всего указать на что-нибудь подобное у народов, пользующихся романскими языками, возникшими из латинского языка. Но и тут можно обнаружить какие-то остатки древней патронимии, -- наименования по отцу. Во Франции попадаются фамилии, в которых перед личным именем стоит частица "дю": Дюклерк, Дюбеф, Дюруа. Эти фамилии следует понимать как "сын Писаря" (Писарев), "сын Быка" (Быков), "сын Короля" (Королев). У итальянцев такую же роль играет притяжательное словечко "дель". Называя, например, художника Андреа дель Сарто, мы хоть и не произносим слова "отец" или "сын", но обиняком указываем на возможную родственную связь: "дель Сарто" значит "сын портного". Совершенно понятно, что иностранец, слыша и произнося подобные фамилии, чаще всего даже не подозревает, что он имеет тут дело с "потаенными отчествами". Только языковед расскажет вам, что испанские фамилии, оканчивающиеся на "-с", вроде "Родригес" или "Диас", весьма возможно, произошли от древнего вестготского родительного падежа, когда-то связанного с именами: "Родриге-с" значит "Родригин", сын Родри-го. С "Диасом" дело обстоит сложнее: фамилия эта обозначает: "сын Диэго"; имя "Диэго" произошло от "Диаго", а само "Диаго" родилось из сокращенного и сжавшегося "Сант-Яго", означающего "святой Яков". Диас значит Яковлев. Приехав в нынешнюю Грецию, вы, пожалуй, уже не встретите там Атридов и Пелеидов. Зато вас окружат бесчисленные Басилиопулосы и Георгиади; эти фамилии ничем не отличаются от наших "Васильевых", "Юрьевых", "Егоровых"; по существу, они означают каждая "сын такого-то". Дальше к Востоку все становится более явным. У турок постоянно встречаются полуимена, полуфамилии, в которых за самым настоящим именем отца следует соединенное с ним слово "оглу" (у татар "оглы"): "Ахмат-оглу", "Айваз-оглу"; это словечко -- особая форма принадлежности от слова "огул", означающего "парень", "сын". Наименование "Керим Ахмат-оглу" можно перевести на русский язык так: "Керим, сын Ахмета". Сами греки позаимствовали у соседей -- турок-- это словцо: у них встречаются граждане, носящие фамилии Папаник-огло, Костандж-огло. У иранцев тюркское "оглу" уступает место слову "заде", имеющему тот же смысл и значение. Недаром, поселяясь в России, многочисленные Айваз-оглу и Гассан-заде легко превращались в Айвазовых и Гасановых. И неудивительно, -- ведь это было одно и то же. Когда грузин хочет отметить, что такой-то является сыном своего отца, он прибегает к частице "-швили": "Зеделашвили" -- "сын Зеделая", "Каландаршвили" -- сын Калантара. В таких же случаях армянин пользуется частицей "-ян", "-яни". "Мкртичян" значит "сын Мкрти-ча" -- "Никиты", иначе говоря, Никитич или Никитин. "Иоаннисиан" -- то же, что Иоаннович или Иванов. Очень любопытно, заинтересовавшись фамилиями этих народов Советского Союза, наблюдать на них два прямо противоположных явления. Бывает так, что армянские или грузинские (а также осетинские, азербайджанские и другие) фамилии-отчества превращаются в русские на "-ов", "-ев": Сараджоглу становится Сараджевым, Ованесьян начинает звать себя Ованесовым и даже Ава-несовым. Но сплошь и рядом происходит и обратный процесс: русские слова втягиваются в армянские или тюркские фамилии и начинают жить уже в сопровождении совсем нерусских суффиксов. Так возникли, несомненно, такие фамилии-гибриды, как Лисициани, Мед-никян и т. п. Само собой разумеется, это может происходить по одной-единственной причине: языки у разных народов разные, а способ мышления один. Отчество везде остается отчеством, хотя понятие "сын своего отца" выражается в разных частях мира самыми различными и непохожими друг на друга словами. Однако, как они ни отличаются одно от другого, выражают-то они одно и то же. Именно поэтому их так легко бывает и заменить одно другим. 100 КРОН ЗА ФАМИЛИЮ Если бы вы были состоятельным датчанином и жили сегодня в Копенгагене, вы бы могли хоть каждый день покупать себе новую фамилию. В этом городе существуют специальные конторы по продаже новеньких, свеженьких, только что изготовленных фамилий: стоит сдать заказ, и вам подберут (а если угодно, то и сочинят) какое угодно звучное прозвище опытные ученые, обладающие изысканным вкусом специалисты... Не верите? Напрасно. Очень серьезное сообщение о таком удивительном торговом предприятии было напечатано в газете "Берлинер Цейтунг" 31 июля 1957 года. Указывалась даже рыночная цена: при перемене фамилии вы должны будете уплатить сорок крон датскому государству и 60 господину ректору Олуфу Эгероду, владеющему замечательной конторой. Что за чепуха! Как такое странное явление могло возникнуть? Не торопитесь делать выводы: это далеко не чепуха, и торговля фамилиями имеет свои глубокие корни. Они уходят в тот же самый вопрос, в вопрос об "отчествах". Загляните в телефонный справочник по любому нашему крупному городу, ну, скажем, по Ленинграду или Москве. Вы заметите: разные фамилии, в зависимости от своей распространенности, занимают там неодинаковую "жилплощадь". В телефонной книжке Ленинграда за 1951 год, например, есть всего один Южик, три Ще-велевых, одна Мавлеткина. А вот граждан с фамилией "Иванов" или "Иванова" набралось на пять столбцов. Три столбца понадобилось на "Петровых", два с небольшим на "Павловых". Видимо, самыми распространенными являются у нас все же фамилии "патронимического", "отчественного" происхождения. Это логично, но не всегда удобно: отыскать среди четырехсот Ивановых нужного вам Иванова А. П. не так-то просто. Да хорошо еще, если таких А. П. -- всего четверо среди мужчин и ни одной в числе женщин. А попробуйте узнайте, где живет ваш дядюшка, Иванов Иван Иванович, если в справочнике таких И. И. целых десять -- правда, в том числе одна явная тетушка. Так дело обстоит у нас, и это неудивительно: русский народ за много веков полюбил имя Иван. А что в этом смысле делается в Дании, в Копенгагене? Если вам как-либо удастся взять в руки копенгагенскую телефонную книгу за 1956 год, вы ужаснетесь. В этой книге 208 столбцов (столбцов, а не строк) заполнено абонентами, носящими ту же самую фамилию "Иванов", только в ее датском виде: Хансен. 204 столбца отведены там на Нильсенов, 190 -- на йенсенов. Андерсены расположились на 120 колонках, Ларсены захватили их 107, Педерсены (иначе говоря, Петровы или Петровичи) -- 80. С ними почти наравне идут Кристенсены, Иоргенсены, Ольсены, Расмуссены и Серенсены; за каждым из этих кланов от 50 до 100 столбцов. И только бедные Якобсоны (Яковлевы) и Мадсены довольствуются не более чем 30 столбцами на фамилию... Позвольте, но ведь это же кошмар! Имя Ханс распространено в Дании столь же широко, как и фамилия Хансен; если вам нужно доискаться до какого-нибудь Ханса Хансена, не зная его места обитания, вам придется обзвонить по меньшей мере несколько десятков столбцов, несколько сотен сердитых, недовольных, занятых, не расположенных с вами любезничать абонентов... Удивительное ли дело, что чрезвычайное изобилие в Дании одинаковых, как две капли воды похожих друг на друга, фамилий стало в последнее время там чуть ля не национальным бедствием. Пока все эти Ларсы Ларсены и Нильсы Нильсены (отчеств в нашем смысле в Дании нет) жили каждый на своем хуторке или в своей деревушке, этот -- над Зундом, а тот -- у залива Яммер-5угт, все шло хорошо. Телефонов не было, зато были у каждого свои приметы: один был рыбак, второй поселился под большим дубом, у третьего имелась всей округе известная рыжая борода. А теперь в крупном городе как отличишь нужного вам человека, роясь в справочнике, висящем в будке телефона-автомата? Все это выглядит шуткой, но, по-видимому, затруднения создались далеко не шуточные, раз правительство Дании не только разрешило, но и всячески поощряет замену подобных "стандартных" фамилий новыми, пусть вычурными и даже некрасивыми, но только бы непохожими на другие. Это не пустяк, если жажда менять фамилии оказалась такой большой, что предприимчивые "ректоры Эгероды" стали открывать специальные "фабрики фамилий" и назначать солидную цену за свои услуги, а доведенные до крайности граждане -- выворачивать карманы и выкладывать на столы Эгеродов сотни крон, в надежде вырваться из толпы обезличенных; как зерна в ворохе пшеницы похожих друг на друга, Кристенсенов и йоргенсенов. Пусть так. Но как же и почему же создалось такое нелепое бедствие? Его создала всечеловеческая тяга к отчествам, к "патронимическим" именам. Дело в том, что почти у .всех германских народов с очень давних времен повелось, говоря о сыне, связывать его собственное личное имя с именем его отца посредством окончания, которое у разных племен и в различные времена звучало не совсем одинаково, но сходно и обозначало просто-напросто "сын". Чаще и лучше всех из германских языков мы изучаем немецкий; мы знаем и то, что по-немецки сын -- "зон" (Sohn), и то, что в современной Германии очень обычны фамилии, оканчивающиеся на это самое "зон" -- "сон": Симонсон, Юр-генсон, Иогансон; примеров можно привести немало. Пожалуй, еще чаще встречаются фамилии этого типа среди тех евреев, предки которых жили в Германии и усвоили там новоеврейский я-зык -- идиш, корни которого уходят в немецкую речь; Мендельсон, Кальмансон, Лейбзон, Мовшензон принадлежат к характерным фамилиям северных евреев. И там и тут -- это фамилии патронимические; все они имеют одно значение: сын Симона (Семенов); сын Юргена, Иоганна, Менделя, Лейбы, и так далее. Надо сказать, что в самой Германии такие фамилии, хотя и продолжая существовать, потеснились и уступили часть места другим, близким. Там, пожалуй, чаще встречаются Сименсы и йоргенсы, нежели Симонсоны и Юр-генсоны. Это мало что меняет, -- фамилии, оканчивающиеся на "-с", имеют тот же характер отчеств: Симен-с значит Симонов, Даниэль-с -- Данилин. А про человека говорят, что он "Григорьев" или "Матвеев", обычно подразумевая "сын". Но в других странах германских языков -- в частности, в Скандинавии, включая сюда и Далию -- старинное окончание патронимических имен на слово "сын" сохранилось полностью. Правда, если еще в именах древних конунгов это "сын" повсеместно звучало как "сон" -- Олаф Трюгвессон, Гаральд Сигурдсон, Хокон Магнуссон, теперь, особенно в Норвегии и Дании, оно приобрело другую форму -- "сен". Но зато такое "сен" стало в этих странах едва ли не самым частым, самым распространенным окончанием в тамошних фамилиях. Почему? Вероятно, по той причине, что в этих маленьких странах тон всему издавна задавало крестьянство и мелкое бюргерство, Ведь это дворяне, прежде чем кто-либо, склонны отказываться от фамилий, напоминающих отчества, заменять их другими, которые указывали бы на владетельные права, на земельную собственность. Дворяне старались из своих фамилий делать настоящие "гербы", втискивая в них то названия родовых замков и вотчин, то имена геральдических зверей. А крестьянство долго соблюдало старую традицию: сыну называться по отцу и не оглядываться на более далекое прошлое. Как у нас на Руси еще полвека назад любой пскович или калужанин Николай именовался Николаем Петровым (тогда как его отец звался Петром Федоровым, а сын принимал фамилию Леонтия Николаева), так и в скандинавских странах отец Нильса Хольгерсона мог быть Хольгером Кильсоном, дед -- Нильсом Торвардсо-ном или Свенсоном, а сын, наоборот, оказаться, скажем, Генриком или Эриком Нильсоном. "Соны" -- в Швеции, "сены" в Норвегии и Дании множились с каждым днем, пока дело не дошло до такого курьезного положения, с каким мы столкнулись в начале этой главы. Шведам -- легче. У них за несколько веков чреватой войнами истории образовалось довольно крепкое дворянство; оно создало множество изысканно-сложных, хитроумных, благозвучных или причудливых фамилий. В Норвегии же, и особенно в Дании, бесчисленные Пе-дерсены, Ларсены, Ольсены, Матсены, завладели всем. Вы видели, как теперь с этой гегемонией фамилий-отчеств приходится бороться. Заговорив о фамилиях германских и англосаксонских народов, стоит, может быть, упомянуть о некоторых любопытных образованиях такого патронимического (я думаю, вы уже освоились с этим ученым термином) типа. Одним из крупнейших художников слова Норвегии был и остался великий скандинав Бьернстьерне Бьернсон (сконч. в 1910 г.). Возможно, вы и не читали его произведений; но сейчас я хочу спросить у вас не об этом. Знаете ли вы, что означают по-русски эти звучные имя и фамилия? Их можно перевести на наш язык так: "Медвежья Звезда Медведич". Нам представляется это совершенно неимоверной странностью: что за народ с такими именами! Но вспомните, что гениальнейший из наших писателей именовался Лев Толстой; попробуйте перевести эти слова на норвежский язык, и вы увидите, что странность тут кажущаяся. Бьернсона вы можете не знать, но вы наверняка знаете, кто такой Чарльз Диккенс. А что означает его фамилия? Новая неожиданность: Диккенс, собственно говоря, означает Ричардсон. Как так? А очень просто: Дик, Дик-ки -- это уменьшительное имя, которым англичане наделяют своих Ричардов. Диккенс следует расшифровать, как "Диков сын"; сын Дика -- это сын Ричарда, а "сын Ричарда" по-английски будет "Ричардсон". Очень хорошо, если вы запомните это; зато очень плохо будет, если, прочитав в "Евгении Онегине" про старушку Ларину, что "она любила Ричардсона не потому, чтобы прочла", вы вообразите, что мать Татьяны читала Диккенса. Тот Ричардсон был тоже известным английским романистом, но родился он за сто восемьдесят лет до Диккенса и фамилии Диккенс никогда носил. ЗДРАВСТВУЙ, МЕСЯЦ МЕСЯЦОВИЧ! Откуда взят этот заголовок? Конечно, из "Конька-Горбунка": "Здравствуй, Месяц Месяцович! Я -- Иванушка Петрович..." -- представляется герой славной сказки, подскакав к небесному страннику на своем удивительном коне. Но надо заметить: если бы Иванушка знал хоть немного польский язык, он не обратился бы так к своему высокому покровителю; он смутился бы и не наименовал его Месяцовичем. С точки зрения польского языка -- это с к а з о ч н а я бестактность. В самом деле, знаете ли вы, как будет по-польски слово "князь"? Пишется оно "ksk-z е", читается так: "ксенже". По-русски рядом со словом "князь" существовало всегда слово "княжич"; оно означало "княжонка", "княжьего сына"; и это вполне понятно; перед нами -- хотя на этот раз речь идет уже не о собственном имени -- тот же самый наш русский (живой и в других славянских языках) суффикс отчества, известный нам "-вич" или "-ич"; он обычно приносит с собой одно и то же значение: "сын такого-то". Слово "ksiezyc" имеется и в польском языке; произносить его надо, как "ксенжиц", а понимать, как "месяц" (тот месяц, который ходит по небу). Что за странная неожиданность! Или у поляков суффикс "-ич" имеет какое-либо совсем другое, неизвестное нам значение? Нет, неправда. Это "ксенжиц", возможно, тоже значило когда-то "сын князя". Но у древних поляков было несколько иное представление о родословной небесных светил, нежели у нашего Иванушки Петровича. Они считали Месяц отнюдь не сыном какого-то другого Месяца-отца; они числили его сыном Солнца-князя. Именно поэтому он и стал для них не только в сказках, но и в живом языке "княжичем" и даже остался им до наших дней (хотя, вероятно, сами люди, говорящие по-польски, уже не очень ясно представляют себе, как это получилось). Кто же из двух несогласных сторон "ошибался" -- восточные славяне или западные? Думается, между ними настоящего спора не было: неправильное отчество для Месяца сочинил не русский народ, а поэт Ершов, автор "Конька-Горбунка". По мнению многих исследователей, наши древние предки, как и их братья-поляки, именовали Князем неба именно Солнце, а "княжичем" величали того, кто по ночам отражает солнечный свет. И ведь это довольно последовательно. Если вдуматься в то, что я только что рассказал, станет ясно: суффикс "-ич" или "-вич" не всегда служил только для образования чистых отчеств. Это происходило лишь тогда, когда он соединялся с именем отца. Но столь же часто и, пожалуй, чем дальше, тем чаще, он связывается не с личными именами, а также и со званиями, профессиями, должностями отцов. Ведь не только..- сын Ивана -- Иванович, но и сын царя -- царевич. В русском языке эта способность "-вича" давать производные слова используется сравнительно редко. .Мы не говорим ни "солдатович", ни "генералович", ни "судьич", ни "воеводович". А вот поляки пошли в этом отношении по другому пути. Отчества в нашем смысле, то есть сочетания "-вич" с именем отца и этого имени с именем сына, которое бы прилагалось к человеку, помимо его фамилии, у них не образовалось. Имена с "-вичами" сравнительно скоро приобрели в Польше значение фамилий: ведь такие их известные фамилии, как Мицкевич, Ходкевич, Сенкевич, по-настоящему не что иное, как наши "отчества": "сын Мицка -- Коли, Миколки", "сын Ходька или Хведька -- Феди", и т. п. А вслед за тем стало вполне возможным присоединять это "-вич" (и "-вна" в женском роде) совсем не к имени отца, а к тому слову, которое обозначало общественное положение, род занятий и пр. "Отчество", так сказать, превратилось в "зван-чество". Осип Сенковский, сам поляк по происхождению, рассказывает, к каким любопытным последствиям в польском фамильном именословии это иной раз приводило. Представьте себе, что некий "пан Казймеж-презйдент" (то есть "председатель, господин Казимир") имел сына Францишка. Этот сын имел все основания именоваться по фамилии "паном Францишком Президентбвичем". Но сам он мог не заслужить никакого другого, собственного, столь же почетного звания. Тогда его сын обретал право получить титул "Президентовичевйча", внук -- "Президентовичевичевйча" и так далее, до бесконечности (Сенковский свидетельствует, что такие имена "иногда вытягивались на всю длину смешного"). Следует заметить, что сестра Францишка Президентовича, вероятно, называлась бы "пани Анелей или 36сей Президентовной", а не "Президен-тович"; это показывает, что в таких случаях настоящих фамилий еще не создалось. Вот каким образом не только у поляков, но и в других славянских языках суффикс "-ич" стал не суффиксом отчества, как у нас, а очень распространенным суффиксом имен фамильных. Загляните в учебник польской литературы или истории. Ни одного "отчества" вы не встретите, но такие фамилии, как Нарушевич, Мицкевич, Сенкевич, Ивашкевич, Руевич, будут объедаться вам то и дело. Обратитесь к югославской культуре, -- вы встретитесь с фамилиями Караджич, Миклошич, Ягич, Обренович и множеством других. То же самое в Белоруссии: Богушевич, Богданович, Хадкевич, После-дович -- так зовутся деятели литературы и искусства братского белорусского народа. Разница только в том, казалось бы, что в Польше суффикс "-вич" образует одни лишь фамильные имена, а в соседней с ней Белоруссии -- и имена и отчества. Но это различие очень существенно: Адама Мицкевича, величайшего поэта Польши, никто и никогда не именует Адамом Николаевичем. Он просто Адам. А вот другой Мицкевич, один из самых крупных белорусских поэтов, известный каждому из нас под псевдонимом Я куб Колас, в любой статье о нем называется Мицкевичем Константином Михайловичем. Иваном Доминиковичем Луцевичем звали и второго прославленного поэта Белоруссии, Янко Ку-палу. Как видите, различие достаточно серьезное. Очень часто возникали и другие именные образования с тем же "-вич": в западных районах нашей Родины, на границе двух языков, великорусского и белорусского, сплошь и рядом встречаются названия населенных мест, оканчивающиеся на это "-вич" --- Ка-линковичи, Барановичи, Славковичи, Дедович-и, Пухо-вичи, Ляховичи. Вполне понятно, откуда они взялись и что означают. Вот местечко Яковлевичи, недалеко от Орши; очевидно, когда-то оно было заселено потомками одного родоначальника, какого-нибудь "старчища Якова". Вот Литвиновичи -- недалеко от тех же мест; вполне вероятно, что первым тут поселился некий Литвин (литвин по национальности или по имени-прозвищу); его потомство -- все Литвиновичи -- дало имя и месту своего обитания. Точно так же в противоположной части Руси, где-нибудь на Урале, вы встретите множество названий, имеющих тот же смысл, но образованных с помощью другого суффикса -- "-ата", "-ята": деревня Оверята, населенная потомками неведомого Оверкия; деревня Кривоносово, основателем которой, первым поселенцем, был давно уже забытый дед Кривонос... Все это имена, на другой лад говорящие о том же. Таким образом, мы отлично знаем, что суффикс "-вич" способен был всегда выполнять много различных функций. Единственно, на что он, казалось, никак и нигде не мог претендовать, -- это на участие не в фамилиях и отчествах, а в самих личных собственных именах. Но в последние годы и это изменилось. Не так давно я прочел в одном из наших журналов заметку о жизни и творчестве датского поэта, которого зовут Ильич Юхансен. Довелось мне и на другом конце нашего материка, в жаркой Армении, встретить комсомольца по имени Ильич Петросян. Как это могло случиться? Очень просто как. Вполне понятно, что многим родителям, и на Западе и на Востоке, хочется назвать своего сына дорогим для них именем Ленина. У нас, русских, это осложнено тем, что мы остро различаем на слух наши собственные имя, отчество, фамилию. Поэтому мы идем особым, более сложным путем: изобретаем различные производные слова, связанные с именем Ленина: Владлен, Никель, Ленина; нам нужно, чтобы они звучали для нас как имена, как наши русские имена, чтобы они не походили ни на фамилии, ни уж тем более на отчества. Но для людей иноязычных это препятствие несущественно; для них отчество "Ильич" звучит так же, как и любое другое иностранное слово. И они спокойно делают его именем, хотя, вероятно, очень затруднились бы назвать своего ребенка "Элиассеном": ведь по-датски "Элиассен" будет не "Илья", а "сын Ильи". Это для датчанина никак не имя, это -- фамилия. О ТОМ ЖЕ, НО С ДРУГОЙ СТОРОНЫ Сейчас для нас с вами наш "-вич" -- суффикс, представитель определенной грамматической категории, группы любопытных явлений, но и только. А ведь было время, когда он вызывал у людей самые бурные эмоции, исторгал то самодовольный смех, то гнев, то слезы. Как и почему? Вот какую показательную сценку нарисовал нам один из авторов XIX века, интересовавшийся русскими "родовыми прозвищами и титулами". Первые годы после отмены крепостного права. На поле работает артель крестьян, "временнообязанных". Подъехавший по дороге барин окликает одного из своих недавних "рабов", обращаясь к нему, как было до сих пор привычно, без "-вича": "Эй, Иван Семенов!" Иван Семенов -- поодаль, он не слышит. Но те крестьяне, что поближе, охотно "помогают" помещику: "Эй, Иван Семенович! -- уважительно передают они, так сказать, "по цепи". -- Иди сюда: тебя Николай Петров кличет!" Можно представить себе, как поморщился разжалованный в "Петровы" дворянин, как широко ухмыльнулся произведенный в "Семеновичи" вчерашний раб: ведь на протяжении веков эта незаметная частица делила весь народ на господ и слуг, на высокородных и "подлых". Нам сейчас трудно даже представить себе, какое значение придавалось когда-то ее наличию и отсутствию. Вот в замечательном романе "Петр I" Алексея Толстого молодой еще царь разговаривает с неторопливым и опасливым купцом -- архангелогородцем Иваном Жигулиным. Царю нужно, чтобы купечество взялось за вывоз русских товаров за границу; купчина не спешит хвататься за новое дело, старается получить от предложения как можно больше выгоды. Чем его пленить, чем поощрить? Барышом? Путешествием в дальние страны? Еще чем? Так поощрить, чтобы другим завидно стало? Но Петр хорошо знает своих русаков: "Петр блестел на него глазами... -- А сам поедешь с товаром?.. Молодец!.. Андрей Андреевич, пиши указ... Первому негоцианту-навигатору... Как тебя, -- Жигулин Иван, а по батюшке?.. Жигулин раскрыл рот, поднялся, глаза вылезли, борода задралась. -- Так с отчеством будешь писать нас?.. Да за это -- что хошь! И, как перед спасом, коему молился об удаче дел, повалился к царским ножкам..." (Алексей Толстой, Собр. соч., том седьмой, стр. 252.) Романист ничего не прибавил от себя, ничего не преувеличил. Мы знаем, что еще в 1582.году Иван Грозный пожаловал "-вичем" купца Строганова за очень серьезную заслугу: Строганов вылечил от смертельной болезни царского любимца, Бориса Годунова. Это первая запись о таком пожаловании, но наверняка они случались и раньше. Двадцать восемь лет спустя, уже Василий Шуйский, награждая других Строгановых, повелел и их "в своих государевых грамотах писать с "вичем"". В 1680 году такая же честь была предоставлена всем думным дьякам, крупнейшим по тому времени чиновникам, но с существенным ограничением: их было приказано "в государевых грамотах писать с "вичем"", а в боярских списках -- по-прежнему. Вот как дорог, как почетен тогда был этот удивительный суффикс, на который мы в наши дни не обращаем никакого внимания. Прошло еще около ста лет, и Екатерина II считает нужным внести в обращение с "-вичами" строгую точность. Постановляется: первые пять классов чинов, то есть самых важных сановников, генералитет (тайных и статских советников), писать с "-вичем", чинов шестого, седьмого, восьмого классов -- с отчеством на "-ов" (но без желанного "-вича"), всех же остальных -- без отчеств. И только XIX век мало-помалу лишил пресловутый "-вич" его былой славы и значения. Во всяком случае Осип Сенковский, интересный ученый, но ярый мракобес и консерватор, в своей статье "Вич и вна" с явным огорчением писал: "Нынче все без разбора чествуют друг друга вичами... в старину почесть эта принадлежала только... царям, боярам и думным людям, кроме дьяков... Одни только рабы винали своих господ". * ----- * Да и совсем недавно именование "по имени-отчеству" считалось большой честью. У Н. А. Некрасова есть стихотворение "Эй, Иван!", герой которого, забитый лакей, плачется: "Хоть бы раз Иван Мосеюч Кто меня назвал!" В рассказе Л. Андреева "Баргамот и Гараська" пьяница, попавший на квартиру городового в праздничную ночь, плачет от умиления, когда жена городового именует его по отчеству. А ведь это уже двадцатый век, не восемнадцатый! ----- И в самом деле, теперь именование с отчеством превратилось в пустую формальность; никому не придет в голову ни наградить человека "правом" на "-вич", ни оскорбиться, ежели тебя самого назовут без "-вича". А ведь было не так; недаром в полном "Собрании законов царской России" было записано и такое постановление, выбранное из указа первых лет царствования Петра Первого: "Буде кто напишет думного дворянина жену без "вича" [то есть, в данном случае, без окончания ,,-вичевна" или "-вна"] и им на тех людях великие государи указали за то править за бесчестие", то есть преследовать по суду, как страшных оскорбителей. А теперь? А теперь вы сами знаете: можно человека назвать с "-вичем" так, что он не обрадуется, а наоборот, удивится и огорчится или засмеется. Ну, скажем, так, как это сделала уже упомянутая, плохо владеющая русским языком американка, акробатка в фильме "Цирк". * Вот какую сложную и противоречивую исто-рию прожил наш "-вич", суффикс русского отчества. ----- * Самая маленькая и забавная проблема языка может привести к серьезным последствиям. Года два назад меня просили для одного китайского журнала написать очерк о русских именах, фамилиях и особенно отчествах и разъяснить их употребление. Из бесед с китайцами-студентами, занимающимися в вузах СССР, выяснилось: вопрос этот для них довольно серьезен. Допытываясь, что такое "отчество", они узнают, что оно является "почетной" составной частью нашей именной "тройчатки", что, скажем, В. И. Ленина в народе именуют "Ильичем", так как такое обращение соединяет в себе и уважительность, и теплоту, и любовь к человеку, которого так называют. После этого, познакомясь с девушкой, -- скажем, Ниной Ивановной, -- они, из самых лучших побуждений, начинают обращаться к ней, как к "Ивановне", и получают совершенно неожиданные для них результаты. Они совершенно теряются: когда следует назвать человека просто по фамилии -- "Голубев", когда "товарищ Голубев", когда "Петр Никитич", когда "Никитич", когда "Петр", когда "Петя", -- ведь в китайском языке нет даже признака такого разнобоя именных образований. Очерк был написан, опубликован и, судя по письмам читателей, принес китайцам некоторое облегчение на трудном пути к правильному обращению с нашими именами. ----- Что мне осталось еще сказать? Очень немногое. Во-первых, в восточнославянских языках "-вич" был не одинок; рядом с ним жили и другие суффиксы, пригодные для выражения понятия "отчество". Все знают украинский суффикс "-енко": Шевченко -- сын шевца, сапожника; Пилипенко -- сын Филиппа (Пилипа), Филиппович. Он распространен на юге СССР сейчас уже не в качестве составной части отчеств; он образует фамилии. Но, разумеется, началось с выражения отношения между отцом и сыном: ведь это "-енко" почти равно нашему суффиксу "-емок", "-ята", который служит нам для называния детенышей, маленьких живых существ, сыновей своих отцов. Не все хорошо помнят, что почти такой же суффикс отчества фигурирует и во множестве великорусских фамилий, таких, как Павленковы, Давиденковы, Роден-ковы, Бураченковы, Мосенковы; тут его близость с обычным "-енок" еще яснее. Сейчас он уже перестал образовывать наши отчества; он действует только в фамильных именах. Но еще совсем недавно во многих местностях России, среди крестьян, у которых отчество и фамилия не различались, было очень даже принято одного Павлова сына именовать "Иван Павлюков", а другого (да, случалось, и того же самого), "Иван Пав-люченок". Может быть, первое отчество казалось более строгим, официальным, второе -- панибратским, непочтительным,-- только и всего. Вот, пожалуй, и все об отчествах. Добавлю только одно: известно ли вам, что наряду с "отчествами" вполне возможны и существуют в различных языках такие образования, которые даже трудно назвать одним словом: "антиотчества", что ли, потому что неудобно же вводить термин "сынчество" или "мамчество". Арабы, как мы видели на примере "старика Хотта-быча", резонно именуют сыновей по их отцам, полагая, что каждый хороший сын должен гордиться своим почтенным родителем. Ибн-Фадлан, Ибн-Халликан, Ибн-. Баттута -- таких сочетаний, означающих "сын такого-то", можно привести из истории арабского народа тысячи. Пользовались ими и неарабы-мусульмане, находившиеся под влиянием арабской культуры. Мы, например, отлично знаем имя великого таджикского философа, поэта и ученого Ибн-Сины, прозванного на Западе искаженным именем Авиценна. Но вот что любопытно: Ибн-Сину полностью звали: Абу-Али-ибн-Сина, а если слово "иби" значит "сын", то слово "абу", наоборот, означает "отец". Изучая историю Востока, легко заметить: людей, именуемых "абу", там не меньше, чем тех, в имя которых входит "ибн". Философ Ибн-Туфейль звался по-настоящему Абу-бекр Мухаммед ибн-Абд-аль-Малик. Полное имя иранского историка и лексикографа Ибн-Халликана было Абу-ль-Аббас Ахмед-ибн-Халликан. Будучи сыновьями весьма достойных сынов аллаха, они имели счастье стать и отцами детей, которыми могли гордиться.* Как дерево, уходя корнями в землю, славит в то же время бытие цветами молодых ветвей, так и люди Востока, помня о предках, радовались потомкам, соединяя седобородых и розовощеких в один букет своего имени. Что же? Наверное, ими руководила мудрость. ----- * Не всегда в странах магометанской культуры это "абу" означает реальное отцовство. Р. К.лейнпауль несколько высокомерно, как то нередко свойственно немцам, относясь к иноплеменным обычаям, замечает, что в арабском именословии кишат "отцы и дети, как в романе Тургенева", но что у этих отцов далеко не всегда потомством являются обычные Гамиды или Али. "О, тут мы встречаем куда более удивительных отцов, а именно отцов мира, отцов радости, отцов победы, отцов золота, отцов бороды, отцов мух, даже отцов собак и отцов блох..." (Р. Клейнпауль. Имена людей и народов, Лейпциг, 1885, стр. 33.) Совершенно ясно, что обыкновение, имевшее своим началом реальную патронимию, превратилось здесь в своеобразную именословную игру. Впрочем, примеры таких же "нелепостей" можно найти в любых языках, в немецком не меньше, чем в арабском ----- Но почему речь может идти только об отцах и сыновьях? Восток знал женщин величавых и прекрасных, достойных равняться с лучшими из мужей. Они были дочерьми счастливых отцов и матерями незабвенных дочерей. И вот появляются имена, означающие "отец", но не "такого-то", а "такой-то"; пример этому дал первый халиф арабов, принявший имя Абу-бекра, "отца девушки", после того как его любимая дочь была взята в жены "пророком" Магометом. Были, -- правда, в сравнительно редких случаях, -- и другие, самостоятельные, во всем равные мужчинам женщины. Они, так же как их мужья, считали себя вправе принимать новые имена, в которых изливалась их гордость произведенным на сеет потомством. Такие полные воли и достоинства матроны известны у всех народов, в том числе и у арабов. И если вам когда-нибудь доведется в старинных текстах прочесть имя аравитянки, которую звали Зубейда-умм-Махаммад или Гюзидэ-умм-Маджид, склоните голову перед памятью и их и их первенцев: наверное, они заслужили почтение: вставка "-умм" означает "мать", -- "мать Маджида", "мать Мухаммеда". Пора кончить главу об отчествах. От них можно спокойно перейти к фамилиям. --- ЛЮДСКИЕ И ЛОШАДИНЫЕ  ...А фамилию вот и забыл!.. Васильичу... Черт... Как же его фамилия?.. Такая еще простая фамилия.., словно как бы лошадиная... Кобылин? Нет, не Кобылий... Жеребцов, нешто? Нет и не Жеребцов. Помню, фамилия лошадиная, а какая -- из головы вышибло... А. П. Ч е х о в. Лошадиная фамилия ГРАЖДАНИН ПОПСУЙШАПКА Антон Павлович Чехов записал в своей знаменитой авторской книжке смешные слова: "Я бы пошла за него [замуж. -- Л. У.], да боюсь фамилии: Прохладительная!" А вы как, читатель или читательница? Вам бы хотелось именоваться столь же освежающе? Хотя, собственно, в чем дело? Не все ли равно, в конце концов, как зовут человека? Не в кличке главное: ведь у того же Чехова можно найти совсем другую запись: "У меня есть знакомый: Кривомордый. И -- ничего! Не то чтоб Кривоногий или Криворукий -- Кривомордый. И женат был, и жена любила". Вот видите, как хорошо: значит, суть не в фамилии! К фамилии и сам привыкнешь, и другие с нею стерпятся. Разве не так? Так, да не совсем. Лет двадцать пять -- тридцать назад всем гражданам СССР было предоставлено право свободно менять фамилии, если почему-либо они этими фамилиями не" довольны. Как вы думаете, много ли нашлось желающих? Десятки? Сотни? Нет, тысячи и даже десятки тысяч. Целые месяцы, целые годы центральная газета "Известия" изо дня в день печатала, столбец за столбцом, перечень людей, готовых на все, лишь бы избавиться от ненавистного прозвища. Заявления шли из Москвы и с далекой Камчатки, сыпались с севера и с юга; и тот, кто внимательно за этим следил, удивлялся многому. Первое удивление: откуда могли появиться и как получили законную силу все эти, то причудливые, то бессмысленные, иногда обидные, а чаще удивительно неблагозвучные, уродливые клички? Евгения Павловна Вырвикишко Порфирий Иванович Полторабатько Николай Викторович Около-Кулак Сергей Родионович У бей-Кобыла Михаил Давидович Балда Игорь Георгиевич Психа Георгий Густавович Труп Павел Никифорович П у д е л ь... Хвостик и Мухомор, Лысый и Босый, Плаксивый и Мозоль, Кособрюхов, Застенкер, Песик, Продан и, наконец, даже Попсуйшапка -- этот список я мог бы продолжать на десятки и сотни страниц, не выдумывая ни единого слова, беря экспонаты для удивительного музея только из официального перечня фамилий, Странно? Разумеется, очень странно! Как могли живые люди до последних дней мириться с таким издевательством -- называть себя так вслух, расписываться на документах, отвечать на перекличках: -- Деримедведь? -- Есть! -- Лисоиван? -- Тут! -- Засучирукав? -- Вот я... -- Вензель-Крензель? -- Вензель-Крензель болен." Странным, однако, казалось и другое: на что меняли свои фамилии эти граждане? Чаще всего они выбирали для себя нестерпимо жеманные, сладкозвонкие звукосочетания, стараясь блеснуть приторной и пошловатой красивостью. Еще хорошо, если они (а таких были сотни!) непременно хотели зваться теперь Ленскими, Онегиными, Гиацинтовыми или Ароматовыми. А то их не устраивало ничто, кроме сочетаний вроде Ромуальд Корнер или Кирилл Робинзон. Были и совсем неожиданные чудаки: они требовали, чтобы их хорошее обыкновенное старое имя -- Иван или Павел -- как можно скорее сменили на Арнольд либо Эдуард; вот против "звучной" фамилии Вырвихвост или Плешка они ничего не имели. Так, некий Леонид Могильный стал из Леонида Львом, а фамилию оставил старую. .Так, Мордалев Антон превратился в Мордалева Михаила. Зачем это ему понадобилось, -- догадывайтесь, как хотите. Словом, у человека наблюдательного возникало множество вопросов и среди них один главный: что же такое наши "фамилии"? Откуда они пошли, по каким законам живут, как вызывают к cede такое разноречивое и не всегда понятное отношение? Как должны теперь мы, советские люди, относиться к ним? Позвольте, а может быть, это все пустяки, не.достойные внимания? Или, наоборот, есть и в этом разряде человеческих имен собственных нечто, заслуживающее пристального изучения; что-то такое, что позволяет им -- где прямо, где косвенно -- влиять на судьбы и мысли людей, и тех, что их носят, и других, которые с этими носителями общаются? Как же на самом-то деле? О ТЕХ, КОГО НИКОГДА НЕ БЫЛО Скажите, как по-вашему: мог ли бы Пушкин, приступая к самой знаменитой из своих поэм, дать ее героине, Татьяне, скажем, фамилию Скотининой, а герою--Скалозуба или Молчали"а? О, конечно, нет! Такого романа в стихах -- "Евгений Скалозуб" -- не могло появиться на свет; а если бы он и был написан, то содержание его должно было бы стать совершенно не тем, какое мы видим у Пушкина. Светского льва Евгения Попсуйшапки так же не могло быть, как не мыслимы ни юный помещик поэт Владимир Пудель, ни "Клеопатра Москвы" -- блестящая Нина Кособрюхова, ни шумные захолустные помещики Майский и Струйский на месте Панфила Харликова и Буянова. Этого мало; даже внутри самой поэмы нельзя безнаказанно перебрасывать фамилии от героя к герою. Пушкин, с таким вниманием, так терпеливо и тщательно объяснявший читателям, почему именно он выбрал -- должен был выбрать, не мог не выбрать! -- для старшей сестры Лариной имя Татьяна, отлично понимал это. Он сам создал всех своих героев; казалось бы, -- его герои; как кого хочет, так того назовет! Но нет, эта свобода кажущаяся. Нельзя было ни Онегина назвать Буяновым, ни из Ленского сделать Петушкова. Немыслимо дать Тане фамилию Вороненой, а великолепную светскую льв