ожить его. - Не совсем так. Допустим, что завтра или через несколько дней выяснится какое- нибудь обстоятельство, которое снимет все подозрения с Гиви, и останется один Листопад. Но это еще не доказательство его вины. Будут только подозрения - есть мотив преступления, нет другой версии, но все это еще не доказательство. Свидетелей не было. Доказательств преступления нет и не будет. Что тогда делать? - Ну, а что может дать твой вопрос? - Не торопись. Если Листопад и виновен, то он тем не менее не является опытным преступником. Человек он слабый, нервы шалят. Вспомни, как он вел себя сегодня после ужина - настоящую истерику закатил. Вопрос, который я задал, показал, что его прошлые взаимоотношения с Бойченко известны. Тем самым он попадает в центр внимания, все вот-вот должно открыться. В этой ситуации нервы могут не выдержать, и он совершит какой-нибудь необдуманный поступок, выдаст себя или, может быть, попросту признается. Вот на это я и надеялся, да и сейчас еще надеюсь. - Олег, я тебя не понимаю. Только что ты говорил, что не веришь в виновность Листопада, а сам пытаешься его уличить. Да еще как! Задать такой вопрос теперь! Ты подвергаешь его пытке. Предположи, что он невиновен, как звучит тогда твой вопрос? Как ты мог? Олег смотрел на меня, не говоря ни слова, и только дрожание руки, державшей папиросу, выдавало его волнение. Потом он тихо сказал: - Ты бы видел выражение лица Листопада на защите, в конце, когда разразился скандал. Я тогда впервые понял, что такое ненависть. Я остался один. Неужели Листопад? Пусть Виктор его опозорил, сломал карьеру, испортил жизнь. Но убить, убить человека! Я не мог примириться с этой мыслью. Надо было найти доказательства невиновности Листопада. Найти во что бы то ни стало. ГЛАВА VIII Прошло два дня. Они не принесли ничего существенно нового. Вопрос, заданный Листопаду: "Вы не встречались ранее, лет пять назад, с Бойченко?" - вызвал определенные последствия, но совсем не те, на которые рассчитывал Олег. Б. В. знал историю с защитой диссертации, но о роли Бойченко он не подозревал. Олегу пришлось рассказать. Естественно, что Б. В. поделился новостью с Петровичем и, по-видимому, с Верой. Так или иначе, но среди сотрудников лаборатории пошли разговоры. Одни делали поспешные выводы, другие сомневались. Как-то вечером Харламов подошел ко мне с вопросом: "Правда ли, что Бойченко завалил Листопада на защите диссертации?" Листопад чувствовал, что вокруг него образовалась пустота, и еще более замкнулся. Атмосфера в лаборатории становилась все более гнетущей. Я по-прежнему не допускал мысли о виновности Листопада и тем более Гиви. Но как доказать? Целыми днями я думал об этом, но не находил ниточку, за которую можно было размотать клубок. В то утро я проснулся очень рано. Было еще совсем темно. В доме стояла полная тишина. Итак, Листопад и Брегвадзе. Начнем с Листопада. Допустим, он ненавидел Бойченко, не мог простить своего провала, позора. Но если даже предположить, что в его смятенном сознании укоренилась мысль о мести, как могло произойти убийство? В тот день Листопад дежурил, должен был помогать тете Лизе. Увидел, что Виктор направился по дороге в сторону Беты. Пошел за ним. Ускорил шаг и догнал его на дороге, где-то между началами тропинок на Альфу и на Бету. Отвлек внимание и неожиданно ударил ногой. Или Виктор остановился, пораженный красотой заснеженных горных хребтов, а Листопад в припадке ненависти ударил его каблуком, подошвой тяжелых торных ботинок с триконями. Нет, нет, здесь что-то не так! Если все произошло случайно, непреднамеренно, то почему Листопад пошел за Бойченко? И почему на нем были ботинки с триконями? Дежурный весь день находится на базе и в триконях не нуждается. Да надевал ли в тот день Листопад горные ботинки? Тут я даже свистнул: "Ну и болван же ты, Игорь". Если на Листопаде были обычные ботинки, без триконей, не было бы и синяков. Итак, все сходится на триконях. Они решают вопрос. Если триконей не было, то Листопад чист, как агнец. Но, с другой стороны, если трикони были, то не проходит предположение Олега: "Встреча Листопада с Бойченко произошла случайно. Листопад столкнул Виктора под влиянием внезапной вспышки ненависти". Тогда остается одно - Листопад, зная, что Бойченко к двенадцати пойдет на Бету - Виктор об этом громко сказал за завтраком, - заранее все обдумал. Чтобы не скользить по дороге, он надел ботинки с триконями, дождался у дома, когда Виктор выйдет в направится на Бету, пошел за ним, догнал у обрыва и... Итак, были трикони или нет? Как это выяснять? Кто мог обратить внимание на такую мелочь и помнить о ней столько дней спустя? После завтрака я зашел на кухню. - Тетя Лиза, не помните ли, какие ботинки были на Андрее Филипповиче в тот день, когда погиб Виктор, с шипами или без них? - спросил я. - Он тогда дежурил, помогал вам. - Сам знаешь, что не пускаю я вас разгуливать по дому на гвоздях. Пусти, так весь пол щербатым станет. - Да, знаю. Но именно в тот день, перед тем как раздалась сирена? Андреи Филиппович заходил к вам в это время? Может, дрова приносил? - Дрова приносил. А какие ботинки? - Тетя Лиза задумалась. - Нет, не было гвоздей. Были б, так я бы ему показала. - А за сколько минут примерно до сирены он заходил? - Да что ты меня про минуты спрашиваешь? Что я, на часы глядела, что ли? Больше мне делать нечего, как на часы глядеть, - разозлилась тетя Лиза. Разговор с тетей Лизой мало что дал. Возможно, ботинки с триконями действительно не остались бы незамеченными, но могло быть и так: часов в одиннадцать Листопад приносит дрова, и обувь на нем обычная, затем он меняет ботинки и поджидает Бойченко. Петю я застал в радиорубке. - Ну, Игорь, здорово у тебя вчера получилось. Сразу трех человек обелил. Как я сам не догадался! Ведь все факты знал, а сложить их вместе не сообразил. - Да, получилось неплохо. Но остались двое - Гиви и Листопад. Давай попробуем еще вместе поработать. - А как? Что будем делать? - Постарайся вспомнить, какие ботинки были на Листопаде, когда в тот день вы собрались на дороге? С триконями или обыкновенные? Петя задумался. - Нет, не могу, не помню, - ответил он через минуту. - Петя, ну, расскажи еще раз, подробно, как все было в тот день. Вот ты услышал крик, вышел из дома, увидел бегущего человека... Что было дальше? - Так я уже все рассказывал. - Ну расскажи еще раз, постарайся вспомнить каждую мелочь. Кто за кем бежал? Как вы шли обратно?.. Это очень важно. - Да чего рассказывать! Увидел - бежит человек. Я за ним. Он тут же скрылся за поворотом. Когда я догнал, то бежали двое, первый Листопад, за ним Гиви. Так ты все это уже знаешь. - Ну, а дальше как было? Только подробнее, - попросил я. - Дальше... встретились, постояли минуту-две. Листопад сказал, что слышал крик. Гиви предположил, что это горный козел киик сорвался в пропасть. Я сказал, что хоть н плохо слышал, но вроде кричал человек. Прошли намного дальше по дороге, потом вернулись-доложили Б. В. - А как обратно шли? Кто первый, кто второй? Или рядом? - Я задавал вопросы, не имея определенной цели, просто, чтоб поддержать рассказ. - Обратно первым шел Листопад, Гиви - за мной. Это я прекрасно помню - Листопад поскользнулся и чуть не упал, хорошо успел за меня схватиться. - Поскользнулся! Ты это хорошо помнишь? Твердо? - А что? Он потом, кажется, еще раз поскользнулся. - А то, что в ботинках с триконями обычно не скользят. Эх, Петька, вот ты и вспомнил важную вещь, - воскликнул я, взъерошив его вихрастую голову. Лицо Пети выражало полное недоумение. - Не понимаешь? Если на Листопаде были обычные ботинки, без триконей, то Виктора столкнул не он. Я вышел из дома и быстрым шагом направился на Альфу. Протон непостижимой собачьей интуицией почувствовал мое настроение и с веселым лаем кинулся ко мне. Он радостно носился по площадке, внезапно останавливался, приседал на все четыре лапы и в конце концов, подпрыгнув, лизнул меня в лицо своим влажным, шершавым языком. - Ну, хватит, хватит, Протон. Сейчас надо Андрея Филипповича обрадовать. Пошли на Альфу. Протон знал, где находится Альфа, в побежал впереди меня, весело помахивая хвостом. - Где вы пропадаете? - спросил Б. В., как только я вошел в помещение лаборатории. - Рабочий день начинается в девять. Сейчас почти одиннадцать. Никто вас не освобождал от ваших обязанностей. Б. В. еще минут пять продолжал в том же духе. Что я мог ему ответить? Рассказать, чем я занимался, что выяснил сегодня утром, рассказать здесь, в присутствии Листопада и Гиви? Оправдать одного и тем самым усилить обвинение другого? Гиви сидел в углу, настраивая, или, скорее, делая вид, что настраивает какой-то прибор. Мрачный, молчаливый Гиви, столь непохожий на веселого, говорливого шутника, к которому мы так привыкли за несколько месяцев. Я молча пошел на свое рабочее место, рядом с Олегом. Б. В. вскоре ушел. - Что нового? - спросил Олег шепотом. - Листопад в тот день не надевал горных ботинок. Триконей не было. С нетерпением я ждал перерыва на обед. Марина и Гиви ушли первыми. За ними Олег, которому я шепнул, что задержусь. Листопад возился с прибором. После вчерашнего вечера он стал еще более сторониться товарищей. - Андрей Филиппович, - спросил я его, когда мы остались вдвоем, - ведь в тот день на вас не было ботинок с триконями, почему вы не сказали? Листопад обернулся и посмотрел на меня удивленно в радостно. - Как вы узнали об этом? - воскликнул он. А потом тихим голосом, в котором чувствовалась горечь и безнадежность, добавил: - А кто бы поверил? Вы ведь знаете, почему... Обедать мы пошли вдвоем. Андрей Филиппович по-прежнему был молчалив. Он, видимо, измучился за последние дни и не сразу приходил в себя. Когда мы были уже у базы. Листопад спросил: - Но вы скажете, всем скажете насчет ботинок? Это надо сделать. Боже, что они думают обо мне! - Конечно, скажу, - ответил я. - Только не сейчас, не при Гиви. Скажу всем сегодня же. ГЛАВА IX Несмотря на взбучку, полученную от Б. В., после обеда я не пошел на Альфу. Заставить себя работать или хотя бы создать видимость работы было выше моих сил. Физика, космические лучи-все это отошло от меня куда-то... Я заперся в своей комнате и продолжал думать. Итак, остался один Гиви... Как могли развиваться события? Гиви, как и все остальные, знал, что Виктор около двенадцати должен был пройти по дороге, направляясь с базы на Бету. В одиннадцать двадцать Гиви вышел из Альфы. Крик Виктора раздался в одиннадцать тридцать пять. Гиви утверждает, что услышал крик, когда спускался по тропинке. Но весь спуск от Альфы до дороги занимает минуты три, от силы - четыре. Где был Гиви двенадцать минут? Можно себе представить, что по пути он на несколько минут задержался. Но не на двенадцать же! Предположим, что Гиви быстро спустился к дороге и стал ждать Бойченко. Когда Виктор прошел мимо тропинки, Гиви направился следом за ним и... Дальше при желании все было легко додумать. Но ведь это ужасно. Все рассчитано, продумано. А если иначе... Гиви спустился па дорогу, встретил Виктора. Быть может, он действительно искал этой встречи - хотел объясниться, поговорить о Марине. Или, возможно, встреча произошла случайно. Минут пять-семь они говорили. Страсти накалились. Дело дошло до драки... Несколько раз я продумывал все возможные варианты, и каждый раз неумолимая логика приводила меня к одному и тому же вопросу: где был Гиви двенадцать минут? Менялись оттенки, но суть оставалась прежней. Я взял с полки книгу, попытался читать. Но слова и строчки скользили мимо моего сознания. Виктор... Гиви... Удар ногой... Наступил вечер, а с ним и время ужина. Я поплелся в столовую, сел на свое место и, ни на кого не глядя, ковырял что-то в тарелке. Впрочем, кажется, все вели себя примерно так же. После ужина столовая быстро опустела. Только Кронид Августович и Петя сели за шахматы. Я попробовал последить немного за игрой, но так и не понял, что происходит на доске, и отправился к севе. Дверь в комнату Гиви была закрыта неплотно, и до меня донесся приглушенный шепот Марины: - Гиви, родной мой! Я люблю тебя. Я верю тебе. Я понимал, что подслушиваю чужой, сугубо личный разговор, чувствовал, что краска заливает мне лицо, но уйти не мог. Какая-то сила не давала уйти. А Марина продолжала: - Ну, Гиви, почему же ты молчишь? Скажи что-нибудь. Поругай меня как следует! Да, я дура, я кокетничала, флиртовала, но он мне не был нужен. Ты ходил мрачный, злой, ревновал, а я говорила себе: "Гиви меня любит". Только ты, только ты один существуешь для меня. Ну, почему ты молчишь? Скажи что-нибудь. Я люблю тебя. Мы будем всю жизнь вместе. - Эх, Маринэ, Маринэ, что ты наделала. - В тихих словах Гиви прозвучали и горечь, и тоска, и безнадежность. Чьи-то шаги послышались в конце коридора. Я опомнился и быстро ушел в свою комнату. Долго я лежал в темноте, не зная, что теперь делать. Снова заняться, холодными логическими выкладками: "Гиви был тут, Виктор шел там?.. Где был Гиви двенадцать минут?" - Ты что в темноте? - сказал Олег, входя в комнату и пытаясь ощупью найти выключатель. Олег сел, закурил. - Как тебе удалось разобраться с ботинками Листопада? - спросил он. Я рассказал о беседах с тетей Лизой и Петей. - Не было триконей, этим все решается, - закончил я. - Да, если это действительно так. Но у меня сомнения. Прежде всего поскользнуться можно и в ботинках с триконями, если ступить на чистый твердый лед. Маловероятно, но можно. Поэтому свидетельство Пети не вполне убедительно. - Но ведь тетя Лиза утверждает то же, что и Петя. - Это я понял, - продолжал Олег. - Но и тетя Лиза едва ли твердо помнит, в какой обуви был Листопад. Сейчас поясню. Когда речь шла о Петровиче, она рассказала, что при звуке сирены он вскочил и опрокинул стакан с чаем. Это мелочь, но мелочь, которая оставляет след в памяти. В случае с Листопадом такой яркой, запоминающейся детали не было, поэтому тетя Лиза могла ошибиться. - Хватит. Ты уже решил, что Листопад виновен, и слышать ничего не хочешь. Факты - ты их не видишь. Но Листопад был без шипов, понимаешь - без шипов. Откуда синяки? - Не кипятись, Игорь. С фактами, конечно, не спорят. Но, повторяю, поскользнуться можно и в ботинках с триконями. А тетя Лиза... Постой, разве не мог Листопад принести на кухню дрова, и лишь потом переобуться? Видимо, Олег находился под сильным впечатлением истории с защитой диссертации. Возможно, он примирился с мыслью о виновности Листопада и недоверчиво воспринимал все то, что ей противоречит. Я же не хотел расстаться с сегодняшним успехом. Разговор с тетей Лизой я в особенности с Петей убедил меня в невиновности Листопада. Мне казалось, что остается сделать один шаг - снять возможные подозрения с Гиви и этим исчерпать дело. Сомнения, высказанные Олегом, отбрасывали меня назад. Стук в дверь прервал наш спор. Вошла Марина. У нее были покрасневшие, заплаканные глаза. Густые, длинные волосы цвета спелой ржи причесаны наспех. На лице - следы пудры. Марина молчала, не зная, с чего начать разговор. Ее пальцы нервно теребили край кофточки. Потом она закурила, тут же с непривычки закашлялась и с отвращением потушила папиросу. Наконец Марина заговорила: - Мальчики, происходит что-то ужасное. Гиви в отчаянии. У всех алиби, вы его подозреваете, но... - Почему, - перебил Марину Олег, - почему его, а не Листопада? Марина посмотрела на Олега, потом на меня. У нее был измученный взгляд. - Но Андрей Филиппович в тот день был в ботинках без триконей, - сказала она. - Откуда ты знаешь? - спросили мы почти в один голос. - Гиви мне сказал. Он это хорошо помнит. Мы с Олегом переглянулись. Кажется, одна и та же мысль мелькнула у нас. "Уж Гиви в этом вопросе верить можно. Листопад - вне подозрений. Но тогда..." - Мальчики, послушайте, - продолжала Марина. - Гиви не мог это сделать. Вы его совсем не знаете. Он не мог... Мы знакомы почтя три года. Он смелый, честный, благородный. Он не мог ударить ногой, подкрасться и ударить сзади, в спину... Понимаете, не мог!.. Марина зарыдала. Мы пытались ее успокоить, говорили, что тоже не верим в виновность Гиви, дали ей воды. Марина сделала несколько глотков, ее зубы стучали о край стакана... - Но если это так, - продолжала Марина, несколько успокоившись, - то сделайте что-нибудь. Докажите, что он невиновен. Подумайте, вы же умные, вы можете. Я прошу вас. Кажется, она считала, что алиби - это любое доказательство невиновности. Марина посидела еще несколько минут и ушла. - Я действительно не могу поверить в виновность Гиви, - нарушил молчание Олег. - Он мог встретиться с Виктором, вспылить, подраться, наконец, если хочешь, вызвать его на дуэль, как ни смешно это звучит в наше время. Но он не мог его ударить в спину... Удар сзади? Нет, это не Гиви! - Но как это доказать? Как доказать?! - воскликнул я. - Марина влюблена в Гиви, ее слова никого не убедят, а твои рассуждения о характере Гиви, о дуэли - подавно... Было уже поздно, Олег поднялся, чтобы идти к себе. Неожиданно появился Петрович. - Не спите, ребята? Так я и думая. Хочу с вами посоветоваться, - сказал он, тяжело опускаясь на стул. - Плохо идут дела у нас в лаборатории. Погиб человек, наш товарищ. Это кого хочешь выбьет из колеи. А тут еще выясняется, что погиб он не случайно. Вот и получилось - работа стоит, коллектив распался. Кто-то с недоверием смотрит на Брегвадзе, кто-то на Листопада". - С Листопадом все прояснилось, - перебил я и рассказал то, что удалось узнать в течение дня. - Только непонятно, почему Гиви, зная, что Листопад в тот день не надевал ботинок с триконями, ничего об этом не сказал. Петрович задумался. - Видишь ли, Игорь, - сказал он немного спустя. - Слишком прямо ты судишь о людях. Если знаешь, то скажи... А люди посложнее будут. Ты сопоставляешь факты, время, устанавливаешь, кто где был, кто кого видел. Короче - ты ведешь дознание. Может быть, надо было громко сказать, что тебе это поручено, но этого мы вовремя не сделали. Брегвадзе считает, что ты сам прыть проявляешь. Для пего помочь тебе - значит признать твою правоту. Вот он и молчит. - Так мне кажется, - добавил он после небольшого раздумья. - Но вернемся к главному. Я лично уверен, что если Бойченко кто н столкнул, так только какой- нибудь чужак. Никто из наших этого сделать не мог. Думаю, и вы со мной согласны. - Но что же вы предлагаете? - спросил Олег. - Положение сложное. Конечно, хорошо бы доказать, что и Брегвадзе совершенно чист, но как это сделать - подсказать не берусь. А в остальном - с дознанием пора кончать. Что могли - сделали. Теперь же надо в лаборатории порядок налаживать. Спрашиваете как? О гибели Бойченко постараться не вспоминать. Со всеми, включая Брегвадзе, восстановить нормальные отношения. Учтите, он не виноват, никто не доказал его вину. Хватит с этим. Надо делом заниматься. Вспомните, как было раньше. Работа кипела. Новые идеи предлагались. Спорили до хрипоты. А сейчас... Нет, с этим пора кончать. И вы, ребята, должны показать пример. Петрович попрощался и вышел. Его неровные шаги постепенно затихли в конце коридора. - А как же Гиви? - почти одновременно сказали Олег и я. Действительно, все будут спать спокойно, а он - с тревогой ждать весны, милиции, следствия. Если сейчас, по горячим следам, ничего не выяснить, то что можно будет сделать через полгода? ГЛАВА Х Рано утром налетел ураган. Дом содрогался и скрипел под ударами бешеных порывов ветра. Временами доносился грохот снежных лавин. Я проснулся. Опять те же мысли. Виктор! Какая ужасная, бессмысленная смерть! Гиви? Как доказать его невиновность? Как это сделать, прекратив разговоры о гибели Виктора в не получая новой информации? Когда я вышел к завтраку, почти все уже были на своих местах. Мне показалось, что климат лаборатории чуть-чуть потеплел. Возможно, это было следствием усилии Б. В. и Петровича. Быть может, разбушевавшаяся природа сблизила небольшую группу людей, затерянных в диких, пустынных горах. За столом шел не очень оживленный, но все же общий разговор об ураганах на Памире, о снежных лавинах - словом, безобидный разговор о погоде. И это уже было достижением по сравнению с предшествующими днями. Листопад, вероятно, знал, что вопрос о триконях на его ботинках теперь для всех ясен. Обычно молчаливый, в это утро он был оживлен и даже пытался шутить. Гиви же по-прежнему был угрюм и мрачен. Тетя Лиза подошла к нему, придвинула перец. Потом принесла из кухни кусок пирога, оставшийся со вчерашнего ужина, и положила на тарелку Гиви. - С вареньем. Попробуй, какой вкусный. Кажется, тетя Лиза подавала пример, как нужно себя вести. После завтрака я подошел к Гиви и спросил об усилителе, который он должен был отремонтировать. Трудно было рассчитывать на вполне дружелюбный разговор, но того, что произошло, я не ожидал. Гиви покраснел, его глаза стали совсем круглыми, усы топорщились. - Тебе зачем усилитель? Ты разве про усилители думаешь? - воскликнул он, все более повышая голос и энергично жестикулируя. - Если хочешь спрашивать, где я бил, что дэлал, сразу говори. Зачем притворяешься? Ты угадал - это я, я, Гиви Брегвадзе, подкрался к Бойченко сзади и ударил его! Теперь ты доволен, да? Гиви оттолкнул Олега, который во избежание худшего хотел встать между нами, и выскочил из столовой. Начало вашего разговора осталось незамеченным. Но возбужденный голос Гиви в жестикуляция привлекли к вам общее внимание. Последние слова "я, Гиви Брегвадзе, подкрался к Бойченко сзади и ударил его" слышали все. - Выходит, товарищ признался, - нарушил молчание Харламов. Эти слова, неожиданно прозвучавшие среди полной тишины, поразили всех, как удар грома. Вера и Б. В. недоуменно переглядывались. Петя смотрел на меня в ждал, что я скажу. Марина закрыла лицо руками. - Ничего он не признался, - громко сказал Петрович, - понимать надо человека. Да если б и признался, то надо еще доказать, что он и впрямь виноват. В этот день из-за урагана Б. В. запретил выходить из лаборатории. Работы на Альфе и Бете были отменены, и я поплелся в свою комнату. Мои невеселые мысли были прерваны появлением Пети. Он был возбужден, глаза блестели, на щеках розовел румянец. - Игорь! Я придумал. Надо проверить след. - Какой след? Сколько дней прошло. Давно все следы снегом замело. - Ты не повял. След на спине, синяки. Ведь ты фотографировал. Надо посмотреть, подходит ботинок Гиви или нет. Я представил себе все трудности. Пленка заперта в сейфе. Как ее получить? Потом надо увеличить изображение до натуральных размеров, раздобыть ботинки Гиви, сравнить... И тем не менее это была идея. Идея, которая имела хоть какую-то перспективу. Через несколько минут я был у Б. В. - Борис Владимирович, я, кажется, недостаточно тщательно обработал пленку с фотографиями. Понимаете, волновался, торопился. Боюсь, что к весне она станет некачественной, покроется пятнами. Хорошо бы сейчас сделать увеличенные изображения. Тогда к нам не будет претензий. Я говорил нарочито спокойным, деловым тоном, стараясь не выдать своих истинных планов. Б. В. с сомнением посмотрел на меня, потом, после недолгого колебания, все же пленку достал. - Только будьте предельно внимательны и аккуратны. Пленку вернете лично мне. Вскоре мы с Петей заперлись в фотокомнате, установили на столе увеличитель и заложили в него пленку. - Включаем? - спросил я. - Чего тянешь, включай. Раздался щелчок тумблера, и перед нами появилось негативное изображение: на темном фоне группа светлых пятен. Я отрегулировал фокусировку, начал менять увеличение. Изображение росло и сжималось, пятна расходились и сходились. Как получить изображение в натуральную величину? Если б я звал, что эти пятна так важны, то, фотографируя, положил бы рядом с ними линейку или хотя бы спичечную коробку. - Ничего не выйдет, - сказал я упавшим голосом, - нет масштаба. - Почему не выйдет? Постарайся. - Пойми, пятна расплывчатые. Меняя увеличение, я могу подогнать изображение почти под любой ботинок. Могу под ботинок Гиви, могу под твой или свой. Вновь я был один в своей комнате в снова думал. Все неприятное, связанное с Гиви, концентрировалось вокруг двух отметок времени: в одиннадцать двадцать он вышел из лаборатории; в одиннадцать тридцать пять кто-то столкнул Виктора. Где находился Гиви в течение этого промежутка? - Ну, что ж, - продолжал я думать. - Как поступают физики в таких случаях? Если экспериментальные данные приводят к сомнительным выводам, то эти данные снова и снова проверяют. Значит, и мне надо перепроверить время. Одиннадцать двадцать - это было указано по часам Марины. Олег, как он потом мне сказал, в тот момент также посмотрел на часы. Значит, это время не вызывает сомнений. Необходимо, следовательно, проверить цифру - одиннадцать тридцать пять. Это время показывали часы Виктора, остановившиеся, как мы решили, от удара при падении. А что если часы, испортившись при ударе, продолжали идти, например, минут десять и лишь потом остановились? В часовых механизмах среди нас разбирался только Петрович. Меня он понял с полуслова. - Сам думал об этом. Нет, у Бойченко часы были высшего класса, с противоударным механизмом. Если такие часы портятся от удара, то, значит, поломка серьезная, скажем, кончик оси сломался, тогда они чуть покачаются и станут. Десять минут они ходить не будут. Если сразу не стали, значит, будут продолжать нормально ходить. Какая-то смутная мысль родилась в моей голове. Она постепенно росла, крепла, расталкивала другие соображения, выходила на первый план... - И долго они будут идти? - спросил я, хотя ответ мне был уже известен. - Долго ли? Пока завод не кончится, - ответил Петрович, пожав плечами. - Но послушайте, Сергей Петрович! Завод мог кончиться ночью. Часы показывали одиннадцать тридцать пять ночи! Мы нашли Виктора после полуночи. Часы могли остановиться за час до нашего прихода. Как я раньше не сообразил?! Эти одиннадцать тридцать пять никакого отношения к моменту гибели Виктора не имеют! Надо сейчас же посмотреть, сломаны часы или нет, надо их вскрыть... Я говорил быстро, волнуясь, чувствуя, что появился какой-то проблеск, выход из тупика. - Погоди, не горячись. Говоришь, ночью остановились? Кончался завод, и остановились? Петрович растерянно улыбнулся. Видимо, ему было неловко, что он сам упустил такую возможность. - Но вскрывать часы не хотелось бы, - продолжал он, - да и Борис Владимирович не разрешит. Скажет, что трогать нельзя, вещественное доказательство, весной, мол, приедут специалисты, тогда и разберутся. - Но, Петрович, простите, Сергей Петрович, ведь нельзя оставлять до весны лабораторию в таком состоянии. Если часы Виктора спокойно шли почти до полуночи, то с Гиви снимается самое тяжелое. - Кажется, есть выход, - сказал Петрович минуту спустя. Можно, конечно, попробовать завести часы и посмотреть - пойдут ли? Но это не лучший способ. Во- первых, могут сказать: "Зачем крутили завод? Почему не оставили часы, как они были?". Во-вторых, пусть пойдут часы. Что это докажет? Когда они остановились, ночью или днем? Не ясно. Может, Виктор забыл их с вечера завести. А выход вот такой: помнишь, часы Виктора с календарем, через маленькое окошечко число показывают. Часовая стрелка за сутки два раза проходит циферблат, а число меняется только один раз - около двенадцати ночи. Что если, не вскрывая часов, чуть двинуть стрелки? Сдвинется число, значит, наверняка часы ночью остановились. Останется на месте - значит, днем. Потом стрелки можно вернуть в старое положение. Я готов был расцеловать Петровича. Через несколько минут мы уже были у Б. В., и я, волнуясь и немного путаясь, изложил ему суть дела. Б. В. выслушал меня, нахмурив брови, с явно недовольным видом пытался возражать, но в конце концов сдался. Он открыл сейф, достал часы. Мы подошли к окну. Б. В. выдвинул головку часов и начал медленно ее поворачивать. Минутная стрелка сдвинулась, а немного спустя дрогнуло - и сменилось число в окошечке. Часы остановились ночью! Никакого отношения к смерти Виктора их показания не имели. - Не понимаю, как можно было забыть, что часы дважды в сутки показывают одно и то же время, - сказал Б. В. - Такая элементарщина. Откуда вообще взялась идея определить момент гибели Бойченко по его часам? С совершенно невинным видом я заметил: - Но это же ваша идея, Борис Владимирович. Б. В. растерянно посмотрел на меня, потом на Петровича. Воспользовавшись замешательством, я выскользнул из комнаты. После "опыта" с часами момент гибели Бойченко вновь стал неопределенным. Предположим, что преступление произошло примерно в одиннадцать двадцать пять. Тогда никто не сможет утверждать, что Гиви ждал Виктора на дороге. В это время он попросту спускался по тропинке. Но если допустить, что Виктор погиб в одиннадцать тридцать пять или, скажем, сорок, то вновь возникает старый вопрос: где был Брегвадзе, что он делал в течение десяти - пятнадцати минут? Когда же погиб Виктор?.. Крик слышали несколько человек. Неужели никто не взглянул на часы? Да, конечно, никто! Чепуха! Зачем смотреть на часы, когда слышишь крик человека? Вечером я заглянул в радиорубку. Петя был за Своим любимым делом. Он часами просиживал у приемника, почти непрерывно меняя настройку, переходя от одного диапазона к другому. Поймать какую-нибудь дальнюю экзотическую станцию - вот что его прельщало! - Игорь, а я только что Бразилию поймал. Сначала музыка, а потом диктор сказал, вроде "иси радио Бразивиль". - Наверное, Браззавиль. Это не Бразилия, это Конго, Африка. - Конго? Ты уверен? Петя взял со стола тетрадку и что-то в ней исправил. - Смотри, - сказал он, протягивая тетрадь, - вчера вот Эквадор поймал. Тут уж без ошибок. Так и сказал диктор: "Радио Эквадор". Вот, смотри, записано: Эквадор, частота - 7,24 мегагерц, время - 22 часа 48 минут. Тут уж я не ошибся. Южная Америка, вот здорово! Я с любопытством листал тетрадь. Каждая страница была аккуратно разграфлена вертикальными линиями. Без труда можно было установить, какого числа, в какое время, на какой частоте Петя слушал ту или иную станцию. - Зачем ты такую бухгалтерию завел? - У нас, у радистов, закон: как установил с кем связь, так немедленно все запиши: когда начал, когда кончил, частоту, словом - все подробности. - А когда с Москвой или Хорогом связываешься, тоже все записываешь? - спросил я с интересом. - Конечно. Тут уж я обязан. Специальный журнал есть. - Покажи. Любопытно взглянуть. Петя протянул мне журнал. Я быстро перелистал страницы. В день гибели Виктора сеанс связи с Москвой начался в одиннадцать часов и кончился в одиннадцать тридцать три. Я смотрел на эту запись, не веря своим глазам. Петя слышал крик Виктора минуты через две после окончания сеанса. Значит все-таки Виктор погиб в одиннадцать тридцать пять?! Неужели круг замкнулся и все возвратилось к исходному положению? Снова проблема Гиви. Снова вопрос: где он был двенадцать минут? Я чувствовал себя как человек, который попал в глубокую яму, пытался выкарабкаться, почти достиг края и снова свалился на дно. - По каким часам ты определил время окончания сеанса? Часы были верные? Может быть, они спешили или отставали? Петя указал на большие часы, которые стояли на шкафу и весело тикали, как бы посмеиваясь надо мной. - Часы правильные, я их каждый день по московскому радио проверяю. Делать было нечего. Я вышел из радиорубки, не зная, что предпринять дальше. Какое удивительное совпадение! Часы Бойченко остановились ночью. Между их показанием и моментом его гибели никакой связи нет. И тем не менее часы показывают одиннадцать тридцать пять. Неужели они остановились ровно через двенадцать часов после падения, с точностью до минуты?! Нет, что-то здесь не так. Я вернулся в радиорубку. - Петя, послушай, ты действительно определил время окончания сеанса по своим часам? - А почему ты сомневаешься? Ведь вы же сами установили, что Бойченко погиб в одиннадцать тридцать пять, а сеанс я закончил минуты за две до того, как услышал крик. Вот и в журнале записано одиннадцать тридцать три. Что-то неестественное послышалось в голосе Пети. Я внимательно посмотрел на него. - Но тогда непонятно, почему ты никому не сказал о своей записи? Хотя бы тогда, когда мы еще не выяснили, что ты столкнулся с Петровичем. Покажи ты тогда журнал, и сразу было бы очевидно, что за две минуты до гибели Бойченко ты находился в своей радиорубке? - Мне бы не поверили. Могли сказать, что я подогнал время, сделал запись потом, вечером, на следующий день... - Что за чепуха! Ведь ты всегда можешь связаться с Москвой и попросить подтвердить твою запись. Раз есть правило вести журнал, то московский радист также записал, когда кончил с тобой говорить. Не так ли? Петя молчал, растерянно поглаживая хохолок на затылке. - Молчишь? - продолжал я. - Тогда слушай. Время гибели Виктора - одиннадцать тридцать пять - было определено неверно, произошла ошибка. Виктор погиб раньше. Выходит, что ты кончил сеанс связи после того, как услышал крик и побежал на дорогу. Как ты это объяснишь? "Виктор погиб раньше". Почему я так сказал? Не было никаких объективных данных. Но я не сомневался в невиновности Гиви, верил ему. А если так, то крик Виктора раздался через минуту-другую после ухода Гиви с Альфы. Не позже. - Ошибка? - Петя был явно смущен. - Ладно, Игорь, скажу по честному, все как было. Я забыл тогда записать время окончания сеанса, понимаешь? Принял последнее сообщение и попросил московского радиста позвонить моим, домой. А потом и задумался - вспомнил мать, сестренку... Услышал крик, выбежал... Дальше все знаешь. Остался у меня пропуск в журнале. Нельзя так: это - нарушение. Когда вы установили, что крик Бойченко раздался в одиннадцать тридцать пять, я отсчитал две минуты и написал в журнале одиннадцать тридцать три. Виноват я, сам понимаю. Петя стоял красный и пристыженный, как школьник, которого педагог уличил в неблаговидном поступке. А я не мог сдержать радость. Разгадка была близка. Я встал, подошел к смущенному парню, хлопнул его по плечу. - Ладно, подними нос. Свяжись побыстрее с Москвой и запроси; когда окончился тот сеанс. - Можно только завтра, в одиннадцать. - Ну, завтра, так завтра. И как узнаешь, сразу мне сообщи. На следующее утро время тянулось невероятно медленно. Я сидел за своей установкой на Альфе, делая вид, что готовлю опыт, а в действительности чуть ли не каждую минуту поглядывал на часы. Наконец появился Петя. Он с таинственным видом подошел ко мне и зашептал на ухо: - Одиннадцать двадцать. Москвич ручается. Точная запись в журнале. Я почти предугадывал этот ответ и все же почувствовал огромное облегчение, будто гора с плеч свалилась. Собрался с мыслями, потом подозвал Олега и Марину и все им рассказал. Собственно, рассказывать было не так уж много: Виктор погиб в одиннадцать часов двадцать две, двадцать три минуты. Гиви в это время, уйдя с Альфы и нигде не задерживаясь, спокойно спускался по тропинке. Марина сначала смотрела на меня, ничего не понимая. После переживаний последних дней до нее с трудом доходило, что все кончилось, что неприятности уже позади. Потом она расплакалась, неожиданно поцеловала меня, Петю, потянулась было к Олегу. Затем бросилась к Гиви, обняла его и, одновременно плача и смеясь, стала что-то сбивчиво объяснять. Наконец и до Гиви дошла суть дела. Он подошел ко мне, обнял и взволнованно сказал: - Спасибо, друг. Прости, я неправильно тебя понимал. Через несколько минут, когда возбуждение немного улеглось, Марина захлопала в ладоши: - Мальчики, идея. Предлагаю устроить сюрприз. Скоро обед. Вначале никому ни слова. После обеда Гиви подойдет к Игорю, обнимет его. Они сядут рядышком на диване и будут мирно беседовать. Представляете эффект! К началу обеда мы с невозмутимыми лицами сидели на своих местах. Однако деланное безразличие нам не удалось. Б. В. посмотрел на меня, затем на Гиви с Мариной, улыбнулся и сказал: - Ну, Игорь, видимо, кое-кому вы уже сообщили про "опыт" с часами. Вероятно, это всем интересно... Я встал и рассказал об ошибке с часами Виктора. - Вот н хорошо, - прервал меня Б. В. - Теперь все обстоятельства полностью прояснились. Никто из нас не может быть в чем-либо заподозрен. Но успех сегодняшнего дня, видимо, подстегнул сидевшего во мне чертика. - Я не вполне согласен. Если часы Бойченко не указывают, когда он погиб, то вопрос этот не снимается, отпадает лишь первый, ошибочный ответ. А вопрос ведь крайне важен, - сказал я спокойным голосом. Б. В. хотел было меня перебить, но в ярости не находил слов. - Вы что, снова... - только и сумел он произнести. - Борис Владимирович, мне кажется, что Игорь не кончил, пусть договаривает до конца, - вмешался Петрович. Вот тут дошла очередь до записи в радиожурнале и до запроса в Москву. - Теперь все действительно ясно. Гиви вышел из Альфы чуть позже одиннадцати двадцати. Спустя примерно минуту, когда раздался крик, он спускался по тропинке. Никаких вопросов к нему быть не может. Что касается остальных, то новое время гибели Виктора для них ничего не меняет. Они по-прежнему вне подозрений, - кончил я. Кажется, все вздохнули с облегчением, когда я кончил свои рассказ. Б. В. успокоился, вышел из-за стола и крепко пожал мне руку. Потом он вернулся на свое место, постоял с минуту, собираясь с мыслями, и попросил внимательно его выслушать. Он говорил о трагической гибели Виктора, о трудных днях лаборатории, о необходимости полностью включиться в работу и наверстать упущенное. - Нет сомнения, что Виктора столкнул в пропасть какой-то неизвестный, который пробирался в горах, боясь быть замеченным. Завтра я свяжусь с Хорогом и сообщу обо всем милиции. Пусть принимают меры. Вас, Игорь, прошу возможно быстрее подготовить подробное и последовательное изложение всех фактов, всей аргументации. ГЛАВА XI Вечером я сел писать. Надо было дать сжатое, последовательное и беспристрастное изложение фактов и доказательств. Вместо этого на бумаге появлялись обрывки рассуждений, сомнений, переживаний. Я начинал писать, зачеркивал, рвал написанное, снова писал и снова зачеркивал. Из столовой впервые за последние недели слышались оживленные голоса. Я направился туда и в коридоре столкнулся с Гиви. - Игорь, зайди ко мне. Маринэ хочет тебе кое-что рассказать. Мы зашли. - Маринэ, расскажи Игорю, что ты хотела... - Может быть, не стоит, - сказала нерешительно Марина, - ведь все уже уладилось. - Нет, нет, расскажи, не надо скрывать. Я с недоумением смотрел то на Гиви, то на Марину. Что может она скрывать? О чем речь? - Понимаешь, Игорь, Виктора я знаю, то есть знала, давно. Еще когда я училась, он встречался с моей подругой. Ирка - чудесная девчонка, добрая, отзывчивая. Мы жили с ней в одной комнате и... - Маринэ, ты разве про Иру хочешь рассказать? - Да, то есть нет, не про Ирку. Но я хотела сказать, что мы с Виктором дружили и, когда он совсем неожиданно приехал, я очень обрадовалась. Ведь здесь очень тоскливо,