бы ему командира и без вас, учтите... Нет, не ждать вам полка. Надо учиться действовать там, где живешь. Окрик: - Сто-ой, направляющий!! = Это - краснорожий старший сержант, вбежавший внутрь цепочки конвоя. = Остановилась колонна беспорядочной толпой. И вокруг - конвоиры с автоматами и карабинами наперевес. Степь кругом. Небо черное. Сержант орет: - Что это идете, как стадо баранов? Из толпы: - А мы не в армии! - Присягу не давали! - Сам баран! Сержант: - Ра-зобраться по пятеркам! Первая! Первая пятерка отделилась и прошла вперед шагов десять. ...Стой! Вторая! МЫ - БЛИЖЕ К ТОЛПЕ. В ней - движение, гул: - Не давайте ему считать, не давайте! - Не иди по пятеркам! - Прите все! Голос сержанта: - Третья! = Третья пятерка не отделяется, как первые две, а еле ноги переставляет, и сзади к ней льнут, льнут стадом, нельзя считать! Смех в толпе. Крик сержанта: - Сто-ой! Ра-зобраться по пятеркам! Толпа продолжает медленно густо идти. Нагоняет первые две пятерки. Остановилась. Из толпы: - Хрен тебе разобраться! - А ху-ху - не ху-ху? Крик сержанта: - Не разберетесь - до вечера здесь простоите! Из толпы (кричащие прячутся за спинами): - Хрен с тобой! Простоим! - Время не наше - казенное! - Пятилетка - ваша, не наша! МГНОВЕННЫЙ ПЕРЕНОС (РЫВКОМ). Лицо сержанта. Он рассвирепел, себя не помнит. Взмах: - Оружие - к бою!! Патроны - дослать!! Лязг затворов. Грозная музыка. ОБЪЕКТИВ КРУЖИТСЯ МЕДЛЕННО. Под черным небом мы видим конвоиров, готовых в нас стрелять. Дула наведены! Челюсти оскалены! = И мы видим толпу, готовую броситься на конвоиров. Их шестьсот человек! Если в разные стороны кинутся...! Наклонились вперед! А Гай даже руки приподнял для броска! Радостью боя горит худощавое лицо Федотова! Что-то сейчас будет страшное! Что-то непоправимое! в музыке растет-растет-растет это столкновение! И вдруг отрезвленный голос сержанта: - Марш, направляющий. Общий выдох. Заключенные вышли из стойки, повернулись. Опять пошли как попало. Оживление в колонне. = Опять во весь экран - та же наша четверка в ходьбе. Никого не видит Федотов, смотрит далеко вперед и вверх. Ветерком - его радостный марш! ШТОРКА. В двадцать глоток - раскатистый хохот. = Это на скатке бревен развалились в разных позах заключенные и хохочут в лицо вольному десятнику - жалкому потертому человечку, стоящему перед ними. Он уговаривает: - Ребята! Цемент погибнет! Четыре тонны цемента. Ну, дождь вот-вот! К нему выскакивает круглый придурковатый Кишкин, Ф-111. Номер на груди его поотпоролся, болтается: - Десятник! Что ты нас, дураков, уговариваешь? Разве знает собака пятницу? Хохот. ...Нам расчету нет. Не платят. - Как не платят? Расценки единые государственные, что для вольных, что для вас! Сзади на бревнах все так же развалились зэки. Кишкин впереди изгибается перед десятником: - Расценки единые, да у нас семья большая. Гражданина майора Чередниченко надо накормить? А капитана-кума? А лейтенантов двадцать? А надзирателей - сорок? А конвоя батальон? А колючая проволока, знаешь, теперь почем? С бревен возгласы: - А пули?.. - Масло ружейное!.. - Забор деревянный! - Бур каменный!.. = Кишкин (показывает свой болтающийся номер): - Даже вот номера писать - и то художников держим! И как баланс ни крутим - все мы начальнику должны, не он нам! Громкий голос: - В чем дело, десятник? Почему цемент не убираете под навес? = Это шел мимо и остановился прораб - тот, который отказал Климову в креплении. Десятник: - Заключенные работать не идут, товарищ прораб... - Как не идут?! Заключенные - не идут!! - что за новости? Пере- писать номера, кто не идет, всех посадим!! И ушел, костлявый, не ожидая, чем кончится. Ему кричат вдогонку: - Уже в БУРе места нет, не посадишь! Десятник достал замусоленную книжку и карандаш. Ему зло кричат, выпячивая грудь: - Пиши!.. Пиши!.. Списывай!.. - Кишкин срывает свой номер, отворачивается, нагибается и, двумя руками держа номер на неприличном месте, пятится на десятника, на нас, пока его номер не займет всего экрана: Ф-111 ШТОРКА. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН. = Костлявый прораб в своем кабинете у стола стоит и кричит в телефонную трубку: - Товарищ майор! Я двадцать лет работаю с заключенными, но ничего подобного никогда не видел. Открытое неповиновение! Забас- товки! Заключенные не идут работать!! У нас Советский Союз или Америка? Комбинат будет жаловаться в Главное Управление Лагерей! Это дойдет, наконец, до товарища Сталина!! Телефон и трубка - те же, но НАПЛЫВОМ = вместо прораба - майор Чередниченко. Растерянность, угнетен- ность на его жирном лице. Капли пота на лбу. Он только кивает в трубку: - Да... да, да... Мы принимаем меры... Да... Положил трубку и отер пот, МЫ ОТХОДИМ. Майор сидит в том кабинете и в том кресле, где Хадрис зарезал стукача. За столом заседаний - несколько офицеров МВД, среди них - в картинной нетерпеливой позе - Бекеч. Старший лейтенант-оперуполномо- ченный. Невзрачный офицер говорит: - Так что культурно-воспитательная часть со своей стороны... Партийная линия есть перевоспитание заключенных, и, очевидно, даже в Особых лагерях мы не должны его запускать. Майор: - Да я бандуру им разрешил, пусть играют. - ...В ближайшие воскресенья я предлагаю... вплоть до того, что не вывести зэ-ка зэ-ка на работу, а если найдутся средства по финчасти, привезти показать кино. Идейно-выдержанное... Воспитатель сел. Майор мычит, охватя голову: - М-да... Соберу бригадиров, поговорю с бригадирами, с-суки-ными детьми! На что ж они поставлены, сволочи? Мы ж их бесплатно кормим! Приказ отдам строгий!.. Рядом с майором - капитан толстогубый: - Не приказ, а сразу надо срока мотать! Надо группу отказчиков сколотить человек пятнадцать - и вторые срока им мотануть! = Бекеч (резко поворачивается): - Разрешите сказать, товарищ майор? = И вскакивает. Теперь мы видим майора в толстую складчатую шею, а побледневшего Бекеча в лицо: - Я не понимаю, товарищи, о чем мы говорим? Здесь - старше меня по чину, и я прошу прощения за резкость. Какое кино? Что поможет приказ? И какого раскаяния вы ждете от бригадиров, если эти брига- диры, может быть, первые наши враги? И разве дело в отказах от работы? Нам выкололи гла-за! Нам отрезали у-ши! Мы перестали в лагере видеть, слышать, иметь власть! Мы посылаем надзирателя кого-нибудь арестовать - а барак нам его не отдает! А мы болтаем о каких-то воспитательных мерах! И радуемся, что заключенные режут друг друга, а не нас! Подождите, скоро будут резать и нас! Первым убийством первого нашего осведомителя заключенные начали войну против нас! И это надо понимать. Товарищ начальник оперотдела! Как вы думаете устроить судебный процесс? Где вы возьмете свидетелей? Одни - уже на том свете. Другие сбежали к нам в тюрьму и ничего не видят. Третьи затаили дыхание и боятся ложа - ножа! А не вашего второго срока! Капитан (заносчиво): - Ну, и что вы конкретно предлагаете? = Бекеч переглядывается с оперуполномоченным: - Мы предлагаем... ЗАТЕМНЕНИЕ. Под мелодию тюрьмы, гнетущие звуки, ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ, НА ШИРОКОМ ЭКРАНЕ = проступает внутрилагерная каменная тюрьма. Уже отстроено и второе ее крыло. И обносится (еще не везде обнесена) деревянным заплотом. Давящая угрюмость. = От нас к тюрьме идут два офицера в зимней форме. Они проходят между столбами недостроенного забора и звонят у железной двери. Это - Бекеч и оперуполномоченный. КРУПНЕЕТ. В двери отодвигается щиток волчка, его место заступает глаз. Долгое громыхание отпираемых запоров. Дверь открывается медленно, тяжелая. Надзиратель сторонится, пропуская начальство ВЕРТИКАЛЬНЫЙ (УЗКИЙ) ЭКРАН = в ярко освещенный коридор с неоштукатуренными стенами из дикого камня и каменным полом. Еще запертые железные двери налево и направо. Позади нас с громыханием запирается дверь, через которую мы вошли. Надзиратель выбегает вперед и лязг, громыхание отпирает одну из дверей. ВСТУПАЕМ В НЕЁ. Там еще один коридор, такой же, но подлинней, и двери камер направо и налево. ШТОРКА. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН. = Тюремная канцелярия - по сути, камера с маленьким окошком вверху, только нет нар, пол деревянный, стены оштукатурены и несгораемый шкаф. За столом - Бекеч и оперуполномоченный. Перед ними стоит С-213. - Значит, кормят хорошо? - Не обижаемся, гражданин старший лейтенант. Погуще кладут, чем в общей столовой. - И тепло в камере? Лицо С-213. Круглое. Покойное. Счастливое. - Спасибо, тепло. И матрасы дали. И домино дали. - Значит, в козла режетесь? - В козла. - Добро! И на работу не гонят. И до конца срока так? Что ж, хоть бы и до конца,- наверно думает С-213. - А вы не подумали там, в шестой камере, что если администрация лагеря спасает вас от ножа,- так надо ей служить!! С-213 насторожился. ...Сейчас вот у нас идет спор - не распустить ли вас по баракам? Сонное благодушие как сдернуло со стукача. Открылся неглупый быстрый взгляд: - Гражданин старший лейтенант! Ведь зарежут как поросенка! Ведь не знаешь, где смерть ждет... - Так надо знать! - = Это вскрикнул Бекеч и вскочил, презрительный: ...Надо узнать, где эта ваша смерть ходит! На чьих ногах?! = Растерянное лицо стукача. Он умоляет. Он думает. Он ищет. Он хочет понять! = Бекеч отрывисто: - Подозреваемых. А может, тех самых, кто режет. Будем подбра- сывать к вам в камеру. По одному. И тут испугаетесь? = Осенение великой мысли на лице стукача! Его пальцы! Его зубы! Шепчет: - Забьем! Задушим! Спокойный голос оперуполномоченного: - Нет. Лишить жизни - мы управимся и по суду. А ваша задача - до-пы-тать-ся! И запрещенных приемов - для вас нет. Узнаете - будете в лагере ж и т ь. А не узнаете - выкинем вас на говядину! Пошла мысль! принялась! ШТОРКА. = Камера. Двухэтажные нары с матрасами, над ними - обрешеченное крохотное оконце. Лязг открываемой и закрываемой двери. Двери мы не видим, она рядом с нами,- но видим, как человек двадцать этой камеры с обоих "этажей", где они сидят и лежат,- все встрепенулись, бросают домино, обернулись к нам, и, будто из пещеры, подтягиваются, подби- раются к краю нар - четвероногие! каракатицы! спруты! Они не помещаются на экране сразу все, они стиснуты. Общий хриплый возглас торжества. Абдушидзе соскакивает с нар. Он перекошен: - А, Гавронский! Сюда резать пришел? С-213 зло мигает, выставил дюжие кулаки: - Поляк дерьмовый! Это ты резал? = Гавронский, Р-863. Спиной к закрытой двери. Руками как бы держится позади себя за каменные косяки входа. Негромкий, но четкий взлет революционного этюда. Рев: - Убийца!.. Бандит!.. Сучье вымя!.. Волк!.. Задушим на хрен! Гавронский видит - спасенья нет! Гордо выпрямился в нише двери: - Предатели! Найдут вас и тут! Гонор - это долг! Остервенелые сливающиеся крики. Вся эта свора каракатиц протягивает к нам конечности! = На экране - муть. На полу, под нашими ногами, крики: - Глаза ему выдавливай, никто не отвечает! - Рви его с мясом! - Кто резал, говори! Резкий крик боли. Полная тишина. = Прильнули ухом к стене и напряженно прислушиваются - летчик Барнягин и Гедговд. Барнягин грозит нам - не шуметь! Это он - однокамерникам своим, тоже притихшим на нарах. Камера - такая же, но нары голые. = Не слыша сквозь стену, Гедговд на цыпочках, оттого особенно долговязый, переходит к двери и слушает там. = Барнягин машет рукой, отходит: - Ничего не разберу. Гудит, кубло змеиное. Тюрьмы что ли не поделят господа стукачи? Какое ж у него располагающее, открытое лицо, всякий раз это поражает. Незажившие следы побоев, розовый шрам на лбу. = Отчаивается и Гедговд. Он прислонился неподалеку от двери. Своей небрежной скороговоркой: - Черт его знает, на наших глазах хиреют лучшие традиции арестантского человечества. Например, культура перестукивания заменена культурой стукачества. - И ты бы стал узнавать новости у этих гадов? - Э, друзья! А сколько новостей мы узнаем из газет? Просеивайте сами, делите на шестнадцать, на двести пятьдесят шесть... С нар: - Да что тебе, Бакалавр! Ты завтра выходишь на волю, все новости узнаешь. Гедговд ближе. Теперь мы видим, как он истощен, один скелет. Но весел: - На волю? Да! В самом деле, как это интересно! - утоптанная песчаная площадка двести метров на двести - и мы ее уже воспринимаем как волю! И у меня еще двадцать три неразмененных года в вещмешке, а я чувствую себя ангелом, взлетающим к звездам! Ду-урак! ШТОРКА. = Та же тюремная канцелярия, видим ее всю, от входа. В дальнем конце за столом сидят двое, занятые делом. БЛИЖЕ. Это - лейтенант Бекеч и тот врач, которого мы видели за хирур- гическим столом. Он - в белом халате сверх телогрейки и в шапке с номером. Он подписывается на листе. Бекеч: - И вот здесь еще, доктор. Меняет ему листы. Доктор подписывает, медленно кладет ручку. Показывает: - А резолюцию о том, что вы отменяете вскрытие, напишите здесь. - Это майор напишет. Значит, учтите: за зону мы его отправим, не завозя в морг. Доктор пожимает плечами. У него очень утомленный вид. Шум открывшейся двери. Голос: - Товарищ лейтенант! Тут - на освобождение, Ы-четыреста-сорок- восемь, ГедгОвд. Все оформлено. Выпускать? Бекеч смотрит в нашу сторону: - Заведите его сюда. Голос надзирателя (глуше): - Эй ты! Але!.. Иди сюда. Звук шагов входящего. Дверь закрылась. Бекеч: - Та-ак. Гедговд? Сколько отсидел, Гедговд? Голос Гедговда (около нас): - Да безделушка, три месяца. Доктор щурится, вглядываясь в Гедговда. Бекеч поднимает палец: - И только потому, Гедговд, что доказана твоя непричастность к группе Барнягина. Мы это учитываем. Мы - справедливы. Пауза. Гедговд не отвечает. ...Надеюсь, ты усвоишь этот урок и больше бегать не будешь никогда. Обещаешь? = Долговязый, измученный Гедговд, Сзади него, у двери, надзи- ратель. Гедговд шутит, но улыбка у него получается больная: - То есть, как вам сказать, гражданин лейтенант? Поручиться честным благородным словом - не могу. Если опять... такой зажига- тельный момент. Парадоксально, но стремление к свободе, оно где-то там... тычет себе в грудь. ...заложено... заложено.... = Врач - крупно. Седые виски. Властная манера держаться, не как у простого заключенного: - Это у вас, Гедговд, мы обнаружили спаи в верхушках! А ну-ка, подойдите, поднимите рубашку... = Все трое. Гедговд уже начинает расстегиваться. Бекеч: - Доктор, ведь он выходит, на это есть санчасть. Врач встает: - Пойдемте со мной, Гедговд. ЗАТЕМНЕНИЕ. = Из него открывается и светится дверь - выход из тюрьмы. В спину видим выходящего врача с чемоданчиком. Гедговда с узелком. За дверью свет раздвигается, но не вовсе: это - пространство тюремного дворика. Он обнесен забором в полтора человеческих роста. Сплошной деревянный забор уже окончен постройкой. И еще за одной дверью распахивается музыка широкая, тревожная. ШИРОКИЙ ЭКРАН. = общий вид лагеря, освещенного перед темнотой неестественным красноватым светом. Край выходных ворот, потом - "штабной" барак, на стене его - щиты-плакаты: "Строители пятой пятилетки!.." - дальше неразборчиво. На другом: "Труд для народа - счастье!" Дальше вглубь - бараки, бараки заключенных. = Сильный ветер. Взмел щепу у забора тюрьмы, там и сям - вихорьки пыли, надувает и полощет белым халатом врача. Врач и Гедговд идут вдоль линейки. А на западе - черные папахи туч, и в прорыв их - этот неестест- венный багровый послезакатный свет. И отчетливо видны на этом фоне - черные коробки бараков, черные столбы, черные вознесшиеся пугала- вышки. = Идут они, двое на нас. Красный отсвет на их щеках. Врач: - Гедговд! Я совсем вас не знаю. Но мне понравилось, как вы держали себя с начальством. Я угадываю в вас несовременного человека чести. Невольно взглянули в сторону и остановились. = На отдельном щите - объявление, написанное кривовато. Ветер треплет его отклеившимся углом, В воскресенье в столовой КИНО для лучших производственных бригад. Культурно- Воспитательная Часть. Щит с объявлением минует (они идут дальше) - и в глубине видно крыльцо столовой. У восхода на него душатся заключенные. Два надзи- рателя сдерживают напор. БЛИЖЕ. Нестройные крики толкающихся. = Надзиратель кричит: - А ну не лезь! Не лезь! Сейчас нарядчик придет - и только по списку бригад! Мы - позади толпы и хорошо видим, как здесь проворно разувается Кишкин. Он покидает ботинки там, где разулся, и с помощью товарищей вскакивает на плечи задних. Он быстро бежит по плечам, по плечам так плотно стиснутых людей, что им не раздвинуться. = Кричит, простирая руки к надзирателям: - Меня! Меня пропустите! На полу буду сидеть! И, добежав до крыльца, перепрыгивает на его перила. Надзиратели смеются. Кишкин поворачивается и орет толпе, тыча себя в грудь: - Меня! Меня пропустите! Меня! Лицо его - глупое, дурацки растянутое, язык вываливается. = Головы толпы, как видны они с крыльца. Голоса: - Ну и Кишкин!.. Чего придумал! Но смех замирает. Его сменяет недоумение. Растерянность. Стыд. Уже не толкаются. Тихо стало. Кто-то: - Дурак-дурак, а умный. - Да поумнее нас. Пусти, ребята! Движение на выход. - Пусти! - Расходись! Чего раззявились? Толпа разрежается. - А какое кино? - "Батька Махно покажет... в окно". ИЗДАЛИ. = Толпа расходится. Пустеет около крыльца. Кишкин, как шут в цирке, боится спрыгнуть на землю и показывает, чтоб ему подали ботинки. Надзиратели растеряны - они стали тут не нужны. = Врач и Гедговд смотрят на все это. За головами их - последняя красная вспышка в черной заре. Переглянулись, усмехнулись. Идут дальше. Врач: - Я вспомнил там, в тюрьме, что вы не из бригады ли Климова? - Да. - На осмотр к нам вы... когда-нибудь потом. А сейчас прошу вас: пришлите ко мне как можно быстрей вашего бригадира! Только так... Твердое лицо Галактиона Адриановича. ...чтоб об этом вызове никто больше... и никогда! Гедговд прикладывает руку к сердцу, кланяется: - Галактион Адрианович! Я - верный конь Россинант... ШТОРКА. = Яркий свет. Невысокая, но просторная комната. Два широких, редко обрешеченных окна и в той же стене - дверь. Спиной к окнам за длинным столом без возвышения сидит президиум: уже знакомые нам четыре-пять старших офицеров лагеря. Одни в шапках, другие сняли их и положили на красную скатерть стола, на которой еще только графин с водой. В комнате не тепло: у майора шинель внакидку на плечах, другие - в запоясанных шинелях. Середина комнаты пуста, затем идут ряды простых скамей без прислона, на скамьях густо сидят заключенные спинами к нам, все без шапок, все головы стриженые. Эти подробности мы видим постепенно, а с самого начала слышим майора. Он то отечески журит, то сбивается на злой тон: - Не по существу выступаете, бригадиры! Не по существу, ребята. Эти ваши мелкие жалобы, что баланда пустая, овощи мороженые, что там денег за работу не платим,- это мы утрясем. В рабочем порядке. Заходите ко мне в кабинет... И не спрашиваю я вас, кто режет. Все равно вы мне не скажете. Я сам узнаю. Я уже знаю! Ведет глазами по рядам. Бекеч - нога за ногу у края стола. Безучастен к выступлениям. Без фуражки волосы его распались и кажутся мальчишескими. ...Из вас покровителей - знаю!! Но хочу слышать от самих вас - отношение ваше какое, что бандиты людей режут? Вы, опора наша,- в чем поддержали? Листовки подлые вывешиваются - а вы хоть одну сорвали? Принесли ко мне на стол? И прямая ваша обязанность - заставлять работать! ПрОценты в лагерь нести! Иначе зачем вы есть, бригадиры? А вы развалили всю работу! По тресту за прошлый месяц - тридцать прОцентов выполнения плана. Так зачем тогда и лагерь? Он себя не окупает. Голос из гущи: - И не надо! ОБОРОТ. = Вот они, бригадиры! Темный народ, бритые головы. Номера, номера... Телогрейки запахнуты. Шапки топырятся из-под них или зажаты между колен. Угрюмо смотрят лагерные волки. Правды от них не доищешься. Голос майора: - Что не надо? Пайки хлеба вам не надо? Не заработаете, так и не будет! Вот, Мантров отмалчивается. А умный парень. Хочу тебя послушать! Ну-ка, вставай! Вставай-вставай! Гай и Климов во втором ряду. Глубже, у стеночки - Мантров. Нехотя он поднимается, как всегда прямой, даже изящный. Голос чистый: - Гражданин майор! Я - человек, к сожалению, очень откровенный. Начну говорить - вам не понравится. Голос из президиума. - Говори! Говори! - ...Вот вы, гражданин майор, начали сегодня с того, что грозили всех нас поснимать с бригадирства. На это можно сказать только: по-жа-луй-ста! Нам быть сейчас бригадирами оч-чень мало радости. Быть сейчас бригадиром - эго каждое утро ждать ножа... Касается белой своей гортани. ...вот сюда. В спокойных лагерях за бригадирские места дерутся, а у нас Пэ-Пэ-Че предлагает - никто не берет. И если вы хотите выполнения плана - надо принять некоторые разумные меры. Соленые арбузы - гнилые? Гнилые. Зачем же на них баланду варить? Надо подвезти капусты. И хоть рыба была бы на рыбу похожа, а не на ихтиозавра. И, конечно, ребятам обидно: в общих лагерях - зачеты, в общих лагерях сколько-то они на руки платят, а в особых - ничего. Два письма в год!.. Надо ходатайствовать в высшие инстанции, просить каких-то минимальных... = Начальник оперчекистского отдела (он развалился за столом, и кашне его серебристое сильно свешивается): - ...уступок?? Ровный голос Мантрова: - изменений к лучшему. И все опять наладится. И мы обеспечим вам план. Начальник оперотдела: - Ишь, лаковый какой! Не с того конца тянешь! Может, вам еще картошку с подсолнечным маслом? Вы - бордель свой прекратите! - Я сказал, что думаю. Я предложил разумный план умиротворения. Майор вздыхает: - Я думал, ты умней чего скажешь, Мантров. Что я эти соленые арбузы вам - нарочно что ли искал? Отгрузили нам с базы два вагона - теперь их не спишешь, надо в котел класть. Еще кто?.. Тимохович? = В дальнем углу поднялся Тимохович. У него грубый шрам от угла губы. В набухших узлах - весь лоб, со склонностью к упрямой мысли. Нетесаный, говорит - как тяжело трудится. Тихо: - Я часто соглашался раньше... как и все у нас считают... что мы, заключенные Равнинного лагеря, живем как собаки. = В президиуме оскалились, сейчас перебьют. = Многие бригадиры обернулись, все замерли. Тимохович очень волнуется, запинается: ...Но когда я хорошо подумал, я понял, что это не так. = В президиуме успокоились. = Бригадиры, бригадиры... ...Собака ходит только с одним номером, а на нас цепляют четыре... Собака отдежурила смену - и спит в конуре, а нас и после отбоя по три раза на проверку выгоняют... Собаке хоть кости мясные бросают, а мы их годами не видим... = Президиум. Начальник оперотдела протянул руку - перебить. Майор открыл рот и никак не вымолвит. ...Потом у собаки... Оглушающий звон разбитых стекол. Позади президиума на черном ночном стекле - разбегающиеся беленькие змейки трещин. И сразу - рваные остроугольные дыры в стеклах первой и второй рамы. Падение камня. Дозванивают падающие стекла. Чей-то громкий злорадный выкрик тут, в комнате: - Салют!! Смятение в президиуме. Бекеч вскочил: Отрывистая смена кадров: = Камень на полу! - на пустой полосе между президиумом и бригадирами. = Сжал челюсти Бекеч: ловить! И бросился в дверь как был, без шапки, волосы разметались. Майор вскочил (шинель свалилась на стул). Президиум - на иголках, дергается головами. Назад на дыру. Перед собой - на камень. На бригадиров. = Бригадиры как один - переклонились вперед, впились в прези- диум. Молчат зловеще. = Вьется майор на председательском месте, крутит головой в испуге. = Молчат. Напряглись. А если кинутся? Растерзают. = Президиум. Два окна позади, одно разбитое, другое целое. Трое уселись кой-как, майор наволакивает шинель на плечи, стоит и жалобно стучит кулаком по столу, как бы призывая к... тишине. Только его стук и слышен в полной тишине. Голос Тимоховича: - Потом у собаки... Майор - раздраженно и вместе с тем упрашивающе: - Ну-ну, хватит... Не для этого собрались... = Ночная тьма. Равномерный умиротворяющий снег в полном безветрии. Володя Федотов с радостным вдохновленным лицом подкрадывается ко второму, еще не разбитому, окну с кирпичом. = Майор: - Администрация лагеря призывает вас, товари... тьфу... призывает... Удар! Звон стекол! И - второе окно! Кирпич - наискосок мимо головы майора! И тот же голос: - Салют!! Стук паденья кирпича. Рванулся президиум - бежать! = Бригадиры как будто привстали. Кинутся сейчас!! Отрежут выход! Растерзают! = Жалкое бегство президиума. Толкают друг друга на стол. Графин опрокинулся на пол, звон разбитого графина! Серебристое кашне начальника оперчекистского отдела зацепилось за край стола и осталось там, свисая на пол. Майор запутался в падающей шинели и обронил ее у дверей... И чья-то шапка на столе, забытая... = Кусок пола во весь экран, Осколки графина. Лужа, подтекающая под стол президиума. Кончик свисающего кашне. Камень. В другом месте - кирпич. И шинель майора комком, отчетливо виден один погон. тишина. Недвижимые вещи. Только струйки воды пробивают себе дорогу. шум встающего человека. Его ноги вступают в кадр, идут к выходу. Одна нога наступает на шинель майора. Ноги останавливаются. Постепенно видим в рост и всего Гая, обернувшегося к нам: - Ну что ж, ребята, сидеть? Время позднее... И спины бригадиров, встающих со скамей. Шум вставания, передвиг скамей. КРУПНО. Усмешка Гая! Но не ястребом кажется сейчас - Ахиллом: ...Заседание - окончено... музыка жесткая! ЗАТЕМНЕНИЕ. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН. = Приемный кабинет врача. За столом - Галактион Адрианович в белом. Вошел и прикрывает дверь - Климов, держа шапку в руке. - Подойдите ближе, Климов. Климов подходит к самому столу изучающе смотрит на врача. Он все видывал, его немногим удивишь. Оперев подбородок на составленные руки, врач говорит снизу вверх, очень тихо, раздельно; - Вчера в БУРе при мне умер ваш бригадник Чеслав Гавронский. Климов вздрогнул, преобразился. ...Он умер избитый, обезображенный, с выдавленным глазом. Он просил передать вам, что это сделали стукачи из шестой камеры. Запомните - шестой. Ваших товарищей туда бросают, чтоб они раско- лолись, назвали руководителей и... исполнителей. всплеск музыки! Ноздри Климова раздуваются, лицо - как будто он лезет на пулеметы: - Доктор!!.. Двумя руками жмет руку врача, На лице - зреющее решение: - Доктор!.. Доктор!.. ЗАТЕМНЕНИЕ МЕДЛЕННОЕ. музыка нарастающей революции! ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ. ШИРОКИЙ ЭКРАН. = Внутренность большого барака. Электрический свет. Немногие лежат, большинство сидит на низах вагонок и, помалу откусывая от кусочков черного хлеба, пьют чай из кружек. Кто-то разложил телогрейку, рассматривает, как латать. = Быстро входит Богдан, с ним - двое парубков. Окинул взглядом: - Шо? Вэчеряетэ? Пайку дорубливаетэ? А нашим соколам ясным в БУРе очи выкалуют? = Всеобщее внимание. = Богдан срывает номер со своей груди, бросает на пол, топчет: ...Наших ребят до стукачей садовлять - а ти им душу вынають?! А вы тут пайку ухопылы - та жуетэ? А ну, ссовывайся! Подскакивают втроем к вагонке, сгоняют сидящих, сбрасывают на пол матрасы, щиты,- БЛИЖЕ. = и вот остался уже только каркас вагонки - две стойки из толстого бруса и таких же два прогона. Молотком выбивают клинья, стук и прогоны стали таранами. Раскачали их, примериваясь,- вот так будут бить тюрьму! Богдан кричит: - О то нам зброя! Ломай вагонки! Уси - до БУРа! Общий вид. = В бараке - разноречивое движение. Начинают разбирать еще несколько вагонок. Кто-то выбежал. Многие мнутся. Богдан быстро идет по бараку и поддает кулаком в спины: - До БУРа! До тюрьмы!.. = В дверях - Климов. На лице его - одушевление боя: - Да что ж вы делаете, четвертый барак? Там забор ломают - а вы брюхо накачиваете? Ждете, чтоб и вас по карцерам распихали? Кто свободу любит - вы-ходи!! ОБЩИЙ ВИД. = После оцепенения все бросаются разбирать вагонки = или с пустыми руками, кто-то с кочергой от печки - бегут! бегут! Голос Климова: - За свободу! - Выходи!! Повелительные призывы музыки. Бегут на выход! на выход! КОСАЯ ШТОРКА, КАК УДАР ХЛЫСТА. = По вечернему лагерю - бегут фигурки заключенных! И все в одну сторону! В музыке - штурм, в музыке - мятеж! На белом снегу и в полосах света от окон бараков хорошо видны фигурки бегущих. Они с брусьями, с палками. Бегут! Бегут! Музыка: лучше смерть, чем эта позорная жизнь! В этой волне нельзя остановиться! Готовы бежать с ними и мы! БЛИЗКО в полутьме - отрешенные лица бегущих! Они слышат этот марш, которому остановка - смерть! = Вот виден и мрачный БУР, к которому сбегаются со всех сторон! Громкое, на весь лагерь, натужное скрипение - это визжат сотни гвоздей, = это выламывают доски из обшивки забора. = В мощном заборе уже несколько проломов - и туда лезут, лезут! = На телефонном столбе - заключенный обрезает последний провод и начинает осторожно (он без кошек, в простых ботинках) слезать. Да это Володя Федотов! Столб, с которого он слезает, близко от калитки в БУР. Один конец провода так и повис через забор тюрьмы. Связь перерезана! Все то же скрипенье. Стук ломов, лопат. ПЕРЕНОС ВБОК, РЫВКОМ. = По линейке убегают двое надзирателей. За ними гонятся зэки, швыряют вслед им камни, кирпичи. Те успевают вбежать в узкую дверь внешней вахты, закрыться - и еще пара кирпичей в тесовую стенку вахты шлеп! шлеп! ПЕРЕНОС РЫВКОМ. = Бьют стекла, бегая вокруг штабного барака. В луче мелькает: "Строители пятой пятилетки!". Звон стекол. = С крыльца сбегает Бекеч. Он озирается. Он бежит... = ...в сторону вахты. Но наперерез ему - двое с ножами! Круто повернув, Бекеч бежит... = ...мимо забора хоздвора... закоулком темным мимо уборной... И те двое - за ним! Встречаются зэки, но не мешают Бекечу... А с ножами сзади гонятся... гонятся... = Стремительно пересекая освещенное пространство, Бекеч бежит... в самый угол зоны, к угловой вышке, на прожектор... Нас ослепляет прожектор. Выстрел с вышки над нашей головой. = Преследующие замялись, отступают. Голос Бекеча: - Вышка! Не стреляй! Я свой! Я - свой! Вышка, помоги! Поднырив под луч прожектора, видим, как Бекеч сбросил шинель, перекрыл ею колючую проволоку и неловко перелезает, нелепо балан- сируя, через угловой столбик предзонника. Спрыгнул с той стороны, упал, поднялся. И, карабкаясь по откосой ноге вышки, схватился за ствол карабина, спущенный ему оттуда. Поднялся на вышку (видим его ноги, взлезающие выше экрана). = Шинель так и осталась висеть на колючей проволоке. ШТОРКА. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН. = Комната тюремной канцелярии. Два надзирателя склонились над телефоном. Один (с угольным лицом, читавший приговор) кричит в трубку: - Товарищ лейтенант! Решетки ломают!.. В двери долбят! Что делать?!.. Товарищ начальник режима!.. Товарищ Бекеч!.. Нет ответа!.. ШТОРКА. ШИРОКИЙ ЭКРАН. а марш! зовет на штурм, наливается силой! В его тревожных перебеганиях = перебегают, носятся заключенные за проломленным, а где и поваленным забором. = Здесь ломами тяжелыми бьют по решеткам! Отгибают их ломами, как рычагами! Звуки ударов сливаются с ликованием марша! = С неба вспыхивает странное освещение: яркое, дрожащее, бледно- зеленое. Это с вышки бросили осветительную ракету - охрана хочет видеть, что происходит в лагере. = В этом мертвенно-зеленом свете видим, как бьют толстыми ломами в железную дверь тюрьмы. Но она не поддается! Марш обещает победу! Выше, выше! Вперед, вперед! = Ракета померкла. Взгляд вдоль тюремной стены. Кто-то взобрался на спину другого и, сравнявшись с окошком камеры, кричит: - Яка камера? Яка камера? Ослепительная розовая ракета. = Голова спрашивающего - сбоку. И окошко тюремное - впол-экрана. Хорошо видна вся глубина ниши - оттуда, ухватись за решетку, подтя- нулся к нам - Иван Барнягин! непобедимый Барнягин! В розовом свете ракеты сияет его лицо. - Седьмая. А вам какую, братцы? - ШОсту! - Стукачей? Вот они, рядом, вот они! Показывает пальцем. Смеется. Померкла ракета. = Но по крыше БУРа начинают ползать лучи прожекторов (ниже не пропускает их забор). Отраженный свет их белесовато освещает дворик БУРа. Спрыгнувший кричит: - Эй, хлопцы! Ось она, шОста! Ось камера шОста! - Тащи сюда керосин! - Солому - сюда, братцы! а марш свое! = Белая ракета! Меж разбитых и отогнутых прутьев одной решетки вытискивается наружу - Хадрис. Двумя руками из окна приветствует освободителей; - Селям! Ему кричат: - Сколько вас там? - Я один! Одиночка. Ликует свобода! ШТОРКА. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН. музыка оборвалась. = Камера стукачей. Переполох! Абдушидзе кричит, показывая вверх: - Лампочку бей! Лампочку бей! Разбили. Темно. Тревожный, неразборчивый гул. Стуки в дверь: - Гражданин начальник! Гражданин начальник! = Красная ракета! Красное небо за черными прутьями решетки. И вровень с окном поднимается сразу свирепое лицо: - Господа стукачи?.. Замер стук в дверь. ...Господа стукачи! Гавронского замучили? Тараса - пытали?.. Народ приговорил вас - к смерти!! В погасающем свете ракеты видно, как он поднимает ведро, отклоняется и выплескивает через окно. Хлюпанье. Крики: - Ке-ро-си-ин!.. Спасите!.. Простите!.. Гражданин начальник! Отчаянный стук. Через окно бросают пучки горящей соломы - один! другой! третий! = Теперь-то мы видим камеру! Загорается сама решетка, откосы оконного углубления, и верхние нары с матрасами, с бушлатами... ...и по керосину вниз перекидывается огонь. Все в оранжевом веселом огне! Но где же люди? - хрипящие, кричащие, стучащиеся... = Все столпились у выхода! Толкая и оттаскивая друг друга, они стараются втиснуться в дверную нишу, чтобы быть двадцатью, десятью сантиметрами дальше от огня! Они стараются спрятать от него голову! отвернуться! закрыться руками! пальцами растопыренными! извива- ющимися! Вопли! стук! царапанье! плач! В оранжевом озарении мы не видим их лиц, не различаем тел,- видим одно стиснутое обреченное стадо, которое уже корежит жаром. И мелькает лицо С-213 в предсмертной муке. ШТОРКА. Соседняя камера. Выломанным столбом от нар арестанты под руко- водством Барнягина бьют в дверь и хором ожесточенно приговаривают: - Раз-два-взяли! Раз-два-дали!.. Е-ще разик! Е-ще раз! = Надо видеть лицо Барнягина!.. ШТОРКА. ВЕРТИКАЛЬНЫЙ ЭКРАН. = Длинные высокие (от узости) коридоры тюрьмы, два напролет через раскрытые двери. Мало света - тусклые лампочки под потолком в проволочных предохранителях. Два надзирателя беззвучно мечутся, прислушиваясь к стукам и крикам. Приглушенные отголоски марша наступающих. Глухие внешние удары в тюрьму. КРУПНО. = Угольный надзиратель, шепчет помощнику: - Что мы с тобой вдвоем? Пропали! Я отопру шестую! = Дверь с номерком "6". грохот замка. отпахивается. Оттуда - снопы оранжевого света, дым, и люди падают друг через друга на пол. Вой, ругательства, радость. ШТОРКА. = Входной тамбур тюрьмы. Яростные удары в дверь, к нам, Здесь столпились все освобожденные стукачи. Они вооружены палками, досками, швабрами, кочергами, лопатами. Обозленные, обожженные, кровоточащие и жалкие лица. Некоторые сзади влезли на ящики,- выше других. У стены - два надзирателя с пистолетами в руках. Биться насмерть - выхода нет. Все молчат. Все с ужасом смотрят на = железную дверь. Она подается. Засовы погнулись. Петли перекосились. В одном месте - уже щель, куда заходят ломы. Яростные удары в дверь. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН. = Та же дверь - снаружи. В отсветах прожекторов (из-под крыши) видно: это Гай долбит!! Ну и силища! Так дрались только у Гомера! Не-ет, дверь не устоит! И лом - не лом, а на двух человек - балка стальная! И нахлынул опять тот же марш! Еще немного! Еще немного!.. Устал Гай, отходит со своим ломом. ШИРОКИЙ ЭКРАН. = И тогда дюжина зэков берется за долгое толстое бревно, разбегается с ним и с разгону бьет: б-бу! Отходят с бревном. Видим среди них острую голову Гедговда. Он - без шапки, на лице - восторг. Потому ли, что он длиннее всех,- кажется, что от него - помеха, а не помощь. a музыка зовет - не отступать. Тираны мира! - трепещите! Разогнались - б-бу! пролом! Отходят. И Володя Федотов тут. И Хадрис. И худощавый Антонас, Еще разок! Но раздается густой пулеметный стук из нескольких мест. Оборвалась музыка. Бросают бревно! Падают! Все замирают. А луч прожектора над головами начинает переползать туда и сюда. Близкий крик: - С вышек бьют, гады!.. По зоне лепят! Пулеметы стихают. Лежащие вскакивают. Но не успевают схватиться за бревно, как = через распахнутую калитку забора кто-то кричит: - Автоматчики!.. Автоматчики! в зоне! = Раскрыты двойные лагерные ворота. И по пустынной линейке входят в лагерь две цепочки солдат. Ощетиненные автоматами, они стараются держаться выпуклыми полу- кругами. Прожекторы с вышек освещают им путь. МЫ ОТСТУПАЕМ. Они идут - мертво перед ними. Вдруг, по знаку офицера,- огни из стволов! Очередь! В нас! В лагерь! Каждый, стреляя, ведет автоматом немного влево, немного вправо. И кончили. МЫ - ЕЩЁ ДАЛЬШЕ. Они продвигаются. В кадр попадают - слева БУР с изуродованным забором, справа - штабной барак с битыми окнами. Они продвигаются. Они продвигаются. Сопротивления нет. Заключенных нет. Автоматчики развернулись в обе стороны. = Бекеч (в военном бушлате вместо шинели) кричит в дверь БУРа: - Откройте! Я - Бекеч! Изнутри голоса: - Уже нельзя отпереть! Еще ударьте! Вылетит! Знак Бекеча. Автоматчики берутся за бревно и нехотя бьют им. = Общий вид лагеря, как виден он конвойному офицеру с линейки (его затылок на первом плане). В лагере один за другим погасают фонари на столбах. Слышно, как бьют камнями то в жестяные щитки, то в сами лампочки. И окна бараков гаснут одно за другим. Лагерь погружается в сплошную темноту. Окружн