Владислав Титов. Всем смертям назло... -------------------- Владислав Андреевич Титов. Всем смертям назло... (Дилогия) [1.07.05] ------------------------------------------------- Проскочил по файл-эхе BOOK Fido: 18.06.2004 18:03 -------------------- Дилогия  * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *  1 Сидеть одной в пустой квартире всегда было мучительно для Тани. На этот раз особенно. Второй день она в отпуске, а еще не ясно, когда отпустят Сергея. И дадут ли ему вообще возможность отдохнуть в этом месяце? Может случиться так: отгуляет она свои двадцать четыре дня, выйдет на работу, а потом коротать дома отпускные дни будет Сергей... Таня ждет. Рука ее, упершись локтем в подоконник, блуждает в коротенькой челке. Она крутит волосы на лбу в тонкие жгутики и наматывает их на указательный палец. Когда вся челка закручена в колечки, рука медленно распутывает их и вновь начинает все сначала. Это привычка. Пыталась отвыкнуть - не получилось. Как только в голове возникают беспокойные мысли, рука сама тянется к волосам. Сергей сначала подшучивал: детский сад мировые проблемы решает? А потом привык. И даже сам иногда крутит в колечки свой чуб. Заразился! "Неужели ничего не выйдет? - думает Таня. - Столько лет мечтали поехать в отпуск вместе..." Таня ждет и смотрит в окно... Вот сейчас войдет Сережа, скажет: "Не дали... Понимаешь, дела". А она скажет; "Я так и знала. Непутевый ты какой-то, Сережка". А он скажет: "Танюш, я есть хочу..." А она ответит: "Бери и ешь! Я в отпуске, а ты как знаешь. Имею я право на отдых или нет?" Таня так отчетливо все это себе представила, что на глаза от досады навернулись слезы. 2 Рано нынче пришла весна. Как-то сразу сникли и обессилели снежные бураны, завывавшие долгими ночами по тихим улочкам молодого шахтерского поселка. Робко, словно боясь рассердить седую стужу, улыбнулось из-за туч солнце. И зима действительно рассердилась. Ощетинилась на ночь ледяными штыками крыш, злобно захрустела под ногами ломкой белесой пленкой луж, обожгла колючим дыханием дымящуюся вершину террикона. А потом осмелело солнце. Засуетились, ускоряя бег, облака, расплылось в широкой улыбке небо, и солнце горячим лучом припало к холодной, дремлющей земле. Где-то у балки, будто -выпущенная на волю птица, забилась песня. Рванулась ввысь и загрустила томительным ожиданием грядущих пе-ремеж. Девчушка с реденьком прядью на лбу, в распахнутом пальто, остановилась, сощуренными глазами отыскала в небе жаворонка, чему-то улыбнулась да так и замерла с поднятым кверху лицом. Добралась весна и до шахтного вентилятора. Воздух, пропитатанный запахами земли, как бы остановился перед бешено кружащиюкя лопатками, мгновение подумал и ринулся в темную, сырую паста ствола, ворвался в штреки и пошел гулять во лавам, забоям, будоража души шахтеров необъяснимо сладкой тоской по солнцу, по высокому темно-голубому небу. Сергей Петров шел по штреку в лихо сдвинутой набекрень шахтерской каске. Казалось, крикни кто "гопля" - и он пустится в пляс, стремительный, неугомонный и несуразный. Сергей торопился. И не потому, что того требовала работа. Нет. Просто им владел ничем не объяснимый восторг и очень хотелось поскорее выехать на-гора, поближе рассмотреть солнышко. К тому же в столе начальника участка его ждали подписанные документы на отпуск. Сергей подцепил носком сапога кусок породы, подбрасил его и улыбнулся. Он представил себе, как Таня всплеснет руками, затанцует от восторга, а потом бросится на шею и, смеясь, воскликнет: "Хочешь, задушу тебя, противного?" А позже, когда радость немного утихнет, сядет и уже в который раз начнет фантазировать по поводу предстоящей поездки. И конечно, опустив голову, спросит: "А вдруг я не понравлюсь твоим родителям?" "Почему ее мучит этот вопрос? - раздумывал Сергей. Чтобы она, Таня, и не направилась? И кому? Моим старикам. Да этого быть не может! У бати от волнения задергается левый глаз, а два вставных зуба так и засияют, как начищенные к Дню Победы медали. "Смотрите, люди, палую кралю мой старшой подцешый" В глубине штрека замерзал свез, брода" красяеаатые блики на мокрый рельс, покосившуюся раму крепления. Наперегонки защелкали контакты магнитных пускателек.. Захрапел, брызгаясь и дуясь тонкими резиновыми шланга"", детеныши насое орошения. Сергей прошел еще несколько шагов от участкового распределительного щита, и удивленный, остановился!. Возле погрузчиков дома кто-то выл: Донбасс, мой Донбасс, Цвети, мой любимый Донбасс... Пел вагонщик, и непонятный отклик в душе вызвала эта уже много раз слышанная песня. В другом месте Сергей, вероя-тно, и не прислушался бы к ней.. А здесь, на трехвдаимет-ровой глубмл", " узко", мрачном тридоре, песня яевяш&шш" сильно шипыула за сердце. Казалось, эалехевшш в. подземелье запах весны смешавшись с терпким зловонием плесени и газа, вдруг загрустил по широким просторам земли, по безмятежным далям планеты. В груди. Сергея все так и поднялось, стало невесомо легким. Откуда-то надвинулся и поплыл, широкий зеленый ковер, густо усеянный, желтыми точечками, которые медленно. рвели, множились и тихо-тихо заедали. Уже отчетливо видны, дрожащие от ласковосо дуновевня ветерка яркожелтые пушистые головки. Они замерли в робком ожидании, наетарожшяю прислушиваясь к опасной тишине, и побежали в разные стороны от стремительно надвигающейся тени парашютиста, "Где я видел это? Где? - силился вспомнить Сергей. - Ах да, в армии! Ну конечно! Последний прыжок накануне демобилизации..." Он вспомнил, как у самой земли увидел свои ноги, обутые в тяжелые солдатские сайдой. А внизу шевелилась от ветра трава, покачивались ромашки. Еще мгновение - и сапоги безжалостно раздавят несколько нежных, пушистых головок. Ему показалось, что цветы - живые существа, они. хотят убежать от смерти, но не могут... "Шахтерские песни поют..." - неслось па штржку и как сквозь со" долетало- да его оуха." ...Неумолимо тянула к себе земля. Резко толкнула в ноги. , Сергей нелепо подпрыгнул, выпустил страны парашюта из рук и, закрыв глаза, рухнул всей тяжестью тела на влажный от непросохшей росы луг. Хрустнули стебельки цветов, удивленно затрещал, словно заплакал, кузнечик и внезапно смолк... Резко звякнул телефонный аппарат. - ..канат растягивают!.. - кричал в телефонную трубку вагонщик. Сбоку капала вода. "Капель! - усмехнулся Сергей. - Как и там, на-гора". И, уже пробираясь на четвереньках по лаве, он снова вспомнил события того далекого армейского дня. Смятые ромашки он взял с собой. Их было семь. Они стояли потом в граненом стакане на тумбочке, рядом с его солдатской койкой. "Я же получил тогда письмо от Тани... и фотографию!" Таня была сфотографирована в профиль, задумчиво смотрела куда-то вдаль и улыбалась уголком губ. В письме писала: "Третья весна пришла и ушла, а тебя все нет. Я устала, Сережка! Когда же мы будем вместе! Хоть убей, не могу тебя представить целиком, всего. Это плохо, да? Помнишь, как ты спрашивал: "Дождешься?" - а сам недоверчиво улыбался. Ты и теперь сомневаешься? Смотри, будешь таким - назло выйду замуж за другого!" "Я бы тебе показал другого!" - Сергей улыбнулся. - Ка-а-а-ча-а-ай! - донеслось сверху. Цепь транспортера натянулась, предупреждающе дернулась два раза и поползла вниз, волоча крупные плиты угля. В лаве, куда приполз Сергей, работал комбайн. - Как дела? - стараясь перекричать шум, спросил он у рабочего. - Рубаем понемногу! - приветливо улыбнулся тот, обнажая белый ряд зубов на черном лице. - Цикл сделаем, если порожнячком обеспечат, будь они неладны! - вмешался в разговор бригадир Яцко. - Начальник ВШТ на планерке обещал вашей лаве сто вагонов! Хватит? - поинтересовался Сергей. - Под загашник! - обрадовался бригадир. Сергей, кивнув в сторону рабочего, спросила - Новичок? - Со школьной скамьи пожаловал к нам. Университет шахтерский проходит... Старый шахтер вложил в эти слова немалую долю доброго лукавства. - Ну и как он? Тянет?. - Вообще я должен тебе сказать, - длинно начал Яцко, - из парня толк будет. Есть у него шахтерская жилка! - А какая она, эта жилка, дядь Петь? - пошутил Сергей. - Ты, Серега, не смейся! Этот не сбежит, коли вода за шею начнет капать аль в другоразье в кассе получать нечего будет. Зол он на эту стихею! Так и говорит: "Обуздать хочу ее". Вон кое-кто подшучивает над ним, а я верю. И как тут не верить! Его батя, друг мой, таким же настырным был. Врубовку в сорок шестом хотел спасти и... машину спас, а себя... Видел - обелиск за шурфом стоит... Маркшейдеры сказали, что там, под тем местом, он... а над ним четыреста метров земли... Солдат известен, а вот могила его... Да кто ж точно скажет - где она... Шахтер с силой ударил обушком, поправил глазок фонари и принялся яростно выдалбливать ямку для крепи. "Хороший паренек, - думал Сергей о новичке, пробираясь на четвереньках по лаве. - Злой в работе. Такие землю насквозь прокопают. Вот таких и надо брать в бригаду". Вспомнилось заседание шахткома комсомола. Мнение комитета о создании комсомольско-молодежной бригады было единым: комплектовать коллектив из опытных, хорошо знающих дел рабочих. А на последнем заседании комитета все повернулось. "Дал нам прикурить главный инженер!" - Сергей усмехнулся. Все заседание главный сидел молча, рисовал чертиков в своем блокноте и по виду соглашался с комсомольцами. А когда дело дошло до кандидатур в бригаду, ни с того ни с сего вдруг спросил: "А лучшую технику у кого отбирать будем?" "Как отбирать?" - переспросил кто-то. "А так!" - усмехнулся главный. Комсомольский секретарь Рафик Мамедов хотел что-то сказать, но почесал затылок и говорить раздумал. В комнате, где заседали, стало тихо. Инженер встал, положил блокнот в карман и то ли шутя, то ли серьезно сказал: "Уж если мы решили из бригад забрать лучших рабочих, то надо быть последовательными до конца. Отберем в бригадах и лучшие комбайны, сверла, транспортеры... - Главный на минуту умолк, медленно обвел сидящих за столом взглядом. - Вы же товарищей обкрадете! Ведь тех лучших, что вы планируете забрать, кто воспитал?" В том, что главный прав, Сергей был уверен. Еще задолго ~до заседания он поймал себя на мысли, что как-то не так надо делать, уж очень легко все получается. Но товарищи были другого мнения, а он не нашел веских доводов для обоснования своего несогласия. "Вот сели в лужу. Деятели!.. А почему? Увлеклись?" - думал Сергей. С трудом протиснувшись в узел" проход, он вылез из лавы на вентиляционный штрек. В забое штрека работала бригада проходчиков. - Игорь! - позвал Сергей. Луч света поднялся под самую кровлю, метнулся по штреку и уперся в Сергея. - Це ты!.. - пробасил додговязый парень. - Кто делал выход из лавы? - Мы. В чем дело? Узковат? - Какой ты догадливый! - Деле поправимее, можно расширить. - Не можно, а нужно, и немедленно! Не первый же день в шахте работаете, черти полосатые! Только вчера на комсомольском собрании об этом говорили. Ну как с гуся вода! Смена близилась к концу. Bсe объекты были проверены, и Сергей теперь уже не спеша шел по штреку. Веченний восторг, овладевший им некоторое время назад, сменила неторопливая, мечтательная задумчивость. Он ясно представил себе, как зазеленеют деревца, посаженные комсомоьцами на улицах шахтерского поселка. Они подрастут, станут кудрявыми, к тому времени у них с Таней обязательно появится сын. Маленький смешной карапуз! Сергей и Таня будут гулять с ним по тихим аллеям и рассказывать, какой здесь несколъко лет назад был пустырь. А шахта станет предприятием коммунистического труда. Обязательно станет! В поселке пвстроим большой стадион, с трибунами, беговыми дорожками, футбольным полем, волейбольной площадкой... Сергей вспомнил об отпуске, и чувства его раздвоились. Радость затуманилась сомнением. "Ребята скажут: "Заварил, кашу с воскресником, штабом, а сам... в кусты". Нет, они этого не скажут! Друзья будут рады за нас! Эх, чудно; все-таки устроена жизнь! Весна.. Таня... Отпуск, а там снова работа, шахта, друзья." Но не пришлось поехать в отпуск Сережке Петрову... Не было его и среди друзей в день присуждения комсомольско-молодежной бригаде звания 6ригады коммунистического труда. И деревца, что шумят листвой на тихих улочках шахтерского поселка, посажены не его руками... 3 Вагонетка сошла с рельсов, упала набок и краем кузова расплющила подвешенный к металлической стойке бронированный кабель. Автоматическая защита не сработала. Белым факелом вспыхнула дуга короткого замыкания. Голубая змейка огня, зловеще треща, ползла по кабелю к трансформатору. Через несколько секунд она доберется до камеры, и... произойдет непоправимое... Трансформатор взорвется! Завалит выход всего восточного крыла. Вспыхнет пожар! В лавах люди. Смелей! "Отключить! - Сергей срывается с места и бежит к кике-ре. - Ручку влево, до щелчка. Корпус ячейки наверняка под няпряжением". Тугие корявые нити, пронзившие стрелами тело, упруго дрожат, с хрустом скручиваются в спирали и выпячиваются в руки, в голову, в ноги. Спиралей мириады. Они в каждой клетке тела. Вытягиваютсся и снова скручиваются, ввинчиваются и дрожат. Тянут к трансформатору. Там смерть. Мгновенная. B пепел... "Какой жуткий сон! Надо скорей проcнуться!" Сергей хочет крикнуть, но в языке спираль. Она жжет. Становится страшно. - Лю-у-у-у-ди-и-и! - Крик застревает в мозгу. - Ы-ы-ы - прорывается к горлу и задыхается там судорогой. "Надо подтянуться!" Руки нe опукались. Спирали резко выпрямились, слились в дрожащую нить. В мозгу что-то взорвалось, закружилось в вихре. A-а-а! - закричал вихрь. Погас свет. Нить перестала дрожать. "Там же шесть тысяч вольт!" - Памоги-и-и-те-е-е! - В горле хрипит, не хватает воздуха. "Где-то рядом телефон". Сергей встает, делает несколько шагов вперед и падает лицом вниз, в жидкую холодную грязь. "Надо встать, встать, встать.. - командует он и не слушается собственных команд. - Ток выключен. Кабель еще горит". Сергей поднимается на коленях, проползает несколько метров и падает мокрым телом на голубую змею огня. Его нашли проходчики. Он лежал на кабеле метрах в десяти от трансформаторной камеры, тиxо стонал и просил пить. Глаза Сергея были широко раскрыты и удивленно смотрели вверх. На правой ноге горел резиновый сапог. Когда его попытались снять, Сергей вскрикнул и закрыл глаза. - Пить! У Коли Гончарова дрожит рука, и вода из фляжки льется на подбородок, на щеки, стекает за шею, оставляя на лице белые полосы. - Ребята, я жив? - Сергей поднимает голову и тут же роняет ее. - Пить... - Сережа, потерпи, может, нельзя много воды... - В голосе Николая мольба, просьба, жалость. Удары по колоколу, торопливые, тревожные. Машинист шахтного подъема настораживается и крепче усаживается в кресле. ...Шесть, семь, нет, он не ошибся. На световом табло загорается цифра 7. Она зажигается редко и, может, поэтому кажется чужой и страшной. Семерка требует: "Самый осторожный подъем, машинист, в клети раненый шахтер..." Шахтная клеть зависает на тросе и плавно ползет вверх. Набегающая струя воздуха шепеляво свистит в железном козырьке клети, врывается внутрь и брызжет мелкими каплями дождя. Капли пахнут весной и пылью околоствольного двора. Коля Гончаров стоит на коленях и осторожно поддерживает голову друга. Сергей открывает глаза и смотрит на склоненные к нему лица. "Почему они молчат? Что случилось? Неужели это явь? Там же шесть тысяч вольт. Если не сон, то я мертв. Разбудите же меня!" Сергей пытается приподнять руки и морщится от боли. На мгновение к нему возвращается ясное сознание. "Неужели со мной?.." По телу пополз страх, сердце сжалось и эдруг упало. "Молчат..." Когда в шахту приходит беда, шахтеры угрюмы и молчаливы. Клеть остановилась у приемной площадки. Яркий весенний свет слепит глаза, давит в уши, щекочет в носу. В открытую дверь Сергей видит машину с красным крестом на боку. Крест, как огромный паук, неуклюже ворочается, тянет беспалые красные лапы к лицу и хрипло скрипит: "По-о-пал-ся-а-а..." - Чга-чга-чга... - визгливым скрежетом хохочет вверху. Сергею хочется сделаться маленьким-маленьким и убежать, спрятаться от красного паука и страшного металлического хохота. Паук схватил за руки, больно придавил глаза, бешено завертелся сплошным красным колесом. - Петров, Петров! - донеслось откуда-то издалека, и колесо стало черным. - Какой молодец!.. Отключил!.. На верную смерть шел... Руки, руки... осторожней... - Голоса слились и потонули в красно-черном тумане. Шофер "скорой помощи" резко хлопает дверью, бегом направляясь в кабину. Машина срывается с места и мчится от шахты через поселок по хрупким весенним лужам, брызгаясь мокрым снегом, прозрачной талой водой. Девчушка в распахнутом пальто по-прежнему стоит на дороге и смотрит в небо. Машина с красным крестом гудит, и девчушка, посторонившись, смотрит ей вслед: в глазах у нее возникает встревоженность, а губы еще продолжают улыбаться... В небе звенит жаворонок. Лужи раздаются по сторонам я после долго волнуются разбитыми осколками солнца. На чистом бланке истории болезни несколько строк: "Петров Сергей. Электроожог 4 - 5-й степеней обеих верхних конечностей и правой стопы. Доставлен каретой "скорой помощи" в глубоком шоке". Срочно созванный консилиум заседал недолго. - Надежды мало. Положение больного почти безнадежное... Смерть может наступить каждую секунду. Это чудо, что после поражения током в шесть тысяч вольт человек жив. Наш долг - сделать все от нас зависящее... - Главный врач больницы отодвинул бланк истории болезни и тихо добавил) - Будем надеяться... Лечащим врачом назначаю Валерия Ивановича Горюнова. Весть о несчастье поползла по палатам. Сделались сосредоточенно-суровыми лица больных, словно все они нечаянно эаглянули в пропасть и она грозно, гипнотически поманила их. За окном капелью звенела весна, обиженно стучала по окну голой веткой сирени, будто хотела сказать: "Что же вы, люди, забыли обо мне?" А людям стало не до весны... 4 Таня стоит у окна и смотрит, смотрит... Цепочка людей, растянувшаяся от шахты до поселка, за" метно редеет и через несколько минут совсем обрывается. На руке тикают часы. Таня сердится: "Опять, у Сергея какое-нибудь заседание!" На дороге появилась группа людей. Шли, размахивая руками. - вероятно, сварили. Тане доказалось, что среди них Сергей. Раосмвтрела лучше и рассердилась еще больше: Сергея нет. Люди прошли, и дорога опять опустела. Из окна квартиры виден террикон. По нему вверх медленно ползет вагонетка. Доезжает до вершены, останавливается на миг и перевертывается ввepx дном. Из вагонетки высыпаются крупные куски породы, катятся вниз и плюхаются в лужу, разлившуюся у основания террикона. Летят брызги, а вагонетка торопится вниз, за новой партией камня. Сергей дебит смотреть на террикон и эту, как он ее называет, "трудягу-вагонетку". Таня улыбнулась. Вспомнила, как однажды зимой у мужа неожиданно испортилось настроение. Она волновалась, думала - неприятности на работе. А когда утихла вьюга, Сергей подошел к окну и рассмеялся, вагонетку свою увидел. Потом, посерьезнев, сказал: "Кажется, ничего нет примечательного. Гора изломанных камней - и все... Л вдумаешься... Это же сама жизнь! Мудрая, интересная и вечно живая. Прошли миллионы лет. Миллионы!.. Из питекантропа труд сделал умнейшее на земле существо. Миллионы лет... И как мизерно коротка наша жизнь в этой вечности. Одно мгновение... А у вас вчера целый час не работала лава из-за нерасторопности одного шалопая. Вот и войдет этот час пустым местом в вечность. Обидно!" "Смешной он у меня", - подумала Таня. Таня не заметила, как к дому подъехала голубая "Победа". Хлопнули дверцы, она увидела людей, торопливо идущих от машины к их дому. "Это ж Сережкин начальник... И дед с их участка. Где Сергей?" Таня почувствовала, как мозг царапнула мысль, от которой кровь прилила к лицу, часто-часто застучало сердце и вдруг упало, сжавшись в болезненный комок. "Может быть, не к нам. Чего ж я боюсь?" В дверь лостучали. Стук грохотом ударил по комнате. Таня подняла руки к похолодевшим щекам и села. "Не открою!" - мелькнула безрассудная мысль. Стук робко повторился. Послышались приглушенные голоса. "Надо открыть". Руки дрожат, никак не могут найти задвижку от двери. И когда медленно, словно в квартире покойник, сшвв шапки, вошли Петр Павлович и старый мастер, дед Кузьмич. Таня без слов поняла: случилось что-то ужасное. - Что с Сережей? - И заплакала. Метнулась к шкафу за косынкой, но ноги подломились, в глазах пошли черные круги. - Не плачь, дочка, бог даст, все обойдется, - У Кузьмича срывается голос, старчески дрожит, и нельзя понять, надежда в нем или соболезнование Большая шершавая ладонь неуклюже гладит щеку. - Ничего... там. хорошие врачи, организм у него молодой, крепкий... не плачь... Что ж теперь делать... всякое бывает... такую уж мы выбрали себе долю - на работу, как в бой... Случаются и шальные пули - Спохватившись, что сказал лишнее, заторопился: - Поехали, дочка, одевайся... Машина едет бесконечно долго. Тане кажется, что они заблудились среди этил многочисленых улиц, переулков и, когда найдут правильную дорогу, будет поздно: Сережка умрет. - Сейчас приедем, - говорит Кузьмич и весь съеживается. Какая-то неизвестнаая сила рванула Таню из машины, заставила пробежать по длинному коридору больницы и остановиться именно перед теми дверьми, за которыми был он, ее муж, Сергей Пeтpoв. Толкнула дверь, сделала шаг в палату и застыла на месте. Слева, на койке, закутанный в бинты, с бледным, осунувшимся лицом лежал Сергей. Таня боком подвинулась я иеете-ли и безвольно осела на пол. - Сереженка, родной мой, как же ты так, а?.. - Рукой потянулась к лицу и вскрикнула отчаянно, страшно - Сережа! Очнулась в пустой, просторной комнате. Посмотрела и удивилась: где эта она и что с ней? Вошла женщина в белом халате, что-то сказала и ушла. Когда закрыла дверь, до Taниного слуха, дошил звук ее колеса, а слов пе разобрать. И вдруг обожгло: окровавленный бинт на груда муж". 5 На вторые сутки утром Сергей открыш глаза. Тагау еждев-шая рядам на стуле, затаила дыхание. Тихонько пвзвлша: - Сережа! Глаза повернулись Э ней, я эякршшы - Та-и-я, разйуд" меня-. % не шяу сам лрвешуизвя". - Сереженька, тебе больно? - Буди скорей! - Ты не спишь, Сережа. Мы в больнице. Тебе руки то" ком обожгло.., немного... - Неправда... меня убило... Там же шесть тысяч вольт... Таня молчала. Глотала комок, подступивший к горлу, и не могла проглотить. "Заговорил, заговорил, - значит, будет жить, будет!" А слезы заливали лицо. - Почему ты плачешь? - Я ничего... я так... я уже не плачу... - Что в шахте? - Ты спас людей и шахту от пожара... Там что-то могло взорваться... - Кто подобрал меня? - Коля Гончаров с проходчиками. - Что говорят врачи? - Врачи?.. Врачи говорят: ничего страшного нет. Немного полежишь здесь, и все пройдет. - Таня старается сказать это быстро-быстро, словно ждет, что вот войдет кто-нибудь в палату и крикнет: "Нет, не говорят этого врачи, они не надеются на спасение жизни!" И опять замолчит Сережка, и снова надвинется страшная ночь. - Ты мне говоришь неправду, Таня. Зачем? - Они... они ничего не понимают... они... - И со слезами выдохнула: - Они говорят, что ты умрешь... Это неправда, неправда! Взгляд Сергея устремлен в потолок, высокий и ослепительно белый. Справа, из угла, тянется узкая темная трещинка, тоненько петляет среди маленьких белых бугорков и незаметно теряется. И опять показалось Петрову, что он спит и видит сон. Сон, как спрут, засосал его в свои липкие объятия, и нет сил высвободиться из них. - Выйдите на минутку, мы посмотрим его, - обращается человек в белом. Сзади стоят двое, держат стеклянного спрута с длинными резиновыми щупальцами. "Врачи!" - мелькает мысль. Женщина в белой косынке долго разбинтовывает левую руку Сергея. Бинт собрался в большой окровавленный клубок, а она все мотает и мотает, время от времени смотрит в лицо больному, вздыхает и вновь сматывает бинт. Сергей приподнимает голову, пытаясь увидеть свои руки. Сестра прикасается к его лбу и придерживает голову на подушке. - Не надо смотреть! Не надо... Горюнов наклонился над койкой, спрашивает: - Больно? А здесь? Сергей не чувствует боли и, только когда укололи в плечо, ойкнул. - Я так и предполагал... Плохи твои дела, парень! Может быть, придется ампутировать. Я о руках говорю. - Как ампутировать?! Резать?! Вы шутите, да?! Горюнов смотрит мимо больного и молчит. - Ам-пу-ти-ро-вать... Как же это, а?! Как же я жить-то буду?! Руки... Таня! - И вдруг закричал диким, нечеловеческим криком: - Не дам, варвары, лучше убейте меня! И затих. На третий день началась гангрена. Выход был один - ампутация. И немедленная... 6 Валерий Иванович Горюнов воспринял без энтузиазма Свое назначение лечащим врачом Сергея Петрова. При первом же осмотре Сергея, не вдаваясь в тонкости медицинского анализа, он твердо и категорически заключил - не выживет. Человек эгоистичный и трусливый, Горюнов был напуган обширностью ран у больного, его воля была парализована видом человеческой трагедии. Одна мысль поставить себя в положение Петрова приводила его в уныние. Он и сам не знал, почему возникла эта кошмарная мысль, и всеми силами гнал ее. Ободрял себя тем, что ничего подобного с ним не может произойти, что вот сегодня же он пойдет домой цел и невредим, там его встретит жена, они будут смотреть телевизор, болтать о всяких пустяках, а может, пойдут в кино, наступила весна, летом они поедут на юг, к морю... От сердца отлегло, но ненадолго. Камнем над головой повисла все та же мысль. Сострадания к больному не было. В груди росло раздражение и злоба. "Его же придется оперировать, а он умрет под скальпелем. Не хватало еще смерти пациента в моем послужном списке. Все верят в сказочки Бадьяна... Ну и пусть берет его себе!" В кабинете их было трое. Главврач больницы супился и молчал. - Больной безнадежен. Зачем его дополнительно мучить операцией? - говорил Горюнов. - Не согласен. Надо испытать все. Вы лечащий врач и не имеете права отказываться от риска, - возражал Вано Ильич Бадьян. Главврач еще долго слушал, как хитрил и изворачивался Горюнов, всеми средствами старался избавиться от трудного больного. Потом эстал и, скрывая раздражение, сказал: - Решено. Вано Ильич, готовьте Петрова к операции. В конце кондов, каждый поступает так, как подсказывает долг и совесть. 7 Хирург Бадьян присел на краешек постели Сергея и повел осторожный разговор о необходимости операции. Петров смотрит мимо врача, и кажется, что он не слышит ня о жестокой гангрене, угрожающей ему, ни о том, что надо быть мужественным в тяжелые минуты жизни. - Я не ребенок, доктор... А - Вот и хорошо, вот и хорошо! Во время операции Сергей не мигая смотрел на яркую операционную лампу в молчал. Бездонными омутами гояубе-ли широко раскрытые глаза, которые ничего не видели, не желали и не чувствовали. Даже боли. И только когда противно завизжала хирургическая пила, Сергей весь сжался я отвернулся от света. После операции Таню не пускали к мужу. Она просила, плакала - все бесполезно. - Ему нужен покой, а вы не сдержите себя, - отказывал Бадьян. Таня встала и решительно направилась в палату. Вано Ильич остановил ее, молча накинул ей на плечи своя халат и так же молча вернулся в кабинет. "Только бы не заплакать, сдержать себя. Во что бы то ни стало сдержать, - думала ова. - Надо подбодрить его, не дать упасть духом - это главное сейчас. Он сильный! Вдвоем мы все переживем, лишь бы выжил. - И внахлест упрямое: - Выживет, выживет..." 8 С того момента, как понял Сережка Петров, что не кошмарный сон случился с ним, а дикий по своей жестокости поворот судьбы, в мозгу застыло: "Все кончено". Что подразумевать под этим "все кончено", Сергей не эиал. А на операционном столе, когда загорелось огнем и стало неестественно легким левее плечо, подумал: умереть бы... И испугался. Не смерти испугался, а внезапно пришедшей мысли о ней. Что-то простое и совсем обыденное мелькнуло перед глазами, отчего сжалось сердце и подступила неуемная тоска. В палате он молча смотрел в потолок яг яе мог совладать с приливом горьких мыслей. "Неужели здесь... На могиле посадят березку..." И опять стало страшно Сергею. - Сестра, а почему меня сразу не убило, ведь там высокое напряжение? - Наверно, вы бессмертный... - тихо сказала она и, оглянувшись, добавила: - Не надо разговаривать, а то нам влетит от врача. - А лучше бы... смертный... - Что вы, Сережа! Разве можно так... Вы выздоровеете, работать пойдете, ну и все такое... Вот у нас был случай.. - Я знаю эту историю, сестричка. Скажите лучше, когда собираются мне другую... - И замолчал. Туго сдавил веки и, как пулю в сердце, ждал: сейчас скажет - завтра... У дверей палаты Таня остановилась. Поправила волосы, косынку, протянула руку вперед, намереваясь открыть дверь, и яе решилась. Боялась увидеть Сергея в окровавленных бии-мх, без руки, в чувствовала, что ие выдержит, расплачется. {кен телом налегла на дверь и вошла в палату. Глаза Сергея иа миг вспыхнули и погасли. Сестра встала и осторожно вышла. - Я дома была, - выговорила Таня и удивилась звуку своего голоса. "Зачем я это говорю, это же неправда!" - Дома все хорошо, - сказала она и подумала: "Зачем я вру? Я же все время простояла под окном операционной, держа руки около ушей, чтобы закрыть их сразу, как только раздастся крик Сергея". - Сережа, я с тобой тут буду... помогать... - Сядь, Таня, поговорим... - Сергей глотнул слюну и отвернулся. - Маме всего писать не надо. У нее больное сердце. - Он иа минуту замолчал, кусая губы, а потом строго Сказал: - Вот и кончилось наше счастье... - И заспешил: - Ты не ходи ко мне, Таня. Так будет лучше. Для нас обоих. Брось меня, уйди. Уходи, я ие люблю тебя... я... - Сергей боеэяеяно сморщил лицо и умолк. Таня судорожно закрылась руками. - Зачем ты обижаешь меня, Сережа? - Oнa хотела задушить подступивший вскрик и не смогла. - Зачем ты так?.. Я же люблю тебя. - Тебе двадцать лет, твоя жизнь впереди... Для меня все кончено. Уходи, я прошу... Дверь качнулась, как в тумане, пол зыбко дрогнул и поплыл в сторону. Из-под рук ускользает дверная ручка, делаясь то гигантски большой, то мизерно маленькой. "Надо уйти, он просит, я не нужна ему..." ...Выстрелом ударила дверь - ушла. Ушла Таня, жена. Заныло в груди и придавило к постели. Не дотянуться до двери, не открыть ее, не позвать: вернись! Сергей всем телом рванулся вслед и тут же беспомощно упал. Зубами рвал наволочку и неумело, по-мужски плакал. Впервые за свою сознательную жизнь - неутешно, навзрыд. Как в пустыне шла Таня по улицам шумного вечернего города. На что-то натыкалась, поворачивала в другую сторону и снова шла без цели, без дум, без желаний. У железнодорожного переезда перед самым носом тяжело ухнул поезд и зацокал частой дробью колес. Таня вздрогнула и побежала назад. "В больницу, скорей!" Пробежав метров десять, остановилась. - Вас обидели, девушка? - Незнакомый человек осторожно отвел Танины руки от лица и, заглянув в заплаканные глаза, заботливо спросил: - Что-то случилось? Может, помочь? - Никто не поможет нам, - всхлипнула Таня. - Зачем же среди улицы плакать? Вам куда идти? - Не знаю. Муж мой в больнице... - Что с ним? - Несчастье в шахте... - Обвал? - Нет. Руки током обожгло. Он жить не хочет. Меня гонит от себя. Человек задумался. Махнул рукой: пошли! Таня шла рядом и не понимала, куда и зачем ведет ее незнакомый человек. Отвечала на его вопросы, торопясь, начинала рассказывать о своем горе, на полуслове умолкала, всхлипывая, закрывалась ладонями. Больница была заперта. На долгий звонок вышла дежурная сестра, молча открыла дверь и, не взглянув на поздних посетителей, ушла. Танин спутник остановился в коридоре. Растерянным взглядом осмотрел многочисленные двери и почесал затылок. За какой-то из них лежал человек, попавший в беду. Чем он поможет ему? Там, на улице, когда он увидел одиноко плачущую женщину, было проще. Человек в беде: надо помочь. В пути подбирал ободряющие слова, не подозревая, что все сони поблекнут, станут неубедительными даже для самого себя, стоит только оказаться в этом ярко освещенном коридоре с дурманящим запахом йодоформа. - Как фамилия вашего мужа? - спросил мужчина, будто ожидая, что эта неизвестная ему фамилия внесет ясность в создавшееся положение. - Петров. - Смотрите, какое совпадение! А моя фамилия - Петренко! - Хотел улыбнуться, но только виновато сморщил лицо и откашлялся. Из операционной вышел врач. - Кто вас пропустил сюда? - Мы к Петрову... - Время для посещения больных с двух часов до пяти. Днем к тому же! - Товарищ! - Петренко шагнул к врачу. - Нам на пять минут, это очень важно. - Все в нашей жизни важно, и никто не хочет ждать. - Врач повернулся, чтобы уйти. Таня узнала Бадьяна. - Что с ним, доктор? - уцепилась она за халат. Бадьян остановился. - Открылось артериальное кровотечение. Кровь остановлена. Для вливания крови не хватило наших запасов нужной группы... В Макеевку пошла машина. Часа через полтора кровь будет. Вот и все. Вы здесь не нужны. - Как же так, товарищ врач! Доктор! Два часа... это же много! А вдруг человек... - Петренко мял в руках кепку, совал ее в карман, вытаскивал и тряс перед лицом врача. Ища поддержки в какой-то своей еще не высказанной мысли, Петренко посмотрел на Таню и тихо, умоляющим голосом сказал: - Товарищ, возьмите у меня кровь, пожалуйста, я совершенно здоров. Вот посмотрите! - Он сбросил с себя пальто, заторопился, нащупывая на рубашке пуговицы. - Вы не имеете права отказать мне! - Голос Петренко дрогнул. - Я не уйду отсюда! Я буду жаловаться! Что вы так смотрите на меня?! - Вы хоть знаете, какая у вас группа крови? - устало спросил Вано Ильич. - Какое это имеет значение! Кровь есть кровь! - Нам нужна первая труппа, резус положительный. - Вот-вот! У меня точно такая... с резусом... Через полчаса Бадьян настраивал аппарат для переливания крови и задумчиво улыбался. - Сережа, ты знаешь, кто стал твоим донором? Известный тебе... - Й поднес ампулу с алой жидкостью к глазам Сергея, надеясь приятно изумить его. На этикетке торопливым почерком было написано; "Петренко Геннадий Федорович. Токарь. Группа крови первая". Сергей не знал токаря Петренко, так же как токарь Петренко не знал шахтера Петрова. Но врач полагал, что они хорошо знакомы: зачем бы иначе человек врывался в больницу среди ночи и предлагал свою кровь? Эту ночь Таня провела в больнице. Сидя на стуле около, столика дежурной сестры, силилась задремать, хоть на минуту забыться и не могла. Несколько раз ходила в палату к спящему Сергею, молча смотрела на него и, боясь расплакаться, убегала. Однажды Тане почудилось, что ее зовут. Бегом направилась в палату. Сергей метался в бреду по постели, хриплым шепотом звал: - Таня, Танечка... иди ко мне. Не плачь, мама... Мне больно, доктор... я не хочу, не хочу... Утром Таня взяла полотенце и повесила на спинку кровати, заслоняя лицо Сергея от солнечных лучей. - Пусть светит, Таня... - услышала она и замерла. - Ты не спишь, Сережа? - Какое теплое солнце... - Я не уйду от тебя. Что хочешь делай со мной. Не уйду4 Мне жизнь без тебя не нужна. - Спасибо... Танечка... Днем больницу осаждали шахтеры. Упрашивали, грозялись, потрясали всевозможными бумажками перед глазами главврача и уходили ни с чем. Посещать Петрова категорически запрещалось. К знакомым и незнакомым людям выходила Таня. Сбивчиво рассказывала о состоянии здоровья, принимала кульки, записки, протоколы собраний, вся суть которых сводилась к одному; не.падай духом, друг, мужайся, шахтер! К вечеру приехал весь состав комсомольского бюро шахты. Ребята, хмурые, присмиревшие, гуськом прошли в приемный покой и попросили к себе врача. К ним вышел Бадьян. - Почему к Петрову не пускают друзей? - сердито.спросил Мамедов. - Существует определенный порядок, к тому же больной очень слаб, - ответил Вано Ильич. - Сколько это будет продолжаться? И что сделано для его выздоровления? - выдвинулся вперед Волобуйский. - Мы все мужчины. Я понимаю ваши чувства. Но... случай исключительный... - Нас не интересует статистика! - взорвался Николай Гончаров. - Мы спрашиваем: он будет жить? - Ну, друзья мои!.. Вы говорите так, будто подозреваете что-то нехорошее. Делается все, что в наших силах. Будем надеяться... - Извините, - смягчился Николай, - это ж наш Сергей, такой парень!.. Мы решили дежурить здесь. Если потребуется кровь, кожа... в общем, все мы в вашем распоряжении, - тихо Закончил ой. - Спасибо! Пока этого не нужно! Но... все может быть... Бадьян ушел. В белом больничном халате вошла Таня. - Коля, Сереже и правую готовят... - Успокойся, Танечка, - обнял ее за плечи Гончаров. - Надо крепиться, понимаешь, надо... - Как посмотрю на вас, все живы, здоровы, а он... - заплакала Таня, - Как же вы не уберегли его? - Это он сберег нас... большинство было там... в лаве... а он,: как Матросов... грудью... - давясь спазмами, медленно сказал Мамедов. Состояние Сергея час от часу становилось все хуже и хуже. Оттягивать ампутацию второй руки стало опасно. За несколько минут до начала ампутации он открыл глаза, обвел взглядом суетившихся вокруг врачей и сказал: - Значит, и правую... - Сережа, речь идет о твоей жизни. - Позовите Таню. В белой маске вошла Таня. ч - Прости, Таня, если Что было не так... За вчерашнее... Не хочется мне... Не успели иы пожить... по-настоящему... По-настоящему.. А что было- настоящим в их жизни? Кольцо, подаренное Сережкой в день свадьбы? Нет, оно было не настоящим. Его сделали из трехкопеечной монеты Сереж-кины друзья. Таня понимала: откуда у студента деньги? - и не обиделась. Оно и сейчас у нее на руке, рядом с тем золотым, что купил ей Сергей с первой получки. Десять настоящих не надо ей за то блеклое, медное... Может, настоящей была свадьба? В разгар веселья им вдруг стало тесно под крышей дома, захотелось поделиться своим счастьем со всем миром. Сергей шепнул: "Давай сбежим!" , И они убежали со свадьбы. Шли по пустынным улицам ночного города, под ногами скрипел снег, и от избытка чувств им хотелось крикнуть: "Люди! Смотрите, какие мы счастливые!" У Тани мерзли руки, и Сергей грел их в своих, больших, крепких. Потом он целовал ее в глаза, щеки, губы и шепта