гребам, высматривая, чем поживиться. По ночному времени в комнатах молчали, лишь из некоторых под слухов, доносилось похрапывание. Тук-тук, тук-тук, стучали ножны по плитам, да все глухо. После одного из поворотов сверху вдруг послышалось низкое, с придыханием: -- Любушка мой, ненаглядный, да я для тебя что хочешь... Иди, иди сюда, ночь еще долгая. Любовная сцена! Такое в скучном царском тереме Корнелиус слышал впервые и навострил уши. Видно, тайные аманты, больше вроде бы некому. Кроме царя с царицей других супругов во дворце нет. -- Погоди, царевна, -- ответил мужской голос, знакомый. -- Будет миловаться. Еще дело не решили. Галицкий! Кто еще говорит так переливчато, будто драгоценные камешки в бархатном кармане перекатывает. Царевна? Это которая же? -- Матфеева не остановить, он вовсе царя подомнет, -- продолжил голос. -- Я у него много времени провожу, насквозь его, лиса старого, вижу. Он думает, я к дочке его худосочной свататься буду, меня уж почти за зятя держит, не таится. Хочет он царя улестить, чтоб не Федора и не Ивана, а Петра наследником сделал. Мол, сыновья от Милославской хворы и неспособны, а нарышкинский волчонок крепок и шустр. На Маслену, как катанье в Коломенском будет, хочет Артамошка с государем про это говорить. Ты своего отца знаешь -- Матфеев из него веревки вьет. Не сумеем помешать, сама, Сонюшка, знаешь, что будет. Сонюшка? Так Галицкий в опочивальне у царевны Софьи! Ах, ловкач, ах, интриган! Канцлер у него, значит, "Артамошка", а Сашенька "худосочная"? Ну, князь, будет тебе за это. От возмущения (да и радости, что уж скрывать), фон Дорн задел железным налокотником о стену, от чего произошел лязг и грохот. -- Что это? -- вскинулась Софья. -- Будто железо громыхает. Неужто и вправду Железный Человек, про которого девки болтают? Слыхал, Васенька? -- Как не слыхать. -- Голос Василия Васильевича сделался резок. -- Нет никакого Железного Человека. Это кто-то нас с тобой подслушивает. Гремело вон оттуда, где решетка под потолком. Зачем она там? -- Не знаю, Васенька. Во всех комнатах такие. Чтоб воздух не застаивался. -- Сейчас поглядим. Раздался скрежет, словно по полу волокли скамью или стул, потом оглушительный лязг, и голос князя вдруг стал громче, как если бы Галицкий кричал Корнелиусу прямо в ухо. -- Эге, да тут целый лаз. Труба каменная, вкось и вниз идет. Ну-ка, царевна, кликни жильцов. Пусть разведают, что за чудеса. В дыре заскрипело, посыпались крошки извести -- видно, князь шарил рукой или скреб кинжалом. -- Эй, кто там! Стражу сюда! -- донесся издалека властный голос царевны. -- Погоди, не отворяй, -- шепнул Василий Васильевич. -- Я через ту дверь уйду... Сапоги дай и пояс. Вон, под лавкой. Прощай, Сонюшка. Корнелиус медлил, ждал, что будет дальше. Жильцов, то есть дворян из внутренней кремлевской охраны, он не испугался -- что они ему сделают со второго-то этажа, где царевнины покои? Загремели каблуки, в опочивальню к Софье вбежали человек пять, если не больше. -- Что даром хлеб едите? -- грозно крикнула им царевна. -- Государеву дочь извести хотят, через трубу тайную подслушивают. Вот ты, рыжий, полезай туда, поймай мне вора! Скрип дерева, опасливый бас: -- Царевна, узко тут, темно. И вниз обрывается. А ну как расшибусь? Софья сказала: -- Выбирай, что тебе больше по нраву. Так то ли расшибешься, то ль нет. А не полезешь, скажу батюшке, чтоб тебя, холопа негодного, повесили за нерадение. Ну? -- Лезу, царевна, лезу. -- Шорох и лязг. -- Эх, не выдавай. Владычица Небесная. В каменной трубе зашумело, завыло, и фон Дорн понял, что с потолка ему на голову сейчас свалится кремлевский жилец. Вот тебе и второй этаж! Едва метнулся за угол, как в подземелье загрохотало, и тут же раздался ликующий вопль: -- Живой! Братцы, живой! Это известие капитана совсем не обрадовало, тем более что вслед за радостным воплем последовал другой, грозный. -- А ну давай за мной! Не расшибетесь, тут покато! Забыв об осторожности, мушкетер со всех ног кинулся в обратном направлении. Пока бежал, следуя всем зигзагам и поворотам, из проснувшихся подслухов долетали причитания и крики. Женский, визгливый: -- Тати во дворце! Убивают!!! Детский, любопытственный: -- Пожар, да? Пожар? Мы все сгорим? Басисто-начальственный: -- Мушкетерам встать вдоль стен, за окнами смотреть, за подвальными дверьми! Ай, беда! Теперь из погребов не выберешься -- собственные солдаты и схватят. Сзади гремели сапогами жильцы, совсем близко. Поймают -- на дыбе подвесят, чтоб выведать, для кого шпионил. Хуже всего то, что ясно, для кого -- матфеевский подручный. То-то враги Артамона Сергеевича, Милославские с Галицким обрадуются! Бежать в дровяной чулан было нельзя -- там у дверцы наверняка уже стоят. Делать нечего -- повернул от развилки в другую сторону, в узкий проход, куда прежде не забирался. Терять все равно было нечего. Сапоги жильцов простучали дальше -- и то спасибо. Фон Дорн на цыпочках, придерживая шпагу, двигался в кромешной тьме. Свеча от бега погасла, а снова зажигать было боязно. Зацепился ногой за камень, с лязгом упал на какие-то ступеньки. Услышали сзади иль нет? -- Ребята! Вон там зашумело! Давай туда! Услышали! Корнелиус быстро-быстро, перебирая руками и ногами, стал карабкаться вверх по темной лестнице. Ход стал еще уже, стены скрежетали по плечам с обеих сторон. Головой в железной каске капитан стукнулся о камень. Неужто тупик? Нет, просто следующий пролет, надо развернуться. Миновал еще четырнадцать ступеней -- железная дверка. Заперта, а вышибать нет времени. Снова пролет, снова дверка. То же самое -- не открыть. Выше, выше. Быстрей! Вот ступеньки и закончились. Карабкаться дальше было некуда. Жильцы до лестницы еще не добрались, но скоро доберутся. Все, конец. Он заметался на тесной площадке, беспомощно зашарил руками по стенам. Пальцы задели малый, торчащий из стены штырь. Что-то скрежетнуло, крякнуло, и стена вдруг уехала вбок, а из открывшегося проема заструился мягкий лучистый свет. Не задумываясь о смысле и природе явленного чуда, Корнелиус ринулся вперед. Проскочил комнатку со стульчаком (никак нужник?), потом помещение побольше, с бархатным балдахином над преогромной кроватью, вылетел в молельню. Множество икон, на золоченых столбиках горят свечи, а перед узорчатым, инкрустированным самоцветами распятием стоит на коленях бородатый мужик в белой рубахе, жмется лбом в пол. Услыхал железный грохот, подавился обрывком молитвы. На капитана обернулось застывшее от ужаса лицо -- пучеглазое, щекастое. -- Воренок, -- просипел великий государь Алексей Михайлович. -- За мной пришел! Пухлой, в перстнях рукой царь ухватил себя за горло, зашлепал губами, а из толстых губ несся уже не сип -- сдавленное хрипение. Надо же случиться такой незадаче -- испугал неожиданным появлением его царское величество! Кто же мог подумать, что тайный ход выведет в государев апартамент? Корнелиус кинулся к монарху, от ужаса позабыв русские слова. -- Majestat! Ich... Алексей Михайлович икнул, глядя на завешенное белым лицо с двумя дырками, мягко завалился на бок. Беда! Лекаря нужно. Из молельни капитан выбежал в переднюю, срывая на ходу маску. В дверь торопливо застучали -- Корнелиус шарахнулся за портьеру. Постучали еще, теперь настойчивей, и, не дождавшись ответа, вошли: трое в белых с серебром кафтанах -- комнатные стольники, за ними еще дворяне, некоторые в одном исподнем. -- Государь! -- загудели разом. -- В терем злодей пролез! Пришли оберегать твое царское величество! Оберегателей набилась полная передняя -- многим хотелось перед государем отличиться. Когда капитан потихоньку вышел из-за портьеры, никто на него и не глянул. В вестибюле (по-русски -- он назывался сени) на Корнелиуса налетел окольничий Берсенев, жилецкий начальник. -- А ты тут что? И без тебя радетелей полно!. Иди к своим мушкетерам, капитан! Твое дело -- снаружи дворец охранять! Гляди -- чтоб мышь не проскользнула! Второй раз фон Дорну повторять не пришлось. Он поклонился окольничьему и деловитой рысцой побежал вниз -- проверять караулы. x x x Едва дотерпел до смены -- когда копейщики пришли и встали в караул вместо мушкетеров. Будет что рассказать Артамону Сергеевичу! Конечно, не про то, как по оплошности ввалился в царские покои, об этом боярину знать незачем -- а про коварство Галицкого. Вот каких женишков вы приваживаете, экселенц! Но канцлера дома не оказалось -- на рассвете прибежал дворцовый скороход звать Артамона Сергеевича по срочной надобности к государю. Что ж, рассказать о князе Василии Васильевиче можно было и арапу. Свои хождения по теремным подвалам Корнелиус объяснил служебным рвением. Мол, решил проверить, не могут ли злые люди пробраться в терем через старые погреба, да по случайности и набрел на слуховую галерею. Иван Артамонович слушал, смежив морщинистые коричневые веки, из-под которых нет-нет, да и посверкивал в капитана острым, проницательным взглядом. Не удивлялся, не возмущался, не гневался. Спокойно внимал всем ошеломительным известиям: и про амур князя с царевной Софьей, и про обидные васькины слова об Артамоне Сергеевиче, и про намерение любовников помешать матфеевским замыслам. Начинал Корнелиус возбужденно, но мало-помалу сник, не встретив в дворецком ожидаемого отклика. Дослушав до конца, Иван Артамонович сказал так: -- Про царевнин блуд с Васькой Галицким давно известно. Понадобится Ваську из Кремля взашей -- Артамон Сергеевич скажет государю, а пока пускай тешатся, дело небольшое. Помешать боярину Сонька с Галицким не смогут, руки коротки. А что князь про Александру Артамоновну худое говорил, так это пустяки. Боярин за него, паскудника, свою дочь выдавать и не думал никогда. Про князя мы знаем, что он Милославским служит. Артамон Сергеевич его нарочно к себе допускает; чтоб Васька думал, будто в доверие вошел. Получалось, что ничего нового Корнелиус арапу не сообщил. От этого капитану следовало бы расстроиться, но весть о том, что боярин Сашеньку за князя выдавать не думает, сполна искупила разочарование. Взглянув на залившегося румянцем фон Дорна, Иван Артамонович покряхтел, повздыхал и вдруг повернул разговор в неожиданную сторону. -- Хочешь, Корней, я тебе притчу расскажу? Мушкетер подумал, что ослышался, но дворецкий продолжил как ни в чем не бывало -- будто только и делал, что рассказывал кому ни попадя сказки. -- Притча старинная, арапская. От бабушки слышал, когда мальцом был. Жил-был крокодил, ящер болотный. Сидел себе посреди топи, лягушек с жабами ел, горя не знал. А однажды ночью случилась с крокодилом беда. Поглядел он на воду, увидел, как в ней луна отражается, и потерял голову -- захотелось ему, короткопалому, на луне жениться. Больно уж хороша, бела, круглолика. Только как до нее, в небе живущей, добраться? Думал зубастый, думал, да так ничего и не удумал. А ты, капитан, что крокодилу присоветовал бы? Корнелиус слушал притчу ни жив, ни мертв. Повесил голову, пробормотал: -- Не знаю... -- Тогда я тебе скажу. -- Голос Ивана Артамоновича посуровел. -- Или крокодилу на небо взлететь, или луне в болото свалиться. Иначе им никак не встретиться. Понял, к чему я это? Ну, иди, поспи после караула. А не заспится -- так подумай о моей притче. Нравишься ты мне. Не хочу, чтоб ты с ума съехал. Но ни спать, ни думать о притче фон Дорну не довелось. Сначала, едва вышел от арапа, примчался нарочный из Кремля -- и сразу к Ивану Артамоновичу. Ясно было: что-то случилось. Корнелиус затревожился, остался дожидаться в сенях. Дождался. Скоро оба вышли, и арап, и гонец. Застегивая парадный кафтан, Иван Артамонович -- хмурый, напряженный -- на ходу шепнул: -- Плохо. Царя ночью удар расшиб, кончается. Теперь всякого жди. И ускакали. Потом фон Дорн весь день метался по комнате, терзаясь вопросом -- неужто великий государь того перепуга не снес? Как захрипел, так и не поднялся? Ай, как нехорошо вышло. Ай, как стыдно. Ближе к вечеру явился Адам Вальзер. Лицо в красных пятнах, глаза горят. Ворвался без стука и сразу: -- Слышали? У его величества апоплексия. Вряд ли доживет до утра. Все бояре там, духовенство, и Таисий первый. Соборовать будут. Это значит, что нам с вами пора за Либереей. -- Куда, в Кремль? -- удивился фон Дорн. -- До того ли сейчас? -- Ах, при чем здесь Кремль! -- досадливо воскликнул аптекарь. -- Библиотека совсем в другом месте! Корнелиус обмер. -- Вы что, нашли ее?! -- Да! Глава одиннадцатая ПОГОВОРИМ О СТРАННОСТЯХ ЛЮБВИ Отмаршировав от сияющего огнями "Кабака" метров триста, Николас оказался в темном, безлюдном сквере и сел на деревянную скамью, чтобы составить план дальнейших действий. План составляться отказывался. При имеющихся условиях задача решения не имела. Какие к черту действия? Задрать голову и выть на луну -- больше ничего не оставалось. Сдаться властям нельзя. Уехать нельзя. Ночевать негде. Помощи ждать неоткуда. Голова гудит. И очень-очень холодно. Как в нелюбимой песне Криса де Бурга "Полночь в Москве". Через некоторое время от тоскливого ужаса и холода опьянение прошло, но вместе с ним поникла и недавняя решимость "засаживать по самую рукоятку". Честно говоря, и второе мужественное решение -- благородно уйти в ночь -- теперь казалось идиотским (особенно жалко было блейзера, в котором было бы не так холодно). Так что же, вернуться в тепло и свет? Принять от Владика помощь? И окончательно утратить самоуважение? И подставить друга под удар? Ни за что на свете! "А как же Алтын? Ее ведь ты подставил под удар, -- сказала Фандорину совесть. -- Быть может, хозяева Шурика ее сейчас допрашивают и не верят, что она ничего о тебе не знает". От жуткой мысли Николас вскочил со скамейки, готовый немедленно ехать, а если понадобится и бежать в Бескудники. Сел. Он ведь даже адреса не знает, а дома в том спальном районе похожи друг на друга, как травинки на лужайке. Телефон! Он ведь выучил номер наизусть! Фандорин открыл кейс, включил свой "эриксон" и после недолгого колебания набрал тринадцать цифр: код России, города и московский номер. После первого же гудка в трубке раздался голос журналистки: -- Алло... Алло...Кто это? Николас молчал, испытывая неимоверное облегчение. Отвечать ей, разумеется, было невозможно -- вероятнее всего, телефон прослушивался. Но и разъединяться не хотелось -- в холодной ночи от звонкого голоса Алтын стало немножко теплей. -- Алло, кто это? -- повторила она. И вдруг прошипела. -- Это ты, гад? Ты? Ну, попадешься ты мне! Отвечай, сволочь, не молчи! Николас испуганно нажал на кнопку "end". Кажется, Алтын все-таки поняла смысл записки неправильно. Кем же она его считает! И продрогший магистр совсем пал духом. Что делать? Что делать? К друзьям -- Владу Соловьеву или Алтын Мамаевой (которая, впрочем, вряд ли теперь числит подлого британца своим другом) -- обращаться нельзя. К мистеру Пампкину тоже -- он официальное лицо, и помогать человеку, подозреваемому в убийстве, не станет. А между тем без помощи Фандорину было не обойтись. Сколько можно причитать и жаловаться? -- вдруг окрысился сам на себя Николас. Ну же, сказал он мозгу, работай, соображай. Кроме тебя все равно надеяться не на кого. Мозг осознал свою ответственность. Прекратил истерику, приступил к работе. И тут оказалось, что задача имеет решение, причем не такое уж сложное. Можно сказать, единственно возможное. Если нельзя обратиться за помощью к хорошим людям, нужно обратиться к плохим. Bad guys в этой истории представлены двумя враждующими партиями: одну можно условно назвать "партией Шурика", другую -- "партией Большого Coco". Какое из этих двух зол меньшее -- очевидно. "Эскадрон" Большого Coco оберегал заморского гостя вчера, так почему бы им не продолжить свое дело и сегодня? Совершенно непонятно, в какую игру при этом ввязывается затравленный магистр истории, но разве у него есть выбор? А этических угрызений здесь быть не может. Coco Габуния в этом триллере отнюдь не посторонний и не невинная овечка, а один из основных игроков. Итак, что делать, решено. Остается придумать, как. Адрес и телефон человека по имени Coco Габуния неизвестен. Да и что такое "Coco"? Вряд ли имя, скорее кличка. Хотя нет. Кажется, "Coco" по-грузински -- уменьшительное от "Иосиф". Старые друзья Иосифа Сталина звали его именно так. Стало быть, Иосиф Габуния. Что еще? Председатель правления банка "Евродебет" -- кажется, Алтын назвала компанию Большого Coco именно так. Тогда просто: войти в любой телефон-автомат, полистать телефонную книгу, вот и вся недолга. Полчаса спустя вконец замерзший магистр вернулся в сквер, сел на ту же самую скамейку и обхватил руками голову. Ни в одном из трех автоматов, обнаруженных на соседних улицах, телефонной книги не оказалось. Более того -- Фандорин не обнаружил даже полочек, на которых вышеупомянутая книга могла бы разместиться. Что если в России вообще не заведено снабжать кабины публичных телефонов справочником? Ну почему в этой стране все так сложно? Казалось бы, самое простое дело -- узнать телефон. Николас сидел, лязгал зубами и уныло смотрел на "самсонайт", в который упирались его локти. Близок локоть, да не укусишь... Хотя почему не укусишь? Фандорин встрепенулся. Зачем искать телефонную книгу, когда здесь, в кейсе, лежит компьютер с выходом в Интернет? Вот лишнее доказательство того, что пьянство подрывает интеллектуальные ресурсы мозга. Он быстренько включил компьютер, подсоединил к нему телефон и в два счета отыскал в русскоязычной сети московские "Желтые страницы". "Евродебетбанк": адрес, телефон для справок, e-mail, отсылка на банковский сайт. Отлично. Вот и сайт. Так. Уставной капитал, учредители, председатель правления -- Иосиф Гурамович Габуния. И телефон секретариата имеется. Николас набрал номер. Естественно, в двенадцатом часу ночи ответил только выморочный голос телефонной Панночки: "Здравствуйте. Вы звоните в приемную Иосифа Гурамовича Габунии. Ваши звонки принимает автомат. Назовите, пожалуйста, ваше имя и оставьте..." Неудача (тем более, вполне естественная) не обескуражила Фандорина, вновь уверовавшего в могучую силу человеческого разума. Можно, конечно, было как-нибудь продержаться до утра, а потом отправиться прямиком в Средний Гнездниковский переулок, где располагался "Евродебет", но, Во-первых, ночевка на пленэре могла закончиться воспалением легких, а Во-вторых, зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? Николас вернулся в Интернет и велел поисковой системе выудить все страницы, где встречается словосочетание "Иосиф+ Габуния+ евродебет". Улов оказался довольно богатым. Наскоро просмотрев перечень выловленных материалов, магистр выбрал два самых объемных. Сначала прочитал в еженедельной газете "Секреты" за ноябрь прошлого года статью "Капитаны российского бизнеса", откуда узнал много интересного о биографии Иосифа Гурамовича. Человек, судя по всему, был незаурядный: в советские времена так называемый "цеховик", тесно связанный с преступным сообществом Грузии; три тюремных срока; при этом обладатель двух дипломов и даже доктор экономических наук. Правда, автор статьи ернически отмечал: "дипломы и научная степень разряда Made in Georgia", но все же, все же. Палитра деловых интересов господина Габунии была не менее пестрой, чем у николасова друга Владика, однако в современной России подобная всеохватность, видимо, считалась в порядке вещей. Вся эта информация, безусловно, была полезной, да жаль только, не подсказывала, как разыскать Иосифа Гурамовича прямо сейчас, среди ночи. И Фандорин углубился в чтение статьи более легкомысленной -- из иллюстрированного журнала "Анфас", который в прошлом месяце посвятил грузинскому магнату целый номер. -- Совсем с ума посходили! -- донесся из темноты ворчливый старушечий голос. Фандорин встрепенулся, поднял голову. Мимо, враждебно косясь на сидящего, ковыляла старая дама затрапезного вида, бог весть какими судьбами занесенная сюда в этот поздний час. В руке у нее была кошелка, в которой что-то позвякивало, и Николас вспомнил загадочные слова Владика о какой-то "бабуле, собирающей бутылочки". Очевидно, это она и была. Бедную женщину можно понять. Ночь, темные кусты, человек в белой рубашке пялится в ящик, от которого исходит неземное свечение. Странное зрелище. Урбанистический ноктюрн. Фандорин снова впился глазами в экран. Иосиф Габуния -- человек месяца. С обложки журнала пухлогубо улыбался добродушный толстяк в сером смокинге, с крошечным той-терьером, утопавшим в мясистой, украшенной бриллиантовыми перстнями пятерне. Какая-то карикатура на нувориша! Николас просмотрел подборку фотографий с подписями. Иосиф Гурамович в церкви -- венчается с топ-моделью Сабриной Свинг (неописуемой красоты блондинка). Иосиф Гурамович (напряженный и несчастный) в теннисном наряде, с ракеткой -- участвует в турнире "Большая шляпа". Иосиф Гурамович целует любимую собачку Жужу (у тойтерьера вид перепуганный.). Иосиф Гурамович открывает интернат для слепоглухонемых детей (крупно жалостное лицо благотворителя -- мясистое, в складках, на глазах слезы). Текст был соответствующий. Все ясно -- заказная и, видно, щедро оплаченная статья. Фандорин прочитал ее два раза подряд, с особенным вниманием проштудировав абзацы, где описывался загородный дом банкира. Никаких зацепок. Николина Гора -- черт ее знает, где это. Вот разве что главка про клуб "Педигри"? Автор статьи утверждал, что Иосиф Гурамович любит коротать там вечера, играя в покер и биллиард с членами этого эксклюзивного собрания (слово "эксклюзивный", кажется, очень нравилось журналисту и встречалось в тексте бессчетное количество раз), принимающего в свои ряды лишь отпрысков старинных фамилий. В числе ярчайших представителей столбовой аристократии и постоянных партнеров Иосифа Гурамовича были названы знаменитый скульптор, потомок грузинского княжеского рода; кинорежиссер, любящий поговорить о своих дворянских корнях, а также еще некоторые звезды локального масштаба, чьи имена Фандорину ничего не говорили. Что ж, как говорил Малюта Скуратов, попытка не пытка. Николас нашел по Интернету телефон клуба "Педигри". Набрал номер, попросил господина Габунию. -- Иосиф Гурамович к клубному телефону не подходит, -- ответил сладкий лакейский голос. -- Звоните ему, пожалуйста, на мобильный. Есть! Большой Coco в клубе! Как бы только прорваться через прислугу? -- Передайте господину Габунии, что это Фандорин. По срочному делу. -- А номер мобильного вы не знаете? -- уже менее паточно спросил ливрейный. -- Иосиф Гурамович не любит, когда его от биллиарда отрывают. Доиграет партию -- передам. Он ваш телефон знает, господин... э-э-э... Федорин? -- Фан-до-рин, -- по слогам произнес Николас и, немного поколебавшись, назвал номер своего сотового. Выключил компьютер, телефон повесил на ремень брюк и принялся скакать по скверу, размахивая руками. Это у них называется лето! Градусов тринадцать, не больше. Позавчерашняя ночь в гостиничном номере, который казался привередливому магистру таким убогим, сейчас вспоминалась элизиумом. Вчера же, на разложенном столе, ночевать было и вовсе чудесно. Жестковато, конечно, но зато тепло, и из темноты доносилось сонное дыхание Алтын. Она уснула сразу (это Николас все ворочался) и один раз неразборчиво пробормотала что-то жалобное, а наяву представить ее жалующейся было бы невозможно. Глупо. В бумажнике полно денег, кредитные карточки, а такая простая вещь, как ночевка под крышей, представляется непозволительной роскошью. В гостиницу без паспорта не сунешься. Да если б и был паспорт -- это ж все равно, что сразу отправляться на постой в домзак. То есть это во время гражданской войны называлось "домзак" (сэр Александер рассказывал), а теперь как-то по другому. Ах да, КПЗ. Прижимая к груди чемоданчик, Николас стоял под деревом и уныло смотрел на сияющее огнями царство бога торговли Гермеса. К комплексу подъезжали лимузины, распахивались и закрывались двери гостиницы "Международная", а гражданин Соединенного королевства, обладатель ученой степени, потомок крестоносцев, топтался в темноте, словно какой-нибудь Гаврош у витрины булочной. На углу улицы, что вела к чудесному чертогу, остановился длинный "даймлер-бенц" -- как раз возле барышни в очень короткой юбке и очень длинных сапогах. Она наклонилась к окошку, о чем-то поговорила с водителем и сердито махнула рукой -- поезжай, мол, своей дорогой. Автомобиль поехал дальше и через полсотни ярдов затормозил возле другой барышни, как две капли воды похожей на первую. Николас был решительным противником проституции, видя в этом постыдном промысле не только рассадник преступности и болезней, но еще и оскорбление человеческого, прежде всего женского достоинства. Никогда в жизни ему не пришло бы в голову, что он может проверти ночь у служительницы покупной любви, но при мысли о теплой комнате, мягкой кровати и уютном свете абажура сердце магистра тоскливо сжалось. Только чтобы согреться и поспать, больше ни для чего другого! Заплатить как за полный набор услуг, лечь под одеяло, обняться с "самсонайтом" и хоть на несколько часов расстаться с ужасной реальностью. Да нет, дикость. И к тому же небезопасно. Но еще через четверть часа эта мысль уже не казалась Фандорину такой дикой. Куда опаснее бродить ночью по этим диким степям Забайкалья. Не дай бог ограбят или, того хуже, милицейский патруль остановит -- проверить документы. В тот самый момент, когда Николас повернул назад, в сторону порочной улицы, у пояса зазвонил телефон. -- Николай Александрович? -- проворковал мягкий баритон с едва уловимым акцентом -- чуть-чуть певучести, не "к", а скорее "кх", но и только. -- Очень хорошо, что вы захотели со мной встретиться. Мои люди просканировали сигнал вашего мобильника. Вы находитесь где-то возле Центра Международной Торговли, да? Я уже выслал за вами машину. Будьте через десять минут у главного входа. Черный "ниссан-патфайндер". И, не дожидаясь ответа, разъединился. Умный человек, подумал Фандорин. Очень умный, очень четкий, очень спокойный. Совсем не такой, как на снимках из журнала. А значит, еще и очень хитрый. Стало быть, вдвойне опасный. Полоумный английский Колобок. От бабушки ушел, от дедушки ушел, и вот к кому пришел. Может, отключить предательский телефон и, пока не поздно, раствориться в ночи? x x x Машину вел тот самый грузин с подкрученными усами, который требовал от Шурика извинений в коридоре "Интуриста". Николас попробовал заговорить со старым знакомым, но тот хранил неприступное молчание -- видимо, получил соответствующие инструкции. Или, быть может, не получил инструкций вступать в разговор? Кто их знает, специалистов по тайным делам, что у них за обыкновения. Клуб "Педигри" оказался славным допожарным особнячком, затерянным где-то в улочках Белого города. Николас слишком плохо ориентировался в Москве, да еще окутанной ночным мраком, чтобы определить локацию точнее. Но бульварное кольцо джип миновал, это точно. За высокими железными воротами открылся уютный двор, ярко освещенный фонарями. Николас поднялся по белокаменным ступеням, прошел между двух косматых львов, и толкнул стеклянную дверь. Там уже поджидал привратник: в пудреном парике, камзоле с позументами и белых чулках. Он поклонился, передал Фандорина другому служителю, одетому точно так же, только с золотым эполетом и аксельбантом, а тот, ни о чем не спрашивая, повел магистра вглубь здания. Клуб был просто замечательный: со звонким фонтаном, темными картинами в бронзовых рамах, старинным оружием на стенах и антикварными шкафами, уставленными драгоценным фарфором. Николасу все это очень понравилось, хотя, если уж придираться, шкафы были не посудными, а книжными, да и обивка на креслах сталкивала лбами двадцатый век с восемнадцатым. Но все равно сразу было видно, что клуб в высшей степени эксклюзивный и абы кого сюда не пустят. Очевидно, именно этим объяснялись взгляды, которые ловил на себе Фандорин, следуя за пудреным лейб-гвардейцем. Компания из четверых солидных господ у ломберного столика, две холеные дамы у барной стойки и даже трое раскрасневшихся молодцов в оттянутых на сторону галстуках -- все они с недоумением рассматривали долговязого субъекта в нечистой белой рубашке. -- К Иосифу Гурамовичу, к Иосифу Гурамовичу, -- шепотом пояснял лоцман тем, кто выражал недоумение слишком уж демонстративно. За первым залом обнаружился второй, сплошь занятый столиками, за некоторыми из которых выпивали и закусывали нарядно одетые гости обоего пола. Вон их сколько, оказывается, уцелело, отпрысков старинных фамилий, с почтительным удивлением думал Николас, вглядываясь в лица. Наверняка здесь были и представители родов, связанных с Фандориными родством или свойством. Ведь триста лет жили бок о бок. Оркестр -- арфа, виолончель и рояль -- наигрывал меланхоличную мелодию, а певица в длинном платье с почти таким же длинным декольте пела что-то про упоительные российские вечера, но не про подмосковные (ту песню Николас знал). В дальнем конце зала, за колоннадой, стояло три биллиардных стола. Два были пустые, а у центрального сам с собой гонял шары чрезвычайно тучный господин в атласной жилетке. Магистр сразу узнал Иосифа Габунию. Узнал он и той-терьера Жужу, мирно дремавшего прямо на зеленом сукне. Смысл солитэра, кажется, состоял в том, чтобы загнать в лузы все шары, не потревожив собачку. И надо сказать, виртуоз блестяще справлялся со своей задачей. Пыхтя и наваливаясь огромным животом на край стола. Большой Coco долго целился, потом коротко, точно бил, и шары стукались друг о друга, выписывая идеальную траекторию, которая непременно заканчивалась сытым покачиванием сетки. Игрушечный песик, видимо, ко всему привычный, от стука шаров не просыпался и лишь время от времени прядал острыми черными ушками. В зубах у банкира торчала длинная сигара, на мохнатых пальцах ослепительно блестели перстни, а на бортике посверкивал хрустальный бокал с коньяком. В сторонке, на малахитовом столике, стояла пузатая бутыль, уже наполовину пустая, ваза с фруктами и необъятная коробка шоколадных конфет. -- Шарики катаете, Николай Александрович? -- спросил толстяк, покосившись на Фандорина, и движением густых бровей велел служителю удалиться. -- Нет, -- коротко ответил Николас, разглядывая интригующего господина. В жизни он выглядел точно так же, как на журнальных фотографиях -- комичный пузырь, словно перекочевавший в московский клуб из голливудского фильма о развеселых двадцатых. Забил в лузу очередной шар, наградил себя шоколадной конфетой, с наслаждением выпустил струйку дыма. -- Вы из старинного рода? -- не удержавшись, полюбопытствовал Фандорин, тщетно пытаясь обнаружить хоть какие-то признаки породы в обрюзгшей физиономии и повадках банкира. -- Кажется, у великого князя Михаила Николаевича был казначей князь Габунов. Вы, верно, из тех Габуновых? -- Нет, Николай Александрович, -- с видимым сожалением покачал головой Большой Coco. -- Я, наверное, единственный на свете грузин совершенно не княжеского происхождения. Потомственный плебей. Но спасибо, что сказали об этом вашем князе. Может быть, я и сделаю его своим прадедушкой. -- Разве здесь не что-то вроде дворянского собрания? -- понизил голос Фандорин. -- Я читал, что это совершенно эксклюзивный клуб для тех, в чьих жилах течет голубая кровь. -- Зеленая, -- поправил Габуния, натирая мелом кончик кия. -- Плати пять тысяч в год, заручись рекомендацией одного из членов, и ты уже дворянин. Если без рекомендаций -- тогда десять тысяч. Вы-то, Николай Александрович, здесь по полному праву. Мне собрали на вас досье, я знаю, что род Фандориных известен с двенадцатого века. Хотите, дам рекомендацию в клуб? -- Благодарю, не стоит, -- сухо ответил Фандорин, еще не решив, как ему следует держаться с этим непонятным господином. По телефону разговаривал, как человек дела, а теперь изображает из себя клоуна, о серьезном говорить явно не желает. -- Спи, Жужечка, спи, масюпусенька. -- Долгий прицел, быстрый удар -- в лузу. -- Умник, Coco. Получай трюфелечек... Конфетку не хотите? Зря, мне на заказ делают, самые мои любимые, -- продолжал нести чушь Иосиф Гурамович. -- А в клуб правильно вступать не хотите. Что за название такое -- "Педигри". Те, кто английского не знает, думают, что тут собаководы или педерасты собираются. Некоторые даже на приглашение обижаются, или, как у нас выражаются отдельные аристократы, берут в падлу. Администрация хочет поменять название на "Голубую кровь". Но тоже получается двусмысленно. Певица, допевшая длинную песню про упоительные вечера, объявила в микрофон: -- А теперь, по традиции, для нашего дорогого Иосифа Гурамовича прозвучит его любимая песня "Сулико". И, сложив руки на груди, запела: Я могилу милой искал, Но ее найти нелегко. По залу пронесся шелест негромких аплодисментов. Габуния отложил кий, поклонился и сделал вид, что дирижирует оркестром. -- Ненавижу эту тягомотину, -- пробурчал банкир Фандорину и, сложив губы розочкой, послал певице воздушный поцелуй. -- Шиш тебе, а не сто баксов, коза драная. -- Послушайте, -- тихо спросил Николас. -- Зачем вы из себя шута строите? Вы ведь совсем не такой. Иосиф Гурамович дерзкому вопросу ничуть не удивился, а только покосился на магистра блестящим глазом. -- Во-первых, Николай Александрович, я отчасти и есть шут. -- Он прошелся вокруг стола, выбирая позицию для удара. -- А Во-вторых, нельзя разочаровывать людей. Они от меня ждут определенного поведения, зачем же я буду разрушать имидж? Я, например, теннис терпеть не могу, а хожу играть. Ракеткой по мячику еле попадаю. Но, как говорится, выигрывает не тот, кто хорошо играет, а кто правильно выбирает партнеров. Что сходит с рук толстому, смешному Coco, лупящему на барвихинском корте в сетку, не сошло бы с рук Иосифу Гурамовичу, который дерет всех в биллиард и покер. Это уже не для дела -- для души. Я, Николай Александрович, никогда не проигрываю, даже если меня делают под сухую, как вчера на корте с... -- Тут он назвал имя и отчество, от которых Николас вздрогнул -- не шутит ли? Непохоже, чтоб шутил. Неожиданно грузин повернулся к Фандорину всем своим тучным телом, посмотрел магистру в глаза и спросил: -- Николай Александрович, вы вообще-то кто? Николас заморгал. Что за вопрос такой? Или хитрый банкир снова придуривается? -- Нет, я знаю, что вы британский подданный русского происхождения, -- продолжил Иосиф Гурамович, -- что вы специалист по русской истории, что позавчера прилетели, остановились в "Интуристе" и собирались поработать в архиве. Я ведь говорил, мне собрали на вас досье. Но там нет ничего такого, из-за чего Седой стал бы напускать на вас самого Шурика. Значит, досье можно спустить в унитаз, самого главного про вас там нет. Кто вы? Судя по тому, что вы сами на меня вышли, вы не прочь мне об этом рассказать. Неужели Большой Coco ничего не знает? Не может быть. Прикидывается. -- Седой? Какой Седой? -- осторожно спросил Фандорин. Габуния удовлетворенно кивнул: -- Ага. Кто такой Шурик, вы не спрашиваете. Ну да, вы ведь вчера с ним близко познакомились. Удивительно, как это вы до сих пор живы. -- Не в последнюю очередь вашими молитвами, -- в тон ему ответил Николас. -- Почему ваши люди за мной следили? -- Мои люди следили не за вами, а за Шуриком. -- Иосиф Гурамович положил кий, стал вытирать платком руки, перепачканные мелом. -- Потому что он работает на Седого. Все знают, что Шурик мелочевкой не занимается. Если Седой заказал вас ему, значит, вы человек непростой. Что возвращает нас к заданному вопросу. Кто вы на самом деле, Николай Александрович? Зачем приехали в Москву? И почему Седой хочет вас остановить? Если Габуния притворяется, то он незаурядный актер, подумал Фандорин. Отвечать вопросом на вопрос невежливо, и все же он спросил: -- Я не знаю никакого Седого. Кто это? Большой Coco скептически пожевал губами, терпеливо вздохнул: -- Мой враг. -- Какая-нибудь вендетта? -- спросил Николас, вспомнив про кровную месть, клятву на обнаженном кинжале и прочую кавказскую экзотику. -- Почему вендетта? -- удивился банкир. -- Просто с некоторых пор мы с Седым стали мешать друг другу. Он вырос, я вырос, нам с ним вдвоем тесно, уже и в Сибири не помещаемся. Бизнес, Николай Александрович. Или он меня скушает, или -- что вероятнее -- я его. Третьего не дано. Вот мы с Седым и следим друг за другом, ждем, кто первый сделает ошибку... Видите, Николай Александрович, я с вами абсолютно откровенен, отвечаю на все вопросы. Рассчитываю на такую же открытость с вашей стороны. Прикиньте сами, долго ли вам удастся бегать от Шурика? А я вас могу защитить. Николас поморщился. Что-то все сегодня хотели его защищать. С одной стороны, это было лестно, с другой -- вызывало всевозможные вопросы. Алтын говорила про склоку из-за дележа компании "Вестсибойл". Все в России помешались на нефти и газе. Можно подумать, в стране нечего делить кроме топливного сырья. Но какое отношение стычка нефтяных магнатов имеет к скромному магистру истории? Похоже, Coco сам ничего не знает. Он увидел, что его соперник зачем-то хочет убить заезжего англичанина, и действовал по принципу: расстраивай планы врага, даже если не знаешь, в чем они состоят. "Я обратился к вам, потому что я ежик в тумане и надеялся с вашей помощью этот туман хоть чуть-чуть развеять", -- хотел бы честно признаться Фандорин, но было ясно: грузин ничего ему объяснить не может. Или не хочет. Зазвонил телефон, лежавший на столике возле конфетной коробки. Габуния взял трубку. Слушал молча. Одна бровь приподнялась. Потом к ней присоединилась вторая. Взгляд банкира почему-то обратился на Николаса и стал острым, пронизывающим. -- Понял, Владимир Иванович, -- сказал Coco и положил трубку. Взял конфету, стал ее медленно жевать, все так же глядя на Фандорина. -- Это был Владимир Иванович Сергеев, мой советник по безопасности. В прошлом полковник контрразведки, человек с большими связями. Ему только что сообщили интересную новость. Шурик найден убитым. Три пули в животе, три в затылке... Я вижу, Николай Александрович, это известие вас не удивляет? Кроме того Владимир Иванович сказал, что в связи с этим происшествием объявлен в розыск некий британский подданный... Николас почувствовал, что бледнеет. Вдруг хитроумный Габуния решит, что будет выгоднее передать беглого англичанина милиции? -- Делаю вывод. -- Иосиф Гурамович задумчиво повертел на пальце перстень. -- Вы пришли ко мне не за защитой. Похоже, вы сами умеете себя защищать. Тогда зачем вы пришли? Хотите продать какую-нибудь информацию? Если она может быть использована против Седого, куплю и хорошо заплачу. Фандорин покачал головой. -- Не хотите, -- констатировал Coco. -- Тогда что? Может быть, вы пришли ко мне за помощью? Магистр хотел снова покачать головой, но заколебался. Он ведь и в самом деле пришел сюда за помощью. Что он может один? В чужой стране, в чужом городе, разыскиваемый милицией и мафи