Он прижался спиной к стене, три раза глубоко вдохнул и выдохнул - вроде отпустило. Ижицын на трупы не смотрел. Так и впился глазами в подозреваемых, рывками переводя взгляд: Стенич, Несвицкая, Бурылин; Стенич, Несвицкая, Бурылин. И снова, и снова. Анисий заметил, как у старшего городового Приблудько, стоявшего с неподвижным, будто каменным лицом, мелко дрожат кончики нафабренных усов. Линьков стоял, зажмурив глаза, и шевелил губами - видно, молился. У могильщиков рожи были скучающие - эти навидались на своей грубой службе всякого. Сторож Пахоменко смотрел на мертвых грустно и участливо. Встретился глазами с Анисием и еле заметно качнул головой, что, верно, означало: "Эх, люди, люди, и что вы только над собой творите". От этого простого, человеческого движения Тюльпанов окончательно пришел в себя. На подозреваемых смотри, приказал он себе. Бери пример с Ижицына. Вот стоит бывший студент и бывший сумасшедший Стенич, с хрустом ломает тонкие пальцы, на лбу крупные капли пота. Можно поручиться, что холодного. Подозрительно? Еще бы! А другой бывший студент, отрезатель ушей Бурылин, напротив, что-то уж больно спокоен: на лице блуждает глумливая улыбочка, глазки поигрывают нехорошими огоньками. Да только притворяется миллионщик, что все ему нипочем - взял зачем-то со столика бумажный пакет, прижимает к груди. Это называется "непроизвольная реакция", шеф учил на нее в первую очередь внимание обращать. Этакий прожигатель жизни как Бурылин от пресыщенности вполне мог возжаждать новых, острых ощущений. Теперь железная женщина Несвицкая, бывшая тюремная затворница, полюбившая в своем Эдинбурге хирургические операции. Незаурядная особа, просто не знаешь, на что такая способна и чего от нее можно ожидать. Вон как глазами-то высверкивает. Тут "незаурядная особа" немедленно подтвердила, что, действительно, способна на непредсказуемые поступки. Ее звенящий голос нарушил могильную тишину: - Знаю, в кого вы нацелили, господин опричник! - крикнула Несвицкая следователю. - Куда как удобно! "Нигилистка" в роли кровожадного чудовища! Хитро! Особенная пикантность в том, что женщина, да? Браво, далеко пойдете! Знала я, на какие преступления способна ваша свора, но это уже за всеми мыслимыми пределами! - Внезапно докторша ахнула и схватилась рукой за сердце, словно потрясенная озарением. - Да ведь это вы! Вы сами! Как я сразу не поняла! Ваши заплечных дел мастера несчастных этих и накромсали - а что, вам ведь "отбросов общества" не жалко! Чем их меньше, тем для вас проще! Подлецы! В "Кастиго" решили поиграть? Одним камнем двух зайцев, да? И бродяг поубавить, и на "нигилистов" тень бросить! Неоригинально, зато действенно! Она ненавидяще расхохоталась, запрокинув голову. Стальное пенсне слетело, заболталось на шнурке. - Молчать! - взвизгнул Ижицын, очевидно, опасаясь, что выходка Несвицкой сорвет ему всю следственную психологию. - Немедленно молчать! Оскорбления власти не допущу! - Убийцы! Скоты! Сатрапы! Провокаторы! Мерзавцы! Губители России! Упыри! - кричала Несвицкая, и по всему было видно, что запас бранных слов в адрес блюстителей порядка у нее изрядный и иссякнет нескоро. - Линьков, Приблудько, заткнуть ей рот! - окончательно вышел из себя следователь. Городовые нерешительно двинулись к акушерке, взяли за плечи, но, кажется, не очень знали, как приступить к затыканию рта приличной дамы. - Будь ты проклят, зверь! - возопила Несвицкая, глядя Ижицыну в глаза. - Сдохнешь жалкой смертью, от собственных козней своих сдохнешь! Она вскинула руку, наставив палец прямо в лицо важнейшему следователю, и тут вдруг грянул выстрел. Леонтий Андреевич подскочил на месте и пригнулся, схватившись за голову. Тюльпанов захлопал глазами: неужто можно застрелить человека пальцем! Раздался заливистый, безудержный хохот. Бурылин махал руками и тряс бородой, не в силах справиться с приступом безудержного веселья. Ах вон что. Оказывается, это он, проказник, втихомолку, пока все смотрели на Несвицкую, надул бумажный пакет, да и грохнул его об столик. - А-а-а!!! - взвился к потолку нечеловеческий вопль, заглушивший смех фабриканта. Стенич! - Не могу-у-у-у! - истошно провыл милосердный брат. - Не могу больше! Мучители! Палачи! За что вы меня терзаете? Почему? Господи, за что-о-о-о? Его совершенно безумные глаза скользнули по лицам и остановились на Захарове, который единственный из всех сидел: молча, с кривой улыбкой, засунув руки в карманы кожаного фартука. - Что ухмыляешься, Егор? Тут твое царство, да? Твое царство, твой шабаш! Восседаешь на троне, правишь бал! Торжествуешь! Плутон, царь смерти! А это подданные твои! - Он показал на обезображенные трупы. - Во всей красе! - Дальше сумасшедший понес и вовсе что-то бессвязное. - Меня взашей, недостоин! А ты, ты чего достоин оказался? Что ты так гордишься-то? Посмотри на себя! Стервятник! Трупоед! Вы посмотрите на него, на трупоеда! А помощничек? Ну и парочка! "Ворон к ворону летит, ворон ворону кричит: "Ворон, где б нам отобедать?" И зашелся в истерическом, трясучем хихиканье. Рот эксперта выгнулся презрительным коромыслом. Грумов же неуверенно улыбнулся. Славный "эксперимент", подумал Анисий, глядя на держащегося за сердце следователя и подозреваемых: одна выкрикивает проклятья, другой хохочет, третий хихикает. Ну вас всех к черту, господа. Анисий повернулся и вышел. Уф, до чего же хорош свежий воздух. * * * Заскочил к себе на Гранатный проведать Соньку и наскоро похлебать палашиных щей, а после сразу к шефу. Есть что рассказать и есть в чем повиниться. Более же всего не терпелось узнать, чем это таким таинственным занимался сегодня Эраст Петрович. Путь до Малой Никитской недолгий, всего пять минут. Взбежал Тюльпанов на знакомое крыльцо, нажал на звонок - нет никого. Ну, Ангелина Самсоновна, надо полагать, в церкви или в больнице, но где Маса? Кольнуло тревожное чувство: а вдруг, пока Анисий вредил следствию, шефу понадобилась помощь и он послал за своим верным слугой? Уныло побрел обратно. На улице с криком носилась ребятня. По меньшей мере трое мальчуганов, самых отчаянных, были чернявенькие, с раскосыми глазенками. Тюльпанов покачал головой, вспомнив, что у окрестных кухарок, горничных и прачек фандоринский камердинер слывет "дусей" и погубителем сердец. Если так дальше пойдет, то лет через десять вся округа япончатами переполнится. Снова пришел два часа спустя, уже после темноты. Увидел, что окна флигеля светятся, обрадовался, припустил через двор бегом. Хозяйка и Маса оказались дома, но Эраст Петрович отсутствовал, и выяснилось, что за весь день весточек от него не поступало. Ангелина Самсоновна гостя не отпустила, усадила пить чай с ромом, есть пирожные-эклеры, до которых Анисий был большой охотник. - Так ведь пост, - неуверенно произнес Тюльпанов, вдохнув божественный аромат свежезаваренного чая, сдобренного ямайским напитком. - Как же ром-то? - Вы ведь, Анисий Питиримович, все равно пост не соблюдаете, - улыбнулась Ангелина. Она сидела напротив, подперев щеку. Чаю не пила и пирожных не ела. - Пост должен не в лишение, а в награждение быть. Другое говение Господу не надобно. Не требует душа - и не поститесь, Бог с вами. Эраст Петрович вот в церковь не ходит, церковных установлений не признает, и ничего, нестрашно это. Главное, что у него в душе Бог живет. А если человек может и без церкви Бога знать, так что ж неволить. Не сдержался здесь Анисий, брякнул давно наболевшее: - Не все церковные установления обходить следует. Допустим, если даже сам значения не придаешь, так можно бы и о чувствах ближнего подумать. А то что же это получается. Вы, Ангелина Самсоновна, живете по церковному закону, все обряды соблюдаете, грех к вам и близко подступиться не смеет, а с точки зрения общества... Несправедливо это, мучительно... Все-таки не смог проговорить напрямую, скомкал, но умная Ангелина и так поняла. - Это вы про то, что мы невенчаные живем? - спросила она спокойно, словно бы речь шла о самом обычном предмете. - Зря вы, Анисий Питиримович, Эраста Петровича осуждаете. Он мне дважды предложение делал, честь по чести. Я сама не захотела. Анисий так и обмер. - Да отчего же?! Снова улыбнулась Ангелина Самсоновна, но уже не собеседнику, а каким-то своим мыслям. - Когда любишь, не про себя думаешь. А я Эраста Петровича люблю. Потому что красивы очень. - Это уж да, - кивнул Тюльпанов. - Красавец, каких мало. - Я не о том. Телесная красота, она непрочная. Оспа какая или ожог, и нет ее. Вон в прошлый год, как в Англии жили, в соседнем доме пожар был. Эраст Петрович полез щенка из огня вытаскивать, да и опалился. Платье обгорело, волосы. На щеке волдырь, брови-ресницы пообсыпались. Куда как нехорош стал. А могло и вовсе лицо сгореть. Только настоящая красота не в лице. А Эраст Петрович, он красивый. Это последнее слово Ангелина произнесла с особенным выражением, и Анисий понял, что она имеет в виду. - Только боюсь я за него. Сила ему дана большая, а большая сила - великое искушение. Мне бы вот в церкви сейчас быть, чистый четверг нынче, Тайной Вечери поминование, а я, грешница, и положенных молитв читать не могу. Все за него, за Эраста Петровича Спасителя прошу. Уберег бы его Господь - и от людской злобы, а еще более от гордости душепогубительной. При этих словах Анисий взглянул на часы. Сказал озабоченно: - Я, признаться, больше насчет людской злобы тревожусь. Вон уж второй час пополуночи, а его все нет. Спасибо за угощение, Ангелина Самсоновна, пойду я. Если Эраст Петрович появится, уж пошлите за мной - очень прошу. Тюльпанов шел обратно, думал об услышанном. На Малой Никитской, под газовым фонарем, подлетела к нему разбитная девица - в черных волосах широкая лента, глаза накрашены, щеки нарумянены. - Приятного вам вечера, антиресный кавалер. Не пожелаете ли девушку водкой-ликером угостить? - Поиграла насурьмленными бровями, жарко прошептала. - А уж я бы тебя, красавчика, отблагодарила. Так бы осчастливила, что век бы помнил... пкнуло у Тюльпанова где-то в самой глубине естества. Недурна собой была гулящая, очень даже недурна. Но с последнего грехопадения, на масленой, окончательно зарекся Анисий от продажной любви. Скверно потом, совестно. Жениться бы, да Соньку куда денешь? Анисий сказал с отеческой строгостью: - Поменьше шлялась бы в ночное время. Не ровен час, налетишь на какого-нибудь душегуба полоумного с ножиком. Однако разбитная девица нисколько не растрогалась. - Ишь, заботливый, - фыркнула она. - Небось не зарежут. Мы под присмотром - дролечка приглядывает. И точно, на той стороне улицы, в тени виднелся силуэт. Поняв, что замечен, "кот" неспешно, враскачечку подошел. Шикарный был "котище": бобровая шапка спущена на глаза, шуба залихватски распахнута, белоснежное кашне в пол лица и гамаши тоже белые. Заговорил с ленцой, блеснула золотая фикса: - Я, сударь, извиняюсь. Вы или берите барышню, или идите себе куда шли. Неча трудовой девушке время отымать. Девка смотрела на своего покровителя с обожанием, и это разозлило Тюльпанова еще больше, чем наглость сутенера. - Ты мне поуказывай! - засердился Анисий. - Я тебя живо в участок доставлю. "Кот" быстро двинул головой влево-вправо, увидел, что улица пуста, и, еще ленивей, с угрозой, осведомился: - А доставлялка не обломается? - Ах вот ты как! Одной рукой Анисий схватил мерзавца за рукав, другой рванул из кармана свисток. За углом, на Тверском, пост городового. Да и до Жандармского управления рукой подать. - Бежи, Инеска, я сам! - приказал золотозубый. Девка тут же подобрала юбки и припустила со всех ног, а зарвавшийся "кот" сказал голосом Эраста Петровича: - Ну будет дудеть-то, Тюльпанов. Уши от вас з-заложило. Пыхтя и звеня сбруей, бежал городовой, Семен Лукич. Шеф сунул ему полтинник: - Молодец, быстро бегаешь. Семен Лукич монету у подозрительного человека не взял, вопросительно взглянул на Анисия. - Да-да, Сычов, иди, братец, - смущенно сказал Тюльпанов. - Извини, что зря обеспокоил. Только тогда Семен Лукич взял полтинник, почтительнейшим образом откозырял и отбыл обратно к месту службы. - Что Ангелина, не спит? - спросил Эраст Петрович, поглядев на освещенные окна флигеля. - Нет, вас дожидается. - Тогда, если не возражаете, немного прогуляемся и п-потолкуем. - Шеф, что это за маскарад? В записке было сказано, что вы попробуете зайти с противоположного конца. С какого такого "противоположного"? Фандорин покосился на помощника с явным неодобрением. - Плохо соображаете, Тюльпанов. "С противоположного конца" означает со стороны жертв Потрошителя. Я п-предположил, что женщины легкого поведения, к которым наш фигурант, кажется, испытывает особенную ненависть, могут знать то, чего не знаем мы. Допустим, видели кого-то подозрительного, что-то слышали, о чем-то д-догадываются. Вот и решил провести разведку. С полицейским или с чиновником эта публика откровенничать не станет, поэтому я выбрал наиболее подходящий камуфляж. Д-должен признаться, что в качестве "кота" имел определенный успех, - скромно присовокупил Эраст Петрович. - Несколько падших созданий вызвались перейти под мое покровительство, что вызвало неудовольствие со стороны конкурентов, Слепня, Казбека и Жеребчика. Успеху шефа на сутенерском поприще Анисий нисколько не удивился - писаный красавчик, да еще при полном хитровско-грачевском шике. Вслух же спросил: - Есть ли результат? - Кое-что имеется, - весело ответил Фандорин. - Мамзель Инеска, чары которой, по-моему, оставили вас не в-вполне равнодушным, рассказала мне занятную историю. Месяца полтора назад, вечером, к ней подошел какой-то человек и произнес странные слова: "Какой у тебя несчастный вид. Пойдем со мной, я тебя обрадую". Но Инеска, будучи д-девушкой здравомыслящей, с ним не пошла, потому что заметила, как, подходя, он прячет что-то за спину, и это что-то сверкнуло под луной. И вроде бы еще с какой-то девицей, не то Глашкой, не то Дашкой, был похожий случай. Там даже кровь пролилась, но до убийства не дошло. Я надеюсь эту Глашку-Дашку разыскать. - Это наверняка он, Потрошитель! - воскликнул Анисий в возбуждении. - Как он выглядел? Что рассказывает ваша свидетельница? - В том-то и штука, что Инеска его не разглядела. Лицо человека было в тени, и она запомнила только голос. Говорит, мягкий, тихий, вежливый. Будто к-кошка мурлычет. - А рост? Одежда? - Не помнит она. По собственному признанию, была "в охмелении". Но, говорит, не барин и не хитрованец, что-то п-промежуточное. - Ага, уже что-то. - Анисий стал загибать пальцы. - Во-первых, все-таки мужчина. Во-вторых, характерный голос. В-третьих, из среднего сословия. - Все чушь, - отрезал шеф. - Вполне может специально переодеваться для своих ночных п-приключений. И голос подозрительный. Что такое "кошка мурлычет"? Нет, женщину окончательно исключать нельзя. Тюльпанов вспомнил про рассуждения Ижицына: - Да, а место! Где он к ней подошел? На Хитровке? - Нет, Инеска - б-барышня с Грачевки, и ее зона влияния объемлет Трубную площадь с окрестностями. Человек подошел к ней на Сухаревке. - Сухаревка тоже годится, - сообразил Анисий. - Это от татарской слободы в Выползове десять минут ходу! - Так, Тюльпанов, стоп. - Шеф и в самом деле остановился. - При чем здесь т-татарская слобода? Тут настал черед Анисия рассказывать. Начал с главного - с ижицынского "следственного эксперимента" Эраст Петрович слушал, недобро щурясь. Один раз переспросил: - "Кустиго"? - Да, кажется, Несвицкая именно так сказала. Или нечто похожее. А что это? - Вероятно, "Кастиго", по-итальянски значит "кара", - объяснил Фандорин. - Это сицилианская полиция создала своего рода т-тайный орден, который без суда и следствия уничтожал воришек, бродяг, проституток и прочих обитателей общественного "дна". Вину за убийства члены организации сваливали на местные преступные сообщества и учиняли над ними расправу. Что ж, не так глупо предположила наша повивальная б-бабка. С Ижицына, пожалуй, сталось бы. Когда же Анисий закончил про "эксперимент", шеф мрачно произнес: - М-да, теперь если кто-то из этой троицы Потрошитель, голыми руками не возьмешь. Кто предупрежден, тот вооружен. - Леонтий Андреевич говорил, что, если ни один во время эксперимента себя не выдаст, то велит установить за всеми тремя наружное наблюдение. - А что п-проку? Улики, если есть, будут уничтожены. У каждого маньяка непременно имеется что-нибудь вроде коллекции, дорогие сердцу сувениры. Маньяки, Тюльпанов, народец сентиментальный. Кто клочок одежды с трупа прихватит, кто что-нибудь похуже. Один баварский душегуб, зарезавший шесть женщин, коллекционировал пупки - испытывал роковую слабость к этой невинной части тела. Засушенные пупки и стали г-главной уликой. Наш же "хирург" знает толк в анатомии и всякий раз чего-нибудь из внутренних органов при трупе недостает. Полагаю, убийца берет с собой для "коллекции". - Шеф, а вы уверены, что Потрошитель - непременно медик? - спросил Анисий и посвятил Эраста Петровича в "мясницкую" версию Ижицына, а заодно и в его решительный "план". - Стало быть, в английскую версию он не верит? - удивился Фандорин. - Но ведь черты сходства с лондонскими убийствами очевидны. Нет, Тюльпанов, это сделал один и тот же человек. Зачем московскому м-мяснику ехать в Англию? - И все же Ижицын от своей идеи не откажется, особенно теперь, после провала "следственного эксперимента". Бедные мясники с полудня сидят в кутузке. Он подержит их до завтра без воды, без сна. А с утра возьмется за них всерьез. Давно уже Анисий не видел, чтобы глаза шефа сверкали так грозно. - Ах, так "план" уже осуществляется? - процедил коллежский советник. - Что ж. Держу пари, что сегодня ночью еще кое-кто останется без сна. А заодно и без д-должности. Едем, Тюльпанов. Нанесем господину Пыжицыну поздний визит. Сколько мне помнится, он проживает на казенной квартире в доме судебного ведомства. Это близко, на Воздвиженке. Марш-марш, Тюльпанов, вперед! * * * Двухэтажный дом судебного ведомства, в котором квартировали холостые и командированные чиновники министерства юстиции, Анисию был хорошо известен. Красно-бурый, длинный, выстроенный на британский лад - с отдельным входом в каждую квартиру. Постучали в каморку к швейцару. Он выглянул заспанный, полуодетый. Долго не хотел сообщать поздним посетителям, в каком нумере проживает надворный советник Ижицын - уж больно подозрителен казался Эраст Петрович в его живописном маскараде. Только то и спасло, что на Анисии была фуражка с кокардой. Поднялись втроем по ступенькам к нужной двери. Привратник позвонил в колокольчик, сдернул картуз и перекрестился. - Больно сердиты Леонтий Андреевич, - пояснил шепотом. - Вы уж, господа, того, на себя возьмите. - Возьмем - возьмем, - пробормотал Эраст Петрович, внимательно приглядываясь к двери. Потом вдруг слегка толкнул ее, и она бесшумно подалась. - Незаперто! - охнул швейцар. - Вот шалапутка эта Зинка, горничная ихняя. Один ветер в голове! Неровен час грабители какие или воры. У нас тут в Кисловском давеча случай был... - Тс-с-с! - цыкнул на него Фандорин и поднял палец. Квартира будто вымерла. Было слышно, как, отбивая четверть, звякнули часы. - Скверно, Тюльпанов, скверно. Эраст Петрович шагнул в прихожую, достал из кармана электрический фонарь. Отличная штука, американского изготовления: жмешь на пружинку, и от этого там, а фонарике, энергия вырабатывается, изливается луч света. Хотел и Анисий себе такой купить, но очень уж дорог. Луч пошарил по стенам, пробежал по полу, остановился. - Ой, матушки! - тоненько пискнул привратник. - Зинка! Световой круг выхватил из темноты неестественно белое лицо молодой женщины с раскрытыми, неподвижными глазами. - Где спальня хозяина? - резко спросил Фандорин и тряхнул окоченевшего служителя за плечо. - Веди! Живо! Бросились в гостиную, из гостиной в кабинет, а за ним обнаружилась и спальня. Казалось бы, довольно налюбовался Тюльпанов за последние дни на перекошенные мертвые лица, но такого отвратительного видеть ему еще не доводилось. Леонтий Андреевич Ижицын лежал в постели, широко разинув рот. Неправдоподобно выпученные глаза делали надворного советника похожим на жабу. Желтый луч метнулся туда-сюда, коротко осветил какие-то темные кучи вокруг подушки и отпрянул в сторону. Пахло гнилью и нечистотой. Луч вернулся к страшному лицу. Электрический круг сжался, стал ярче и теперь освещал только верх головы мертвеца. На лбу чернел отпечаток поцелуя. * * * Поразительно, какие чудеса способно творить мое мастерство. Трудно представить себе существо более безобразное, чем этот судейский. Безобразие его поведения, манер, речи, гнусной физиономии было до того абсолютным, что в мою душу впервые закралось сомнение - возможно ли, чтобы и эта мразь внутри была столь же прекрасна, как прочие дети Божьи. И мне удалось сделать его красивым! Конечно, мужскому устройству далеко до женского, но всякий, кто посмотрел бы на следователя Ижицына после того, как работа была закончена, признал бы, что в таком виде он стал много лучше. Ему повезло. Это награда за прыть и рвение. И еще за то, что своим нелепым спектаклем он заставил мое сердце заныть от жажды. Он пробудил жажду - он ее и утолил. Я больше не сержусь на него, он прощен. Пусть даже мне пришлось из-за него закопать вещицы, дорогие моему сердцу - флаконы, в которых хранились драгоценные mementos, напоминавшие о высших минутах счастья. Спирт из флаконов вылит, теперь все мои реликвии сгниют. Но ничего не поделаешь. Держать их стало опасно. Полиция кружит надо мной подобно стае воронья. Некрасивая служба - вынюхивать, выслеживать. И занимаются ею на редкость некрасивые люди. Словно их таких нарочно подбирают: тупорылых, свиноглазых, с багровыми затылками, кадыкастыми шеями, оттопыренными ушами. Нет, это, пожалуй, несправедливо. Один, хоть и уродлив собой, но, кажется, не совсем пропащий. По-своему даже симпатичный. У него тяжелая жизнь. Надо бы помочь юноше. Сделать еще одно доброе дело. Стенографический отчет 7 апреля, страстная пятница - ...неудовольствие и тревогу. Государь крайне обеспокоен страшными, неслыханными злодеяниями, свершающимися в первопрестольной. Отмена высочайшего посещения пасхальных богослужений в Кремле - происшествие чрезвычайное. Особенное неудовольствие его императорского величества вызвала попытка московской администрации утаить от высочайшего внимания череду убийств, которая, как ныне выясняется, длится уже много недель. Когда я выезжал из Санкт-Петербурга вчера вечером для произведения разбирательства, еще не произошло последнее убийство, самое чудовищное из всех. Умерщвление чиновника прокуратуры, ведущего следствие, - событие для Российской империи небывалое. А леденящие кровь обстоятельства этого злодейства бросают вызов самим основам законопорядка. Господа, чаша моего терпения переполнена. Предвидя законное негодование его величества, я собственной волей и в силу имеющихся у меня полномочий принимаю следующее решение... Слова падали веско, медленно, пугающе. Говоривший обвел тяжелым взглядом лица присутствующих - напряженные у москвичей и строгие у петербуржцев. Хмурым утром страстной пятницы у князя Владимира Андреевича Долгорукого происходило чрезвычайное совещание в присутствии только что прибывшего из столицы министра внутренних дел графа Толстова и чинов его свиты. Прославленный борец с революционной бесовщиной был желт и отечен лицом, нездоровая кожа под холодными, проницательными глазами свисала безжизненными складками, но голос был будто выкован из стали - непреклонный, властный. - ...Властью, принадлежащей мне по министерству, отрешаю генерал-майора Юровского от должности московского обер-полицеймейстера, - отчеканил граф, и среди городского полицейского начальства прокатился полувздох-полустон. - Господина окружного прокурора, служащего по ведомству юстиции, я отрешить не могу, однако же настоятельно рекомендую его превосходительству немедленно подать прошение об отставке, не дожидаясь принудительного увольнения... Прокурор Козлятников побелел и беззвучно зашлепал губами, а его помощники заерзали на стульях. - Что же до вас, Владимир Андреевич, - министр в упор взглянул на генерал-губернатора, слушавшего грозную речь со сдвинутыми бровями и приложенной к уху рукой, - то вам я, разумеется, давать советов не смею, но уполномочен поставить вас в известность, что государь изъявляет вам неудовольствие положением дел во вверенном вам городе. Мне известно, что его величество намеревался в связи с вашим грядущим 60-летним юбилеем службы в офицерских чинах наградить вас высшим орденом российской империи и бриллиантовой шкатулкой с вензелевым изображением высочайшего имени. Так вот, ваше сиятельство, указ остался неподписан. А когда его величеству будет доложено о возмутительном преступлении, произошедшем минувшей ночью... Граф сделал красноречивую паузу, и в кабинете стало совсем тихо. Москвичи замерли, ибо в воздухе повеяло ледяным ветерком конца Великой Эпохи. Без малого четверть века правил древней столицей Владимир Андреевич Долгорукой, весь покрой московской чиновной жизни давным-давно приладился к его сиятельным плечам, к его твердой, но не стеснительной для жизненного уюта хватке. И вот выглядывало так, что Володе Большое Гнездо настает конец. Чтобы обер-полицеймейстера и окружного прокурора прогоняли с должности без ведома и санкции московского генерал-губернатора! Такого еще не бывало. Это верный знак, что и сам Владимир Андреевич досиживает в высоком кресле последние дни, а то и часы. Крушение исполина не могло не отразиться на судьбе и карьере многих из присутствовавших, и потому разница в выражении лиц московских и петербуржских чинов стала еще заметнее. Долгорукой убрал руку от уха, пожевал губами, распушил усы и спросил: - И когда же, ваше сиятельство, его величеству будет доложено о возмутительном преступлении? Министр прищурился, пытаясь вникнуть в подоплеку этого на первый взгляд простодушного вопроса. Вник, оценил, чуть заметно усмехнулся: - Как обычно, с утра великой пятницы император погружается в молитву, и государственные дела, кроме чрезвычайных, откладываются на воскресенье. Я буду с всеподданнейшим докладом у его величества послезавтра, перед пасхальным обедом. Губернатор удовлетворенно кивнул. - Убийство надворного советника Ижицына и его горничной при всей возмутительности сего злодеяния вряд ли может быть отнесено к числу чрезвычайных государственных дел. Вы ведь, Дмитрий Андреич, не станете отвлекать его императорское величество от молитвы из-за этакой пакости? Вас, поди ведь, и самого по головке не погладят? - все с тем же наивным видом спросил князь. - Не стану. Подкрученные седоватые усы министра чуть шевельнулись в иронической улыбке. Князь вздохнул, приосанился, достал табакерку, сунул в нос понюшку. - Ну, до воскресного полдня, уверяю вас, дело будет закончено, раскрыто, а злодей изобличен. А...а...ап-чхи! На лицах москвичей появилась робкая надежда. - Желаю здравствовать, - мрачно сказал Толстов. - Но позвольте узнать, откуда же такая уверенность? Следствие развалено. Чиновник, который его вел, убит. - У нас в Москве, батюшка, важнейшие расследования никогда не ведутся по одной линии, - наставительно произнес Владимир Андреевич. - Для того при мне состоит особый чиновник, мое доверенное око, известный вашему высокопревосходительству коллежский советник Фандорин. Он близок к поимке преступника и в самое скорое время доведет дело до конца. Не правда ли, Эраст Петрович? Князь величественно обернулся к сидевшему у стены коллежскому советнику, и лишь острый взор чиновника для особых поручений был способен прочесть в выпученных водянистых глазах высокого начальства отчаяние и мольбу. Фандорин встал и, немного помедлив, бесстрастно произнес: - Истинная п-правда, ваше сиятельство. Как раз в воскресенье думаю закончить. Министр взглянул на него исподлобья: - "Думаете"? Извольте-ка поподробней. Каковы ваши версии, выводы, предполагаемые меры? Эраст Петрович на графа даже не взглянул, по-прежнему смотрел только на генерал-губернатора. - Если прикажет Владимир Андреевич, изложу. Если же такого приказания не будет, предпочту сохранить конфиденциальность. Имею основания полагать, что на данном этапе расследования расширение числа посвященных в детали может стать губительным для операции. - Что?! - вспыхнул министр. - Да как вы смеете! Вы, кажется, забыли, с кем имеете дело! Золотые эполеты петербуржцев заколыхались от негодования. Золотые плечи москвичей пугливо поникли. - Никак нет. - Тут уж Фандорин взглянул и на столичного сановника. - Вы, ваше сиятельство, генерал-адъютант свиты его величества, министр внутренних дел и шеф корпуса жандармов. А я служу по канцелярии московского генерал-губернатора и вашим подчиненным ни по одной из вышеперечисленных линий не являюсь. Угодно ли вам, Владимир Андреевич, чтобы я изложил г-господину министру состояние дел по расследованию? Князь пытливо посмотрел на подчиненного и видно решил, что семь бед - один ответ. - Да полноте, батюшка Дмитрий Андреевич, пусть уж расследует, как почитает нужным. Я за Фандорина ручаюсь головой. А пока не угодно ли московского завтрака откушать? У меня уж и стол накрыт. - Что ж, головой так головой, - зловеще процедил Толстов. - Воля ваша. В воскресенье, ровно в двенадцать тридцать, на рапорте в высочайшем присутствии обо всем будет доложено. В том числе и об этом. - Министр встал и раздвинул бескровные губы в улыбке. - Что ж, ваше сиятельство, завтракать так завтракать. Большой человек направился к выходу. Проходя, ожег дерзкого коллежского советника испепеляющим взглядом. За ним потянулись чины, обходя Эраста Петровича как можно далее. - Что это вы, голубчик? - шепнул губернатор, задерживаясь возле своего подручного. - Белены объелись? Ведь это ж сам Толстов! Мстителен и долгопамятен. Со свету сживет, найдет оказию. И я защитить не смогу. Фандорин ответил глуховатому патрону прямо в ухо, тоже шепотом: - Если до воскресенья дело не закрою, ни вас, ни меня тут все одно не будет. А что до мстительности графа, то не извольте беспокоиться. Вы видели цвет его лица? Долгая память ему не понадобится. Очень скоро его призовут к рапорту не в высочайшем, а в Наивысочайшем присутствии. - Все там будем, - набожно перекрестился Долгорукой. - Два дня всего у нас. Вы уж расстарайтесь, голубчик. Успеете, а? * * * - Я решился вызвать неудовольствие этого серьезного г-господина по весьма извинительной причине, Тюльпанов. У нас с вами нет версии. Убийство Ижицына и его горничной девицы Матюшкиной полностью меняет всю картину. Фандорин и Тюльпанов сидели в комнате для секретных совещаний, расположенной в одном из дальних закутков генерал-губернаторской резиденции. Мешать коллежскому советнику и его ассистенту было строжайше запрещено. На обтянутом зеленым бархатом столе лежали бумаги, в приемной за плотно закрытой дверью безотлучно дежурили личный секретарь его сиятельства, старший адъютант, жандармский офицер и телефонист с прямым проводом в канцелярию обер-полицеймейстера (увы, бывшего), в Жандармское управление и к окружному прокурору (пока еще действующему). Всем инстанциям было велено оказывать коллежскому советнику полнейшее содействие. Грозного министра Владимир Андреевич взял на себя - чтоб поменьше путался под ногами. В кабинет на цыпочках вошел Фрол Григорьевич Ведищев, князев камердинер, - принес самовар. Сел скромненько на краешек стула и ладонью помахал: мол, нет меня, господа сыщики, не тратьте на мелкую сошку вашего драгоценного внимания. - Да, - вздохнул Анисий. - Ничего не понятно. Как он до Ижицына-то добрался? - Ну это как раз не штука. Д-дело было так... Эраст Петрович прошелся по комнате, рука привычным движением выудила из кармана четки. Тюльпанов и Ведищев, затаив дыхание, ждали. - Ночью, во втором часу, не ранее половины, в дверь квартиры Ижицына позвонили. Д-дверной колокольчик соединен с колокольчиком в комнате прислуги. Ижицын жил вдвоем с горничной Зинаидой Матюшкиной, которая убирала, чистила платье и, судя по показаниям соседских слуг, также выполняла иные обязанности, более интимного свойства. Однако, судя по всему, до своего ложа покойный ее не допускал, спали они поврозь. Что, впрочем, вполне соответствует известным нам убеждениям Ижицына относительно "к-культурного" и "некультурного" сословий. Услышав звон колокольчика, Матюшкина набросила п-поверх ночной рубашки шаль, вышла в прихожую и открыла дверь. Была убита здесь же, в прихожей, ударом узкого, острого клинка в сердце. Затем убийца, тихо ступая, проследовал через гостиную и кабинет в спальню хозяина. Тот спал, свет был погашен - это видно по свече на прикроватном столике. Похоже, что преступник обошелся без света, что само по себе п-примечательно, ибо в спальне, как мы с вами помним, было совсем темно. Ударом очень острого лезвия убийца рассек лежавшему на спине Ижицыну трахею и артерию. Пока умирающий хрипел и хватался руками за разрезанное г-горло (вы видели, что ладони и манжеты ночной рубашки у него сплошь в крови), преступник стоял в сторонке и ждал, барабаня пальцами по крышке секретера. Уж на что Анисий был ко всему привычен, но здесь не выдержал: - Ну уж, шеф, это слишком - насчет пальцев-то. Вы меня сами учили, что при реконструировании картины преступления фантазировать не следует. - Упаси Бог, Тюльпанов, какие фантазии, - пожал плечами Эраст Петрович. - Матюшкина и в самом деле была нерадивой горничной. На к-крышке секретера слой пыли, а на нем - следы множественных точечных прикосновений подушечками пальцев. Я проверил отпечатки. Они несколько смазаны, но это во всяком случае не пальцы Ижицына... Подробности потрошения я опускаю. Результат этой п-процедуры вы видели. Анисий, передернувшись, кивнул. - Еще раз обращаю ваше внимание на то, что при осуществлении ... препарирования Потрошитель каким-то образом обошелся без света. Очевидно, он обладает редкостным даром отлично видеть в темноте. Уходил преступник не спеша: помыл руки у рукомойника, стер тряпкой следы г-грязных ног в комнатах и прихожей, причем весьма тщательно. В общем, не торопился. Самое обидное то, что, судя по всему, мы с вами явились на Воздвиженку через каких-нибудь четверть часа после отбытия убийцы... - Коллежский советник досадливо покачал головой. - Таковы факты. Теперь вопросы и выводы. Начну с вопросов. Почему горничная открыла ночному гостю дверь? Этого мы не знаем, но ответов возможно несколько. Знакомый человек? Если знакомый, то чей - горничной или хозяина? Ответа у нас нет. Возможно, позвонивший просто сказал, что принес срочную депешу. По роду службы Ижицын наверняка получал телеграммы и бумаги в любое время суток, так что горничную это не удивило бы. Далее. Почему ее труп не тронут? Еще того интересней - почему убит мужчина, впервые за все время? - Не впервые, - вставил Анисий. - Помните, во рву на Божедомке тоже был мужской труп. Казалось бы, весьма дельное и уместное замечание, но шеф лишь кивнул: "да-да", не отдав должного тюльпановской памятливости. - А т-теперь выводы. Горничная убита вне "идеи". Убита просто потому, что нужно было избавиться от свидетеля. Итак, отход от "идеи" и убийство мужчины, да не просто мужчины, а чиновника, идущего по следу Потрошителя. Чиновника активного, жесткого, ни перед чем не останавливающегося. Это опасный поворот в карьере Джека. Он теперь не просто маньяк, пришедший в умопомешательство из-за какой-то б-болезненной фантазии. Теперь он готов убивать и по новым, прежде чуждым ему соображениям - то ли из страха перед разоблачением, то ли из-за уверенности в собственной б-безнаказанности. - Хоро-ошие дела, - подал голос Ведищев. - Этому душегубу теперь гулящих мало станет. Таких дел натворит! А у вас, господа поимщики, я гляжу, и зацепки-то никакой нет. Видно, съезжать нам с Владим Андреичем отсюдова. Леший бы с ней, со службой государевой, отлично бы и на покое пожили, да не сдюжит Владим Андреич покоя. Без дела враз скукожится, зачахнет. Вот беда-то, вот беда... Старик шмыгнул носом, вытер большущим розовым платком слезу. - Вы, Фрол Григорьевич, пришли, так сидите тихо, не мешайте, - строго сказал Анисий, никогда прежде не позволявший себе такого тона в разговоре с Ведищевым. Но шеф с выводами еще не закончил, наоборот, только-только к самому важному подбирается - а тут этот встревает. - Однако в то же время отход от "идеи" - симптом обнадеживающий, - немедленно подтвердил догадку помощника Фандорин. - Свидетельство того, что мы подобрались к преступнику совсем б-близко. Теперь совершенно очевидно, что это человек, осведомленный о ходе расследования. Более того, этот человек несомненно присутствовал при ижицынском "эксперименте". Это было первое активное действие следователя, и возмездие последовало незамедлительно. Что сие означает? То, что Ижицын каким-то ему самому неведомым образом раздражил или напугал Потрошителя. Либо же воспалил его патологическое воображение. Словно в подтверждение этого тезиса Эраст Петрович три раза подряд щелкнул четками. - Кто же он? Трое подозреваемых со вчерашнего дня находятся под наблюдением, но наблюдение не есть заключение под стражу. Надо проверить, не мог ли кто-то из них минувшей ночью незаметно ускользнуть от ока агентов. Д-далее. Нужно персонально заняться всеми, кто вчера присутствовал при "следственном эксперименте". Сколько человек было в морге? Анисий стал вспоминать: - Ну сколько... Я, Ижицын, Захаров с ассистентом, Стенич, Несвицкая, этот, как его, Бурылин, потом городовые, жандармы и кладбищенские. Пожалуй, с дюжину наберется или чуть больше, если всех считать. - Всех считать, непременно всех, - распорядился шеф. - Садитесь и пишите список. Имена. Ваши впечатления о каждом. Психологический портрет. Поведение во время "эксперимента". Мельчайшие детали. - Эраст Петрович, да я всех по именам не знаю. - Так узнайте. Составьте мне полный список, наш Потрошитель будет в нем. Вот ваша задача на сегодня, ею и займитесь. А я тем временем проверю, не мог ли кто из нашей т-троицы осуществить ночью тайную вылазку... * * * Хорошо работается, когда получен ясный, определенный приказ, когда задание по силам, а его важность очевидна и несомненна. Из резиденции прокатился Тюльпанов на резвых губернаторских лошадях до Жандармского управления. Побеседовал с капитаном Зайцевым, командиром патрульно-разъездной роты про двух прикомандированных жандармов: мол, не замечалось ли странностей в характере, да про семьи, да про вредные привычки. Зайцев встревожился было, но Анисий успокоил. Сказал, больно секретное и ответственное расследование - особый глаз нужен. Потом съездил на Божедомку. Зашел к Захарову поздороваться. Только лучше бы не заходил - бирюк проворчал что-то неприветливое, да уткнулся в бумаги. Грумова на месте не было. Наведался Анисий к сторожу, выведать про могильщиков. Ничего хохлу