орю ему. - Дайте-ка халвы попробовать. - Попробовать? - переспрашивают усы. - Эге. Из окошка высовывается длинный нож с кусочком халвы на кончике. Разжевал я халву, проглотил. Добрая! Но хвалить не спешу: еще пожалеет килограмм продать. - Что-то плоховата, - морщу нос, но потом машу рукой и добавляю: - Ну, ладно. Съедят и такую. Взвесьте кило. А усы смеются: - Раньше надо было приходить. Вся распродана. - Как распродана?! - ужаснулся я. - Очень просто, - отвечает дядя Саша. - Завтра опять завезу. Что ты скажешь! Как же я теперь на кухню вернусь? Съедят же меня хлопцы. Да и стыдно. Жуликом обзовут. Одно спасение: надо выскочить на десять минут в город. Но без увольнительной записки, которую мне никто не даст, это невозможно. И все же иду к контрольно-пропускному пункту. Издали смотрю, кто там дежурит. Вижу - сержант из третьей роты. "Не пустит", - вздыхаю. Тут как раз машина из расположения части выезжает. Сержант кинул- ся ворота ей открывать, а я следом за машиной и бочком, бочком. Вдруг, как из "катюши": - Ваша увольнительная! Заметил-таки сержант... - Мне вон в тот ларек халвы купить, - объясняю ему. - Без увольнительной нельзя. - На одну же минутку... - Кр-ру-гом! - резко командует в ответ. И разговор закончен. Отошел я в сторонку от проходной, и так грустно мне. Хоть бы кто из наших в город шел - можно задание дать. Но солдат бежит в увольне- ние впереди увольнительной записки. Все давно ушли. А возвратиться на кухню без халвы не могу. Совесть не позволяет. Совесть же - это мой бог. Если я с ней не в ладах - нет мне спокойной жизни! Решаюсь на последнее: через забор! Никто не увидит. Быстро слетаю к ларьку и тем же путем назад. Решено - сделано. Перемахнул я через забор. Но... к ларьку, что через дорогу, подойти нельзя. Вижу, стоит там старшина Саблин и с про- давщицей любезничает. Это на час, не меньше. Пячусь назад, поворачиваю за угол и бегу к гастроному. Подбежал, а на дверях за стеклом покачивается табличка: "Перерыв". Посмотрел я с ненавистью на эту табличку и обращаюсь к чистильщику обуви, который рядом сидит, - этакому смуглому, белоусому старику: - Дядьку, где здесь срочно халвы можно купить? - Халвы купить, да? - гнусаво переспрашивает дядька. - Зачем хал- вы? Давай сапоги почищу. Смеется, бестия! - Некогда! - сердито отвечаю. - Некогда? На базар иди... Второй квартал направо. Пулей несусь на базар. Уже спина мокрая. И ноги подкашиваются от страха: вдруг кого-нибудь из своих встречу?! Или - не дай и не приведи - патруль комендантский! Только подумал об этом, как из переулка, навстречу мне, вышел с двумя солдатами незнакомый лейтенант. Увидел я на его рукаве красную повязку и вроде споткнулся. Потом взял себя в руки. Перехожу на строе- вой шаг и четко отдаю патрулю честь. - Ваша увольнительная! - останавливает вдруг меня красная повяз- ка. - В каком смысле? - удивляюсь... И все кончилось как нельзя плохо. Сижу я на гауптвахте - в не- большой комнате с решетками на окнах. Деревянные откидные нары подняты к облезлой стене и закрыты на замок. Сижу на табуретке, скучный, как пустой котелок, и тру о подокон- ник пятак, чтоб отшлифовать его до зеркального блеска. Говорят, это помогает грустные мысли отгонять. Но мысли как назло не покидают меня. Пятак уже до того отполирован и отделан после подоконника о штанину, что вижу в нем весь свой похожий на винницкую дулю нос и прыщик на но- су. В другое время этот прыщик много б мне хлопот доставил, а сейчас не до него. Свет белый мне не мил! Уже пытался шаги считать - шесть шагов к запертым дверям, шесть к окну с решеткой. Четыре тысячи насчи- тал и бросил. Досада огнем жжет мое сердце! Я даже не догадывался, что в нашей славной Яблонивке на Винничине мог уродиться такой несчастли- вый хлопец, каким оказался я. Перед моими глазами стоит учебный класс, битком набитый солдата- ми. Идет комсомольское собрание, на котором обсуждают поведение комсо- мольца Максима Перепелицы... Эх-х... Лучше не вспоминать. И как только человек может выдержать такое? И все из-за моего перепеличьего характера. Видать, придется шлифовать его, как этот пятак... Начинаю тереть о подоконник другой стороной пятак и мечтать о том времени, когда Максим Перепелица станет человеком. А он же станет им. У ИСТОКОВ СОЛДАТСКОЙ МУДРОСТИ Прошла осень, зима. А кажется, что я уже сто лет как уехал из родной Яблонивки, как служу рядовым второй роты Н-ского стрелкового полка. Но что это за служба? Все, как говорил дед Щукарь, наперекосяк получается, навыворот. Мечтал об одном, а выходит другое. Нет мне счастья в службе военной. Но я в этом не виноват. Отличаться пока нег- де! Ведь каждый день одно и то же: подъем, становись, шагом марш, от- бой. Вздохнуть некогда. А старшина! Знали бы вы нашего старшину Сабли- на! Вот и сегодня. Сижу я в комнате политпросветработы и письмо Мару- се пишу. Вдруг слышу голос дежурного: - Вторая рота, приготовиться к вечерней поверке! Мне же отрываться никак не хочется - мысли толковые пришли. А тут еще Степан Левада надоедает. - Максим, не мешкай, - говорит. - Ты же сапоги еще не чистил. - Чего их чистить? - отвечаю. - Не свататься же пойду. Все равно завтра в поле на занятия. А Степан носом крутит - недоволен: - Опять достанется тебе от старшины. - Не достанется, - успокаиваю его. - Вот допишу письмо и маскиро- вочку наведу - два раза махну щеткой по носкам, и никакой старшина не придерется. Но Степан не отстает: - Опять Марусе строчишь? - интересуется. - Чудак человек. Плюнь! Не отвечает, и плюнь. Ничего я не успел сказать на это Степану, так как в казарме заг- ремел милый голосок старшины: - Стр-роиться, втор-рая!.. Быстро сую недописанное письмо в карман и пулей лечу чистить са- поги. А старшина Саблин знай командует: - В две шер-ренги...становись! "Эх, дьявол! - ругаюсь про себя, - не успею". Раз-два щеткой по сапогам, и мчусь к месту построения. А там уже слышится: - Ровняйсь!.. Чище носки, левый фланг!.. Еще р-ровнее! Та-ак... Смир-рно!.. - Товарищ старшина, разрешите стать в строй, - обращаюсь к Сабли- ну. - А-а, Перепелица?! - вроде обрадовался он встрече со мной. - Опять, значит, опаздываем? Уже сколько служим, а к элементар-рному пор-рядку не приучимся? - Да я сапоги чистил, товарищ старшина, - оправдываюсь. А он глянул на мои сапоги и скривился, точно муху проглотил. - Чистили? - переспрашивает. - Что-то не замечаю... Ага, ясно. Носочки, значит, обмахнули. А каблучки кто же будет чистить?.. "Ну, думаю, начнет сейчас отчитывать да про порядки объяснять". Надо бы промолчать мне, но мой язык сам себе хозяин. - Каблуки тоже чистил, - болтнул он. - Вон Левада видел. И тут начал старшина меня "чистить" перед строем всей роты. - Ага, - говорит, - надеетесь, что земляк выручит? Вряд ли. Не в этом суть солдатской взаимовыручки. Но где вам понять? Это поймет только солдат. Повторяю: только настоящий солдат. А мой язык опять сболтнул: - Я тоже солдат. Старшина Саблин даже удивился: - Солдат? Так-так. Солдат, значит? А где же ваши солдатские ка- чества? Нет их, рядовой Перепелица. Товарищескую взаимовыручку вы по- нимаете неправильно, да и находчивости у вас тоже нет... Что это за находчивость - сапоги только с носков почистить или оторванную пугови- цу прикрепить спичкой к клапану кармана? А на занятиях вчера не сумели правильно подобраться к огневой точке "противника"... Где же ваша со- образительность солдатская? А выносливость? Была она у вас? - Он в столовой вынослив! - подает голос Василий Ежиков. - Двой- ную порцию вмиг осилит. В строю прокатился смешок. А этого старшина Саблин не любит. От- вернулся он от меня и на Ежикова уставился. - Р-разговор-рчики в стр-рою! Делаю вам замечание, р-рядовой Ежи- ков! И опять ко мне: - Две минуты на чистку сапог. Бегом!.. Такая-то жизнь моя солдатская. Давно потушен свет в казарме, а мне не спится. Эх, служба, служ- ба! Разве так я, Максим Перепелица, мечтал служить? Думал, что, как приеду в армию, буду у всех на виду, буду горы ворочать. А получает- ся... получается, как у нашего деда Мусия из Яблонивки: как-то при гостях хотел он показать свою власть в семье, хотел похвалиться, какой он хозяин в доме, но, как на беду, позабыл кочергу спрятать. И как только повысил голос на свою жинку - бабку Параску, - она схватила ко- чергу и так стремительно атаковала его, что дед Мусий и на гостей ог- лянуться не успел - утек на чердак и лестницу за собой втащил. Два дня сидел там не евши и просил бабку Параску о помиловании. Вот так и у меня. Надеялся на пироги с маком, а тут тебе горчица с хреном. Конечно, многому я научился за эти месяцы в армии. Карабин и ав- томат знаю, как бабка Параска свою кочергу, а саперной лопаткой, если захочу, умею работать, как ложкой. А маскироваться, а перебегать, а шаг печатать, чтоб даже искры сверкали! И стреляю лучше прежнего. Нау- чили! Но все же, очень не везет мне. Никак не могу найти правильного азимута в службе. Куда ни повернусь, все не так: то не так постель заправил, то поясной ремень слабо затянул, то в строя опоздал, то схватил из пирамиды чужое оружие, то честь командиру не так отдал, то не доложил, то не спросил, не сказал, не узнал... И все замечания, за- мечания, замечания. Когда же конец этому будет? Когда я настоящим солдатом стану, чтоб не склоняли Перепелицу на комсомольских собраниях, в стенгазете, чтоб старшина Саблин от меня отвязался? Неужели не способен я стать другим?.. Способен! И принял я твердое решение: завтра же с подъема во всем первым быть. С этой мыслью и уснул. А ночь для солдата ой как быстро проходит! Не успел, кажется, и лечь, как уже дежурный по роте "подъем" горланит. Вскочил я утром, когда раздалась команда "подъем", и не торопясь одеваюсь. Вдруг вижу, Ежиков обгоняет меня. И тут я вспомнил о вчераш- нем своем решении. Вроде током тряхнуло Максима. Вмиг натянул я бриджи, обул один сапог, схватился за другой. Но все-таки отстаю. Чтоб быстрее было, не стал портянку наматывать, а положил ее на голенище, а затем поверх портянки ногу и р-раз ее в сапог. Ничего, потом выберу минуту и перео- буюсь. Представьте себе, что к месту построения на физзарядку я подбежал первым. Командир отделения, сержант Ребров, даже удивился, а старшина Саблин тоже подметил мое старание. - Одобряю, Перепелица! - бросил он на ходу. - Первым в роте под- нялись сегодня. Промолчал я, а сам подумал: "Еще не то увидите. Будет Перепелица первым и в учебе и в дисцип- лине". Наступили часы занятий. У нас по расписанию должна была начаться стрелковая подготовка, но вместо этого почему-то всю роту вывели в по- ле. Прошел слух, что приехал сам командир дивизии и будет проверять нашу выучку. Так и случилось. Не успели мы передохнуть на зеленой травке у до- роги (а она мягкая, сочная, только на свет появилась. Май же кругом службу дневального несет. Так он прибрал все вокруг в зелень, что лю- бо-дорого, - душа песни просит. Моя бы власть, я б каждый год наряда по четыре давал маю вне очереди. Пусть дневалит!)... Так вот, не успе- ли мы передохнуть, как командир взвода, лейтенант Фомин, вызывает к себе в придорожный кювет командиров отделений и отдает им боевой при- каз. Через минут пять сержант Ребров уже и нам задачу поставил. Оказы- вается, мы являемся не кем-нибудь, а десантом. Высадили нас на плане- рах в поле (разумеется, условно высадили, так как притопали мы сюда ногами), и нам предстоит, действуя по отделениям, преодолеть занятую "противником" полосу в пять километров, а затем в точно назначенное время атаковать и уничтожить "неприятельский штаб" в овраге близ рощи "Фигурная". А чтоб добраться до этой самой рощи, нужно продираться сквозь густые кустарники, идти по оврагам и болотам. И притом засады "противника" надо обходить. Наткнется отделение на засаду - и долой из игры. Такие условия. Приказ есть приказ. Надо действовать. Но не успели мы выйти на исходное положение - перебежать к опушке недалекого кустарника, - как появился незнакомый капитан с белой повязкой на рукаве. А на повязке буква "П" - посредник, значит. Подошел, посмотрел на нас и бросил единственную фразу: - Командир вашего отделения выведен из строя. Смотрю я на капитана и ничего не понимаю. А как же воевать без командира? Другие солдаты на сержанта Реброва оглядываются, а он рука- ми разводит - не могу, мол, ничего сделать. И тут... Ушам я своим не поверил. - Второе отделение, слушай мою команду! Оглядываюсь - Степан! Поднялся на карачки и так строго смотрит на солдат, что смех один. Видать - боится, что не послушаются его. - Почему твою? - удивляюсь я. - Я же первым сегодня в строй стал. А он вроде и не слышит. - Отделение, за мной! - и первым бежит к опушке кустарника. За ним поднимаются Ежиков, Самусь, Таскиров и все отделение. Приходится и мне подниматься. Догоняю Степана и заговариваю с ним. - Чего ты поперед батьки в пекло лезешь? - А что? - удивляется. - "За мной! За мной!" - тоже мне генерал выискался! - Так чего же ты не командовал? - сердито спрашивает Степан. Что ему ответишь? - Да я только подумал, - говорю, - а ты уже выскочил. - Ну, командуй сейчас, - уже миролюбиво предлагает он. Но тут Ежиков в разговор вмешался. - Хватит, - говорит он, - Перепелица уже покомандовал. - А тебе какое дело? - отражаю наскок Ежикова. Вдруг его Таскиров поддерживает. - Нэ камандыр. Перепелица,- категорически заявляет. Тут отделение добежало до кустарника, и Степан скомандовал: - Стой! - А когда мы залегли, строго добавил: - Прекратить разго- воры! Не узнаю дружка своего. Даже голос его вроде изменился. Прере- каться не хочется, но все-таки отрубил я Ежику и Таскирову: - Очень нужно мне командовать вами - лопухами такими! А Степан на меня как цыкнет: - Перепелица!.. Икнул я и умолк. Тем более, заметил, что лейтенант Фомин спешит к нам. - Кто принял командование отделением? - издали спрашивает он. Степан, кажется, сробел. Он на меня смотрит, а я на него. "Раз трусишь, думаю, давай я". И вскакиваю на ноги. Но вижу - и Степан вскакивает. - Докладывайте, рядовой Левада, - почему-то обратился не ко мне, а к Степану лейтенант. Когда Степан доложил, что он командир, Фомин на меня глаза пере- вел. - Вы что-то хотели сказать, рядовой Перепелица? - Хотел спросить, нельзя ли курить, - отвечаю. - Нельзя, - отрезал лейтенант. - Правильно, - соглашаюсь. - Я так и думал. Слышу, Василий Ежиков хмыкает. А когда лейтенант Фомин позвал к себе Леваду, чтоб проверить, как уяснил он задачу, Ежиков захихикал еще громче: - Думал. Вы слышали, ребята? Он, оказывается, думал! Очень засвербел у меня язык. Хотелось покрепче ответить Ежикову. Но подходящего слова не нашел и смолчал. А тут и Степан Левада вернул- ся. Вернулся и еще раз начал нам задачу объяснять. Потом по секрету сообщил, что на пути вся третья рота будет нас караулить и с воздуха будут за нами глядеть. - Третья рота? - переспрашиваю. - Да там все такие, как Ежиков, недотепы. Дойдем! Ежиков опять в контратаку: - Твоим бы языком, Максим... Но Степан опять бабахнул: - Разговоры! - и приказал: - Перепелица и Таскиров - в головной дозор. Старший - Перепелица. Люблю быть старшим. Хоть под моим командованием один Таскиров, но все равно боевая единица. Оторвались мы от отделения на расстояние зрительной связи и про- бираемся сквозь кустарник в направлении рощи "Фигурная". Таскиров впе- реди, а я, как и полагается старшему, чуть позади и сбоку Хорошо! От земли душистым парком несет, в кустах соловьи перекликаются, а по не- бу, среди кучных облаков, солнце путь себе прокладывает, точно как мы среди зарослей. Вот только с ногой у меня худо. Так и не удалось переобуться. Те- перь портянка сбилась в носок сапога, а голая пятка уже огнем горит. Вначале не обращал я внимания на это, да и сейчас не особенно обращаю. Пустяки! Солдат к боли должен привыкать. Идем мы и идем. Прислушиваемся, конечно, да и глазами каждый куст прощупываем. Мое дело, разумеется, командовать да поддерживать зри- тельную связь с отделением, которое следует сзади нас - дозорных. И сейчас, когда вышли мы на узкую дорогу, за которой налево от нас вытянулось большое озеро, поднял я над головой автомат - сигнал командиру отделения, чтоб к нам выдвинулся. Степан, заметив мой сигнал, тут как тут. Выскочил из кустарника и давай дорогу рассматривать. - Чего тут смотреть? - говорю ему и на озеро показываю. - Надо идти направо, через дамбу. Здесь втрое ближе. - Правильно, - соглашается Таскиров. - Нет, не правильно, - возражает вдруг Степан и приказывает нам разговаривать шепотом. - Там на засаду нарвемся. - Откуда это известно? - удивляюсь я. А Степан на дорогу указывает. - Глядите, след бронетранспортера. - Так, может, он влево поехал, - не сдаюсь я. Но Степан, вижу, стоит на своем: - Косые зубцы по краям следа указывают направление... Так куда он поехал? - спрашивает он. - Вправо, - уже соглашается с Левадой Таскиров. - Верно, - говорит Степан. - Значит, надо идти влево. Степан возвращается к отделению, а я смотрю ему вслед и удивля- юсь. - Откуда он знает все? - спрашиваю у Таскирова. А Таскиров отвечает без всякого уважения к старшему дозорному: - Он не пишет, - говорит, - на занятиях писем Марусе. - Разговорчики! - обрываю его. - Наблюдайте вперед! Пошли мы дальше. Начали огибать озеро. Здесь дозорному пришлось идти почти рядом с ядром отделения. Справа и слева камыш шелестит, а под ногами вода хлюпает. Чувствую, что пятка моя не на шутку начинает болеть. А доложить Степану неудобно - ведь старший дозорный я. И вдруг... (тут и о пятке своей позабыл) справа, на другом конце озера, как полоснет пулеметная очередь! Эхо кругом пошло, а я даже присел. В чем дело? Раздвигаю в стороны камыш и замечаю: далеко на дамбе бронет- ранспортер, вспышки выстрелов и суетня. - Кто-то из наших нарвался, - спокойно говорит Левада. И так мне неловко стало, что я предлагал идти через дамбу. - Лопухи, - говорю о тех, кто нарвался на засаду и должен возвра- титься ни с чем. А сам на Степана кошусь: "Помнит он или нет о моем предложении?" Чувствую, Таскиров меня локтем под бок толкает. Повернулся я к нему, а он шепчет: - Камандыр, - и кивает головой в сторону Степана. Да-а, верно. Голова у Степана вроде работает. Надо бы и мне под- тянуться. Ведь солдатская служба - дело-то серьезное, нужное. Там, в Яблонивке, небось думают, что Максим Перепелица уже офицером скоро станет, а я того... Впрочем, не такое уж великое дело отделением ко- мандовать. Подумаешь, следы бронетранспортера разгадал! Мы тоже еще себя покажем! Вот только пятка... За озером перебежали быстро через небольшое мелколесье, и перед нами раскинулась широкая болотистая долина. В долине той колышется по- жухлая прошлогодняя осока, а среди нее пробивается к солнцу молодень- кая осока - тоненькая и густая, как грива коня. Перед долиной остановились мы. Степан выполз чуть вперед и с та- ким важным видом рассматривает ее, что просто смех: вроде генерал вра- жеские укрепления. - Чего на нее глядеть? - спрашиваю. - Перебежим быстро, и точка. Жалко - ноги запачкаем. А Степан молчит, наблюдает. Потом поворачивается к нам и приказы- вает: - Всем ползти по-пластунски! Сдурел Степан! Совсем сдурел! Там же болото, вымажемся, как чер- ти. Я уже рот раскрыл, чтоб сказать ему об этом, как меня опередил Илько Самусь. - Тут целый день ползти надо, - говорит он. - К сроку не поспеем. А Степан ему в ответ: - Кто здесь командир? Может, вы будете командовать, товарищ Са- мусь?.. За мной! Не захотелось мне после этого вступать в разговор, и пополз я вслед за Степаном. Так даже лучше - пятка моя отдохнет. Но не очень-то легко ползти по болоту. Уже через минуту почувс- твовал я, как на локтях и на груди вода пробралась к телу. Потом - на коленках. Да и спина от пота все больше мокнет. Рубашка так и прилипа- ет к ней. С этим можно было б еще мириться, если б в нос не бил такой про- тивный запах тины и плесени. Тошнит! Приходится терпеть. Ползу я, попеременно подтягиваю под себя ноги и бросаю тело вперед, а автомат, который лежит на правой руке, то за куст чернотала цепляется, то за кочку. Попросил я у Степана разрешения забросить оружие за спину. Не разрешил: нужно быть в боевой готовности на территории "противника". Ну, думаю, черт с тобой. Вырвусь сейчас вперед и первым на ту сторону выползу. Знай наших. И только чуть-чуть взял в сторону, как из-под моего локтя плеснула тина и прямо мне в ли- цо! Ослеп я и от злости оглох. - Дай дурню волю, - ругаю тихо Степана и продираю глаза. Продрал, оглядываюсь на товарищей и вдруг вижу, что такая же история с Ежиковым приключилась. Грязный он, как порося! Я даже захохотал. - Чего ты? - спрашивает у меня Самусь. - Ежиков утонул, - отвечаю. А Самусю не до шуток. Тоже из сил выбился и промок весь. - Кому это нужно? - шепчет он. - Перебежали бы быстро, и все. - Вы же, дурни, не хотели, чтоб я командовал отделением, - у меня бы не ползали так. Вдруг Левада как зашипит на нас: - Тише!.. - и взглядом вправо указывает. Повернул я голову вправо и обмер. Сквозь осоку увидел на краю ло- щины замаскированный танк. Пушка его в нашу сторону развернута, а над башней торчит танкист и в бинокль смотрит. Кажется, смотрит прямо на меня. Я так и врос в болото. В это время в небе стрекот моторов послышался... Ну, беда! Два вертолета откуда-то вырвались. И прямо на лощину, где мы лежим, курс держат. Один потом замер в воздухе на одном месте, видать болото прос- матривал. Затем дальше повилял хвостом. Вот тут мы все поняли, что шутки плохи. Я уже так старательно полз - прямо носом борозду среди кочек прокладывал. И не зря. Слева заметили еще одну засаду. Но и возле нее проползли без единого выстре- ла, как и требовалось. И когда из нас уже выходил последний дух, выбрались мы на опушку леса. - Встать! - шепотом командует Степан. А у меня сил нет. - Не могу, - отвечаю. - Привык... На пузе легче. Однако подняться пришлось. Поднялся... охнул и сел. На пятку не наступить. - Снимайте сапог, - уже на "вы" обращается ко мне Степан. Разуваюсь. Глянул на свою ногу и ахнул. Растер до крови. И, как всегда, первым Ежиков подкалывает меня: - Солдат... Портянку наматывать не умеет. - На язык бы тебе такого болячку, - огрызаюсь и достаю индивиду- альный пакет. А Степан на часы смотрит. Видать, приближается время атаки. Роща "Фигурная" уже рядом. Что делать? С бинтом ногу в сапог не сунешь? Придется в одном са- поге бежать. Так мне пришлось и сделать. Намотал поверх бинта портянку, привя- зал ее другим бинтом и вперед. В одной руке автомат, в другой - сапог. Потом додумался за поясной ремень сапог заткнуть. Но все же отстал я от отделения. Добежал до оврага, что у рощи "Фигурная", когда наши уже разгромили там штаб "противника" и выстрои- лись для разбора занятий. Стоят солдаты в строю - подтянутые, подобранные (правда, солдаты только тех отделений, которые сквозь засады прошли). Стоят в тени вет- вистых елей, а я бреду по крутой тропинке - грязный, усталый, в одном сапоге. - Смотрите, и Перепелица дошел! - слышу голос старшины Саблина. В ответ смешок прокатился. Но тут же затих. Старшин лейтенант Куприянов, командир роты нашей, ко мне обращается: - Становитесь, рядовой Перепелица, в строй! То, что дошел - моло- дец! А вот ногу натер - плохо. "Да разве только это плохо? - горько думаю я про себя. - А что было б, если бы не Степан Левада, а я, Максим Перепелица, принял на себя командование отделением? Первая же засада нас завернула б назад!" И все оттого, что характер у меня перепеличий - по верхам летаю, а до сути военной службы не дохожу. Но дойду. Ей-ей, дойду, не быть мне Максимом Перепелицей! Только подумал я это, как ко мне Саблин подходит. - Вот сюда становитесь, - тихо говорит и ставит меня на самый ле- вый фланг. - И не горюйте, дело будет. Начало ведь положено? "СПАСИБО, ТОВАРИЩ!" Какой-то особый характер у нас, солдат, выработался - всегда что-нибудь тревожит тебя, всегда чего-то добиваешься. Беспокойный мы народ. А попробуй не будь беспокойным, попытайся положить руки в карманы и сказать: "Мне делать больше нечего". Попадешь в такой переплет, что ого-го! Я, Максим Перепелица, кажется, уже выбился из отстающих солдат, хотя и в передовые еще не вышел. Можно б командирам поменьше на меня внимания обращать. Да где там!.. Вот совсем пустяковый случай. Торо- пился я и плохо заправил свою кровать. За это сержант Ребров сделал мне внушение по всей строгости. - Порядок знаете? - спрашивает. - Почему же нарушаете его? Говорит так, а у самого даже глаза потемнели от недовольства. Во- обще Ребров требовательный сержант. Даже в театре однажды не постес- нялся сделать замечание самому Стратосферову - лучшему артисту. Играл Стратосферов роль старшины, а у самого пряжка ремня набок сбилась, гимнастерка не заправлена. Сержант Ребров в антракте пробрался за ку- лисы и кому-то доложил о таком беспорядке на сцене. И что вы думаете? Артист подтянулся, а Реброву режиссер объявил благодарность. Пришлось мне перестелить одеяло на своей кровати. Но, думаете, простили Перепелице его оплошность? В стенной газете пропечатали. А это, пожалуй, хуже, чем взыскание получить. Взыскание - за конкретный проступок, а тут уже обобщение целое. Черным по белому написано: у Максима Перепелицы нет еще любви к порядку. Очень неприятно... И так мне захотелось, чтоб в следующем номере стенгазеты про меня хорошую заметку поместили, что хоть криком кричи! Пусть бы вся рота знала, что Перепелица стал на правильный путь, что человек он вполне серьезный и свои задачи понимает. Прямо во сне мерещилась мне такая заметка. И старался, как только мог. А сегодня утром увидел в комната политпросветработы почти готовую стенгазету. Но о Перепелице в ней пока ни слова. Вроде вареным я стал. Неужели не напишут обо мне? Направляюсь по дороге в спортгородок. "С досады хоть на турнике покручусь". А навс- тречу - командир нашей роты, старший лейтенант Куприянов. Эх, не знаете вы нашего ротного! Хоть и поругивал он не раз Мак- сима Перепелицу, и наряд давал, и под арест сажал, а полюбился мне крепко. Рассказать сейчас ему о своих думках - враз нашел бы добрый совет. Идет он мимо, вроде и не узнает солдата Перепелицу. Даже обид- но. Отдал ему честь, как положено... И вдруг: - Рядовой Перепелица, ко мне! Повернулся я к старшему лейтенанту. - У вас что, зубы болят? - спрашивает Куприянов. - Никак нет, - говорю, - зубами не страдаю. - Тогда еще раз пройдите мимо меня, отдайте честь, и чтобы вид был гвардейский. Возвращаюсь и снова иду навстречу старшему лейтенанту. А он: - Голову выше! А глаза... глаза почему не смеются?! Веселее! Тверже шаг... Так, молодец, теперь вижу настоящего солдата. Молодец!.. Неудобно было, что командир роты заставил меня заново отдавать честь. Но зато как здорово отозвался он о Перепелице. Вот бы в стенга- зету такие слова про Максима: "Молодец, вижу настоящего солдата, гвар- дейца!" Ведь похвала-то от самого ротного, а за него я душу готов от- дать! Да что и говорить, все знают старшего лейтенанта Куприянова. Как подаст он, например, команду, каждая струнка зазвенит в теле. Мертвый по его команде зашевелится. А на занятиях объяснять станет ротный, да- же удивительно, до чего все ясно и понятно, запоминаешь навсегда. Однажды на стрельбах сильно разбросал я по мишени пули. Старший лейтенант после этого долго лежал вместе со мной на стрелковой трени- ровке и в ортоскоп смотрел, проверял, как приготовился я для стрельбы. Точно врач у больного, командир роты хлопотал у рядового Перепелицы. И нашел мою болезнь. Оказалось, что слишком я напрягаюсь, когда прицели- ваюсь, и от этого усиливается колебание оружия. Кроме того, посторон- ними мыслями отвлекаюсь. Еще только целюсь в мишень, а уже вижу, как командир объявляет мне благодарность за отличную стрельбу перед строем или что-нибудь похожее... И, представьте себе, об этом тоже догадался командир роты. Как это человек может так все насквозь видеть и разби- раться в чужом характере? Пришлось лечиться. И сейчас здоров. Последнее стрелковое упражне- ние Перепелица выполнил на "отлично". Такой-то у нас командир роты. Да и поглядеть на него приятно. Всегда одет аккуратно, брюки наглажены, сапоги до синего блеска начи- щены. И каждый старается ему подражать. А засмеется - никак не удер- жишься, тоже засмеешься. Но если недоволен тобою старший лейтенант, бойся в его глаза смотреть. ...Когда начались у нас занятия по физподготовке, старший лейте- нант Куприянов пришел в спортивный городок. По лицам товарищей вижу - каждый думает: "Подошел бы к нашему отделению..." А солдаты в нашем отделении - орлы. Трудно Перепелице приходится, чтобы среди таких чем-нибудь отличиться. А отличаться я должен обязательно - характер у меня такой. Тем более что в стенгазете меня отчитали. В этот час занятий старший лейтенант к нашему отделению не подо- шел. Все время находился у спортснарядов, на которых третье отделение упражнялось. В перерыве мы взяли командира роты в кольцо. Окружили и смотрим на него влюбленными глазами. И хоть бы для приличия сказал кто слово. Молчим. Засмеялся тогда старший лейтенант Куприянов, и мы грох- нули смехом. - Сейчас, - говорит, - посмотрю, какие вы герои, как на снарядах работаете. Перепелице, наверное, - это ко мне относится, - ничего не стоит через "коня" перемахнуть. - На то он и птичью фамилию носит, - съязвил солдат Василий Ежи- ков. Ох, и колючий же этот Ежик! Ведь это он обо мне заметку в газету составил. Страсть как писать любит. И ни одного случая не пропустит, чтобы не поддеть Перепелицу. Один раз до того подковырнул, что в гла- зах моих потемнело. Было это на общем собрании роты. Обсуждали мы воп- рос о бдительности воина Советской Армии. После доклада должны были прения начаться. Но первым никто выступать не решался. Неудобно мне стало. Ведь сам командир батальона на это собрание пришел. Что о нашей роте подумать может? А председательствовал старший лейтенант Куприя- нов. Таким задорным голосом спрашивает он: - Кто будет говорить? Как тут удержишься? У меня рука сама вверх полезла, и не успел я собраться с мыслями, как старший лейтенант объявил, что слово, мол, предоставляется товарищу Перепелице. Захолонуло у меня в груди. Правду скажу - не подготовился я к речи. Но выступать мне приходилось не раз, авось, думаю, и сейчас обойдется. Вышел к столу президиума и как уви- дел, сколько на меня глаз смотрит, в голове мешанина началась, а к языку точно гирю привесили. Стою и молчу. По залу уже смешок покатыва- ется. Многие на стульях заерзали - за меня переживают. А тут Василий Ежиков шепчет, да так, что всему залу слышно: "Хлебом, - говорит, - Перепелицу не корми, а дай отличиться. Вот и отличился, смотреть стыд- но..." Такая обида меня взяла - и на себя и на Ежикова, что враз прорва- ло. Отвечаю на шепот Василия: - Мне тут, - говорю, - отличаться нечем. Я на учебном поле отли- чусь. А если вы, товарищ рядовой Ежиков, и дальше будете так плохо чистить оружие, как сегодня почистили (вспомнил я, что сержант Ребров после занятия заставил Ежикова снова смазать ствол карабина), то бди- тельности вашей грош цена! На язык вы острый, а бдительность притупи- лась... Вот на какую мысль натолкнул меня Василий Ежиков. А мне только начать, дальше пойдет. Содержательная речь получилась - о боеготовнос- ти солдат. Даже командир батальона отметил это в своем выступлении. С тех пор Ежиков при случае старается тоже критикнуть Перепелицу, показать, что и я не без греха. Вот и сейчас уколол при старшем лейте- нанте Куприянове. Догадывается Василий, что хочется мне молодцом пока- зать себя перед командиром роты. А разве ему, Ежикову, не хочется? Когда перерыв кончился, старший лейтенант пришел посмотреть, как прыгает через "коня" отделение сержанта Реброва. А хлопцы наши, чтобы блеснуть своей удалью, успели удлинить ноги "коню" так, что стал он похожим на верблюда. Видит это старший лейтенант и одними глазами смеется. Не говорит, что "коня" можно и пониже опустить, как требуется по нормам упражне- ния. Первым прыгнул Степан Левада. Перед разбегом он постоял секунду, измерил взглядом расстояние, рассчитывая, чтоб правой ногой на трамп- лин ступить. Затем побежал... Толчок! И перелетел через "коня". Чистая работа! Потом рядовой Ежиков вышел на исходное положение. Вижу, волнуется хлопец. "Хотя бы отделение не подвел", - кольнула меня мысль. Побежал. Я даже глаза закрыл... Слышу - хлопок руками по "коню", а затем глухой удар ногами по матрацу. Молодчина! - И позабыл я, что моя очередь нас- тупила, - за Василия Ежикова волновался. - Рядовой Перепелица, к снаряду! - слышу голос сержанта Реброва. Дрогнуло от неожиданности у меня сердце. Глянул я на старшего лейтенанта Куприянова, а он положил руки за спину и смотрит в мою сто- рону, вроде подбадривает. Стал я на исходное, а в голове мысль: "Не оскандалиться бы". И когда поймал себя на этой мысли, почувствовал, что беда может случиться. Раз неуверенность появилась, значит имеешь, Перепелица, шансы "показать себя"... Даже трудно рассказывать. Побежал я один раз - плохо рассчитал толчок и отказался от прыж- ка. Делаю второй разбег. Чудится мне, что сейчас в рамки стенной газе- ты буду впрыгивать. И так мне хочется туда впрыгнуть!.. Отрываю взгляд от трамплина, отталкиваюсь... А кожаная спина "коня" длинная-предлин- ная! Выбрасываю вперед над ней руки, но достаю недалеко. Значит, тол- чок о трамплин слабый. Теперь толчок руками не спасет. Так и случи- лось. Застрял я на самом конце "коня" да еще носом клюнул, а потом мешком плюхнулся на матрац. Счастье, что в отделении такими неудачниками оказались только двое - я да Илья Самусь. Старший лейтенант все же похвалил отделение, а по моему адресу коротко сказал: - Перепелица перестарался. Бывает и такое. Значит, хладнокровия ему не хватает. Как в точку попал. Верно же - горячился я. В перерыве товарищи разные советы стали давать. Один Ежиков не упустил случая, чтобы опять не ущипнуть Максима. Подошел ко мне и го- ворит: - Вся беда в том, что хвастун ты, Перепелица. Так и сказал: "хвастун". Мне даже жарко стало. - Ведь, - продолжает он, - ты думал лишь об одном: как бы отли- читься перед командиром роты? Не догадывался Василий, что я мечтал еще благодарность старшего лейтенанта заслужить. Тогда бы наверняка сегодня вечером Максим Пере- пелица прочитал о себе в стенной газете и ему не пришлось бы отводить в сторону глаза при встрече с товарищами из соседних взводов, как это было после выхода прошлого номера газеты. - И не обижайся за прямоту, - говорит Ежиков, - и сам душой ни- когда не криви. После физподготовки пошли мы на тактические занятия в район высо- ты "Круглая". Подобрались к ней с севера. И такая это симпатичная вы- сотка - слов не найдешь! У ее подножья ручеек протекает, правда пло- хонький ручеек, берега его вязкие, болотистые. Зато склоны густой тра- вой покрыты, а из травы синими фонариками фиалки выглядывают. Чуть по- выше - кусты приютились. Каждая ветка на них молодой листвой покрыта. Заберись, Максим, на самую макушку такой высотки, ляг спиной на траву и смотри в небо, наслаждайся полетом Земли-планеты, забудь о всех сво- их неудачах. А тут тебе голос сержанта Реброва: - Рядовому Ежикову разведать брод ручья в створе ориентира два! Отделению быть наготове прикрыть действия Ежикова огнем. "Ориентир два" - это высотка. На ней "противник" закрепился. Вот тебе и поэзия! Но, думаете, высотка хуже стала оттого, что ее "ориен- тиром" назвали? Нисколько. Хочется лишь побыстрее выковырнуть оттуда "противника" и надышаться вволю горьковатым запахом кустов. А если бы на высоте этой настоящий враг оказался, разве можно было бы терпеть, чтобы он дышал тем воздухом? Лежу я в своем окопчике и выглядываю осторожно из-за мохнатой кочки, слежу, как Василий Ежиков уползает к спуску, ведущему к ручью. Удастся ли ему найти подходящее место для переправы? Ведь берег речки топкий. Пытаюсь рассмотреть, что делает Ежиков. Но он где-то спрятался в осоке - не заметишь. А время идет. Ребров уже нетерпеливо на руку с часами поглядыва- ет, хмурится. Видать, кишка тонка у Василия Ежикова. Не под силу ему задача досталась. Вот мне бы такую. А сержант Ребров точно угадал мысли Максима и по цепи передает приказание: - Рядовой Перепелица, на помощь Ежикову! Меня словно подтолкнул кто сзади. Так и рванулся вперед. Ползу, вроде удираю от кого. Метров через двадцать дух захватило и соленая капля пота на губу скатилась. "Куда ты торопишься. Перепелица? - ска- зал я себе. - Где план твоих действий?" Пришлось остановиться. Как раз самое удобное место, чтобы русло ручья осмотреть. Приподнимаюсь из-за кустов и вижу: речка слева вплот- ную подходит к высоте, затем резко вихляет от нее в сторону. Сделав полукольцо, она ровно течет меж поросших осокой и мохом берегов, а напротив меня снова загибает к высоте. Раздумывать долго не приходится. Каждому солдату должно быть из- вестно, что самое мелкое русло речки бывает на перекатах между двумя ее изгибами. Это немножко левее меня. Подобраться к этому месту можно ползком, держа направление на кривую березку. Раз березка растет, зна- чит и грунт там потверже, менее заболоченный. Теперь нужно спуститься вниз, пробраться к воде и выяснить, с ка- кой скоростью она течет. Ясно, что с маленькой, если так обильно бере- га обводняет. Иначе они посуше были бы. Однако спуститься к речке так, чтобы с высоты было незаметно, не- легко. Но что ты за солдат, если трудности одолеть не можешь? Думаю себе: раз спуск, значит весной и в дожди вода проходы где-то сделала. Так и есть. Справа заметил овражек, промытый водой. Перебрался в него и уже через полминуты был у болота. Осмотрелся. Нигде Василия Ежикова не видно. Тревожно мне стало. "Как бы он не замеченный мною не вернул- ся в отделение. Тогда держись, Максим, Ежиков снова все колючки на те- бя направит". Много мне беспокойства от этого Ежикова. Осадить бы его, чтобы нос поменьше задирал! Вдруг слышу - хлюпает что-то в осоке. Быстро ползу к тому месту, разгребаю впереди себя зелень. Вижу на маленькой полянке, покрытой мо- хом, Василий Ежиков. Мох под ним привалился, и ноги выше колен увязли в болоте. Забросил он свой автомат за спину и барахтается, как кот в мешке, а выбраться не может. Заметил меня и говорит тихонько: - Прорва проклятая! Ползу через эту поляну, думал, что островок, а под мохом ловушка. Пришлось на ноги приподняться, и вот... - А ты хотел, чтобы под мохом перина пуховая оказалась? - сердито отвечаю. - Это тебе не заметки в стенгазету сочинять. Потом спрашиваю: - Речку-то успел разведать или дальше этой лужи не был? - Речку разведал, - буркнул Ежиков. Что делать? Быстро отстегиваю от своего автомата один конец ремня и бросаю его Василию. Но подняться на ноги нельзя - на высоте "против- ник". Да и думается мне, что там старший лейтенант Куприянов находит- ся. Наверняка наблюдает, как отделение Реброва задачу выполняет. Вот увидел бы он этого красавца Ежикова в болоте!.. Сажусь лицом к Ежикову и, упираясь ногами в кочки, начинаю тянуть ремень, за который ухватился Василий. Тяну и чувствую, как провалива- ется подо мной почва. И до чего же коварное это болото! Как схватит тебя за ноги - не отобьешься. Дела плохи. Надо менять позицию. Вытаскиваю ноги из тины и отползаю немного в сторону. Отсюда ре- мень еще достает до Ежикова. Опять сажусь лицом к Василию. Новая пози- ция вроде удачнее. Почва хоть и гнется подо мной, как доска тонкая, но пока держит. Ежиков придумал пристегнуть конец ремня от моего автомата к своему поясному ремню