щей ко мне присы- лайте. Глядите, какой герой! Смотрю, действительно геройский у меня вид на фотокарточке. Ре- мень через плечо, весь подтянутый. В самый раз Марусе Козак такую кар- точку послать. Говорю фотографу: - Давайте карточки моего дружка, Левады. Вот его квитанция. - Пожалуйста, - отвечает старик. - Предъявите служебную книжку, чтобы я знал, кому вручил свою работу. Подумал я и говорю: - Книжку показать не могу, а фамилию мою запишите, если нужно. Лицо фотографа вдруг сделалось официальным. - Молодой человек, вы получили свои снимки? Идите. Ваш товарищ сам явится. Или предъявите документ. Меня даже потом прошибло от такой категоричности. Зачем, думаю, ему документ мой понадобился? Не потому ли, что в нем номер войсковой части указан? В это время зашли две девушки, и фотограф начал рыться в ворохе снимков, отыскивая их фотографии. - Куда они запропастились? - ворчал старик. Потом хлопнул себя рукой по лысине и приоткрыл дверь в соседнюю комнатку, где, как оказа- лось, художник-ретушер работал. - Борис, не у тебя ли копии этих двух красавиц? Борис загремел стулом и высунулся в дверь, чтобы взглянуть на де- вушек. - На столе, готовые, - ответил он хрипловатым голосом. У меня точно оборвалось все внутри. В художнике я узнал "дядьку". Только теперь он был не черный, а рыжий, как и старый фотограф. Но тот же голос, то же полное лицо с горбатым носом и выпученными глазами. Пока старик отыскивал снимки девушек, я выскользнул на улицу. Ну, думаю, теперь маху не дам... А сам за угол к телефонной будке. Быстро набираю номер коммутатора нашей части, связываюсь с дежурным. Так и так, говорю, нашел я человека, который склад фотографировал. Доложил - и сам опять к фотографии. Стою недалеко от ее дверей и дожидаюсь. Не прошло и десяти минут, как примчались на грузовике солдаты во главе с капитаном, который мне фотографию "дядьки" показывал. Захожу я с капитаном в комнату, где художник-ретушер работает. Вижу, сидит "дядька" над стеклом каким-то и ножичком царапает. - Здравствуйте, - говорю ему. - Скажите, нашли вы тогда свою ко- рову или не нашли? Вскочил "дядька", смотрит на меня очумелыми глазами. А когда за- метил капитана и двух автоматчиков в дверях, побледнел, съежился. Вижу, есть тут работа капитану. А я свое дело сделал. Мне пора в роту. Так прошла моя третья встреча с "дядькой". Понял я, что нужно бы- ло бы закончить знакомство с ним на первой. Прав был тогда Василий Ежиков. СЛАВА СОЛДАТСКАЯ Кто из нас, солдат, не мечтает о боевой славе? Верное слово - каждый. Всяк хотел бы совершить подвиг. Но слава, она не каждому солдату дается. Если ленцой ты страдаешь или прячешься за спину товарища, не видать тебе славы. Не видать! И в бою она не подружится с нерадивым солдатом и обойдет его в мирные дни. Это - закон, и никакая сила не изменит его. Но если ты всю душу будешь вкладывать в свои солдатские дела, ес- ли служба и учеба станут сердцевиной твоей жизни - честь и слава тебе! Эту истину узнал я на собственном опыте. А ведь раньше считал Максим Перепелица, что для подвига имеется место только в бою. Но то раньше было... Наша жизнь полна интереснейших событий! Вот, к примеру, одна только ночь прошла (не день, заметьте, а ночь!), но какая перемена в судьбе Перепелицы наступила! Лег спать рядовым, а утро встретил уже без пяти минут сержантом. Не подумайте только, что приснилось это Мак- симу. Утро-то встретил я не в постели, а далеко от казармы - в поле. Вот как все произошло. Среди ночи, когда солдаты спали крепким сном, вдруг раздалась команда: - Подъе-е-м! Тревога!.. Ничто не может так подстегнуть нашего брата-солдата, как слово "тревога". Услышал я это слово сквозь сон, и точно кто в мою постель кипятком плеснул. Один миг - и Перепелица на ногах. Еле успеваю пор- тянки намотать, а ноги уже в сапоги рвутся, потом несусь к вешалке за шинелью. Гимнастерку на ходу надеваю. А вокруг что делается! Не суетня, нет. Если кто посторонний заг- лянул бы в такую минуту в казарму, то подумал бы, что скоро должен по- толок рухнуть и поэтому все вылетают на улицу. Но солдат не просто вы- бегает из казармы, а лишь после того, когда на его поясном ремне зай- мут свое место лопатка, подсумки с обоймами или чехлы с магазинами, а за плечи усядется вещмешок. Само собой разумеется, и оружие должно быть в руках. Но по этой "тревоге" одним оружием, видно, не обойтись. Дежурный по роте объявляет: - Строиться с лыжами! Взять маскировочные костюмы. Значит, тревога серьезная. А может, что-нибудь случилось?.. Эта неизвестность еще больше подстегивает. Не прошло и четырех минут, как я в полной боевой готовности, с лыжами в руках, выбегаю из казармы. На улице такой мороз, что в ноздрях закололо. Тишина небывалая. Вроде все вокруг вымерло. От этого, наверное, снег не скрипит под но- гами, а прямо кричит, как живой. Сделаешь шаг, и земля звенит. И звон тот до самых звезд достигает. А им, звездам, мороз нипочем. Перемарги- ваются, точно подсмеиваются над нами, что спешим мы закрыть уши от хо- лода - торопливо отвертываем свои шапки. Может, звездам весело оттого, что солдаты не знают, какое дело предстоит им в эту глухую ночь?.. Двери в казарму уже не закрываются. Оттуда народ валом валит. Замечаю, что командир роты и командиры взводов уже здесь. Офице- рам нашим тоже нет покоя. Всегда начеку. Старший лейтенант Куприянов подает команду: - Рота, в линию взводных колонн, по четыре - становись! Построились мы в колонну и побежали через плац к артиллерийскому парку. За парком, где начинается наше учебное поле, стали на лыжи и двинулись к Муравьиному яру - месту сосредоточения по тревоге. Вот и Муравьиный яр. Его покрытое кустарником дно прячется в по- темках. Темно так, что от головы ротной колонны трудно разглядеть за- мыкающие ряды. Спустились мы по склону яра к заснеженным кустарникам, и здесь началась проверка готовности взводов к маршу. Командиры дотошно осмат- ривают каждого солдата: все ли из оружия и снаряжения имеется налицо, не сунул ли кто случайно ноги в сапоги без портянок... Всякое может быть. Потом лейтенант Фомин подозвал командиров отделений своего взво- да, чтобы отдать приказ. А между нами, солдатами, уже пронесся слух, что где-то в двадцати километрах к северо-востоку от города "против- ник" высадил авиадесант. Придется с ним повозиться, и каждому интерес- но, как оно все там будет. Надеваем мы белые маскировочные костюмы, осматриваем крепления лыж. Возбуждены, даже мороза никто не замечает. Подошли сержанты. Левада отвел наше отделение в сторону и начал объяснять задачу. Оказывается, задача нелегкая. Будем действовать мел- кими группами. Младший сержант Левада говорит, что успех зависит от умения владеть компасом. Ведь нашему отделению предстоит пройти по прямой, по бездорожью восемнадцать километров. Легко сказать - восем- надцать! И это через заснеженные поля, кустарники, овраги... К восходу солнца нужно сосредоточиться на южных скатах высоты с тригонометричес- кой вышкой. К этой же высоте, только с разных сторон, подойдут другие отделения нашего взвода. Закрепляем мы визиры своих компасов на заданный азимут. Теперь никакая карта не нужна. Впрочем, карт на этот раз нам и не дали. И только приготовились тронуться в путь, как старший лейтенант Куприянов вдруг крикнул: - Воздух! Мы замерли на месте. "Почему командир роты тревожится? Ведь тем- но. Пусть сто самолетов в небе, нам что до них?" В это время в чаще кустарника кто-то пальнул из ракетницы. Не ус- пела ракета разгореться над яром, как все мы, не сходя с лыж, кувырну- лись в снег. И если бы оказался в небе настоящий противник, вряд ли ему удалось бы рассмотреть что-нибудь на дне Муравьиного яра. Но все вышло по-иному. Близ нас стали рваться взрывпакеты - нача- лась "бомбежка". Я даже не разглядел, кто те пакеты бросил. Наверное, командиры взводов. Когда взрывы прекратились, командир роты дал такую вводную: - Взвод лейтенанта Фомина понес потери! Выведены из строя коман- диры второго и третьего отделений и пулеметный расчет первого отделе- ния! Самолеты "противника" делают новый заход для "бомбежки"! Нужно рассредоточиться. Каждое отделение действует самостоятельно. Справа и слева послышались команды. Это сержанты уводят своих подчиненных из-под "удара". А наше отделение лежит, хотя в небе вот-вот опять может вспыхнуть ракета. И тут только я смекнул, что мы остались без командира: наш Лева- да-то зачислен в "убитые". Вскакиваю на ноги и подаю голос: - Второе отделение, слушай мою команду! Встать!.. За мной, бегом - марш! Пустилось наше отделение по дну яра к его северному отрогу. А когда достигли расщелины, остановились и залегли. Рядом со мной лежит в снегу Василий Ежиков и шепчет: - Молодец, Максим, здорово у тебя получилось, как в боевой обста- новке. Я наклонился к Ежикову и отвечаю: - Товарищ рядовой Ежиков! На занятиях никаких Максимов! Есть за- менивший командира рядовой Перепелица, есть рядовой Ежиков! Ясно? Ежиков шмыгнул носом и ответил: - Ясно... Замечаю, что к расщелине подходит лыжник. Узнаю в нем лейтенанта Фомина. Подъехал он и говорит: - Рядовой Перепелица, постройте отделение. С лыж не сходить. Подал я как положено, команду, выровнял строй и доложил командиру взвода. А он спрашивает: - Задачу отделения знаете? - Так точно, - отвечаю. - Действуйте. Время не терпит. Я тут немного растерялся. - Как, - спрашиваю, - действовать? Вести отделение по азимуту? - Не только вести, - говорит лейтенант. - Кто в бою заменяет вы- бывшего командира, тот берет на себя полную ответственность за выпол- нение всей задачи. Командуйте. Приказано - никуда не денешься. Но ведь впереди возможен бой с "противником". А чтобы командовать в бою, большое умение требуется. Командовать без умения - все равно что слепому грибы собирать. Но тут же подбадриваю себя: "Не робей. Перепелица, не зря тебя столько учили. Лейтенант знает, кому доверил отделение". - Слушаюсь, - ответил я. ...Поднялись мы из Муравьиного яра, прошли заводской поселок и оказались на окраине города. Отсюда определен азимут на высоту с три- гонометрической вышкой. Здесь, так сказать, печка, от которой танце- вать начнем. Вскоре цепочка отделения достигла железнодорожной насыпи. По ту сторону железной дороги перед нами раскинулся заснеженный простор. Но этот простор только угадывался. Над полем стояча ночь. Назначаю Ежикова и Самуся дозорными и приказываю им двигаться впереди отделения. - Только не отрывайтесь далеко, - напоминаю солдатам, - будьте на виду. В ответ Ежиков кинул на меня колючий взгляд. Зачем, мол, учишь ученых? Каждому солдату известно, что если дозор не имеет связи с яд- ром, то от него мало толку. Наткнется на противника, а просигналить не сумеет. Разве только шум поднимет. Но напомнить обязанность дозорных - не лишнее. Суть всякого учения - в повторении. Повторишь лишний раз, крепче в мозгу засечется. ...Идут Ежиков с Самусем впереди, лыжню прокладывают, а я по этой лыжне веду отделение. Мороз все крепчает, лютует. Дерет щеки, нос. Ка- пюшон маскировочного костюма около подбородка ледяной коркой покрылся. Иней серебрит брови солдат. Но шагаем легко. Наст твердый, припорошен- ный мягким снежком. Лыжи хорошо скользят по нему, даже посвистывают. Вокруг мгла. Время от времени из этой мглы выступают кустарники, деревья да овраги встают на пути. Причудливым все выглядит ночью. Каждый куст надел на себя снежную шапку и сидит под ней, не шелохнется. Приближаешься к нему, и мерещит- ся, что впереди вздыбился какой-то здоровенный зверь. Глядишь и дума- ешь, что он от тебя далеко, но сделаешь шаг-другой, и уже вровень с ним. Одно слово - зимняя ночь. Только на фоне неба очень хорошо видны деревья - близкие и далекие. Но мне некогда ими любоваться. Дозорные собьются с направления - кто в ответе будет? Ведь в такую ночь пройдешь мимо этой высоты с выш- кой и не подумаешь, что она рядом. Вот и надо Перепелице сходить с лыжни, останавливаться на несколько секунд и подносить к глазам руку с компасом. И тут не просто нужно взглянуть на компас. Требуется точно совместить светящиеся стрелки, указывающие на Юг и на Север, с этими же надписями на циферблате и проверить, не отклоняемся ли мы от азиму- та, на который указывает визир компаса. А чтобы точнее выдерживать направление и реже сходить с лыжни, засекаю ориентиры. Подниму компас к глазам и по линии визира прицеливаюсь далеко вперед, на какое-либо дерево, выделяющееся на фоне неба. Потом повернусь кругом и в тылу за- секаю приметное дерево. Вот и движемся по линии между этими ориентира- ми, потом новые засекаем. Вроде и немудреное дело - идти по компасу, особенно когда он тебе не впервые в руки попал да местность ровная. Но попробуй не потеряй направление, если то и дело приходится петлять: то кустарник, сквозь который не продерешься, обходи, то обрывистый овраг. Тут надо точнее засекать ориентиры, потом, не упуская их из виду, брать в сторону. А как препятствие останется позади, опять выходить на линию между ориен- тирами. Ох, эти овраги! Кажется, сколько ни есть их, все на нашем маршру- те. А ночью даже дно поганой канавы трудно разглядеть, не то что глу- бину оврага. А вдруг он обрывистый? Сорвешься в прорву и шею свернешь, в лучшем случае лыжи сломаешь. Или помчишься на лыжах вниз, а там - колючий кустарник, каких здесь много. Врежешься в него и так себя ра- зукрасишь, что мать родная не узнает. Да мало ли какие неожиданности подстерегают лыжника, который, летит по крутому склону, не видя ничего впереди! Но солдат на то и солдат, чтобы любая неожиданность была ему ни- почем. Попадется овраг, седлаем свои палки от лыж и несемся вниз, во все глаза вперед смотрим. Заметил опасность - сигнал товарищам и нажим на палки (даже садишься на них, если нужно). Тормоз работает безотказ- но, не зевай только. Так и двигались... Через полтора часа на нашем пути оказалась дорога. Это, наверное, та, которая идет из села Кувшиново в город. А проверить не могу - нет карты. Приблизились наши дозорные к дороге и вдруг сигналят - поднимают над головой автоматы. Приказываю отделению залечь, а сам быстро выдви- гаюсь вперед. - Машина с пушкой, - докладывает Ежиков. Действительно, слева на дороге виднеется машина. Возле нее тол- пятся люди. Можно, конечно, тихо перемахнуть через дорогу и двигаться дальше. У нас своя задача. Но что за люди? Шепчу Ежикову: - Подползем. Так и сделали. Рядом оказался кустарник, и мы, укрываясь в нем, подобрались к машине совсем близко. Различаю перед машиной мост. Значит, верно, эта дорога - на Кув- шиново, а мост - через Сухой ручей. Группа солдат стоит перед мостом и кого-то уговаривает. Слышу голос: - И где же твоя сознательность? Мы же на задание едем. - Сказано, мост взорван, проезда нет. Приказано никого из полка не пропускать, кроме одной машины с офицерами. - Это ошибка, - убеждает тот же голос, - наверное, приказано нашу машину пропустить. - Нет, не приказано... Ежиков наклоняется ко мне и шепчет: - Да это наши соседи-артиллеристы. Их тоже по тревоге подняли. Я уже и сам об этом догадался. А раз перед нами свои - чего скрываться? Поднимаемся с Ежиковым и выходим на дорогу. - В чем дело? - спрашиваю. Артиллеристы притихли, удивились нашему появлению. - Саперы бузят, - отвечает потом командир орудия - высокий такой сержант, фамилии его не знаю. - Мы едем по своему маршруту, а здесь, оказывается, мост "взорвали". Догадался я, что не зря "бомбили" нас в Муравьином яру, не слу- чайно "выведены" из строя два командира отделения. Не зря и саперов послали на эту дорогу и мост перекрыли. Шевели, мол, солдат мозгами, смекай. Боевая обстановка и не такие гостинцы может приготовить. Ищи выход. Смекаю. Допустим, думаю, снег в стороне от моста по обе стороны реки можно расчистить. Но через реку как переберешься? Лед-то выдержит машину с пушкой, но спуститься на него с крутого берега метровой высо- ты не легко, а подняться на другой берег совсем невозможно. И речушка не широкая - каких-нибудь пять метров! Но выход все же есть. Отозвал я в сторону сержанта артиллериста и спрашиваю, был ли он на прошлой неделе в клубе на вечере встречи с фронтовиками. Сержант, оказывается, был там, но никак не поймет, к чему я веду разговор. - А помните, - говорю, - как один офицер рассказывал насчет пе- реправы? Автоколонна доставляла боеприпасы и наткнулась на разбомблен- ный мост. Вот так же зимой. Понимаете? Тут сержант хлопнул себя рукой по лбу и кричит: - Идея! Потом говорит: - Не зря командир взвода приказал взрывчатку, ломы и лопаты на всякий случай захватить. Сам небось знал, что нас ждет. А я-то!.. Ми- нут сорок топчемся здесь. - Эх, а еще артиллеристы! - не удержался я, чтобы не упрекнуть сержанта. - Братцы, помогите! - обращается ко мне командир орудия. - В дол- гу не останемся, отплатим. - При чем тут, - говорю, - плата? Взаимная выручка - закон солда- та. Но уж разрешите мне здесь распоряжаться. У меня людей больше. - Сделайте милость, товарищ, не знаю, кто вы по званию и как фа- милия, - отвечает артиллерист. Погонов-то моих под маскхалатом не вид- но. - Командир отделения Перепелица, рядовой, - представляюсь. Сержант с удивлением посмотрел на меня, вроде заколебался, но ни- чего не сказал. Приказываю Ежикову вызвать к мосту отделение и намечаю план дейс- твий; мы расчищаем для машины дорогу по обе стороны реки, трамбуем снег в кюветах, а артиллеристы подальше от моста взрывают лед и из его кусков выкладывают на льду новый "мост" - вровень с берегами настил. К этой работе и мое отделение потом подключилось. Содрали с реки целый участок льда и рядом со "взорванным" мостом выложили из него ледяной мост. А чтобы он крепким был, двумя брезенто- выми ведрами, которые оказались в машине, и банкой из-под бензина но- сили из проруби воду и поливали ледяное сооружение. Мороз же свое дело делал. Вода замерзала и намертво схватывала куски льда. Даже колесоот- бойные бровки сделали по краям моста, чтобы машина не соскользнула. Наконец, все хозяйство артиллеристов оказалось на противоположном берегу. Но сколько времени утеряно! Небо на востоке совсем покраснело - до восхода солнца недалеко. Зато не близко до высоты с вышкой. При- дется нам бежать что есть духу. Сержант артиллерист подошел к нам и говорит: - Теперь мы вас выручим. Залезайте в машину. Прямо к тригономет- рической вышке доставим. Кое-кто из моих солдат уже кинулся к грузовику. - Назад! - скомандовал я. - Ишь какие прыткие пассажиры!.. Забыли приказ: добраться на лыжах? Я официально отдал честь сержанту: "Езжайте, мол", - и подал от- делению команду: - Становись! Артиллеристы уехали, а я повел солдат по азимуту. Изо всех сил работали палками, спешили. В поле уже рассвело, и можно было без опаски стрелой нестись в самый глубокий овраг. Даже ветер, подувший вдруг со стороны города, помогал нам, точно беспокоился, как бы не опоздали солдаты. Мороз к утру еще злее стал, а нам жарко. Знаю об усталости сол- дат, но прибавляю шагу. Беспокоюсь, что получим замечание, а командир взвода нехорошо подумает об отделении и обо мне, конечно: плутали, скажет, не умеют еще ходить по азимуту. Но как ни спешили, а солнце опередило нас. Издалека увидели, как золотые лучи коснулись деревянной вышки, как красный отблеск упал на вершины холмов. Заметил я также, что к высоте с разных направлений подходят цепочки лыжников - это те, кто имел ломаный маршрут. Горько стало Перепелице. Ведь путь наш был наиболее коротким, а подходим к цели последними. У тригонометрической вышки собралось много народу. Видать, ника- кого боя не предстоит - десант, о котором говорили, условный. А мне и солдатам всего нашего отделения невесело - последними ведь подходим. Но что это? Все, кто стоял у вышки, идут нам навстречу. Насторо- жился я. Всматриваюсь в идущих и узнаю старшего лейтенанта Куприянова, лейтенанта Фомина. Здесь же и младший сержант Левада (наверное, на ма- шине вместе с начальством прикатил). Рядом с Левадой сержант артилле- рист, которого выручали мы сегодня. Встретились. Доложил я старшему лейтенанту Куприянову о прибытии отделения и хотел было объяснить причину нашей задержки. - Все ясно, - перебил меня командир роты. У меня даже сердце дрогнуло. Но раз улыбается старший лейте- нант... Вижу, и у Степана Левады лицо светится - вот-вот кинется меня обнимать А командир роты продолжает - Слава вам, товарищ Перепелица, что отлично владеете солдатской наукой Раз любая задача вам по плечу, буду ходатайствовать о присвое- нии сержантского звания... ...До самой весны рядом с деревянным мостом через Сухой ручей держался и наш ледяной мост. И солдаты, проезжая мимо него, шутили: "То мост имени Максима Перепелицы". Против такой шутки я возражения не имею... "ДУРНЫЕ" ПРИМЕТЫ Еще солнце не успело сколько-нибудь подняться над горизонтом, а мы уже шагали далеко за городом по асфальтированной дороге. Справа и слева, на обочинах зеленела молодая травка, вспыхивали синие и белые цветочки подснежников. Одним словом, весна! Опять наступает лагерная пора, пора жарких, трудных солдатских будней. Мы шли в расположение своего будущего лагеря, чтобы подготовить там гнезда для палаток своей роты. Взводную колонну возглавляло отде- ление, которым командую я - сержант Максим Перепелица. И скажу я вам, приятно шагать в голове колонны, когда перед тобой стелется широкая, гладкая дорога. Идешь по ней и мечтаешь, о чем мечтается. А впереди виднелась одинокая фигура Янко Сокора - солдата из мое- го отделения. Он шел с красным флажком в руке и должен был на перек- рестках дорог, каких здесь много, останавливать машины и открывать путь нашей походной колонне. И вдруг я заметил, да и многие солдаты увидели, как впереди Соко- ра пулей пролетел через шоссе кургузый зайчишка, уши прижал, а сам, как шарик. Миг, и след его простыл среди молодых елочек. Кто-то из солдат бросил шутку насчет трусливой натуры зайца, но мне не до шуток. Вижу, что с Янко Сокором что-то неладное творится. Оглядывается по сторонам и все топчется на месте, вроде колонну поджи- дает. Тут только вспомнилось мне, что Сокор верит в дурные приметы. Родился же он и вырос в Закарпатской Украине, при буржуазном строе; некоторые пережитки старого сидят еще в нем. Вот сейчас: перебежал за- яц дорогу, и Янко трусит, считает, что это не иначе к беде какой-то. Поэтому не решается первым перешагнуть место, где пробежал заяц. Когда приблизился строй к Сокору, я кричу ему: - На каблуки наступим! Почему дистанцию не выдерживаете? Янко виновато покосился на меня и нерешительно пошел вперед. Целый день трудились мы в лагере. И из головы моей не выходила мысль о Янко. Как выкурить из него такую дурь? Ведь командир я. А ка- кой из Сокора солдат, если он как пугливая ворона? Все ждет, что беда приключится. Ночевать остались мы в лагере. Разбили палатку, поужинали и, выс- тавив часового, улеглись под ней на сене, которое еще в прошлом году заготовили для солдатских матрацев. Сладко ныли натруженные за день руки и ноги. Разговаривать не хотелось, и мы лежали молча, прислушива- ясь к шагам рядового Казашвили, который первым заступил на пост. И вдруг на недалеком дереве страшным голосом заголосила какая-то птаха. Лежавший рядом со мной Янко Сокор всем телом вздрогнул от этого крика и хотел от испуга на ноги вскочить. - Что, - спрашиваю у него, - шкрябнул за душу такой голосок? Тут птица опять закагукала, и Сокор даже дышать перестал. Потом тихо сказал: - Ой, не к добру это. У нас в селе после таких криков пожары бы- вают. Или помирает кто-нибудь. - Да неужели?! - удивился я. - А у нас в Яблонивке, - говорю, - однажды сова покричала на крыше хаты дядьки Мусия, так он на второй день с самим чертом встречу имел - на кладбище. - Гляди ты! - воскликнул Янко, придвигаясь ближе ко мне. - Как же это?.. - А вот послушай. И чувствую, как насторожились от любопытства мои солдаты. Перес- тал ворочаться в углу на сене Симаков, притихли Панков и Митичкин. Да- же шаги часового Казашвили умолкли близ палатки. Я дождался, пока Казашвили отойдет к грибку, и начал рассказ: - В нашем селе Яблонивке когда-то из-за девчат мира не было. Если ты парубок, то ищи себе подружку на своей улице, ну - еще на соседней; словом, на своем кутку, как у нас говорят. Но не вздумай присоседиться к девчатам, которые на другом конце села живут. Поймают тебя тамошние хлопцы и... - Повесят? - нетерпеливо спросил Янко. - Еще хуже, - отвечаю. - Добре, если только бока наломают. А то еще заставят спичкой дорогу мерить. - Как это? - заерзал на сене Сокор. - Вот тебе дивно? А было такое время, когда в селе ни клуба, ни кино не знали, вот и развлекались по-старорежимному. Поймают хлопцы чужого парня, дадут в руки спичку и заставят всю улицу, где живет див- чина, к которой он ходил, промерить. Не подчиняешься - бьют. Меришь, а они ржут, как кони. Ошибешься в счете - начинай сначала. - И вам приходилось мерить? - опять не утерпел Сокор. - Ну, нет! Это не на моей памяти было. А вот батька мой, Кондра- тий Филиппович, мерил. Правда, редко: ноги у него длинные. Через любой плетень он мог одним духом перемахнуть. А в огородах его не поймаешь. Вот и махнул однажды. А хлопцы знали эту его привычку через плетень прыгать и подкараулили. Но он бежал с такой страшной силой, что удер- жать не сумели - попадали. Но потом догонять стали. Напугался мой батька. "Раз так караулили его да еще не удержали, значит крепко обоз- лились. Если поймают, то такое учинят, что потом среди людей не пока- зывайся - засмеют. Вот и удирал он что было сил. А за огородами начиналось кладбище. Там среди могилок спрятаться легко. Ведь поздний вечер - темно. Перелетел через канаву, которая кладбище от левады отделяет, вро- де благополучно, если не считать, что яйцо об кусты ободрал да клок рубахи на рукаве выхватил. Но слышит, что и хлопцы не отстают: так трещит сзади него кустарник, что в селе собаки гавкают. Начал мой батька петлять меж могил, крестов и искать местечко, где лучше спрятаться. Но как спрячешься, раз рубашка на нем белая - заметят. Носился он так по кладбищу и вдруг... под ногами не оказалось земли! Как махнул куда-то вниз, дух захватило. От страха и память от- шибло. Пришел он в себя, осмотрелся. Увидел над головой небо, звездами усыпанное. Все ясно: в яму угодил. И тут только вспомнил он, что дед Захар умер и это для него могилу приготовили. Могила так могила. Лишь бы от хлопцев сховаться. Сидит батька на сырой земле, притаился. Но погони не слышит. Видать, парубки дальше побежали. А может, в могиле давненько он пролежал, пока память его вернулась, кто знает. Но что это?.. Слышит он, что совсем рядом за его спиной что-то дышит, как собака в жаркий день. Похолодел батька. "А может, почудилось?" - думает. Нет! Дышит!.. Как вскочил он на ноги, то об одну стенку, то о другую. Пытался руками за верх ухватиться. Но куда там! У нас такие глубокие могилы копают, что даже с самыми длинными ногами не выбраться из них. Кажет- ся, от страха завопил мой Кондратий Перепелица. И когда он закричал, услышал, что и оно, то, что громко дышало, тоже крикнуло как-то по-те- лячьи или козлячьи. А видать - ничего не видно. Яма же, могила одним словом... - Вот сочиняет командир! - послышался у палатки голос рядового Казашвили. - Что же, черт, по-вашему, в той могиле сидел? - Товарищ Казашвили, - отвечаю, - не отвлекайтесь от службы. Казашвили неохотно отошел от палатки, а я продолжаю рассказ. - А может, и черт, - говорю. - Откуда батька мог знать? Тогда в нашей Яблонивке и в черта верили. А тем более, когда батька еще раз попытался вылезть из ямы, сорвался и упал на что-то мягкое, в шерсти все. Как боднуло оно его в живот рогами, прямо зашипел он от боли. В глазах искры засверкали. И, может, от тех искр в его мозгу просветле- ло. Догадался батька, что сидит он в одной яме с обыкновенным бараном. Смеются мои солдаты, но мое дело рассказывать. Вот и продолжаю: - Пощупал батька барана руками, погладил, а он так жалобно: "Ме-э-э-э... М-э-э-э..." Бедняга, тоже случайно в могилу влетел. Доро- га-то в двух шагах от кладбища. Сидит батька в этой могиле вместе с бараном и думает, как ему те- перь жить? Узнают люди - смеху на все село будет. А узнают обязатель- но. Сам же он не мог выбраться из такой глубины. Думал, думал горькую думу и задремал. И вдруг сквозь сон слышит - телега скрипит на дороге. А дорога, как я говорил, рядом с кладбищем проходит. Вскочил он на ноги, прислушался к голосам на телеге и узнал, что это сосед дядька Мусий и его спрягач косой Василь от мельницы возвращаются. Спрягач - значит, лошадей спрягал. Мусий и Василь имели по одной коняке. А на одном коне далеко не уедешь. Вот и объединились они. О колхозах тогда, конечно, и слыхом не слыхали. Кричит им мой батька: - Дядьку Мусий? Дядьку Василь!.. Телега перестала скрипеть - остановилась. На ней - молчок. Потом дядько Мусий спрашивает у Василия: - Почудилось или нет? - Нет. Я тоже слышал, - отвечает Василь. - С кладбища голос... Никак, душа Ерофея Серомахи зовет. На той же неделе его похоронили. - Дядьку Мусию! - снова кричит батька. - Это я. Вытяните меня из могилы! И как только сказал это, не выдержали нервы у стариков. Ударили они по лошадям - и ходу. Но на околице села страх у них немного прошел. Остановились. - А не подсмеялся ли над нами какой-нибудь хлопчага? - спрашивает дядька Мусий и скребет рукой затылок. - Конечно, подсмеялся! Поймать бы этого шутника да батогов надавать! Может, пойдем? Изловим сукиного сына?! И вот Мусий и Василь крадутся к кладбищу. Часто останавливаются, подталкивают друг друга вперед. Каждый норовит идти сзади. А коней на дороге остановили. - Эгей! - кричит Мусий. - Кто там звал?! - Та цэ я! Кондрат, сын Филиппа! Шел вечером через кладбище и в могилу влетел. - А ты не брешешь, что ты Кондрат? - Ей-богу, я! - Тогда скажи, как звать моего цуцика. - Цуцика - Ушастик. Только никакой он не цуцик, раз штаны на лю- дях рвет... - Верно, его голос! - обрадовался Василь. - Он! - согласился Мусий. - Святую правду про моего цуцика ска- зал, - и хитренько подмаргивает своему спрягачу. - Та не-е... Какой же ты Кондрат? Ты размазня. Такой хлопец, как Кондрат, в яму не попадет. - Да я же! - со слезами доказывает мой Кондраша. - А если ты, так скажи еще, чем славится мой садок? - спрашивает Мусий. - Чем-чем! Да ранней грушей-макоржаткой! - А не знаешь ли ты, часом, кто ее обломал? - Ну я! Но когда это было! - Ух ты сукин сын! Так цэ, значит, ты ее обломал?! До сих пор груша не родит! Сейчас я тебе крапивой по стыдному месту нашмагаю!.. И Мусий подошел к самой яме. Разглядел в темноте голову Кондрата и довольно засмеялся. Тем временем дядька Василь побежал к повозке, чтобы вожжи отвя- зать - иначе вытащить из ямы человека невозможно. А батька все упраши- вает Мусия, чтобы он никому в селе не рассказывал, обещает пляшку го- рилки принести. Но дядька Мусий и слушать не хочет: ходит вокруг ямы и крапиву рвет. Да еще приговаривает: - Добрая крапивка! До костей продирает. Вернулся и Василь с вожжами. - Быстрее же! - торопит Кондрат. - А штаны снял? - въедливо спрашивает Мусий. - Снял, не беспокойтесь. - Добре. Сейчас всыплем. Наконец, вожжи опущены в яму. - Готов? - Готов! Потянули дядьки к себе вожжи и тут... увидели, что над ямой пока- залась голова с рогами... Чуть не умерли от страха. Бросили барана на голову моего батьки, завопили и что есть духу с кладбища. Бежали до самой церкви, и все время кричали, и про коней своих позабыли. Тут мне пришлось свой рассказ прервать, потому что Янко Сокор икать от смеха начал... - Одним словом, было дело. Примчались Мусий и Василь к церкви и давай лупить в колокола - как на пожар. Прибежал поп, люди начали сбе- гаться. Но пойти ночью на кладбище никто так и не осмелился. А батька воспользовался тем, что в яму вместе с бараном упали вожжи, вывязал на одном конце большой узел и начал закидывать его на вишню, что росла над ямой. Наконец, узел застрял между стволом дерева и веткой, и батька выбрался наверх, потом барана вытащил. Утром все село во главе с попом пошло на кладбище. Поп - с кади- лом, молитвой, "святой водой". А в воскресенье попы всего уезда съеха- лись в нашу Яблонивку. Целую неделю читали молитвы, кладбище высвячи- вали, проповеди говорили. Люди молились, несли в церковь приношения, лишь бы умилостивить бога, который за какие-то прегрешенья послал на село кару. А мой батька, Кондратий Филиппович, сидел дома и посмеивался. Го- да два никому не сознавался, что это он тогда в яме сидел, что "чудо" на кладбище - его рук дело. Так-то было. Долго помнили в селе эту историю и считали, что это сова накричала дядьке Мусию и косому Василию такую беду. Посмеялись солдаты. А потом Янко Сокор говорит: - С совой, конечно, верно - враки. Ничего она не накричит. А вот если заяц дорогу перебежал или, скажем, черная кошка - никуда не де- нешься. Будет неудача, а то и хуже. Сказал я Сокору, что все это чепуха, но убедить не сумел. Так и уснул он с мыслью, что ждет его беда. А на рассвете заступил Сокор на пост. Приближалось утро. На высоте, где меж долговязыми елями будет разбит наш лагерь, гулял ветерок, а у ее подножья над речкою - туман стелился. Янко Сокор прохаживался вокруг палатки, где спало отделение, воз- ле сложенных у погребка инструментов - топоров, пил, лопат, кирок-мо- тыг, ломов; выходил на линейку. Словом - патрулировал. И вдруг его внимание привлек человек. Он точно вынырнул из тума- на, клубившегося над речкой. Вначале шел человек уверенно, зорко ос- матриваясь вокруг. Янко, как и положено в таком случае, залег; залег меж приготовленных для палаток гнезд. И тут человек увидел натянутую брезентовую палатку. Остановился. Потом попятился к ближайшему кусту и спрятался за ним. Оттуда долго наблюдал за палаткой. А когда решил, что она не охраняется, осторожно, от дерева к дереву, выбрался на тыльную линейку лагеря, но от палатки держался на почтительном расстоянии. Человек стал внимательно всматриваться в ту сторону, где начинал- ся левый край палаточных гнезд, а потом перебежал глазами на палатку, затем на гнезда, тянувшиеся в несколько рядов от нее к правому краю лагеря. Янко догадался: человек считает палаточные гнезда. Зачем?! Зачем это ему нужно?.. А человек тем временем удалялся, считая гнезда. Мгновенье Янко колебался. Как поступить? Поднять по тревоге отде- ление, но тогда неизвестный, заслышав шум, сиганет в кусты; поймать его там трудно. А нужно сказать, что у Сокора из оружия имелся только кинжал. Ни автоматов, ни винтовок мы с собой в лагерь не захватили: шли ведь на работу. Янко Сокор быстро снял с себя шинель, выхватил из ножен кинжал и, зажав его холодное лезвие меж зубов, на четвереньках, как кошка, начал быстро пробираться вдоль передней линейки наперехват человеку. Потом, таким же манером пробираясь между гнездами, пересек расс- тояние, разделявшее переднюю и тыльную линейку. Человек оказался впе- реди него шагах в двадцати. Сокор решил сбить неизвестного с ног, чтобы легче было с ним справиться. Но человек успел обернуться прежде, чем Янко настиг его. Миг - и человек выхватил из кармана пистолет. Грохнул выстрел. Но пуля прошла мимо... Когда мы подоспели Янко на помощь, он уже сидел верхом на неиз- вестном, приставив к его горлу нож. А через неделю, после того как генерал вручил Янко Сокору именные часы, награду за задержание шпиона, я спросил у него: - Что, Янко, большая беда - золотые часы иметь? Он не понял моего намека. Тогда я напомнил о зайце, перебежавшем ему дорогу. Янко смущенно улыбнулся и ответил: - Больше я в дурные приметы не верю. СОЛДАТУ НЕТ ПРЕГРАД Не могу сказать о себе, что я трусоват. Уже не помню случая, ког- да бы моя душа пряталась в пятки. Да кого хотите спросите, и всякий скажет - Максим Перепелица не из робкого десятка. Ну, конечно, если не вспоминать случаев из моей доармейской жиз- ни. Иногда, бывало, в Яблонивке идешь по улице, замечтаешься, и вдруг цап тебя за штанину! Собака! И залает, проклятая, не своим голосом. Разумеется, от такой неожиданности похолодеешь и так заорешь, что со- бака с перепугу кубарем в ров катится и потом полдня скулит от страха. Или, бывало, поймает тебя дед Мусий в своем садочке, схватит од- ной рукой за шиворот, а в другой - целый сноп крапивы держит. Да еще допрашивает: "Как тебя, бесов сын, парить? Вдоль или поперек?! Как те- бе больше нравится?" Нельзя похвалиться, что при такой ситуации чувс- твуешь себя героем. Всякое бывало. Но бывало это давно и в расчет его можно не брать. Сейчас я не тот Максим, и нервы у меня не те. Ей-ей, не хвалюсь. Даже когда нас, солдат, первый раз бросали с самолетов, и то я... Правда, страшновато было. Но это же первый раз! Да и самолет очень высоко под- нялся. Вдруг, думалось, парашют не раскроется. Шлепнешься на землю и, как пить дать, печенки отобьешь. Однако никто не заметил, что такие думки были у Максима в голове. Даже наоборот. Как командир отделения, держал фасон и еще попросил у лейтенанта Борисова разрешения затяжным пойти к земле. Словом, хватает у меня выдержки. А вот сегодня случилось вдруг такое, что сердце мое не на шутку дрогнуло. Честно скажу - испугался Максим Перепелица... Не то, чтоб сильно испугался, но... Лучше расскажу все по порядку. Каждому известно, что период учений - самое трудное для солдата время, но и самое интересное. Сегодня учения закончились у нас рано. Солнце стояло еще высоко, а батальоны нашего полка уже атаковали кух- ни, что дымились вдоль всей опушки соснового леса. Как всегда во время обеда, настроение у солдат бодрое. Звенят котелки и ложки, кругом слы- шен смех, разговоры, шутки. Мое отделение благодаря заботам своего командира, это меня зна- чит, пообедало раньше всех. Потом быстро вымыли и высушили котелки и принялись за чистку оружия. Сидим мы на травке, разложив перед собой паклю, масленки, ружей- ные приборы, и ведем разговор - обсуждаем сегодняшнюю десантную опера- цию. - А в других отделениях оружие уже вычищено, - неожиданно разда- ется сзади меня голос. Узнаю нашего командира взвода лейтенанта Борисова и проворно вскакиваю на ноги. - Зато они еще не пообедали, - оправдываюсь. - Первая забота солдата - об оружии, - говорит лейтенант и недо- вольно хмурит брови. Хотел я ему тут высказать свое мнение, что живой человек, мол, прежде всего. Но смолчал, потому как знал - лейтенант ответит: жизнь солдата на войне в первую очередь зависит от исправности его оружия. Смолчал еще и по другой причине: Борисов тут же сообщил мне такое!.. - Ладно, - говорит и улыбается. - После будем толковать об ору- жии. А сейчас бегите вон на ту высотку, где вертолет стоит. Генерал вас ждет. Он вам сейчас лично объяснит, что главнейшее в солдатском деле. Стою я ни живой ни мертвый. Чем же я провинился, что к самому ге- нералу меня вызывают? Перебираю в голове все свои последние грехи и промашки. Вроде ни- чего такого не натворил. - Бегом! - торопит меня лейтенант Борисов. Бегу. Бегу и продолжаю думать. Может, старшина Саблин нажаловал- ся? Вчера на привале поспорил я с ним, что могу кого угодно связать палкой. Не поверил старшина: думал - шутит Перепелица. И согласился, чтоб я его связал. - Обижаться не будете? - спросил я у старшины. - Никакой обиды, - ответил он. Раз так, вырубил я длинную толстую палку, расстегнул на гимнас- терке Саблина две нижние пуговицы и предложил ему засунуть обе руки за пазуху. Когда он это сделал, я протянул палку у него под мышками так, чтоб она оказалась на груди, над кистями засунутых в пазуху рук. Потом неожиданно дал старшине подножку. Он свалился н