живут, число судимых за пьянство, равно как и число преступлений, совершенных в пьяном виде, постоянно гораздо более, чем число таких же случаев в черте еврейской оседлости. То же самое представляют и цифры смертных случаев от опойства... И так стало это не теперь, а точно так исстари было"33. Правда, статистика говорит, что если в Западной и Южной полосах Империи одно питейное заведение приходилось на 297 человек, то в Восточной все же на 585. Влиятельная в те годы газета "Голос" назвала еврейское шинкарство "язв[ой] края", именно Западного, "и притом язв[ой] неисцелим(ой)". И. Г. Оршанский отвлеченно теоретически берется доказать: что чем чаще и гуще расставлены питейные пункты, тем меньше пьянства. (Так понять, что крестьянин не соблазнится, если питейный пункт у него под носом и круглосуточно зазывает, -- вспомним Державина: корчмари торгуют и ночью, -- а польстится на дальний, куда еще через поле грязь месить? Нет, известно: алкоголизм поддерживается не только спросом на водку, но и предложением ее.) -- Оршанский и такое доказывает: что когда между помещиком-винокуром и пьяницей-крестьянином становится еврей, он объективно действует в пользу крестьянина, ибо продает водку дешевле, хотя и использует залог за вещи. Да, пишет он, существует мнение, что евреи-корчмари все же "имеют дурное влияние на благосостояние крестьян", но потому что и в шинкарстве "отлича[ются]... как во всех своих занятиях, особым искусством, ловкостью и энергией"34. -- Правда в другом месте, в: другой статье того же сборника он признает: "лихвенны[е] сдел[ки] евреев с крестьянами"; "справедливо, что в ней [еврейской торговле] много обманов и что еврей барышник, шинкарь и ростовщик эксплуатирует бедное население, особенно сельское"; "относительно помещика крестьянин необыкновенно упрям [в цене], но он до смешного податлив и доверчив, имея дело с евреем, особенно если еврей имеет за пазухой водку"; бедность крестьян, "потребность уплаты податей, страсть к водке... часто заставляют крестьян продать еврею хлеб по низкой цене"35. Но и к этой оголенной, стонущей, вопиющей правде -- Оршанский ищет и смягчительные доводы. А болезнь крестьянской воли -- кто ж и оправдывает?.. При всей настойчивой энергии Николая I неуспехи в преобразовании еврейской жизни сопутствовали ему во многих направлениях и во все его царствование. Так было и с еврейским земледелием. В "Уставе рекрутской повинности и военной службы евреев" 1827 г. было оговорено для евреев-земледельцев, "переселенны[х]... на особые земли", -- освобождение их и их детей от рекрутской повинности на 50 лет (исчисляя срок льготы -- от реального начала "упражнения в хлебопашестве"). И как только этот устав огласился -- в колонии вернулись из самовольных отлучек больше евреев, чем считалось в отлучках36. К 1829 были разработаны и более подробные "правила [для] евреев-земледельцев": и отпуск в мещане при уплате всех долгов; и разрешение отлучек до 3-х месяцев для заработков в сроки, свободные от полевых работ; и наказания для самовольных отлучников; и награды для отличившихся хозяев. В. Н. Никитин признает: при сопоставлении строгих обязанностей, налагаемых на евреев-земледельцев, "с правами и преимуществами, данными исключительно евреям, [и] с теми, какими пользовались прочие податные сословия, -- нельзя не признать, что правительство очень благоволило к ним [евреям]"37. И вот, с 1829 по 1833 "евреи усердствовали в качестве землепашцев, судьба награждала их урожаями, они были довольны начальством, оно -- ими, и общее благополучие нарушалось лишь мелкими случайными явлениями". (После турецкой войны 1829 года -- еврейским поселенцам, как и всем колонистам, "простили всю недоимку в податях... за "тягост[и], какие они несли от следования... войск""). Но вот, по донесению Попечительного комитета, "неурожай 1833 г., сделав невозможным удерживать их [евреев] в колониях, открыл многим из них, не имевшим доброй воли и желания упражняться в сельских занятиях, -- средство не сеять ничего, или весьма мало, сбывать скот, бродяжничать, домогаться пособия и не платить податей". В 1834 они, случалось, "выданный им хлеб -- продавали, а скот -- резали, и так поступали даже и те, которые не имели в том существенной необходимости", а местное начальство, по затруднениям в надзоре, не в состоянии было предупредить "множеств[о] пронырливых изворотов со стороны поселенцев". -- Неурожаи же у евреев "случались чаще, нежели у прочих поселян, потому что, кроме незначительных посевов, они обрабатывали землю беспорядочно и несвоевременно", действовал "переходящий от одного поколения к другому навык... евреев к легким промыслам, беззаботливости и небрежности в надзоре за скотом"38. Кажется: 30-летнего злосчастного опыта с еврейским хлебопашеством (еще и на фоне опыта мирового) было уже достаточно для российского правительства, чтобы откинуть эти пустые попытки и траты? Нет! Не доходили до Николая I эти унылые донесения? скрашивались министрами? или неутомимая энергия и неспадающая надежда толкали императора на новые попытки?.. И вот в новом, 1835 года, высочайше утвержденном Положении о евреях (результат работы "директорского комитета") -- еврейское земледелие было не только не откинуто, но еще расширено, поставлено на первое место в устроении еврейской жизни: "Устроить евреев на таких правилах, кои, открывая им свободный путь к снисканию безбедного содержания упражнением в земледелии и промышленности и к постепенному образованию их юношества, -- в то же время преграждали бы им поводы к праздности и к промыслам незаконным". Если раньше требовался предварительный взнос 400 р. за семью от еврейского общества, то теперь без всякого условия "каждому еврею дозволялось "во всякое время"... переходить в земледельцы" и вся его недоимка в податях тут же складывалась и с него, и с общества; дозволялось получать не только казенные земли в бессрочное пользование, но и, в пределах черты оседлости, покупать земли, продавать и арендовать. Переходящие в земледельцы освобождались от подушной подати на 25 лет, от земской -- на 10, от рекрутской повинности -- на 50. Напротив, никто из евреев "к переходу в земледельцы... не мог быть принужден". Еще и -- узаконялись "промыслы и ремесла в деревенском их быту"39. (Прошло полтораста лет. И за забытою давностью даже просвещенный ученый физик формулирует тогдашнюю еврейскую жизнь так: "Черта оседлости в сочетании с запретом [!] на крестьянскую деятельность"40. А вот историк-публицист М. О. Гершензон судит шире: "Земледелие запрещено еврею его народным духом, ибо, внедряясь в землю, человек всего легче прирастает к месту"41.) Влиятельный министр финансов Канкрин предложил для еврейского земледелия еще и пустующие земли Сибири -- и Николай I утвердил к концу того же 1835. Предполагалось отпускать там еврейским переселенцам "по 15 дес. удобной земли на мужского пола душу", земледельческое орудие и рабочий скот за счет казны, готовые рубленые избы, оплату переезда и питания в пути. -- И как будто открылось побуждение к переезду в Сибирь евреев бедных и отягощенных многочисленными семьями. Однако теперь раздвоился расчет кагалов: частью эти бедные нужны были для отдачи в рекруты (взамен богатых семей), -- и от них скрывали, что им прощаются все недоимки, требовали сперва выплаты. Но спохватилось и правительство (трудности дальнего переселения; и что в Сибири евреи "не будут иметь добрых примеров трудолюбия и хозяйства", но и продолжат там "тот же бесплодный, одними обманами поддерживаемый торг, который сделал столько вреда Западному краю Империи -- корчемствовать, разорять жителей легким удовлетворением склонностей к пьянству" и др.). К 1837 переселение в Сибирь было остановлено без обнародования мотивов42. Между тем того же года ревизия в Новороссии заключила, что "земли, отмежеванные к [еврейским] колониям и предназначенные для новых поселений, "содержат в себе чернозем самого хорошего свойства, весьма годный для хлебопашества, степи превосходны для сенокосов и разведения скотоводства"" (местное начальство оспаривало такой вывод)43. В том же 1837 году было учреждено министерство государственных имуществ (граф П. Д. Киселев), которому поручалось (как переходная мера к отмене крепостного права) "попечительство над свободными хлебопашцами" (государственными крестьянами), коих было 7 1/2 миллионов ревизских душ, а стало быть и над евреями-земледельцами, коих было всего 3-5 тысяч семейств, "капл[я] в море, в сравнении с численностью государственных крестьян. Тем не менее, с первых же дней существования Министерства -- в него стали поступать просьбы евреев", жалобы самого разнообразного свойства, и во множестве. "В полгода выяснилось, что исключительно евреям надо посвятить столько времени, что это неблагоприятно отразилось бы на главном труде Министерства"44. Но в 1840 Киселев был назначен и председателем новообразованного "Комитета для определения мер коренного преобразования евреев в России" (шестого по счету)45 -- так что еврейский вопрос втягивал его. В 1839 Киселев провел через Государственный Совет закон, дозволяющий вступать в земледельцы (но в полном составе семьи) также и тем евреям, кто стоит на рекрутской очереди, тем освобождая от нее, -- новую сильную льготу. -- В 1844 -- более подробное "положение о евреях-земледельцах", также и в черте оседлости, с правом на первые три года нанимать христиан для обучения хозяйству. -- А когда в Новороссию в 1840 евреи "многие явились как бы на свои средства" ("переселяющиеся за свой счет" на местах исхода дали расписки, что состоятельны и не будут просить пособия), в действительности же ничего не имели, уже в пути объявляли, что средства их истощены, "и домогались поселения на казенный счет"; и таких "набралось более 1800 семейств, а из них целые сотни не располагали ни документами, ни сколько-нибудь основательными доказательствами: откуда они и по каким причинам очутились в Новороссии", -- и еще "беспрерывно продолжали прибывать и умолять не оставить их в бедственном положении", -- Киселев распорядился принять их всех за счет сумм, ассигнованных "вообще на переселенцев, без различия их племени". То есть еще помог -- сверх смет. В 1847 изданы и "дополнительные правила", облегчавшие евреям переход в земледельцы46. Киселев вознамерился своим министерством учинить образцовые еврейские колонии и тем самым положить "начало, может быть, огромного поселения сего народа", для чего основывал, одну за другой, колонии в Екатеринославской губернии на хороших почвах, при изобилии воды, при реках и речках, с отличными пастбищами и сенокосами, -- и очень надеялся, что новым колонистам передадут свой превосходный опыт немецкие колонисты (хотя трудно было находить из них желающих приселяться к еврейским колониям, решили держать их на жаловании). Новые и новые ассигнования текли на эти будущие образцовые колонии, и прощались им все виды недоимок. На второй год поселения от еврейской семьи требовалось: огород и одна засеянная десятина, и с медленным наращением десятин по годам. Да у них же не было и опыта выбора скота, это поручалось попечителям. Киселев облегчал условия переселения (семьям с малым числом работников), изыскивал способы специального агрономического обучения известного числа колонистов. Да в иных семействах еще где там до агрономии, если в сильный холод не выходят кормить скот, -- и вот каждому семейству выдается теплый армяк с капюшоном47. Между тем поток еврейского переселения в земледельцы не иссякал, да еще при неурожаях в Западном крае. Посылались нередко семейства и без необходимого числа мужчин-работников, "кагалы силою гнали на поселение нищих и дряхлых, а обеспеченных и здоровых -- удерживали, чтобы иметь возможность исправнее собирать и платить подати и содержать свои общественные заведения". "В предупреждение наплыва массы изнуренных нищих" министерство требовало от западных губернаторов строгого контроля на выпуске, -- но с мест, напротив, торопили уходить партии переселенцев, не ожидая сигнала о готовности домов на новых местах, однако и задерживая перевод денег на переселенцев в нужный срок, отчего пропадал порой и целый сельскохозяйственный год. В Екатеринославской губернии не успевали отводить землю для желающих, а 250 семей самовольно зашли в Одессу и остались там48. Но донесения самых разных инспекторов, из разных мест -- и в эти годы сливаются в ту же одноголосицу. "Повинуясь крайности, -- [евреи] могли сделаться земледельцами, и даже хорошими, но с первою благоприятною переменою обстоятельств -- они всегда бросали плут, жертвовали хозяйством, чтобы вновь обратиться к барышничеству и другим любимым своим занятиям". -- "Для еврея "первый труд -- промышленность, самая мелкая, изумительная своим ничтожеством, но доставляющая большие выгоды... Состояние духа, по природе промышленного, не находящего удовлетворения в спокойной жизни земледельца"", "не составляло истинного их желания заниматься хлебопашеством; их "манило туда: сначала -- изобилие края, незначительность еврейского народонаселения, близость границ, торговля и выгодная промышленность, а потом -- льготы от податей, и главное от рекрутской повинности". Они думали, что обязаны будут только обзавестись домами", а землю надеялись "отдавать в наем за значительную прибыль; сами же, по-прежнему, будут заниматься промышленностью и торговлею". (Наивно говорили все это ревизору.) И "с совершенным отвращением принимались за хлебопашество". К тому же и "самые правила религии... были "невыгодны для евреев-земледельцев"", заставляли бездействовать подолгу, например, в весенний посев -- долгая Пасха, в сентябре кущи 14 дней сряду, когда нужны "самые усиленные полевые работы -- приготовление полей и посевы", хотя "по отзывам образованных евреев, заслуживающих всякого доверия, Писание строго требует празднования только первых и последних двух дней". К тому же духовные лица в еврейских поселениях (в них бывало и по два молитвенных дома -- один для ортодоксов, "митнагдов", другой для хасидов), "поддерживали своих единоверцев в мысли, что они, как народ избранный, -- не предназначены судьбой на тяжкий труд земледельца, ибо это горький удел гоя". "Поздно вставали, употребляли час на утреннюю молитву и выходили на работу, когда солнце было высоко уже на небе", потом шабаш с вечера пятницы до утра в воскресение49. Да и с еврейской точки зрения И. Г. Оршанский заключает по сути то же, что и инспекторы: "Арендное хозяйство с наемным рабочим трудом... находит более сочувствия у евреев, чем трудный во всех отношениях переход от барышничества к труду хлебопашца... Заметно постоянно увеличивающееся стремление евреев к занятию сельскими промыслами, преимущественно в форме арендования земель и обработки их наемными рабочими". В Новороссии неудачи от еврейского земледелия -- от "непривычки евреев к тяжелому физическому труду и выгодности городских промыслов на Юге". И выделяет, как в одном поселении евреи "выстроили своими руками синагогу", в других -- "своими руками" занимались огородничеством50. Но текли инспекторские и губернские отчеты, что и в эти 40-е годы, и в этих новых "образцовых" колониях, как и в прежних, "самый быт колонистов, их занятия и хозяйство -- далеко отставали от соседних с ними казенных и помещичьих крестьян". В Херсонской губернии и в 1845 у колонистов-евреев "хозяйство в весьма неудовлетворительном состоянии; большая часть этих колонистов очень бедна: чуждаясь всякой земляной работы -- не многие из них порядочно обрабатывают землю, а потому и при хороших урожаях получают очень скудные результаты", "земл[я] в огородах -- не тронут[а]", женщины и дети не заняты на земле, "30-десятинный участок "едва обеспечивал дневное пропитание"". "Примеру немецких колонистов" следовало "самое незначительное число еврейских поселенцев; большая же часть их показывала "явное отвращение к земледелию и старалась исполнить требования начальства для того только, чтобы получить потом паспорт на отлучку"... Много земли они оставляли в залежи, возделывали землю по клочкам, где кому вздумается... Слишком небрежно обходились со скотиной... лошадей заганивали в езде и мало кормили, особенно в шабашные дни", нежных коров немецкой породы доили в разное время, отчего они переставали давать молоко. "Отпускались евреям безденежно" садовые деревья, "но садоводства они не развели". Построенные для них заранее дома -- одни "красивы, сухи, теплы, прочны", в других местах были возведены дурно и дорого обошлись, но и где "возведены с надлежащей прочностью и употреблением материалов хорошего качества... по беспечности евреев и их неумению содержать в исправности дома... действительно доведены были до такого расстройства, что жить в них невозможно без скорого исправления", в них стояла сырость, приводившая постройки в дальнейшее разрушение, она вела и к болезням, многие дома стояли пустыми, в другие собиралось по несколько семейств, "не состоявших между собою в родстве, а "при беспокойном характере этого народа и его расположении к ссорам"-- это соединение породило бесконечные жалобы"51. Разумеется, вина неготовности к великому переселению была взаимная: тут -- и несогласованные и опаздывающие действия администрации, местами некачественное изготовление домов при плохом наблюдении, вплоть до злоупотреблений и растрат. (Что повело и к смещениям начальников и отдаче некоторых под суд.) Тут -- и нежелание еврейских сельских старшин осуществлять реальный надзор за нерадивыми, чье обзаведение и хозяйство неудовлетворительны; оттого -- назначение смотрителей из отставных унтер-офицеров, а евреи спаивали их и задобряли взятками. Тут -- и невозможность взыскивать с поселенцев подати -- либо по несостоянию, "в каждом из обществ оставалось не более 10 хозяев, которые в состоянии были заплатить едва лишь за себя", либо по "свойственней евреям уклончивост[и] от платежа повинностей"; за годы недоимки с них увеличивались и увеличивались, их снова и снова прощали без возврата. А за самовольную отлучку поселенец платил 1 копейку за день, что было вовсе ему нечувствительно и легко нагонялось городскими заработками. (Для сравнения: меламеды в селениях получали от 3 до 10 тысяч рублей в год; в поселках держали хедер домов на 30; наряду с меламедами были попытки внедрить в колонии начатки общего образования -- кроме еврейского языка -- русский и арифметику, но "простой класс евреев весьма недоверчиво смотрел на учебные заведения, учреждаемые правительством".)52 "Становилось все бесспорнее, что столь желанные Киселевым "образцовые" колонии ничто иное, как мечта". Но, хотя и тормозя (1849) присылку новых семей, он не терял надежды, и даже в 1852 писал резолюцию: "Чем дело труднее, -- тем более иметь должно настойчивости и не обезохочиваться первыми неудачными приемами". -- До тех пор смотритель над колонией не был подлинным начальником поселения, "подвергался... случалось, насмешкам и дерзостям со стороны поселенцев, весьма хорошо понимавших, что он не имеет никакой над ними власти", он мог только подавать колонистам советы. В рассерженности ли на неуспех, уже не раз предлагались проекты давать поселенцу обязательные уроки с выполнением в два или три дня и проверять исполнение; лишать права свободного распоряжения собственностью; вовсе лишать отлучек; и даже ввести наказания: 1-й раз -- до 30 розог, 2-й раз -- вдвое, 3-й раз -- тюрьма, а по важности обстоятельств и отдача в рекруты. (Никитин передает, как, став известной, эта проектируемая инструкция "произвела на евреев-земледельцев такой страх, что они напрягли все свои силы... сразу обзавелись скотом, земледельческими орудиями... проявили... удивительное прилежание к земледелию и домоводству".) Но Киселев утвердил смягченный проект (1853): "уроки должны вполне соответствовать силам и опытности тех, кому назначаются"; от руководства по каждому виду работы, разработанному Попечительным комитетом, сельский начальник мог отступать только в сторону облегчения; за 1-е нарушение наказание не назначалось, а за 2-е и 3-е -- 10 и 20 розог, не свыше. (Отдача в рекруты нерадивых не применялась никогда, "никто... не был отдан в солдаты за нерадение к хозяйству", а в 1860 закон вовсе отменен.)53 Конечно, это было еще -- время крепостного права. Но после полувека добросовестных правительственных попыток привести евреев к производительному труду на неосвоенной земле -- вот, проступали как бы контуры аракчеевских поселений. Поразительно, что императорская власть и до тех пор не пронялась бесплодностью всех мер, безнадежностью всей земледельческой затеи. И -- еще на том она не кончилась. После введения рекрутской повинности среди еврейского населения росли тревожные слухи об ужасном новом законодательстве, которое готовит специальный "Еврейский комитет". -- Но в 1835 вышло наконец общее сводное Положение о евреях (заменившее Положение 1804) -- и оно "не наложило на евреев новых ограничений", как сдержанно выражается Еврейская энциклопедия54. А если подробнее, то по новому Положению было "за евреями удержано право приобретать всякого рода недвижимую собственность, исключая населенных имений, и вести всякого рода торговлю на правах, одинаковых с прочими русскими подданными", хотя только в пределах черты оседлости55. Положение 1835 г. утверждало защиту всех прав еврейской религии, вводило для раввинов награды и присвоение прав купечества 1-й гильдии. Устанавливало разумный брачный возраст (18 и 16 лет). Принимало меры, чтобы еврейская одежда не так рознилась, отделяя евреев от окружающего населения. Направляло евреев на производительные способы заработков (запрещая торговлю вином в долг и под залог домашних вещей), разрешало все роды фабричной деятельности (также откуп винокуренных заводов). Держать христиан в услужении запрещалось только для постоянных услуг, но разрешалось "для работ кратковременных", без указания точного срока, и "для работ на фабриках и заводах" а также -- "для пособия в хлебопашестве, садоводстве и огородных работах"56, что было насмешкой над самой идеей "еврейского земледелия". -- Положение 1835 звало еврейское юношество к образованию. Нисколько не было стеснено поступление евреев в средние и высшие учебные заведения57. Евреям, получившим в любой области науки степень доктора, и по засвидетельствовании отличных способностей (еще с формальностями), предоставлялось право на государственную службу. (Евреи-врачи имели то право и раньше.) -- А касательно местного самоуправления -- Положение снимало с евреев прежние ограничения: теперь они могли занимать должности в думах, магистратах и ратушах "на том же основании, как избираются на сии должности лица других исповеданий". (Правда, против этого выдвинулись возражения некоторых местных властей, особенно из Литвы: городской голова должен в иные дни вести обывателей в церковь, и как это может быть еврей? или еврей в судьях, раз присяга произносится на кресте? Сопротивление оказалось сильное, и указом 1836г. устанавливалось для западных губерний, что в магистратах и ратушах евреи могут занимать только одну треть должностей.)58 -- Наконец и в экономически остром вопросе, связанным с приграничной контрабандой, подрывающей государственный интерес, Положение оставляло в пограничной полосе живущих там евреев, но воспрещало новое водворение59. Для государства, держащего миллионы своего населения в крепостном праве, -- все названное не выделяется как система жестокостей. При обсуждении Положения в Государственном Совете происходили прения с обильными разнообразными мнениями -- о возможном беспрепятственном допуске евреев в великорусские губернии. Говорили и так, что "только при наличии известных нравственных качеств и определенного уровня образования евреи могли быть допущены к водворению во внутренних губерниях". Возражали и так, что "евреи могут принести значительную пользу своей торгово-промышленной деятельностью и что конкуренцию нельзя предотвращать запрещением кому ни будь жить и торговать"; и "надо поставить ребром... вопрос: Могут ли евреи быть терпимы в государстве? Если признать, что евреев нельзя терпеть, тогда надо изгнать их всех", нежели "оставить "сие сословие внутри государства в таком положении, которое возбуждало бы в них беспрерывно неудовольствие и ропот". А если приходится терпеть их присутствие в стране, тогда надо освободить их от правовых ограничений"60. Между тем "архаические польские привилегии, предоставлявшие городским обществам устанавливать в отношении жительства евреев ограничения" и еще со времени Екатерины отвергнутые русской государственностью, -- вдруг с новой силой проступили в Вильне, затем в Киеве. В Вильне это привело теперь к запрету части кварталов для поселения евреев. В Киеве же протесты местного купечества, что "евреи к общему соблазну производят торги и сделки в стенах Печерских монастырей... захватили на Печерске все торговые заведения" и христиан "вытесняют из круга торговли", -- подвигли генерал-губернатора добиться запрещения (1827) "евреям жить оседло в Киеве -- лишь некоторые категории [смогут] приезжать на определенное время". "Как всегда в таких случаях, правительству пришлось несколько раз откладывать срок, назначенный для выселения". Споры дошли до "директорского" комитета, раскололи пополам Государственный Совет -- но Положением 1835 Николай I утвердил выселение из Киева. Однако же вскоре снова "некоторым категориям евреев было разрешено срочное пребывание в городе". (А почему евреи были так успешливы в торговой конкуренции? они зачастую торговали дешевле христиан -- довольствуясь "меньшим барышом, чем тот, которого требуют христиане", хотя, может быть, и не без контрабандности происхождения самих товаров. И защищавший евреев губернатор Киева указывал, что "если бы христиане хотели трудиться, то они вытеснили бы евреев без всяких принудительных мер".)61 --Таким образом, "в Белоруссии евреям разрешалось проживать только в городах, в Малороссии -- везде, кроме Киева и сел, принадлежащих государственной казне, в Новороссии -- во всех населенных пунктах, за исключением Николаева и Севастополя"62, военных портов, откуда евреи были в эти годы выселены по соображениям государственной безопасности. "Положение 1835 г. допустило купцов и фабрикантов [евреев] на главнейшие ярмарки внутренних губерний для производства там временной торговли, предоставило им некоторые права и по продаже товаров вне черты оседлости"63. Также и ремесленники не вовсе лишены были доступа во внутренние губернии, хотя и на ограниченное время. Так, по правилам 1827 "губернское начальство вне черты оседлости имело право разрешать евреям шестимесячное пребывание"64. -- Как пишет Гессен, Положение 1835, "затем и другие законы, несколько облегчили условия для временного пребывания евреев за пределами черты оседлости", да и местные власти нередко смотрели "сквозь пальцы на нарушение евреями запретов"65. -- Это же подтверждает и Лесков в записке, составленной по запросу правительственной комиссии: "В сороковых годах" евреи "появились в великорусских помещичьих деревнях с предложением своих услуг... Круглый год они совершали правильное течение "по знакомым господам"" в ближайших великорусских губерниях, и везде торговали и работали. "Еврея отсюда не только не гнали, а удерживали". -- "Местные обыватели постоянно привечали и укрывали евреев-ремесленников... Местные власти тоже везде им мирволили, ибо и для них, как и для прочих обывателей, евреи представляли значительные удобства" ее. -- "Евреи, при содействии заинтересованных христиан, нарушали ограничительные постановления. И сами власти вынуждались делать отступления от законов... Дело дошло до того, что пришлось, например, установить штрафы с помещиков Великороссийских губерний за проживательство у них евреев"67. Так российские государственные власти, отчасти ведомые охранными (особенно религиозными) доводами о несмешении христиан с евреями, -- перед экономическим напором, тянущим евреев вне черты оседлости, не могли ни принять ясного решения, ни провести его ясно в жизнь. А предприимчивый динамичный еврейский характер страдал от территориального сгущения и острой внутренней конкуренции в нем; для него естественно: разлиться как можно шире. Как и писал И. Г. Оршанский: "Чем более евреи рассеяны между христианским населением... тем выше уровень их благосостояния"68. Но даже и в своем формальном объеме, трудно оспорить, что черта оседлости евреев в России была обширна: к тому, что было получено в наследие от еврейской густоты в Польше, -- к Виленской, Гродненской, Ковенской, Витебской, Минской, Могилевской, Волынской, Подольской и Киевской губерниям (это -- сверх Царства Польского и Курляндии), -- были добавлены просторные и плодоносные Полтавская, Екатеринославская, Черниговская, Таврическая, Херсонская и Бессарабская губернии, -- все вместе больше любого европейского государства или даже группы их. (Немало лет, с 1804 и до середины 30-х, к ним добавлялись еще и богатые Астраханская и Кавказская, -- но евреи сами почти не переселялись туда, в Астраханской и в 1824 "не записан в оклад ни один еврей"69.) Это составляло 15 губерний "черты" -- при всего 31 губернии "внутренней России". Притом редкие из них были более многолюдны, чем губернии среднерусские. И по еврейской доле в населении они не превосходили магометанскую долю в уральских и волжских губерниях. Поэтому стесненность евреев в черте оседлости шла не от численности их, но от единообразия занятий в ней. Только в необъятной России такая черта могла выглядеть как тесная. Возражают, что обширность черты -- мнимая: из нее исключены пространства вне городов и местечек. Однако ведь те пространства -- земледельческие и для земледелия, оно и было открыто евреям, но они не прельщались им, а весь спор шел: как приспособить те пространства для виноторговли. Это -- искривление. А если бы значительный еврейский массив не перешел бы из тесной Польши в обширную Россию -- то и вообще не возникло бы понятие "черты оседлости". В тесной Польше -- жили бы густо, скученно, беднее, быстро множась и почти без производительного труда, 80% населения занято мелкой торговлей и посредничеством. И уж во всяком случае в российских городах не устанавливались принудительные для евреев гетто, какие знала вся Европа. (Хотя в Москве, для приезжих, -- московское глебовское подворье.) Если еще раз напомнить, что эта черта две трети века существовала одновременно с крепостным правом, которому было подвластно большинство русского населения, а еврейское -- нет, то, в сравнении, гнет этого стеснения в передвижении выглядит не столь мрачно. В Российской Империи и многие народы, и в миллионах, жили кучно в своих краях. В пределах многонационального государства народы и часто живут обособленно и густо. В том числе и караимы, и горские евреи, у которых была свобода переселяться, однако они не пользовались ею. -- И несравнимо это было с территориальными ограничениями, "резервациями", какие устанавливали пришлые колонизаторы (англосаксы, испанцы) для коренного населения завоеванных земель. Но именно отсутствие у евреев своей национальной территории, и при их динамичном движении, при их высоком экономическом практицизме и активности, -- обещало вот-вот превратиться в важнейший фактор влияния на всю жизнь России. Можно сказать, что потребность еврейской диаспоры: чтоб ей были доступны все существующие места, и опасения перед прорывом этой активности -- питали оградительные меры российского правительства. Да, от земледелия евреи в России в основном уклонились. Ремесленниками евреи были чаще всего -- портными, сапожниками, часовщиками, ювелирами. Однако и не одними мелкими ремеслами ограничилась их производительная деятельность, даже и при стеснениях от черты. Дореволюционная Еврейская энциклопедия пишет, что для евреев, до развития крупной промышленности, "наибольшее значение... имеет денежная торговля, все равно, выступает ли еврей в качестве ростовщика-заимодавца или менялы, откупщика казенных и помещичьих доходов или банкира, шинкаря или арендатора, занятого больше всего денежными операциями". Даже и при еще натуральном хозяйстве в России "спрос на деньги уже существовал во все растущих размерах"70. И отсюда -- переход еврейских капиталов в промышленность, для дальнейшего роста там. Уже при Александре I были приняты энергичные меры к поощрению еврейского участия в промышленности, в частности в сукноделии. Оно "в дальнейшем сыграло большую роль в накоплении капиталов в руках евреев", а "впоследствии евреи не преминули применить эти капиталы в крупной фабрично-заводской, а затем и в добывающей промышленности, в транспорте и банковском деле. Так начался процесс образования еврейской средней и крупной буржуазии"71. -- Положение 1835 "также содержит льготы для евреев-фабрикантов"72. К 40-м годам XIX в. в Юго-Западном крае получила большое развитие сахарная промышленность. Еврейские капиталисты сперва субсидировали помещичьи сахарные заводы, затем перенимали управление ими, затем и владение, затем строили и свои заводы. Так на Украине и в Новороссии вырастали мощные "сахарные короли", например, Лазарь и Лев Бродские. Притом "большинство еврейских сахарозаводчиков начало свою карьеру в качестве [винных] откупщиков... и содержателей питейных домов". -- Сходная картина создалась и в мукомольной промышленности73. Никто из современников тогда не понимал, никто не видел в даль, какая здесь вырастала материальная