ина,
стол, чернила, бумага, и шмонов не было, и написанного никто не отбирал --
почему, собственно, агония?
2 Случай такого "творчества" описывает Дьяков: Дмитриевский и
Четвериков излагают начальству сюжет задуманного романа и получают
одобрение. Опер следит, чтоб не посылали на о б щ и е! Потом их т а й к о м
выводят из зоны ("чтоб бендеровцы не растерзали"), там они продолжают. Тоже
поэзия под плитой. Да где ж этот роман?
3 "Пир победителей".
4 Преследование их в хрущЈвские времена лишь в сроках послабело, но не
в сути. (см. часть VII)
5 А впрочем -- скоро умрЈт как простой смертный от простого разрыва
сердца.
6 С тех пор прошло много лет. Раппопорт свой трактат забросил, и я
пользуюсь его разрешением.
7 А что' не опасно читать в Особлаге? Александр Стотик, экономист в
Джезказганском отделении, тайком по вечерам читал адаптированного "Овода".
ВсЈ же был на него донос. На обыск пришЈл сам начальник отделения и свора
офицеров: "Американцев ждЈшь?" Заставил его читать по-английски вслух.
"Сколько сроку осталось?" -- "Два года." -- "Будет двадцать!" Да еще и стихи
нашли: "Любовью интересуешься?.. Создайте ему такие условия, чтобы у него не
только английский, но и русский из головы вылетел!" (Рабы-придурки еще
шипели на Стоика: "И нас подводишь! Еще и нас разгонят!")
8 Когда же после смерти Сталина Янош был реабилитирован, то, говорят,
щекотало его любопытство попросить копию приговора на венгерском, чтоб
узнать, з а ч т о ж он 9 лет сидел? Но побоялся: "еще подумают -- а зачем
это мне? А мне и действительно это уже не очень нужно..." Он понял н а ш
дух: а зачем бы в самом деле ему теперь знать?..
9 Пусть разъяснят мне: это поведение в какую укладывается идеологию?
(Сравните коммунистическую санчасть у Дьякова: "Что, зубки заболели,
бендеровская твоя харя?")
10 От иностранцев я слышал не раз, что Лермонтов им дороже всех русских
поэтов. Все-таки Пушкин, говорили они, мог написать "Клеветникам России". А
Лермонтов не сослужил самодержавию ни на пятнышко.
11 Всех венгров отпустили домой после смерти Сталина, и Янош избежал
судьбы Мцыри, к которой вполне уже был готов.
* Прошло двенадцать лет, среди них -- и 1956-й. Янош -- бухгалтер в
маленьком городочке Надьканижа, где никто не знает русского и не читает
русских книг. И что же пишет он мне теперь?
* "Уже после всех событий я искренне твержу, что не отдал бы назад
прошлое моЈ. Узнал я сурово то, что другим недоступно... При освобождении я
обещал оставшимся товарищам, что русского народа никогда не забуду, и не за
выносивших страдания, а за доброе сердце... Зачем в газетах с участием слежу
за новостями бывшей моей "родины"?.. Произведение русских классиков --
полный полк в моей библиотеке и на русском сорок один томов, а на украинском
четыре (Шевченко)... Другие читают от русских, как от англичан, от немцев, а
я читаю русских по-другому. Для меня Толстой ближе Томаса Манна, а Лермонтов
куда ближе ГЈте.
* Ты не угадаешь, как я тоскую безгласно о многом. Иногда меня
спрашивают: что ты за чудак? Что ты там хорошего видал, почему тебя тянет к
русским?.. Как объяснить, что вся молодость моя прошла там, а жизнь это
вечное прощание от убегавших дней... Как же отвернуться мальчишком обиженной
-- ведь девять лет моя судьба совпадала с вашими. Как объяснить, почему
вздрогнет сердце, когда услышу по радио русскую народную песню? Пропою сам
вполголоса: "Вот мчится тройка удалая..." -- и так больно становится, что
дальше петь нет сил. А дети просят научить их по-русски. Подождите дети,
разве кому собираю я русских книг?.."
12 Свобода! -- Совершить или умереть!
--------
Глава 6. Убежденный беглец
Когда Георгий Павлович Тэнно рассказывает теперь о прошлых побегах --
своих, и товарищей, и о которых только знает понаслышке, то о самых
непримеримых и настойчивых -- об Иване Воробьеве, Михаиле Хайдарове,
Григории Кудле, Хафизе Хафизове, он с похвалой говорит: "Это был убеждЈнный
беглец!"
УбеждЈнный беглец! -- это тот, кто ни минуты не сомневается, что
человеку жить за решЈткой нельзя! -- ни даже самым обеспеченным придурком,
ни в бухгалетерии, ни в КВЧ, ни в хлеборезке! Тот, кто, попав в заключение,
всЈ дневное время думает о побеге, и ночью во сне видит побег. Тот, кто
подписался быть непримиримым, и все свои действия подчиняет только одному --
побегу! Кто ни единого дня не сидит в лагере просто так: всякий день он или
готовится к побегу, или как раз в побеге, или пойман, избит и в наказание
сидит в лагерной тюрьме.
УбеждЈнный беглец! -- этот тот, кто знает, на что идЈт. Кто видел и
трупы застреленных беглецов, для показа разложенные у развода. Кто видел и
привезЈнных живыми -- синекожего, кашляющего кровью, которого водят по
баракам и заставляют кричать: "ЗаключЈнные! Смотрите, что' со мной! Это же
будет и с вами!" Кто знает, что чаще всего труп беглеца слишком тяжЈл, чтобы
его доставлять в лагерь. А поэтому приносят в вещмешке только голову или (по
уставу так верней) -- еще правую руку, отрубленную по локоть, чтобы
спецчасть могла проверить отпечаток пальцев и списать человека.
УбеждЈнный беглец! -- это тот, против которого и вмуровывают решЈтки в
окна; против которого и обносят зону десятками нитей колючей проволоки,
воздвигают вышки, заборы, заплаты, расставляют секреты, засады, кормят серых
собак багровым мясом.
УбеждЈнный беглец -- это еще и тот, кто отклоняет расслабляющие упреки
лагерных обывателей: из-за беглецов другим будет хуже! режим усилят! по
десять раз на проверку! баланда жидкая! Кто отгоняет от себя шЈпот других
заключЈнных не только о смирении ("и в лагере можно жить, особенно с
посылками"), но даже о протестах, о голодовках, ибо это не борьба, а
самообман. Изо всех средств борьбы он видит один, он верит одному, он служит
одному -- побегу!
Он -- просто не может иначе! Он так создан. Как птица не вольна
отказаться от сезонного перелЈта, так убеждЈнный беглец не может не бежать.
В промежутках между двумя неудавшимися побегами Георгия Тэнно
спрашивали мирные лагерники: "И что тебе не сидится? Что ты бегаешь? Что ты
можешь найти на воле, особенно на теперешней?" -- "Как -- что? -- удивлялся
Тэнно. -- Свободу! Сутки побывать в тайге не в кандалах -- вот и свобода!
Таких, как он, как ВоробьЈв, ГУЛаг и Органы не знали в своЈ среднее
время -- время кроликов. Такие арестанты встречались только в самое первое
время, а потом уж только после войны.
Вот таков Тэнно. Во всяком новом лагере (а его этапировали частенько)
он был вначале подавлен, грустен -- пока не созревал у него план побега.
Когда же план появлялся -- Тэнно весь просветляется, и улыбка торжествовала
на его губах.
И когда, вспоминает он, начался всеобщий пересмотр дел и реабилитации,
он упал духом: он ощутил, что надежда на реабилитацию подрывает его волю к
побегу.
___
Сложная жизнь его не помещается в эту книгу. Но жилка беглеца у него от
рождения. РебЈнком он из Брянского интерната бежал "в Америку", то есть на
лодке по Десне; из пятигорского детдома зимой -- в нижнем белье перелез
через железные ворота -- и к бабушке. И вот что самобытно: в его жизни
переплетаются мореходная линия и цирковая. Он кончил мореходное училище,
ходил матросом на ледоколе, боцманом на тральщике, штурманом в торговом
флоте. Кончил военный институт иностранных языков, войну провел в Северном
флоте, офицером связи на английских конвойных судах ходил в Исландию и в
Англию (фото 4). Но и он же с детства занимался акробатикой, выступал в
цирках при НЭПе и позже в промежутках между плаваниями; был тренером по
штанге; выступал с номерами "мнемотехники", "запоминанием" множества чисел и
слов, "угадыванием" мыслей на расстоянии. А цирк и портовая жизнь привели
его и к небольшому касанию с блатным миром: что-то от их языка, авантюризма,
хватки, отчаянности. Сидя потом с блатарями в многочисленных режимках -- он
еще и еще черпает что-то от них. Это тоже всЈ пригодится для убеждЈнного
беглеца.
Весь опыт человека складывается в человеке -- так получаемся мы...
В 1948 году его внезапно демобилизовали. Это был уже сигнал с того
света (знает языки, плавал на английском судне, к тому же эстонец, правда
петербургский) -- но ведь нас питают надежды на лучшее. В рождественский
канун того же года в Риге, где Рождество еще так чувствуется, так
празднично, -- его арестовали и привели в подвал на улице Амату, рядом с
консерваторией. Входя в первую свою камеру, он не удержался и зачем-то
объяснил равнодушному молчуну-надзирателю: "Вот на это самое время у нас с
женой были билеты на "Графа Монте-Кристо". Он боролся за свободу, не смирюсь
и я".
Но рано еще было бороться. Ведь нами всегда владеют предположения об
ошибке. Тюрьма? -- за что? -- не может быть! Разберутся! Перед этапом в
Москву его еще даже нарочно успокоили (это делается для безопасности
перевозки), начальник контрразведки полковник Морщинин даже приехал
проводить на вокзал, пожал руку: "поезжайте спокойно!". Со спецконвоем их
получилось четверо, и они ехали в отдельном купе мягкого вагона. Майор и
старший лейтенант, обсудив, как они весело проведут в Москве Новый год
(может быть для таких командировок и придумывается спецконвой?), залегли на
верхние полки и как будто спали. На другой нижней лежал старшина. Он
шевелился всякий раз, когда арестованный открывал глаза. Лампочка горела
верхняя синяя. Под головой у Тэнно лежала первая и последняя торопливая
передача жены -- локон еЈ волос и плитка шоколада. Он лежал и думал. Вагон
приятно стучал. Любым смыслом и любым предсказанием вольны мы наполнить этот
стук. Тэнно он наполнял надеждой: "разберутся". И поэтому серьЈзно бежать не
собирался. Только примеривался, как бы это можно было сделать. (Он потом еще
вспомнит не раз эту ночь и только будет покрякивать с досады. Никогда уже не
будут так легко убежать, никогда больше воля не будет так близка!)
* Приведена фотография. "4. Георгий Павлович Тэнно" -- прим. А. К.
Дважды за ночь Тэнно выходил в уборную по пустому ночному коридору,
старшина шЈл с ним. Пистолет у него висел на длинной подвеси, как всегда у
моряков. Вместе с арестованным он втиснулся в саму уборную. Владея приемами
дзюдо и борьбы, ничего не стоило прихватить его здесь, отнять пистолет,
приказать молчать и спокойно уйти на остановке.
Во второй раз старшина побоялся войти в тесноту, остался за дверью. Но
дверь была закрыта, пробыть можно было сколько угодно времени. Можно было
разбить стекло, выпрыгнуть на полотно. Ночь! Поезд не шЈл быстро -- 48-й
год, делал частые остановке. Правда, зима, Тэнно без пальто и с собой только
пять рублей, но у него не отобраны еще часы.
Роскошь спецконвоя закончилась в Москве на вокзале. Дождались, когда из
вагона вышли все пассажиры, и в вагон вошЈл старшина с голубыми погонами, из
воронка: "Где он?"
ПриЈм, бессоница, боксы, боксы. Наивное требование скорее вызвать к
следователю. Надзиратель зевнул: "Еще успеешь, надоест".
Вот и следователь. "Ну, рассказывай о своей преступной деятельности."
-- "Я ни в чЈм не виноват!" -- "Только папа Пий ни в чЈм не виноват."
В камере -- вдвоЈм с наседкой. Так и подгораживается: а что было на
самом деле? Несколько допросов -- и всЈ понятно: разбираться не будут, на
волю не выпустят. И значит -- бежать!
Всемирная слава Лефортовской тюрьмы не удручает Тэнно. Может быть, это
-- как новичок на фронте, который ничего не испытав, ничего и не боится?
План побега подсказывает следователь -- Анатолий Левшин. Он подсказывает его
тем, что становится злобен, ненавистлив.
Разные мерки у людей, у народов. Сколько миллионов переносило битьЈ в
этих стенах, даже не называя это пытками. Но для Тэнно сознание, что его
могут безнаказанно бить -- невыносимо. Это -- надругательство, и лучше тогда
не жить. И когда Левшин после словесных угроз в первый раз подступает,
замахивается -- Тэнно вскакивает и отвечает с яростной дрожью: "Смотри, мне
всЈ равно не жить! А вот глаз один или два я тебе сейчас вытащу! Это я
смогу!"
И следователь отступает. Такая мена своего хорошего глаза за гиблую
жизнь арестанта не подходит ему. Теперь он изматывает Тэнно карцерами, чтоб
обессилить. Потом инсценирует, что женщина, кричащая от боли в соседнем
кабинете -- жена Тэнно, и если он не признается -- еЈ будут мучить еще
больше. Он опять не рассчитал, на кого напал! Как удара кулаком, так и
допроса жены Тэнно вынести не мог. ВсЈ ясней становилось арестанту, что
этого следователя придется убить. Это соединилось и с планом побега! --
майор Левшин носил тоже морскую форму, тоже был высокого роста, тоже
блондин. Для вахтЈра следственного корпуса Тэнно вполне мог сойти за
Левшина. Правда у него было лицо полное, лощенное, а Тэнно выхудал.
(Арестанту нелегко себя увидеть в зеркало. Даже если с допроса попросишься в
уборную, там зеркало завешено чЈрной занавеской. Лишь при удаче одно
движение, отклонил занавеску -- о, как измучен и бледен! Как жалко самого
себя!)
Тем временем из камеры убрали бесполезного стукача. Тэнно исследует его
оставшуюся кровать. Поперечный металлический стержень в месте крепления с
ножкой койки -- проржавлен, ржавчина выела часть толщины, заклЈпка держится
плохо. Длина стержня -- сантиметров семьдесят. Как его выломать?
Сперва надо... отработать в себе мерный счЈт секунд. Потом подсчитать
по каждому надзирателю, каков промежуток между двумя его заглядываниями в
глазок (само собой, кто из надзирателей дежурит -- надо представлять так,
будто ты вольно ходишь по коридору). Промежуток -- от сорока пяти секунд до
шестидесяти пяти.
В один такой промежуток -- усилие, и стержень хрустнул с проржавленного
конца. Второй -- целый, ломать его трудней. Надо встать на него двумя ногами
-- но он загремит о пол. Значит, в промежутке успеть: на цементный пол
подложить подушку, стать, сломить, подушку на место, и стержень -- пока хотя
бы в свою кровать. И всЈ время считать секунды.
Сломано. Сделано!
Но это не выход: войдут, найдут, погибнешь в карцерах. Двадцать суток
карцера -- потеря сил не только для побега, но даже от следователя не
отобьЈшься. А вот что: надпороть ногтями матрац. Оттуда вынуть немного ваты.
Ватой обернуть концы стержня и вставить его на прежнее место. Считать
секунды! Есть, поставлен!
Но и это -- не надолго. Раз в 10 дней -- баня, а за время бани -- обыск
в камере. Поломку могут обнаружить. Значит действовать быстрей. Как вынести
стержень на допрос?.. При выпуске из тюрьмы не обыскивают. Прохлапывают лишь
по возвращению с допроса и то -- бока и грудь, где карманы. Ищут лезвия,
боятся самоубийств.
На Тэнно под морским кителем -- традиционная тельняшка, она греет тело
и дух. "Дальше в море -- меньше горя!" Попросил у надзирателя иголку (в
определЈнное время еЈ дают), якобы -- пришить пуговицы, сделанные из хлеба.
Расстегнул китель, расстегнул брюки, вытащил край тельняшки и на ней внизу
изнутри зашил рубец -- получился как карманчик (для нижнего края стержня).
Еще загодя оторвал кусочек тесЈмки от кальсон. Теперь, делая вид, что
пришивает пуговицу к кителю, пришил эту тесемку с изнанки тельняшки на груди
-- это будет петля, направляющая для прута.
Теперь тельняшка оборачивается задом наперЈд, и день за днЈм начинаются
тренировки. Прут устанавливается на спину, под тельняшку: продевается через
верхнюю петлю и упирается в нижний карманчик. Верхний конец прута
оказывается на уровне шеи, под воротником кителя. Тренировка в том, чтобы,
от заглядывания до заглядывания: забросить руку к затылку -- взять прут за
конец, туловище отогнуть назад -- выпрямиться с наклоном вперед, как тетива
лука, одновременно вытягивая прут -- и резким махом ударить по голове
следователя. И снова всЈ на место! Заглядывание. Арестант перелистывает
книгу.
Движение получалось всЈ быстрей и быстрей, прут уже свистел в воздухе.
Если удар и не будет насмерть -- следователь свалится без сознания. Если и
жену посадили -- никого вас не жаль!
Еще заготавляются два ватных валика -- всЈ из того же матраца. Их можно
заложить в рот за зубы и создать полноту лица.
Еще, конечно, надо быть побритым к этому дню -- а обдирают тупыми
бритвами раз в неделю. Значит день не безразличен.
А как сделать румянец на лице? Чуть натереть щЈки кровью. Его кровью.
Беглец не может смотреть и слушать "просто так", как другие люди. Он
должен смотреть и слушать со своей особой бегляцкой целью. И никакой мелочи
не пропускать, не дав ей истолкования. Ведут ли его на допрос, на прогулку,
в уборную -- его ноги считают шаги, его ноги считают ступеньки (не всЈ это
понадобится, но -- считают); его туловище отмечает повороты; глаза его
опущенной по команде головы рассматривают пол -- из чего он, цел ли, они
ворочаются по крайним доступным окружностям -- и разглядывают все двери,
двойные, одинарные, какие на них ручки, какие на них замки, в какую сторону
открываются; голова оценивает назначение каждой двери; уши слушают и
сопоставляют: вот этот звук уже доносился ко мне в камеру, а означает он вот
что.
Знаменитый лефортовский корпус буквою "К" -- пролЈт на все этажи,
металлические галереи, регулировщик с флажками. Переход в следственный
корпус. Допрашивают попеременно в разных кабинетах -- тем лучше! -- изучить
расположение всех коридоров и дверей следственного корпуса. Как попадают
сюда следователи снаружи? Вот мимо этой двери с квадратным окошечком.
Главная проверка их документов, конечно, не здесь, а на внешей вахте, но
здесь тоже они как-то отмечаются или наблюдаются. Вот спускается один и
кому-то наверх говорит: "Так я поехал в министерство!" Отлично, эта фраза
подойдЈт беглецу.
Как они дальше идут потом на вахту -- это надо будет догадаться, без
колебания пойти правильно. Но наверно ж протоптана в снегу дорожка. Или
асфальт должен быть темней и грязней. А как они проходят вахту? Показывают
своЈ удостоверение? Или при входе оставили его у вахтера, а теперь называют
фамилию и забирают? Или всех знают в лицо, и называть фамилию будет ошибка,
надо только руку протянуть?
На многое можно ответить, если не вникаешь во вздорные вопросы
следователя, а хорошо наблюдаешь за ним. Чтобы починить карандаш, он достаЈт
бритвенное лезвие из какого-то своего удостоверения в нагрудном кармане.
Сразу вопросы:
-- это -- не пропуск. А пропуск -- на вахте?
-- книжечка очень похожа на автомобильные права вождения. Так он
приезжает на автомобиле? Тогда с ним и ключ? Ставит он машину перед воротами
тюрьмы? Надо будет здесь, не выходя из кабинета, прочесть номер на
техническом талоне, чтобы не путать там.
Раздевалки у них нет. Морское пальто и шапку он вешает здесь, в
кабинете. Тем лучше.
Не забыть, не упустить ни одного важного дела, и всЈ уложить в 4-5
минут. Когда он уже будет лежать, поверженный, --
1) сбросить свой китель, надеть его более новый с погонами;
2) снять с него ботиночные шнурки и зашнуровать свои падающие ботинки
-- вот на это много времени уйдет;
3) его бритвенное лезвие заложить в специально приготовленное место в
каблуке (если поймают и бросят в первую камеру -- тут перерезать себе вены);
4) просмотреть все документы, взять нужное;
5) запомнить номер автомашины, найти автомобильный ключ;
6) в его толстый портфель сунуть своЈ же следственное дело, взять с
собой;
7) снять с него часы;
8) покрыть щЈки кровавым румянцем;
9) его тело отволочить за письменный стол или за портьеру, чтобы
вошедшие подумали, что он ушЈл и не бросились бы в погоню;
10) скатать вату в валики, подложить под щеки;
11) надеть его пальто и шапку;
12) оборвать провода у выключателя. Если кто-нибудь вскоре войдет --
темно, щелкает выключателем -- наверно, перегорела лампочка, потому
следователь и ушЈл в другой кабинет. Но даже если ввернут лампочку -- не
сразу разберутся, в чем дело.
Вот так получилось 12 дел, а тринадцатое будет сам побег... ВсЈ это
надо делать на ночном допросе. Хуже, если окажется, что книжечка -- не
автомобильные права. Тогда он приезжает и уезжает следовательским автобусом
(их возят специально, ведь среди ночи!), другим следователям будет странно,
что Левшин, не дождавшись 4-5 утра, пошЈл среди ночи пешком.
Да вот еще: проходя мимо квадратного окошечка, поднести к лицу платок,
будто сморкаешься; и одновременно отвести глаза на часы; и для успокоения
постового крикнуть наверх: "Перов! (это его друг) Я поехал в министерство!
Поговорим завтра!"
Конечно, шансов очень мало, пока видно 3-5 из сотни. Почти безнадЈжна,
совсем неизвестна внешняя вахта. Но не умирать здесь рабом! но не ослабнуть,
чтобы били ногами! Уж бритва-то будет в каблуке!
И на один ночной допрос, сразу после бритья, Тэнно пришЈл с железным
прутом за спиной. Следователь вЈл допрос, бранился, угрожал, а Тэнно смотрел
на него и удивлялся: как не чувствует он, что часы его сочтены?
Было одиннадцать часов вечера. Тэнно рассчитывал посидеть часов до двух
ночи. В это время следователи иногда уже начинают уходить, устроив себе
"короткую ночь".
Тут подловить момент: или чтобы следователь поднЈс листы протокола на
подпись, как он делает это всегда, и вдруг притвориться что дурно, рассыпать
листы на пол, побудить его наклониться на минутку и... А то безо всякого
протокола -- встать, покачиваясь и сказать, что дурно, просить воды. Тот
принесЈт эмалированную кружку (стакан он держит для себя), отпить еЈ и
уронить, в это время правую руку поднять к затылку, это будет естественно,
будто кружится голова. Следователь обязательно наклонится посмотреть на
упавшую кружку и...
Колотилось сердце. Был канун праздника. Или канун казни.
Но вышло всЈ иначе. Около двенадцати ночи быстро вошЈл другой
следователь и стал шептать Левшину на ухо. Никогда так не было. Левшин
заторопился, надавил кнопку, вызывая надзирателя прийти за арестованным.
И всЈ кончилось... Тэнно вернулся в камеру, поставил прут на место.
А другой раз следователь вызвал его заросшим (не имело смысла брать и
прута).
А там -- допрос дневной. И пошЈл как-то странно: следователь не рычал,
обескуражил предсказанием, что дадут 5-7 лет, нечего горевать. И как-то
злости уже не было рассечь ему голову. Злость не оказалась у Тэнно
устойчивой.
ВзлЈт настроения миновал. Представилось, что шансов мало, так не
играют.
Настроение беглеца еще капризней, может быть, чем у артиста.
И вся долгая подготовка пропала зря...
Но беглец и к этому должен быть готов. Он уже сотню раз взмахнул прутом
по воздуху, он сотню следователей уже убил. Он десять раз пережил весь свой
побег в мелочах -- в кабинете, мимо квадратного окошечка, до вахты, за
вахту! -- он измучился от этого побега, а вот, оказывается, он его и не
начинал.
Вскоре ему сменили следователя, перевели на Лубянку. Здесь Тэнно не
готовил побега (ход следствия показался ему более обнадЈживающим, и не было
решимости на побег), но он неотступно наблюдал и составлял тренировочный
план.
Побег с Лубянки? Да возможно ли это вообще?.. А если вдуматься, он,
может быть, легче, чем из Лефортова. Скоро начинаешь разбираться в этих
длинных-длинных коридорах, по которым тебя водят на допрос. Иногда в
коридоре попадаются стре'лки: "к парадному N 2, "к парадному N 3" (Жалеешь,
что так был беспечен на воле -- не обошел Лубянку заранее снаружи, не
посмотрел, где какое парадное). Здесь именно это и легче, что не территория
тюрьмы, а министерство, где множество следователей и других чиновников,
которых постовые не могут знать в лицо. И, значит, вход и выход только по
пропускам, а пропуск у следователя в кармане. А если следователя не знают в
лицо, то не так уж важно на него и в точности походить, лишь бы
приблизительно. Новый следователь -- не в морской форме, а в защитной.
Значит, пришлось бы переодеться в его мундир. Не будет прута -- была бы
решимость. В кабинете следователя -- много разных предметов, например,
мраморное пресс-папье. Да его не обязательно и убивать -- на десять минут
оглушить, и ты уже ушЈл!
Но мутные надежды на какую-то милость и разум лишают волю Тэнно
ясности. Только в Бутырках разрешается тяжесть: с клочка ОСОвской бумажки
ему объявляют 25 лет лагерей. Он подписывает -- и чувствует, как ему
полегчало, взыграла улыбка, как легко несут его ноги в камеру 25-летников.
Это приговор освобождает его от унижения, от сделки, от покорности, от
заискивания, от обещанных нищенских пяти-семи лет: двадцать пять, такую вашу
мать??? -- так нечего от вас ждать, значит -- бежим!!
Или -- смерть. Но разве смерть хуже, чем четверть столетия рабства? Да
одну стрижку наголо после суда -- простая стрижка, кому она досаждала? --
Тэнно переживает как оскорбление, как плевок в лицо.
Теперь искать союзников. И изучать истории других побегов. Тэнно в этом
мире новичок. Неужели же никто никогда не бежал?
Сколько раз мы все проходили за надзирателем эти железные переборки,
рассекающие бутырские коридоры, -- многие ли из нас заметили то, что Тэнно
видит сразу: что в дверях -- запоры двойные, надзиратель же отпирает только
один, и переборка подаЈтся. А второй запор, значит пока бездействует: это
три стержня, которые могут высунуться из стены и войти в железную дверь.
В камере кто чего, а Тэнно ищет -- рассказов о побегах и участников их.
Находится даже такой, кто был в заварушке с этими тремя стержнями -- Мануель
Гарсиа. Это случилось несколькими месяцами раньше. Заключенные одной камеры
вышли на оправку, схватили надзирателя (против устава, он был один, ведь
годами же ничего не случается, они привыкли к покорности!), раздели его,
связали, оставили в уборной, один арестант надел его форму. Ребята взяли
ключи, побежали открывать все камеры коридора (а в этом же коридоре были и
смертники, тем это было очень кстати!). Начался вой, восторги, призывы идти
освобождать другие коридоры и взять в руки всю тюрьму. Забыли осторожность!
Вместо того, чтобы тихо приготовиться по камерам к выбегу, а по коридору
дать ходить только одетому в надзирателя -- вывалили массой в коридор и
шумели. На шум посмотрел в глазок переборки (они там в обе стороны устроены)
надзиратель из соседнего коридора -- и нажал кнопку тревоги. По этой тревоге
с центрального поста перекрываются все вторые замки переборок, и нет к ним
ключей в надзирательских связках. Мятежный коридор был отъединен. Вызвали
множество охраны; став шпалерами, пропускали всех мятежников по одному и
избивали; нашли зачинщиков и их увели. А им уже было по четвертаку.
Повторили срок? Расстреляли?
Этап в лагерь. Известная арестантам "сторожка" на Казанском вокзале --
отступя, конечно, от людных мест. Сюда привозят на воронках, здесь загружают
"вагон-заки" перед тем, как цеплять их к поездам. НапряжЈнные конвоиры с
обеих сторон рядками. Рвущиеся к горлу собаки. Команда: "Конвой -- к бою!"
-- и смертный лязг затворов. Тут не шутят. Так, с собаками, ведут и по
путям. Побежать? Собака догонит.
(Но у беглеца убеждЈнного, всегда перебрасываемого за побеги из лагеря
в лагерь, из тюрьмы в тюрьму, еще много будет этих вокзалов и конвоирования
по путям. Будут водить и без собак. Притвориться хромым, больным, еле
волочиться, еле вытягивать за собой сидор и бушлат, конвой будет спокойнее.
И если много будет составов на путях -- то между ними как можно петлять!
Итак: бросить вещи, наклониться и рвануть под вагоны! Но когда ты уже
наклонишься, ты увидишь там, за составом, сапоги шагающего запасного
конвоира... ВсЈ предусмотрено. И остается тебе сделать вид, что ты падал от
слабости и потому обронил вещи. -- Вот если б счастье такое -- быстро шЈл бы
рядом проходной поезд! Перед самым паровозом перебежать -- никакой конвоир
не побежит! ты рискуешь из-за свободы, а он? -- и пока поезд промчится, тебя
нет! Но для этого нужно двойное счастье: вовремя поезд и вынести ноги из-под
колЈс.)
С Куйбышевской пересылки открытыми грузовиками на вокзал -- собирают
большой красный этап. На пересылке, от местного воришки, "уважающего
беглецов", Тэнно получает два местных адреса, куда можно прийти за первой
поддержкой. С двумя охотниками бежать он делится этими адресами и
договаривается: всем троим стараться сесть в задний ряд, и когда машина
снизит скорость на повороте (а бока Тэнно незря уже ехали сюда с вокзала в
тЈмном воронке, они отметили этот поворот, хотя глазами он его не узнает) --
разом прыгать всем троим! -- вправо, влево и назад! -- мимо конвоиров, даже
свалив их! Будут стрелять, но всех трЈх не застрелят. Да еще будут ли? --
ведь на улицах народ. Погонятся? -- нет, нельзя бросить остальных в машине.
Значит, будут кричать, стрелять в воздух. Задержать может вот кто: народ,
наш советский народ, прохожие. Напугать их, будто нож в руке! (Ножа нет.)
Трое маневрируют на шмоне и выжидают так, чтоб не сесть в машину раньше
сумерок, чтобы сесть в последнюю машину. Приходит и последняя, но... не
трехтонка с низкими бортами, как все предыдущие, а студебекер с высокими.
Даже Тэнно, севши, -- макушкой ниже борта. Студебекер идЈт быстро. Поворот!
Тэнно оглянулся на соратников -- на лицах страх. Нет, они не прыгнут. Нет,
это не убеждЈнные беглецы. (Но стал ли уже убеждЈнным ты сам?..)
В темноте, с фонарями, под смешанный лай, рев, ругань и лязганье --
посадка в телячьи вагоны. Тут Тэнно изменяет себе -- он не успевает оглядеть
снаружи своего вагона (а убеждЈнный беглец должен видеть всЈ вовремя, ничего
не разрешается ему пропустить!).
На остановках тревожно простукивают вагоны молотками. Они простукивают
каждую доску. Значит, боятся они -- чего? Распиливания доски. Значит -- надо
пилить!
НашЈлся (у воров) и маленький кусок отточенной ножовки. Решили резать
торцевую доску под нижними нарами. А когда поезд будет замедляться --
вываливаться в пролом, падать на рельсы, пролежать, пока поезд пройдЈт.
Правда, знатоки говорят, что в конце телячьего арестантского поезда бывает
драга -- металлический скребок, его зубья идут низко над шпалами, они
захватывают тело беглеца, волочат его по шпалам, и беглец умирает так.
Всю ночь, залезая по очереди под нары, держа тряпкой эту пилочку в
несколько сантиметров, режут доску стены. Трудно. ВсЈ же сделан первый
прорез. Доска начинает немного ходить. Отклонив еЈ, они уже утром видят за
загоном белые неоструганные доски. Откуда белые? Вот что: значит к их вагону
пристроена дополнительная конвойная площадка. Тут, над прорезом, стоит
часовой. Доску выпиливать нельзя.
Побеги узников, как и всякая человеческая деятельность, имеют свою
историю, имеют свою теорию. Неплохо знать их, прежде чем браться самому.
История -- это побеги уже бывшие. Об их технологии оперчекистская часть
не издаЈт популярных брошюр, она копит опыт для себя. Историю ты можешь
узнать от других беглецов, пойманных. Очень дорог их опыт -- кровяной,
страдательный, едва не стоивший жизни. Но подробно, шаг за шагом,
расспрашивать о побегах одного беглеца, и третьего, и пятого -- это не
невинная шутка, это очень опасно. Это не намного безопаснее, чем спрашивать:
кто знает, через кого вступить в подпольную организацию? Ваши долгие
рассказы могут слушать и стукачи. А главное -- сами рассказчики, когда
истязали их после побега, и выбор был -- смерть или жизнь -- могли дрогнуть,
завербоваться, и теперь уже быть приманкой, а не единомышленниками. Одна из
главных задач кумовьЈв -- определить заранее, кто симпатизирует побегам, кто
интересуется ими -- и, опережая затаЈнного беглеца, сделать пометку в его
формуляре, и уже он в режимной бригаде, и бежать ему много трудней.
Но от тюрьмы к тюрьме, от лагеря к лагерю Тэнно жарко расспрашивает
беглецов. Он совершает побеги, его ловят, а в лагерных тюрьмах он и сидит
как раз с беглецами, там-то их и расспрашивать. (Не без ошибок. Степан**,
героический беглец, продаЈт его кенгирскому оперу Беляеву, и тот повторяет
Тэнно все его расспросы.)
А теория побегов -- она очень простая: как сумеешь. Убежал -- значит,
знаешь теорию. Пойман -- значит, еще не овладел. А букварные начала такие:
бежать можно с объектов и бежать можно из жилой зоны. С объектов легче: их
много, и не так устоялась там охрана, и у беглеца бывает там инструмент.
Бежать можно одному -- это трудней, но никто не продаст. Бежать можно
нескольким, это легче, но всЈ зависит, на подбор вы друг ко другу или нет.
Еще есть положение в теории: надо географию так знать, чтобы карта горела
перед глазами. А в лагере карты не увидишь. (Кстати, воры совсем не знают
географии, севером считают ту пересылку, где было прошлый раз холодно.) Есть
еще положение: надо знать народ, среди которого ляжет побег. И такое
методическое указание: ты должен постоянно готовить побег по плану, но в
любую минуту быть готовым и бежать совсем иначе -- по случаю.
Вот, например, что такое -- по случаю. Как-то в Кенгире всю режимку
вывели из тюрьмы -- делать саман. Внезапно налетел пыльный буран, какой
бывает в Казахстане: всЈ темнеет, солнце скрывается, горстями пыли и мелкого
камня больно бьЈт в лицо, так что нельзя держать открытыми глаз. Никто не
был готов бежать так внезапно, а Николай Крыков подбежал к зоне, бросил на
проволоку телогрейку, перелез, весь исцарапавшись, за зону и скрылся. Буря
прошла. По телогрейке на проволоке поняли, что -- убежал. Послали погоню на
лошадях: на поводках у всадников собаки. Но холодная буря начисто смела все
следы. Крыков пересидел погоню в куче мусора. Однако на другой день надо ж
было идти! И машины, разосланные по степи, поймали его.
Первый лагерь Тэнно был -- Новорудное, близ Джезказгана. Вот -- то
главное место, где обрекают тебя погибнуть. Именно отсюда ты должен и
бежать! Вокруг -- пустыня, где в солончаках и барханах, где -- скрепленная
дЈрном или верблюжьей колючкой. Местами кочуют по этой степи казахи со
стадами, местами нет никого. Рек нет, набрести на колодец -- почти
невозможно. Лучшее время для побегов -- апрель и май, кое-где еще держаться
озерки от таяния. Но это отлично знают и охранники. В это время устрожается
обыск выходящих на работу, и не дают с собой вынести ни лишнего куска, ни
лишней тряпицы.
Той осенью, 1949 года, три беглеца -- Слободянюк, Базиченко и Кожин --
рискнули рвануть на юг: они думали пойти там вдоль реки Сары-Су и на
Кзыл-Орду. Но река пересохла вся. Их поймали при смерти от жажды.
На опыте их Тэнно решил, что осенью не побежит. Он аккуратно ходит в
КВЧ -- ведь он не беглец, не бунтарь, он из тех рассудительных заключЈнных,
которые надеются исправиться к концу своего двадцатипятилетнего срока. Он
помогает, чем может, он обещает самодеятельность, акробатику, мнемотехнику,
а пока, перелистав всЈ, что в КВЧ есть, находит плохонькую карту Казахстана,
не обережЈнную кумом. Так. Есть старая караванная дорога на Джусалы, триста
пятьдесят километров, по ней может попасться и колодец. И на север к Ишиму
четыреста, здесь возможны луга. А к озеру Балхаш -- пятьсот километров
чистой пустыни Бет-Пак-Дала. Но в этом направлении вряд ли погонятся.
Таковы расстояния. Таков выбор...
Что только не протеснится через голову пытливого беглеца! Иногда
заезжает в лагерь ассенизационная машина -- цистерна с кишкой. Горловина
кишки -- широка, Тэнно вполне мог бы в неЈ влезть, внутри цистерны --
стоять, согнувшись, и после этого пусть бы шофЈр набирал жидких нечистот,
только не до самого верху. Будешь весь в нечистотах, по пути может
захлебнуть, затопить, задушить -- но это не кажется Тэнно таким гадким, как
рабски отбывать свой срок. Он проверяет себя: готов ли? Готов. А шофЈр? Это
пропускник-краткосрочник, бытовик. Тэнно курит с ним, присматривается. Нет,
это не тот человек. Он не рискнЈт своим пропуском, чтобы помочь другому. У
него психология исправительно-трудовых: помогает другому -- дурак.
За эту зиму Тэнно составляет и план и подбирает себе четырЈх товарищей.
Но пока согласно теории идЈт терпеливая подготовка по плану, его один раз
нечаянно выводят на только что открытый объект -- каменный карьер. Карьер --
в холмистой местности, из лагеря не виден. Там еще нет ни вышек, ни зоны:
забиты колья, несколько рядков проволоки. В одном месте в проволоке --
перерыв, это "ворота". Шесть конвоиров стоят снаружи зонки, ничем не
приподнятые над землей.
А дальше за ними -- апрельская степь в еще свежей зелЈной траве, и
горят тюльпаны, тюльпаны! Не может сердце беглеца вынести этих тюльпанов и
апрельского воздуха! Может быть, это и есть Случай?.. Пока ты не на
подозрении, пока ты еще не в режимке -- теперь-то и бежать!
За это время Тэнно уже многих узнал в лагере и сейчас быстро сбивает
звено из четверых: Миша Хайдаров (был в советской морской пехоте в Северной
Корее, от военного трибунала бежал через 38-ю параллель; не желая портить
хороших прочных отношений в Корее, американцы выдали его назад, четвертная);
Яздик, шофЈр-поляк из армии Андерса (свою биографию выразительно излагает по
двум своим непарным сапогам: "сапо'ги -- о'дин от Гитле'ра, о'дин от
Стали'на"); и еще железнодорожник из Куйбышева Сергей.
Тут пришЈл грузовик с настоящими столбами для будущей зоны и мотками
колючей проволоки -- как раз к началу обеденного перерыва. Звено Тэнно, любя
каторжный труд, а особенно укреплять зону, взялось добровольно разгружать
машину и в перерыв. Залезли в кузов. Но так как время-то всЈ-таки было
обеденное -- шевелились еле-еле и соображали. Шофер отошел в сторонку. Все
заключЈнные лежали кое-где, грелись на солнышке.
Бежим или нет? С собой -- ничего: ни ножа, ни снаряжения, ни пищи, ни
плана. Впрочем, если на машине, то по мелкой карте Тэнно знает: гнать на
Джезды и потом на Улутау. Загорелись ребята: случай! Случай!
Отсюда к "воротам", на часового, получается уклон. И вскоре же дорога
сворачивает за холм. Если выехать быстро -- уже не застрелят. И не оставят
же часовые своих постов!
Разгрузили -- перерыв еще не кончился. Править -- Яздику. Он соскочил,
полазил около машины, трое тем временем лениво легли на дно кузова,
скрылись, может не все часовые и видели, куда они делись. Ядзик привЈл
шофЈра: не задержали разгрузкой -- так дай закурить. Закурили. Ну, заводи!
Сел шофЈр в кабину, но мотор как на зло почему-то не заводится. (Трое в
кузове плана Ядзика не знают, и думают -- сорвалось.) Яздик взялся ручку
крутить. ВсЈ равно не заводится. Яздик уже устал, предлагает шофЈру
поменяться. Теперь Яздик в кабине. И сразу мотор заревел! и машина
покатилась уклоном на воротного часового! (Потом Яздик рассказывал: он для
шофЈра перекрывал краник подачи бензина, а для себя успел открыть.) Шофер не
спешил сесть, он думал, что Яздик остановит. Но машина со скоростью прошла
"ворота".
Два раза "Стой!" Машина идЈт. Пальба часовых -- сперва в воздух, очень
уж похоже на ошибку. Может и в машину, беглецы не знают, они лежат. Поворот.
За холмом, ушли от стрельбы! Трое в кузове еще не поднимают голов. Тряско,
быстро. И вдруг -- остановка, и Яздик кричит в отчаянии: не угадал он
дороги! -- уперлись в ворота шахты, где своя зона, свои вышки.
Выстрелы. Бежит конвой. Беглецы вываливаются на землю, ничком, и
закрывают голову руками. Конвой же бьет ногами и именно старается в голову,
в ухо, в висок и сверху в хребет.
Общечеловеческое спасительное прав