, чтобы руки свои освободить. Правильно сделал. Потянул я сколько сил было. Ежиков руками начал помогать. Еще поднатужились, и одну ногу, облепленную черным густым месивом, Василий вытащил. Но нужно же было ему затем поторопиться! Приподнялся он на руках и высвободившуюся ногу под себя подтянул, чтобы опереться на нее. И только он это сделал, как мшистая корка треснула и Ежиков по пояс окунулся в трясину. Стиснул я зубы и молчу. А ругать Василия страсть как хочется! Ведь там, за пригорком, сержант Ребров из себя выходит. Наверное, ско- ро сам поползет речку разведывать... - Держись крепче! - со злом говорю Ежикозу. Чувствую, как ноги мои рвут сплетения корней осоки и вместе с кочками все глубже уходят в болото. Чем сильнее тяну, тем больше меня засасывает. Но зато Ежиков вот-вот выскользнет из трясины. Еще рывок, и Василий свободен. Точно тюлень на льдине, лежит он на моховом покры- вале, под которым трясина прячется. Лежит и по сторонам оглядывается, боится, как бы опять не провалиться. - Ползи на меня! - командую ему. Подполз он и ахнул, когда разглядел, что я по пояс увяз. Кинул Ежиков взгляд в одно, другое место - ищет, где бы ему укрепиться, чтоб теперь мне помочь. Но время не терпит. - Ползи к отделению, - говорю я ему. - Сержант давно тебя дожида- ется. - А ты? - спрашивает с удивлением он. - А я посижу, пока все наши не подоспеют сюда. Будут форсировать речку, заодно и Максима из болота выдернут. Только отделение пусть держит направление на кривую березку. Там почва крепкая. Пришлось Ежикову подчиниться. Ведь лучшего ничего не придумаешь. Занятия закончились: речушка форсирована, высота "Круглая" взята. Разбор действий взвода командир перенес на послеобеденное время. Ка- жется мне, что не совсем понравилось ему, как вели мы бой в глубине обороны "противника". Очень вперед все рвались. А одна огневая точка, встретившаяся на пути нашего отделения, по-настоящему не была блокиро- вана. Бухнули в ее амбразуру гранату и пошли дальше. Но, может, и од- ной гранаты для нее достаточно? Хотя нет. Перед концом занятий ожила эта точка и с тыла ударила по отделению. Не зря старший лейтенант Куп- риянов так брови хмурил. Значит, после обеденного перерыва атаковать высоту будем заново. Тогда и разбор занятий состоится. Но, несмотря ни на что, в расположение части шли мы с песнями. Пели, как всегда, с задором. А солдатам задора у соседа занимать не приходится. Тем более что обед впереди. И всякому известно, что от- сутствием аппетита солдат не страдает. Еще бы! Поползаешь в поле целый день (а там форточки открывать не нужно, воздуха хватает), перепашешь малой саперной лопатой добрую сотку земли (если меньше, то не намно- го), и никаких тебе капель для аппетита не нужно. К тому же обед ка- кой! Ей-ей, такой наваристый, вкусный борщ, какой готовит наш повар Тихон Васильевич Сухомокрый, умеет готовить, может, еще только одна моя мать. А жирный какой! Если ты неряха и капнешь им на гимнастерку, вовек пятна не выведешь. Но таких котлет с соусом, с гречневой кашей и мать моя не приго- товит. Оно и понятно. Мать моя курсов по поварской части не проходила. А Тихон Сухомокрый, прежде чем заложить в котел продукты, в книгу смотрит да с врачом совет держит. По-научному обед варит. Когда был я в наряде на кухне, своими глазами видел это. Но дело не только в обеде. Вообще у солдат настроение бодрое. Очень занятия всем понравились. Настоящий был бой, захватывающий. Нас- тупаешь на "противника" и не знаешь, что подстерегает тебя впереди. Каждая неожиданность требует от солдата ловкости, сноровки, умения пользоваться оружием. А кому не интересно испытать свою находчивость, сообразительность?.. Запевала наш затягивает песню. Весь взвод подхватывает ее. Я пою и в то же время кошу глаза в сторону Василия Ежикова. Как-то чувствует он себя? Вижу, не отстает от всех, поет с азартом. Но Перепелицу не проведешь - притворяется Василий. Кисло ему небось, что перед Максимом оконфузился, в болоте искупался. Теперь наверняка все наоборот повер- нет. Ведь не его, а меня товарищи вытаскивали из болота... Вечером в комнате политпросветработы нашей роты вывесили очеред- ной номер стенгазеты. Мне даже и подходить к ней не хотелось. Еще ут- ром просмотрел все заметки. И тут слышу, кто-то из солдат выкрикнул: - Про Перепелицу опять пишут. Везет же человеку! Меня точно кто в спину кулаками двинул. Подлетел я к товарищам, протолкался к стенгазете, а у самого, чувствую, глаза потемнели от не- довольства. "Чем, думаю, я еще провинился?" Протиснулся к стенгазете, нашел заметку, в которой обо мне гово- рилось, и первым долгом на подпись гляжу: "Рядовой В. Ежиков". Опять он!.. Читаю: "Сегодня на тактике выполнял я задание командира: разведывал брод. И когда после разведки возвращался с докладом, допустил оплош- ность - не сумел найти дорогу через болото и попал в трясину. И если бы не рядовой Перепелица, наше отделение не форсировало бы речку в назначенное время..." Дальше рассказывались все подробности о находчивости Максима Пе- репелицы, о взаимной выручке солдат. А над заметкой красными буквами выведен заголовок: "Спасибо, то- варищ!" ТРУДНАЯ ФАМИЛИЯ С дружком моим Степаном Левадой последнее время что-то неладное творится. Проснулся я однажды ночью и случайно на кровать Степана глянул. Точно кипятком меня ошпарило. Вижу, под одеялом у Степана огонь. Сос- кочил я на пол - и к нему. А огня как не бывало, исчез. Степан же спит и сладко посапывает. Утром рассказываю Леваде, какое чудо приключилось ночью, а он смеется: - Спросонку и не такое может показаться. Вроде я поверил Леваде, а на душе все-таки сомнение. Решил прис- мотреть за Степаном - друг ведь он мне! Улегся я в следующую ночь на правый бок, чтобы в любую минуту можно было посмотреть на кровать Левады. Но солдату не так легко прос- нуться без команды, ежели он полдня в поле по-пластунски ползал. Только перед самым подъемом меня словно кто-то под бок толкнул. Приоткрыл глаза и вижу - тянется ниточка света из-под одеяла, которым с головой накрылся Степан. С минуту я смотрел на эту ниточку, не знал, что мне делать. Вдруг в казарме зажглись плафоны, и дежурный закричал: - Подъ-е-е-м! Известно - по этой команде солдата точно сквозняком сдувает с кровати. Вскочил и я, позабыв на миг о таинственном огне... А когда спохватился, Степан как ни в чем не бывало надевал гимнастерку. Я внимательно осмотрел кровать Левады, но ничего подозрительного не заметил. Точно невзначай столкнул с места подушку - не запрятал ли он под ней электрический фонарь? Нет ничего. Что за напасть? Не прев- ратился же Степан в светлячка! И решил я насесть на друга и узнать от него, что за фокусы по но- чам он выкидывает. Но поговорить со Степаном не удалось: крепко осерчал я на него. А дело было так. В перерыве между строевыми занятиями подошли мы с Левадой к ларьку военторга папирос купить. И видим у ларька Зину Звонареву, библиотекаршу нашу. Укладывает она в свою сумочку покупки. Это та самая Зина, которой в Женский день солдаты нашей роты такой бу- кет цветов подарили, что пришлось обе половины двери в библиотеке отк- рывать. Славная она девушка, понимающая. Узнает, какая солдатам книга понравилась, громкую читку устроит. Охотников до хороших книг у нас много! Сидим мы и не дышим - слушаем звонкий голосок Зины. А она такая симпатичная, прямо беда - глаз не оторвешь. Волосы под косынкой как спелое жито, а очи точно васильки - синие, синие. Даже знаменитый наш молчун Степан Левада и тот как зайдет в биб- лиотеку, вроде его кто подменяет, - откуда только слова у хлопца бе- рутся! И все о книгах да о писателях. Чудо, а не Степан. Академиком скоро станет. Слушает Зина и глаз с него не сводит. Вот до чего ж при- ятная дивчина! На всех у нее внимания хватает. Но кажется мне, что с Левадой она дружит крепче, чем с другими. Даже из городской библиотеки книги ему приносит, вроде в полковой книг для него мало. Вот с этой самой Зиной Звонаревой встретились мы у ларька воен- торговского. Степан поздоровался как старый знакомый и поднялся на ступеньку ларька, почтовую бумагу начал рассматривать. Ему этого материала много требуется на письма Василинке. Ну, а я поближе к Зине: "Как, мол, жи- вете да что нового?" Она так охотно отвечает, вроде ей очень приятно со мной беседовать. Мне бы тут только разговор поддерживать на зависть всем солдатам нашего отделения, которые издали наблюдают за этой встречей. А я, ду- рень, размечтался. Смотрю на эту самую Зину и думаю... да, о Марусе Козак нашей яблонивской думаю! Куда там Зине до Маруси! Та как посмот- рит на тебя, даже жаром полыхнет. Покраснеешь, а в сердце что-то теп- лое шевельнется. Никак в очах у Маруси бесенята сидят. У Зины же глаза спокойные, внимательные. Сама она маленькая, тоненькая, вроде заставил ее наш старшина затянуться ремнем. За разговором обращаюсь к дяде Саше - продавцу. Меж собой мы "Крючком" его зовем. Старый человек, усы как у Тараса Бульбы, но любит нашего брата поддеть. Говорю ему: "Дайте папирос". - "Каких вам, спра- шивает, "Казбек" или "Дукат"? А ведь знает, усатая бестия, что я самые дешевые курю. И захотелось мне тут блеснуть перед Зиной, показать ей, что Максим Перепелица понимает толк в папиросах. "Дайте, говорю, выс- ший сорт - "Казбек", так как до армии я в альпинистах состоял". Вроде Степана кто шилом под бок кольнул - как напустился он на меня, как стал при всех отчитывать! Ни Зины, ни дяди Саши не стесняет- ся. Хоть сквозь землю провались. Говорит: - Солдат по средствам своим должен жить! А ты за один-два раза все гроши выбросишь. Сейчас "Казбек" куришь, а потом "Чужие"? Или хо- чешь показать, что богатый дюже? Как будто никому не известно, что солдат все готовое получает и нет нужды, чтобы деньги у него сотнями водились. Так он на меня навалился, молчун этот, что я не стерпел и отру- бил: - Откуда такой учитель выискался? А если я совсем хочу бросить курить и напоследок решил коробку хороших папирос изничтожить?.. Левада примолк. Взял почтовой бумаги, папирос, что подешевле, и, сказав Зине и продавцу "до свидания", побежал к отделению, где солдаты уже кончали перекур. А я держу в руках коробку "Казбека" и не знаю, что мне делать. Зина смотрит на меня синими глазами и улыбается. Потом говорит: - Раз бросать курить, так бросайте прямо сейчас, - протянула ру- ку, забрала у меня папиросы и отдала их дяде Саше. - Только, чтоб это твердо было, как полагается мужчине. Посмотрю, умеете ли вы держать свое слово. А на Степана (так и говорит: "на Степана") обижаться не нужно. Хорошо он сказал. Солдату по средствам надо жить. Да не только солдату, а всякому человеку. Я хотел что-то ответить, но тут услышал голос сержанта: "Кончай курить!" Впрочем, что я мог ответить? Оконфузил меня Степан. Зина ни с того ни с сего взяла слово, что я курить брошу. А у меня об этом и мысли не было. По-моему, солдат без курева - не солдат. Уже вслед Зина крикнула мне: - Приходите вечером со Степой в клуб!.. "Ишь ты, - подумал я, - он уже тебе Степа!.." Передал я Леваде приглашение Зины, но даже не посмотрел на него - сердился. - А я и без приглашения должен быть там сегодня, - ответил Сте- пан. И тут я вспомнил, что он выступает в клубе на читательской конфе- ренции, организованной полковой библиотекой. Словно назло мне, старательно готовился Степан к вечеру: подшил свежий подворотничок, пуговицы начистил, а над сапогами минут десять трудился. Наконец, ушел, бросив мне в насмешку: - Счастливого дневальства! (В тот вечер я в наряд заступал.) Когда хлопцы вернулись из клуба, рассказывали, что после конфе- ренции там оркестр играл. И Степан с библиотекаршей целый вечер вытан- цовывали. Говорят, Зина сама приглашала его, а Левада глаз не мог оторвать от пола - стеснялся товарищей. Подумаешь, застенчивость ка- кая! А проводить после танцев Зину до проходной будки не постеснял- ся!.. Тут только меня и осенило. Как же я раньше не догадался?! Навер- няка между Степаном и Зиной - любовь. Ведь не зря, как придет он в библиотеку, нет конца их разговорам. Ни за что Левады не дозовешься. Теперь ясно, что за свет под одеялом зажигал Степан: письма Зины читал или свои сочинял. При дневном свете перед товарищами совестно - все же знали о Василинке... И такая меня обида взяла: ведь Василинка - какая дивчина! Как он смеет?.. И уже на это дело стал я глядеть с другой точки зрения, я бы ска- зал - с главной: пришел хлопец родине служить, военную науку позна- вать, а вместо этого за юбкой бегает, дисциплину нарушает. Срам! А может, Зина Звонарева сама виновата во всем? Может, приворожила хлопца синими глазами да ямочками на щеках? Но опять меня сомнение бе- рет: не могла она разве выбрать хлопца покрасивее? Я же, например, не приглянулся ей. А ведь Максим Перепелица не хуже Степана! Даже к зеркалу подошел, чтобы посмотреть на себя. Ну, чем я плох? В плечах широк, лицо круглое, чистое, не закапанное никакими там вес- нушками. Брови, как смола, черные, глаза веселые. Нос, правда, чуток вздернулся. Но это не мешает. А Степан? По-моему, он тоже не ахти какой красавец. Высокий как верба. Смотрит исподлобья. А губы! У меня такие были после того, как на стадионе футбольный мяч мне в лицо заехал. Да и ходит он как-то по-особому. Шагает широко, не торопясь, словно по лугу идет и осоку ногами подминает. Спокойной походкой хочет уверенность в себе пока- зать. Словом, как ни прикидывай, а Степан сам постарался любовь с Зи- ной закрутить. Справедливости ради нужно заметить, что уверенный вид Степана ни- чего общего не имеет с самомнением, в каком, например, меня раньше уп- рекали. Думается мне, что эта уверенность - от физической силы Левады и от рассудительности его. Конечно, физкультурник он редкого калибра, получше меня. Однажды на занятиях так метнул учебную гранату, что мы всем взводом разыскивали ее. А ум у Левады - позавидуешь. Только боль- но нетороплив Степан. Прежде чем сказать слово, думает над ним, словно прицеливается. Но скажет - в точку, как снайпер. Правильно и к месту. Да-а, рассудительностью своей меня Степан перекрывает - никуда тут не денешься. Страдаю я такой болезнью - люблю высказаться раньше других, показать, что я, мол, не лыком шитый. Бывает иногда - болта- ешь, и язык потом откусил бы. Ведь непродуманное слово, что недозрелое яблоко, - горькое, только сморщишься от него. Самому от таких слов не- ловко, да крепишься, а еще хуже, когда отстаиваешь их. Но это раньше было. Сейчас другое дело - понял я свои изъяны. Все реже слова бросаю, не прицелившись. Последний такой пустой выстрел был при встрече с Зи- ной Звонаревой у ларька военторговского. Вот так хорошенько подумаешь о себе, о Степане, и как сквозь ор- тоскоп видишь, кто в какую сторону отклоняется. Добре, что хотя учат меня в армии пользоваться этим хитрым прибором. Однако рассудительность Левады все же не помогла ему избежать та- кой дури, как измена Василинке. Вот тебе и Степан! Очень мне стало за друга обидно, и решил я, как только сдам дневальство, начистоту пого- ворить с земляком. Правда, утерпеть до конца дневальства мне не уда- лось - старая, знать, привычка сказалась. Степан утром подошел к тум- бочке дневального и положил на нее конверт с письмом (почту у нас дне- вальные собирают). Я увидел, что письмо адресовано Василинке Остапен- ковой, и бросил Леваде: - Что, покаянную Василинке посылаешь? Зина полюбилась? Степан покраснел, подошел ко мне и ответил: - Не дневальному Перепелице, а дружку своему Максиму говорю: "Чапля ты". Чаплей в нашем селе зовут тех, кто из ума выжил, - по имени давно умершего Ивана Чапли. Иван этот имел три овцы. Однажды ему приснилось, что овцы хотят бежать от него. Чапля надел кожух наверх мехом и заб- рался в хлев, чтобы подслушать, когда овечки хотят устроить ему такую пакость. Ждал, ждал и уснул там. Утром жинка вышла кормить скотину и видит: из-под одной овцы ноги в сапогах торчат. С перепугу как огрела она по ним коромыслом! Иван спросонку схватился да лбом об стенку... Не знаю, что Левада нашел общего между мной и Иваном Чаплей. Не от страха же мне показалось, что он в Зину влюбился. Но все же засом- невался я. Степан слов на ветер не бросает. Только вот эта история с ночными фокусами... Прояснилось только к вечеру, сразу же после того, как я сдал дне- вальство. Помогла в этом сама Зина Звонарева. Через одного солдата из соседней роты передала она для Степана новую книгу. Взял я ее и пошел разыскивать Степана. Открыл на ходу книжку и вдруг между страницами увидел запечатанный конверт. Все ясно - любовное письмо. И так у меня сердце защемило за друга - прямо вынь и в холодную воду опусти. Левада сидел в комнате политпросветработы. Положил я перед ним книгу, а сверху письмо. Стою и молчу. Степан вроде с недоумением пос- мотрел на меня и распечатал конверт. Начал читать. Никогда я не видел таким своего земляка. То белые, то красные пятна выступают на его ли- це, а лоб испариной покрылся. Смотрю я на Степана и думаю себе: "Как бы ты, Максим Перепелица, поступил, если бы оказался на месте этого хлопца?" И стало мне ясно: теперь, когда понял, что самое ценное в человеке честь и совесть, серьезность и мужество, я ни за что не свернул бы с прямой дороги. Хо- рошая Зина девушка, слов нет. Но раз уж любишь другую, по сторонам не оглядывайся. Иначе нет тебе уважения от людей. Да и сам себя уважать перестанешь. Тогда уж не человек ты, а так - обломок, из которого даже кола не сделаешь. Подает мне Степан письмо и говорит: - Почитай и посоветуй, как быть. Читаю: "Уважаемый товарищ Левада! Работники нашей библиотеки сердечно благодарят ваз за содержа- тельное выступление на вчерашней читательской конференции об образе советского воина в послевоенной литературе. Такая же конференция сос- тоится в следующее воскресенье в гарнизонном доме офицеров. Очень про- сим вас повторить там свое выступление. Надеемся, что не откажетесь. С приветом - 3. Звонарева". - Ну так что же? - спрашиваю у Степана, прочитав письмо. - Чего ты волнуешься? Степан, как всегда, помолчал, а потом отвечает: - Да понимаешь, Максим, говорить-то я не мастер. А эту речь на память заучил. - И очень хорошо. Что тебя смущает? - Фамилия одна, - отвечает Степан. - Потребовалось мне назвать в своем выступлении одного героя из довоенной пьесы "Свадьба в Малинов- ке" - Лупанпопало... нет, опять забыл. А Попандопуло - есть там такой. Так я, когда речь заучивал, десять раз фамилию повторял правильно, а на одиннадцатый путался. Страшно боялся, что собьюсь на конференции. И ляпнул с трибуны: "Лопан-дропуло". - Ну?! - не терпится мне. - Вот тебе и "ну". Вчера в полковом масштабе осрамился, а теперь предлагают еще в гарнизонном. - Чудак человек, - смеюсь я. - Запомнишь! Ты мне о другом скажи: разве ты не письма Зине сочинял ночью с фонариком? Тут меня Степан обозвал одним непечатным словом и пояснил: - То я эту проклятую фамилию зубрил. Проснусь, пытаюсь вспомнить, и никак. Уснуть тоже не могу. Вот и приходилось доставать электрофо- нарь и зажигать его на секунду, чтоб в блокнот одним глазом глянуть. Только потом спать мог. Вот такая-то история с трудной фамилией. ДРУГ КОМАНДИРА Я уже говорил, что фамилия моя Перепелица, имя Максим. Это я тот самый Максим, которого в селе Яблонивка, на Винничине, ветрогоном прозвали и которому до сих пор Маруся Козак на письма не отвечает. Так и считает меня ветрогоном. А разве это справедливо? Ну, были глупости по молодости. От них же и следа не осталось. Стал я, наконец, исправным солдатом. С хорошей стороны знают меня в полку. А хочется, чтобы и по-за полком знали. Иногда размечтаюсь и вижу наш колхозный клуб. Сидят вечером ябло- нивские девчата у приемника, радио слушают, пересмеиваются. Конечно, среди девчат и Маруся Козак. И вдруг передают из Москвы, что в Н-ском полку имеется знаменитая вторая рота, в которой солдаты один к одному - орлы! И среди них мою фамилию называют. Жаль, что пока о нашей роте по радио не говорят. Пусть бы в Ябло- нивке гордились Максимом Перепелицей, Степаном Левадой и другими сол- датами, пусть бы земляки наши спокойно занимались своим делом. Но пусть никто не поймет, что Максим Перепелица о своей собствен- ной славе заботится, хотя честно добытой славы нечего стесняться. Ведь слава красна не словами, а делами. Просто хочется, чтобы знали: Максим Перепелица и его товарищи гордятся своим солдатским званием, дорожат солдатской честью. Не зря же в книгах пишут, что доброе имя у солдата - добрая слава у армии, победа у государства. Это старая истина. Вот и говорю я, что боевые ребята служат в нашей роте. Никто ли- цом в грязь не ударит. На что я, отстававший раньше по стрелковой под- готовке, и то приличный авторитет имею. Знает меня в полку каждый. И не потому только, что в клубе на доске отличников появилась недавно моя фотография. Это само собой. Есть и другие причины. Например, был смотр художественной самодеятельности. Кто отличился? Максим Перепели- ца! И не каким-нибудь бреньканьем на балалайке или тем, что песню до посинения выводил. Гопаком отличился! Так плясать умеют наверняка только у нас на Винничине: чешут, а ж земля гудит и листья с деревьев сыплются... Вот и приметный я. Даже больше, чем друг и земляк мой Степан Ле- вада. Но радости от этого мне мало. Кому, думаете, недавно звание младшего сержанта присвоили? Перепелице? Ошибаетесь! Это Степан сер- жантом стал! И назначили его командиром нашего отделения. Тоже мне, генерала нашли! Заменил Степан нашего сержанта Реброва, который в офи- церскую школу уехал. Поздравил я, конечно, друга, а сам думаю: "Да ведь и я вроде от- личником стал, и Василий Ежиков на "отличное учится..." Спрашиваю у Левады: - И почему так получается! Идем с тобой по одной стежке, вроде рядышком, а потом оказывается - ты впереди! В это время проходил мимо командир взвода лейтенант Фомин. Услы- шал он мои слова, понял, к чему они, и сказал: - Левада быстрее вас командирские качества приобрел. Правильный подход у него к людям. И стал я думать: "Что же это за командирские качества?" Положительные качества у Левады, конечно, есть... Если и завидую ему, так зависть эта хорошая. Разве плохо, что и я мечтаю стать сер- жантом? И я им все равно стану. Максим Перепелица научился быть хозяи- ном своему слову. А пока надо ждать. Впрочем, жизнь моя солдатская теперь вольгот- нее потечет. Ведь командиром назначен дружок! Кто чаще Максима Перепе- лицы сейчас в городской отпуск будет увольняться? Никто. И работой на кухне меньше досаждать станут. Вот, к примеру, завтра моя очередь туда идти. Так не поверю, чтобы Степан меня послал. Он-то знает, что для Максима Перепелицы нет более тяжкой работы, чем на кухне возиться. Значит, могу располагать завтрашним воскресным днем по своему усмотре- нию. И так от этого весело мне! Да и как не радоваться? Занятия кончи- лись. Отстрелялся я сегодня отлично. На дворе весна... И вдруг дежурный по роте передает приказание: - Командирам отделений выделить по одному человеку в распоряжение старшины для уборки территории вокруг казармы. Чистота, конечно, дело нужное. Но уж очень неохота в субботний или воскресный день брать в руки лопату или метлу. Только подумал об этом, как Левада приказывает мне: - Рядовой Перепелица, в распоряжение старшины роты. По всем нервам стегануло меня такое приказание. А потом смекнул: да это же Степан повода ищет, чтобы на кухню потом Максима не послать. - Слушаюсь, товарищ младший сержант! - весело ответил я. А когда вышел с лопатой во двор и представился старшине Саблину, он поставил меня во главе команды. И взялись мы за дело. Не только возле казармы убрали, а и весь спортгородок вычистили. Даже посветлело вокруг. Кто-то камушком начал выстукивать на большой квадратной лопате комаринского, кто-то завторил на губе. Я не удержался и дал волю но- гам. А они у меня лихие! Тем более, что вскоре баян появился. Словом, любит повеселиться наш брат, особенно перед выходным днем. А на вечерней поверке старшина объявляет мне благодарность. Это за уборку двора. Ответил я, как положено по уставу, а сам думаю: "Мо- лодец, Степа, не забыл старшине напомнить... Этак ротному писарю скоро некуда будет заносить мои благодарности. Хорошо, когда дружок команди- ром!" Раздумывал я себе, а вечерняя поверка продолжалась. Вдруг, словно босой ногой на ежа наступил, так меня передернуло. Старшина зачитал наряд на кухню, и первым в списке значился рядовой Перепелица. Вздохнул я тяжко и покосился на Степана. А он стоит, вытаращив свои очи, вроде ничего и не случилось. "Эх, Перепелица, Перепелица, - думаю я себе, - неразумная ты пти- ца. Степан - дружок и земляк твой, может теперь и говорить с тобой иначе не станет, кроме как по стойке "смирно". Плохо мне, вроде полыни нажевался. Знали бы обо всем этом в Ябло- нивке, частушки б по селу про Максима распевать стали. Ведь Максим Пе- репелица, хоть и ветрогоном считался, был лучшим плясуном! А кто рань- ше него кончал сев? Кто вперед всех с возкой буряка управлялся? Ведь Максим первый парубок на селе. Куда было этому тихоне и молчуну Степа- ну Леваде до Максима! А теперь на тебе: Степан командиром стал, а я - Перепелица - должен ему подчиняться. ...Перед отбоем подходит ко мне Степан, улыбается. И рук по швам не вытягивает. Даже удивительно. Говорит: - Молодец, Максим, что хорошо потрудился. Солдатам такая работа, какую ты выполнил, не по душе в субботний день. Поэтому нарочно тебя послал. Как друг, не осерчаешь, а товарищи убедились, что у нас дружба не мешает службе. Каждый увидел, что у Левады, когда дело идет о служ- бе, все солдаты равны. Понял, Максимка? Конечно, понял. Выходит так: раз ты, рядовой Перепелица, друг младшему сержанту Леваде, значит все шишки на тебя... Внеочередная ра- бота подвернулась - иди работай именно ты, а не другой, иначе подума- ют, что командир, как друга, балует тебя. Хочется в город сходить - сиди в казарме. А пойдешь - что люди могут сказать? Ты же друг коман- дира! Отличился на занятиях вместе с другими - им похвала, а тебе ку- киш. Чувствую я, что от такой дружбы взвыть можно. Придется попросить начальство, чтобы в другое отделение перевели. Но тут случай все мои намерения нарушил. Вышло так, что оказался я виноватым перед Левадой. А у меня теперь правило такое: раз виноват - терпи, дал маху - исправ- ляй ошибку. Объяснял нам Левада устройство нового стрелкового приспособления. Не понял я, для чего там шпилька одна служит. Говорю: - Степан, повтори, пожалуйста. Левада прервал урок, посмотрел на меня такими глазами, вроде на некрасивом поймал, и отвечает: - Товарищ Перепелица, запомните: на службе, на занятиях ни Степа- нов, ни Максимов не должно быть. Есть младший сержант Левада, есть ря- довой Перепелица. Устав почитайте! Как отрезал. Только и нашел я, что ответить: - Виноват, товарищ, младший сержант. Обидно, даже в ушах засвистело. На себя, конечно. И дернуло ж ме- ня за язык! Как будто бы я и сам не знал, как положено к командиру об- ращаться. Вечером Левада беседу затеял. Знает же Степан, что ошибся я и не повторю больше подобного, а все же забрасывает в мой огород камушки, чтобы другим неповадно было ошибаться. Известно, рад случаю, чтобы солдат поучить. Потом еще такая история приключилась. Иду я в нашу полковую биб- лиотеку книжку обменять и встречаю напротив казармы соседнего баталь- она Леваду. Обижен я на него. Поворачиваю голову в сторону плаца и вроде не замечаю Степана. И вдруг: - Товарищ Перепелица, вернитесь и отдайте честь! Ушам своим не верю. Повернулся к Леваде, а он стоит и с таким укором на меня смотрит, что я даже глаза опустил. - Почему устав нарушаете? - спрашивает Левада. - Степан, имей совесть, - тихо, чтобы не слышали солдаты, которые стояли у казармы и смотрели на нас, говорю я Леваде. - Сто раз же се- годня встречались мы с тобой Левада отвечает так же тихо: - Это для них неизвестно, - и кивает головой в сторону группы солдат. - Зачем дурной пример показывать? Что тут поделаешь? Пришлось мне вернуться на несколько шагов на- зад и по всем правилам строевого устава пройти мимо младшего сержанта Левады. Все навыворот получается. Надеялся: раз Степан командиром стал - Максиму в службе послабление будет. Ведь, нечего греха таить, жизнь солдатская - не фунт изюму. А Левада не то что послабления, отдышаться не дает. Однажды на занятиях в траншею вскочил я неправильно - не по стенкам скользнул, а на дно прыгнул. Сапоги жалко было о стенки те- реть, тем более знал я, что в этой траншее ни мин, ни других "сюрпри- зов" нет. Заметил это Степан и командует: - Рядовой Перепелица, назад! Повторите прыжок в траншею. В другой раз не понравилось ему, как замаскировался Перепелица. Заставил все заново делать. Зло меня взяло. "Ну, думаю, теперь даже наедине Степана на "вы" буду величать и разговаривать только по стойке "смирно". Никаких других отношений". Но разве поймешь этого Степана! То ему не угодишь прыжками в траншею, то лучше Перепелицы и солдата в отделении нет Вот хотя бы случай на недавних двусторонних занятиях. Наше отде- ление атаковало траншею и завязало бои в глубине обороны "противника". Продвигались медленно - оборона была крепкой. А на выходе из лощины совсем дело застопорилось: под фланговый огонь пулемета попали. Стрельба пулемета обозначалась трещоткой. - Рядовой Перепелица, уничтожить пулемет "противника"! - приказы- вает мне Левада. Уничтожить так уничтожить. Быстро отползаю назад, затем пробира- юсь вправо. Но пулеметчики "неприятеля" оказались глазастыми. Заметили меня, насторожились. "Этих легко не возьмешь", - думаю. Нырнул в лощи- ну, мигом наломал с кустарника веток, снял шинель и завернул в нее ветки. Затем чучело выдвинул к кусту на выходе из лощины. Пулеметчики засекли куст, за которым лежала моя шинель, и снова заработала их тре- щотка. Я же тем временем по лощине на четвереньках еще дальше вправо забрался, а затем подполз к пулеметному гнезду почти с тыла. Нагрянул внезапно. Бросил рядом взрывпакет, потом из автомата очередь дал. Сло- вом, случай, каких на каждом занятии много. И вот этому случаю Левада на разборе внимание уделил. Расхвалил находчивость Перепелицы. Вроде я виноват, что он именно меня, а не другого солдата послал против тех пулеметчиков. Да еще благодарность объявил. Прямо не узнаю Степана. Потом в караул мы заступили. Левада был разводящим. Снова Перепе- лица хорош. Понравилось ему, видите ли, как ловко Максим ликвидировал загорание замкнувшихся электрических проводов. Будто другой кто-нибудь иначе поступил бы. На комсомольском собрании я даже рассердился, когда потребовали, чтобы Перепелица поделился опытом несения караульной службы. Какой тут опыт? Действуй, как устав велит! А вчера утром Степан подходит ко мне и спрашивает: - Как думаешь выходной проводить? Пойдем в город. - Пойдем, есть мне о чем поговорить с тобой. Но разговор, о котором я думал, не получился. О книгах полдня спорили. Степан был под впечатлением хорошего романа "Семья Рубанюк" и все рассуждал о дальнейшей судьбе главного его героя Петра Рубанюка. Я-то книгу эту раньше Левады прочитал. Конечно, интересно мне знать, как дальше устроится жизнь Петра, Оксаны. Но чтобы я сам додумывал, мне и в голову такое не приходило. Лучше уж письмо писателю написать, пусть он расскажет. Потом Степан вдруг говорит мне: - Завидую я тебе, Максим. - Не тому ли, что мне счастье выпадает картошку па кухне чистить? - съязвил я. Степан вроде и не расслышал моих слов, продолжает: - Завидую, что о твоих делах все наше село Яблонивка узнает. - Каких делах? - ужаснулся я. - Написал командир части письмо председателю нашего колхоза. Завтра огласят его в каждом взводе. Хорошее письмо. Рассказывается там, что ты стал круглым отличником, и бдительно караульную службу не- сешь, и умеешь за оружием ухаживать. Словом, обо всех делах. И благо- дарность в том письме старикам твоим - отцу и матери - за хорошего сы- на. Дух у меня перехватило от этих слов. Не помню, что я молол в от- вет Степану. Кажется, доказывал, что никаких "дел" я не сотворил. А у самого сердце от радости из груди рвалось. Вся Яблонивка узнает! Думаю о Яблонивке, а перед глазами Маруся Козак стоит, улыбается. Вот вам и Максим Перепелица, вот вам и ветрогон! А Степан Левада все же друг настоящий. Понял я: дал бы он мне послабление, не стал бы Максим отличником! Требовал Степан с Перепели- цы строго, как и с каждого солдата, вот и толк вышел. Ох, и учиться ж я теперь буду... Еще лучше! Пусть все знают, что Максим Перепелица не- сет службу на совесть. И быть ему тоже сержантом. Но это еще не все. Вскоре из Яблонивки пришли на мое имя два письма. Первое - от председателя колхоза. Благодарит он меня за добрую службу, хвалит, что сдержал я свое слово, данное землякам, когда в ар- мию уходил. Второе письмо от Маруси. Коротенькое такое. Однако суть не в этом. Поверила она, что Максим разделался со своим ветрогонством, же- лает ему новых успехов в службе и спрашивает, можно ли ей писать мне письма... Эх, Марусенька!.. Зачем спрашивать?! ВАЖНЫЙ ФАКТОР Наша рота - лучшая в полку, а может, и во всей дивизии. Не зря оказали ей честь открыть в этом году первомайский парад. Шли мы мимо трибуны во главе всего полка, а впереди, вслед за полковым начальст- вом, шагал с клинком на плече наш командир роты, старший лейтенант Куприянов. А народу сколько на тротуарах!.. Замерли все от восхищения. Мы же еще крепче печатаем шаг по асфальту. Даже заглушили звук духового ор- кестра. Прямо грудь распирало у меня от гордости. Да и как не будешь гор- диться своей ротой и таким командиром, как наш старший лейтенант?! И когда однажды знакомый солдат из соседнего подразделения сказал мне, что наш ротный уж больно строг, рассерчал я не на шутку. - Эх ты, голова два уха! - отвечаю ему. - Да мы его за эту стро- гость, как батьку родного, любим! Не был бы он строг, плелась бы наша рота в обозе. Понимать надо! В роте Куприянова служить - это, брат, честь! И вообще, что такое командирская строгость, если ты умом и серд- цем до конца понял основное требование военной службы: учиться тому, что нужно на войне? Это требование выполняют и наш полковник, и коман- дир роты, и мой непосредственный начальник, младший сержант Степан Ле- вада. Идет отделение на стрельбище. Левада командует: "Бегом!" Возвра- щаемся с полевых занятий, старший лейтенант приказывает делать броски от укрытия к укрытию. Бывают дни, когда так "набросаешься", что ноги стонут. А то еще завел командир роты порядок раз в месяц состязаться в штыковом бою. Кому же интересно быть пораженным? Вот и приходится тре- нироваться Я даже щеткой, когда казарму подметаю, упражняюсь выпады и удары делать. Одним словом, нелегко нам дается первенство роты. Знаем мы цену нашей славе и каждой капле солдатского пота. Но никто из нас на это не жалуется, каждый крепким фактором обладает. Ценная вещь, этот фактор. Моральным он называется. Читал я, что высокий моральный дух нашей армии явился очень важным фактором в заво- евании победы. И понял я, что в нашем солдатском деле умение побеждать всякие трудности, умение быть решительным, волевым тоже входит в этот важный фактор. Очень мне это слово понравилось и запомнилось. Веское оно, авто- ритетное. Однажды мы всей ротой пошли на реку купаться. Вижу, Василий Ежи- ков никак не может расстаться с берегом. Опустит ногу в воду, дрыгнет ею - и назад. Кричу ему: - Что, Вася, фактора не хватает? - и как бултыхнусь в реку, целый фонтан брызг обрушился на Ежикова. - Эй ты, фактор! Удирай, догоняю! - закричал Василий и следом за мной в воду. Ну, думаю, попало слово на язык Ежикова. Хорошо, что не пустячное слово, а то Василий навеки окрестил бы им Перепелицу. Но Ежиков все равно не раз находил повод, чтобы подковырнуть этим словечком. Случилось, что на учениях нашу наипервейшую и наиславнейшую роту постигла такая неудача, что вспоминать тяжело. Оскандалились мы перед самим командиром дивизии. Поставили нас тогда на главном направлении батальона. Вначале подготовились мы для оборонительного боя. Зарылись в землю, траншеи соорудили такие, что зимовать в них можно. А за широкой лощиной, на склонах высоты, окопался "противник" - солдаты нашего же полка. И предстояло нам его "разгромить". Старательно готовились мы к атаке, хотя нас артиллерия и танки должны были поддерживать. На второй день учении утро выдалось свежее, прохладное. Трава вокруг поседела от росы, к земле прильнула. А в лощине, за которой "противник" находился, вроде молочная река разлилась: туман, каких я еще не видел в этих местах, - густой-прегустой. Стоит и не шелохнется, прячет не только всю лощину, но и ее противоположные скаты. Чудится, что молочная река до самою горизонта разлилась. Смотришь поверх тума- на, и взгляду не на чем остановиться - бежит он к белым, таким же, как туман, облакам, обложившим край неба, и кажется, что впереди раскину- лась заснеженная равнина без конца и края. Скоро наступать будем. Но легко сказать - наступать. Попробуй в таком тумане не заблудиться, попробуй найти тот дзот, который намечено атаковать нашему отделению. А может, туман на руку: удастся незаметно пробраться к "противнику" и - как снег на голову? И вдруг приказывает мне младший сержант Левада отправиться в рас- поряжение командира роты. Потребовалось заменить связного от нашего взвода. У старого связного, видите ли, живот внезапно разболелся. И что это за солдат, если у него живот болит? Побежал я к окопу, где находился командный пункт старшего лейте- нанта Куприянова, а там пусто. Один радист сидит у рации, да связные от других взводов в соседнем окопчике прохлаждаются. - Связной от второго взвода? - спрашивает у меня радист. - Дуй на энпе батальона. Комроты там. Доложи, что явился. Так и зачесался у меня язык, чтобы разъяснить радисту, как надо разговаривать с рядовым Перепелицей, да время не терпело. Наблюдательный пункт батальона - на маленькой высотке, каких здесь много. Бегу напрямик через жнивье к этой высотке и уже издали замечаю, что там какое-то большое начальство. Насчет начальства у меня нюх тонкий - на расстоянии чую. И еще знаю, что мозолить ему глаза без надобности не следует. А потому решил свернуть налево и подойти к вы- сотке со стороны. В боевых условиях к наблюдательному пункту нельзя идти в открытую. Вот и стал я подползать. А самого все же интересует, что там за начальство... Первым я приметил в группе офицеров нашего командира роты. Стоит он, руки по швам, не шелохнется. Офицеры на него смотрят, а один - в светлосерой шинели - указывает пальцем в карту, которую держит в ру- ках, и что-то говорит. Я ближе подполз, и стали слова этого начальника до меня долетать. Но лучше бы мне их не слышать: до того горько от тех слов стало, что в груди защемило, особенно когда разглядел на плечах начальника генеральские погоны. Это же сам командир дивизии! - Вас постигла неудача, товарищ Куприянов, - говорит генерал. - Ваше боевое охранение проглядело "противника", дало ему возможность незаметно уйти. Теперь ищите выход из положения. Или, может, другой роте предоставить такую возможность? - Разрешиге моей, - сказал Куприянов. И вроде спокойно он сказал, но почудилось мне, что голос у него чуть дрогнул. - Действуйте, - сказал генерал. - Но командира батальона держите в известности. А комбат наш - тут же рядом. Сердито так смотрит на старшего лей- тенанта. Но разве виноват командир роты, что туман в лощине? Да при такой видимости скирду соломы из-под носа можно утянуть и не заметишь! Старший лейтенант Куприянов взял под козырек, повернулся кругом и побежал к своему командному пункту. Еле успел я догнать его... Дотемна вел нас командир роты через болото. Петлять много приш- лось. Ведь болото не везде проходимо