тричься и побриться, выдернуть зуб и сшить одежду, подковать лошадь и нанять батрака, накуриться терьякаЪ516Ъ0 и отвести душу в беседе, встретить знакомого, которого не видел бог весть сколько, и купить все, что пожелаешь. При этом в лавке, торгующей скобяными товарами и конской сбруей, усыпанной стеклярусом и медными побрякушками, покупатель может обнаружить очки с цейсовскими стеклами; в парикмахерской - шелковые иноземные чулки с модной пяткой; в парфюмерном магазине - сметану или какой-либо другой молочный продукт; в галантерейном ларьке - овес и ячмень; в булочной наряду с лавашем и лепешкой - курительный табак и отрез шерсти на костюм; в книжном развале под парусиновым навесом - дратву, смолу, шило, сыромятную кожу и все, что нужно сапожнику; в пошивочной мастерской - соловья, канарейку или попугая; в чайхане или ошхане - плащ из звериной шкуры. Таков знаменитый "Эмир", тегеранский базар. В самых недрах его, сжатый с двух сторон пекарней и ювелирной мастерской, ютится магазин известного всему городу купца Исмаили. Магазин легко приметить по развешанным снаружи и разостланным по тротуару коврам. У Исмаили лучшие ковры, сотканные руками самых искусных мастеров Ирана. Тут и очень яркие, раздражающие глаз, и очень мягкие, бархатистые, с теплой гармонической раскраской, со сложными орнаментами и с простенькими рисунками. Тут ковры исфаганские и ширазские, кашанские и хамадинские, тавризские и керманшахские, короче говоря, знаменитые по всему миру персидские ковры. Магазин Исмаили - чудо из чудес! Это не только комиссионный магазин, но и антикварный, это не только ломбард, но и своеобразный музей. Здесь на выбор: рукописи поэтов, живших века назад, с пожелтевшими от времени страницами, и новейшие электробритвы заокеанского изготовления; корень жень-шень и боксерские перчатки, принадлежавшие какому-то именитому чемпиону; свертки пергамента с золотыми заставками и концовками и современные термосы; старинный фаянс и репродукторы; древние монеты, китайский фарфор и крахмальные воротнички. На японских гобеленах стоят портативные пишущие машинки последнего образца. Изделия из золота, бронзы, слоновой кости выглядывают из-за протезов для инвалидов. Ткани восточных мастеров и седла потомков Тамерлана лежат рядом с дамскими корсетами, а драгоценное старинное оружие - вперемешку с солдатской алюминиевой посудой. К этому скопищу редкостей и новинок стремился сейчас Наруз Ахмед, пробираясь сквозь разноголосую и разноплеменную толпу. Он обманул своего первого учителя, старого табиба Ахуна Иргашева, сказав ему, что продал клинок случайному, незнакомому человеку. Клинок он продал Исмаили. Когда Наруз Ахмед подходил к магазину, Исмаили сидел у входа на низенькой скамеечке и перебирал крупные янтарные четки. Приветствовав хозяина, Наруз Ахмед сразу же приступил к делу: - Я тот человек, который три года назад продал вам старинный эмирский клинок, - сказал он. - Помните вы меня? Исмаили вгляделся в него большими выпуклыми, как у рыбы, глазами, подумал немного, что-то припоминая, и спросил: - Клинок, которым когда-то владел эмир бухарский? - Совершенно верно. - Помню тебя, помню и клинок. Клинок отличный, из аносовской стали. И я, кажется, хорошо заплатил тебе за него. Не так ли? - Да... хорошо. А сейчас клинок у вас? Исмаили усмехнулся: - Такие вещи долго не лежат. Покупатель нашелся сразу, чуть ли не в тот же день. - Вот как... - проговорил уныло Наруз. - Жаль... Очень жаль. Исмаили смотрел на него и, перебирая четки, поинтересовался: - А ты что, хотел вернуть его себе? - Да, пожалуй... - рассеянно ответил Наруз Ахмед. - Это память отца. В сорок шестом году я сильно нуждался, а сейчас заработал немного. - Ты поступил необдуманно, - упрекнул его Исмаили. - Надо было заложить клинок, а не продавать. Вещь осталась бы твоей. А теперь у нее другой хозяин. - Я понимаю, - смиренно согласился Наруз Ахмед. - А вы не можете вспомнить, кто купил клинок? - Как же! Все помню... - Исмаили самодовольно улыбнулся. - Купил европеец, человек, собирающий старинное оружие. Могу и назвать его. Такие покупатели у меня наперечет. Сердце Наруза Ахмеда екнуло, появилась какая-то надежда. Исмаили провел гостя в магазин, вынул из конторки толстую книгу в кожаном переплете и, полистав ее, произнес: - Имя его - Керлинг. Господин Керлинг! А вот и адрес. Запиши! Может быть, он согласится продать тебе клинок. Объясни ему, что это семейная память, что тебя нужда заставила расстаться с клинком. Возможно, он поймет тебя... - Спасибо... Спасибо... - пробормотал Наруз Ахмед и, распрощавшись с Исмаили, выбежал из магазина. "Нашелся, нашелся... - шептал он, сжимай в руке бумажку с адресом. - Теперь я верну свое счастье..." Возле толстяка в засаленной одежде, окруженного дымящимися жаровнями, Наруз Ахмед задержался. Соблазненный запахом шашлыка, он купил себе две порции и подкрепился. Сытый, торжествующий, он шагал через базар. Все казалось радужным, легко доступным. Каких-нибудь несколько часов, ну пусть дней, - и клинок снова попадет в его руки. Но лишь только Наруз Ахмед выбрался с базара и оказался в тишине пустынных улиц, на него напали сомнения. В самом деле: европеец купил клинок в сорок шестом году, а сейчас сорок девятый. Прошло три года. За это время можно сто раз приехать в Иран и столько же раз уехать. Можно продать и перепродать клинок. Исмаили помнит своих покупателей. А вспомнит ли его европеец? Какое ему дело до бывшего обладателя клинка, какое ему дело до тайны клинка!.. Сомнения все больше и больше охлаждали Наруза Ахмеда. Он чувствовал, что надежда тает, но не хотел сдаваться. "Испытаю еще раз свою судьбу. Еще один раз. Ведь должно же когда-нибудь улыбнуться и мне счастье..." 3 Весна расстилала свой зеленеющий ковер. Щетинились клумбы и газоны, лопались почки, буйно цвела мимоза, урюк, шелковица. Наруз Ахмед бродил по Тегерану в поисках своего счастья. Он побывал на улице Лалезар, что расположена в северной части города, и отыскал особняк Керлинга. Это был небольшой, но красивый дом с узко прорезанными стрельчатыми окнами, затянутый по фасаду колхидским плющом. От почтальона Наруз Ахмед узнал, что в доме живет не кто иной, а именно Керлинг. Удача ободрила Наруза, надежда вернулась к нему. На следующий день он начал следить за домом Керлинга, где, как ему казалось, хранился предмет его неусыпных дум. Наруз хотел увидеть в лицо самого хозяина, чтобы знать, с кем имеет дело, потом завязать знакомство с дворником, кухаркой или горничной. Так просто в дом не войдешь, нужно чье-то содействие. Судьба и тут помогла ему. В субботу Наруз Ахмед увидел выходившего со двора своего старого знакомца Масуда. Когда-то они вместе натирали полы в гостинице "Дербент" и жили на одной квартире. Масуд обрадовался встрече. После короткой беседы Наруз Ахмед узнал, что приятель его давно потерял место в гостинице "Дербент" и вот уже пять лет как обслуживает частные дома. Раз в десять дней он бывает в особняке Керлинга. Хозяин дома, корреспондент какой-то зарубежной газеты, постоянно разъезжает по Ирану. Сейчас он отправился на несколько дней в сторону Персидского залива. План действий в голове Наруза Ахмеда созрел мгновенно. Он повел приятеля в ресторан, хорошенько угостил его и завел разговор о деле. Наруз пожаловался на плохие дела и выразил желание снова стать полотером: не смог ли бы Масуд посодействовать ему в этом, дать рекомендацию в какой-нибудь дом или взять к себе в помощники за небольшую оплату? В крайнем случае он согласен первое время работать без денег, лишь бы иметь практику. Он даже может предложить Масуду небольшой бакшиш. Кое-какие сбережения, сделанные за последние годы, дают ему возможность продержаться несколько месяцев... Масуд был малым сговорчивым, да и к тому же и просьба приятеля была обычной. Что ж, он согласен взять Наруза Ахмеда в помощники, если тот не гонится за быстрым заработком. В будущем они подыщут еще несколько домов, и тогда приятель получит свою долю за труд. Десять последующих дней прошли как в угаре удачи. Наруз Ахмед витал в облаках, как курильщик опиума, от сознания того, что тайна клинка действительно заключается в каком-то богатстве. Теперь клинок - он был уверен в этом - не минует рук его. Денно и нощно Наруз Ахмед думал о будущем. О прошлом не хотелось вспоминать. Прошлое бросало его в унижение и нищету, оно уподобило его ишаку, впряженному в тяжелую телегу. А будущее, хотя еще неопределенное и неясное, обещало разгладить горькие складки на сердце. И вот наконец настал долгожданный день, когда Наруз Ахмед и Масуд остановились у запертой калитки и нажали кнопку звонка. Дворник впустил их в дом. Горничной Масуд сказал, что у него разболелась нога - растянулись сухожилия, - и поэтому он пригласил себе в помощь старого приятеля. Вдвоем они быстро справятся с работой. Громкая показная роскошь, с какой был обставлен дом Керлинга, поразила Наруза Ахмеда. Хозяин, видно, привык жить на широкую ногу. Никогда прежде Нарузу не приходилось видеть стенные панели такой художественной работы. А хрустальные люстры, висящие в каждой комнате, а книги с золотым тиснением и узорами на корешках, прячущиеся за стеклами отполированных шкафов, а огромный белый холодильник, покрытый эмалевой краской, а радиола с несколькими дверцами, а ковры, а мебель? Да что там говорить! Некоторые вещи в доме, хотя бы вот эти шахматные фигуры из слоновой кости или букет тюльпанов из тончайшего фарфора, с прозрачными нежными лепестками, кубок из платины и золота, представляли собой целое состояние. Но клинка Наруз Ахмед не увидел. Ни клинка, ни коллекции оружия, о которой говорил Исмаили. Радость сменилась отчаянием. Что делать? Где хранит Керлинг клинок? Не ошибся ли Исмаили? Или Керлинг успел переправить клинок к себе на родину?! Потрясенный неудачей, Наруз Ахмед в глубоком молчании покинул особняк и, шагая рядом с Масудом, рассеянно отвечал на его вопросы. - Богатый человек мой хозяин, не правда ли? - спросил Масуд. - Уж куда богаче. - А ведь у него есть еще и загородный дом. - Как? - чуть не выдал себя Наруз Ахмед и, спохватившись, добавил: - А что в этом странного?.. - Странного ничего, а завидного много... Наруз Ахмед вздохнул и спросил: - Это что же, вроде дачи? - Вот, вот... - А где? Масуд назвал местность в окрестностях Тегерана. - Ты там тоже бываешь? - Не приходилось. Горничная говорит, что там нет паркета. А то бы они, конечно, меня позвали. Наруз Ахмед, сославшись на усталость от непривычной работы, распрощался с Масудом и быстро зашагал домой. 4 Подготовка к визиту в загородный дом Керлинга отняла у Наруза Ахмеда еще несколько дней. Прежде всего он постарался выведать у своего приятеля - полотера - все, что тот знал о доме. Но Масуд знал очень немного. На даче, в небольшом флигельке, постоянно живет прислужник с женой и дочерью. Прислужник охраняет дом, смотрит за садом, жена производит уборку, а дочь их, когда появляется хозяин, стряпает и подает к столу. Прислужника привез с собой Керлинг; он, кажется, араб и звать его Гуссейном. Вот и все, что знал Масуд. Наруз Ахмед три раза побывал за городом и подверг осмотру не только дом, но и ближайшие окрестности. Он попытался завязать знакомство с Гуссейном. Однажды, когда тот подрезал вечнозеленый кустарник, Наруз завязал разговор. Он выдал себя за цветовода, располагающего редкими сортами дамасских, индийских и персидских роз, могущих украсить двор любого знатного человека. Но розы Гуссейна не интересовали. Он отказался не только от цветов, но даже и от английских сигарет, которыми хотел угостить его Наруз Ахмед, Потерпев неудачу с Гуссейном, Наруз решил пойти на риск - проникнуть в дом и отыскать клинок. Это непросто и небезопасно, но другого выхода не было. В пятницу, во второй половине дня, когда с неба еще лился зной, он нанял дорошкечи - извозчика, и тот вывез его за городскую черту. Расплатившись с дорошкечи, Наруз Ахмед со свертком под рукой неторопливо зашагал по шоссе. Он подошел к даче Керлинга перед вечером, когда уже заходило солнце. Густые кусты сирени, образующие вдоль дороги оплошные заросли, укрыли Наруза Ахмеда. Отсюда он мог спокойно наблюдать за домом и его обитателями. Догорал закат. Стекла в особняке пылали, отражая багряную вечернюю зарю. На оконных карнизах глухо ворковали голуби. Пожилая женщина, видимо жена Гуссейна, показалась на балконе, сдвинула с места тростниковую качалку и начала вытряхивать пеструю бархатную скатерть. Вытряхнула и удалилась, прикрыв за собой дверь. Скрылось солнце. Густели сумерки. На небо выплыл ущербленный диск луны. Наруз Ахмед не сводил глаз с дома. Из калитки вышел Гуссейн с трубкой во рту. Вот хитрец, он, оказывается, курит! А от сигарет отказался... Гуссейн постоял некоторое время как бы в раздумье, попыхивая трубкой, а потом медленно направился к соседней даче и скрылся за калиткой. Вскоре он вернулся оттуда, неся и руке большой бидон из белой жести. Хлопнула калитка, щелкнул металлический запор. И снова тишина. Наруз Ахмед выжидал, хотя зуд нетерпения жег его. Он точно знал, что хозяин дома, Керлинг, сейчас в городе и пожалует сюда лишь в воскресенье. Значит, кроме прислуги, на даче никого нет. Свет в окнах не загорался. Только вспыхнули две лампочки: одна у ворот, другая на столбе во дворе. Наруз Ахмед продолжал выжидать. Луна опускалась все ниже, и залитый ее светом дом выглядел сказочным. На небе выступали одна за другой мохнатые южные звезды. Стояла глубокая тишина. Едва-едва вздыхал западный ветерок, принося теплое благоухание цветов и пряный аромат цветущей акации. Наруз выбрался из укрытия, осмотрелся по сторонам и, прижав к боку сверток, пересек пыльную дорогу. Он приник лицом к решетке и сквозь лавровые кусты разглядел во дворе флигелек с двумя освещенными окнами и утрамбованную площадку перед ним для игры в крокет. Держась в тени, Наруз Ахмед бесшумной, скользящей походкой стал красться вдоль решетки, через которую свешивались ветви мимозы и дикого винограда. Свет во флигеле погас примерно к полночи. Тогда Наруз Ахмед перемахнул через решетку, пригибаясь меж кустов, прокрался к дому и притаился между двумя окнами под балконом. Он развернул сверток, в нем оказался моток толстой веревки с железной кошкой на конце. Чтобы не производить шума, кошка была обмотана тряпкой. Вслушавшись в тишину ночи и не уловив ничего подозрительного, Наруз Ахмед распустил веревку и, взяв в руки кошку, метнул ее на балкон. Раздался глухой стук. Наруз потянул канат на себя, он свободно подался, затем натянулся: кошка зацепилась за что-то. Наруз вытер ставшие вдруг мокрыми ладони и, опираясь о стену дома ногами, стал взбираться вверх. Расстояние от земли до второго этажа не превышало и пяти метров, и преодолеть его было нетрудно. Оказавшись на балконе, он подобрал свисающий конец веревки и уложил его на перила. Дверь, ведущая в дом, оказалась закрытой лишь на один верхний шпингалет. Снизу она свободно отходила от порога. Наруз Ахмед предвидел, что дверь может оказаться на запоре, а потому прихватил с собой алмаз, чтобы подрезать стекло, и кусок липкого пластыря, чтобы вынуть осколки бесшумно. Но, не имея опыта в подобных операциях, он решил пока не прибегать к алмазу, а попробовать открыть дверь. Он стал потряхивать ее половинку, и дверь подалась. Очевидно, незавернутый шпингалет выпал из своего гнезда. Наруз Ахмед вынул из кармана ручной фонарик и замер на месте, не решаясь переступить порог. Сердце его билось сильно и тревожно. Он отдавал себе отчет в том, что может произойти, если он попадется. Быть может, он поступает опрометчиво? Быть может, не следует лезть в чужой дом, не изучив его хорошенько? Не лучше ли повременить немного, потратить еще недельку и расположить к себе несговорчивого Гуссейна? Но колебания длились недолго. Ждать нечего. Все решено и обдумано. Пора действовать. Окинув с высоты балкона безлюдную улицу и дремлющие сады вокруг, Наруз Ахмед шагнул через порог, прикрыл за собой дверь и включил фонарик. Перед ним оказалась небольшая квадратная комната. Стены ее были расписаны сложным арабским орнаментом, пол застлан темным ворсистым ковром. В центре стоял круглый стол, покрытый той скатертью, которую совсем недавно вытряхивала жена Гуссейна. Луч фонарика нащупал три двери: две вели в смежные комнаты и одна, открытая, - на лестницу вниз. Наруз Ахмед обошел все верхние комнаты и, не обнаружив в них того, что искал, стал спускаться по лестнице, изредка помигивая фонариком и держась за поручни. Лестница привела его в холл с вешалкой, зеркалами и низкими кожаными креслами. Наруз Ахмед постоял здесь немного, и луч фонарика показал ему дальнейший путь. Широкая резная дверь во внутренние покои оказалась незапертой. Он потянул ее на себя и остановился. Слух уловил какой-то звук: что-то журчит или мелодично гудит. Наруз Ахмед провел лучиком по стене и увидел еще одну дверь Он открыл ее и понял, что тут буфетная. На стене висел электросчетчик. Он-то и журчал. Если бы Наруз Ахмед вовремя догадался, что звук издает счетчик, и не заглянул в буфетную, если бы он прикрыл за собой дверь, то вполне возможно, что все последующее сложилось бы иначе. Но Наруз Ахмед забыл об осторожности. Он оставил за собой две открытые двери и быстро прошел в затянутую мраком гостиную. Окна, выходившие на улицу, были завешены шторами. Здесь можно было безбоязненно пользоваться фонарем. Наруз Ахмед оглядел гостиную, спальню и, не обнаружив ничего похожего на клинок, направился в кабинет. Это была большая, не уступавшая по размерам гостиной комната. На пушистом ковре стояли письменный стол, глубокие мягкие кресла, столик с радиоприемником, низенький столик с бутылками, сигаретами, рюмками и бокалами. Но ничего этого Наруз Ахмед не заметил. Как загипнотизированный, он смотрел на глухую стену, где по огромному темному ковру было развешано оружие. В луче фонарика блестели кинжалы, палаши, сабли, ятаганы, пистолеты, старинные боевые доспехи... У стены стояла широкая ковровая тахта с шелковой горой подушек и подушечек, Наруз Ахмед шагнул к ней, наведя лучик на развешанное оружие. Но... отцовского клинка он не увидел. Его не было здесь. Наруз Ахмед мог бы мгновенно опознать его среди сотен других... - Проклятие! - чуть слышно прошипел он. - Куда же этот неверный упрятал клинок? И почему упрятал? Неужели все мои труды пропали даром? Нет, к черту... Я не уйду отсюда с пустыми руками. Тут есть чем поживиться. Хотя бы вон тот клинок. Он весь в золоте и камнях. А кинжал? Нет... Я прихвачу с собой все, что можно... Он хотел было ступить на оттоманку, над которой висело оружие, но его остановило грозное рычание. Наруз Ахмед медленно повернул голову, повел фонарем и замер в неестественной позе: в двух шагах от него стоял, оскалив зубы, огромный, с годовалого теленка, пятнистый дог. Он был недвижим, точно мраморное изваяние. Его круглые разномастные глаза мерцали холодным огнем: один глаз зеленым, другой - желтым... Ноги Наруза Ахмеда сразу обмякли, стали ватными. Кровь бросилась в голову, спина покрылась потом, а сердце тяжело, громко стучало. Он дышал прерывисто, полуоткрытым ртом, и не мог оторвать взгляда от страшного зверя. А тот не мигая смотрел, будто стараясь парализовать его волю. Прошли три длинные, бесконечные минуты. Наруз Ахмед стал понемногу приходить в себя. Какие-то проблески рассудка стали брать верх над всеобъемлющим паническим страхом. Нельзя же, в конце концов, оставаться беспомощным и дрожать при виде этого проклятого дога. Как он ни страшен, но это лишь животное, презренная собака! Человек должен что-то придумать, чтобы избавиться от собаки. Но что? Прежде всего следует погасить свет и изменить неудобную позу. Наруз Ахмед так и поступил. Свет погас, погасли и желто-зеленые собачьи глаза. Теперь надо быстро соображать. Вот, правильно. Выход есть. Надо осторожно, неслышно добраться до стены, снять первый же клинок, и тогда дог уже не страшен. Можно ослепить его светом и так полоснуть по черепу, что он и не пикнет. Верно! Наруз Ахмед воспрянул духом, приподнял ногу, чтобы поставить ее на оттоманку, но тут дог снова так угрожающе заворчал, что нога сама по себе застыла на месте. Трясущаяся рука невольно сжалась, и фонарь вспыхнул. На Наруза Ахмеда медленно надвигался могучий зверь, скаля белые клыки. Наруз Ахмед сжался в комок, присел на корточки и притих, как притихает пташка при виде коршуна. Он не мог больше смотреть в неподвижные глаза зверя и погасил фонарь. Леденящий сердце страх сковал его. Он уже видел себя в наручниках, бредущим по городу с двумя рослыми полисменами по сторонам. Конец... И тут пес стал лаять, басовито, громко и яростно. Дом ожил. 5 Керлинг в это время принимал своих близких друзей в особняке на улице Лалезар. Это был упитанный, рослый, неопределенных лет блондин с расплывшимися чертами лица, гладко прилизанными редкими волосами и желтовато-серыми глазами, светившимися из-за неоправленных очков. Одет он был по моде, но не по возрасту - в пиджак светло-песочного цвета, ярко-синие брюки и галстук лихорадочной расцветки. После легкого ужина, орошенного разнообразными коктейлями, хозяин и гости собирались усесться за карточный стол, но в это время зазвонил телефон. Керлинг снял трубку, выслушал короткое сообщение и так же коротко ответил: - Сейчас приеду. Откройте ворота. Потом он нервным жестом поправил галстук и обратился к гостям: - Прошу прощенья, господа! Я должен отлучиться. Начинайте без меня. Никто из присутствовавших (были только мужчины) не стал протестовать и расспрашивать. Все отлично понимали, какие сложные обязанности возлагает на человека должность корреспондента иностранной влиятельной газеты. Керлинг быстро прошел в кабинет, вынул из ящика стола массивный пистолет и положил его в карман. Минуту спустя он сидел уже за рулем. Машина легко прошелестела по гладкому асфальту, запрыгала по булыжной мостовой и запылила по немощеной улице. Достигнув перекрестка, она сбавила ход, повернула вправо и, оставив облачко голубоватого дыма, въехала в узкую улицу. Керлинг выбрал самую короткую дорогу. Он торопился. Потянулись кривые, пропитанные пылью и зловонием переулки с глухими высокими глиняными заборами. Потом мелькнули развалины старой городской стены. Машина выбралась на загородное шоссе, обсаженное деревьями, и увеличила скорость. Дорога некоторое время стлалась вдоль широкого арыка, повторяла его изгибы, затем перебежала через мост и подалась влево. Керлинг вел машину спокойно, свободно откинувшись на спинку сиденья. Руки его, слишком белые для мужчины, с отполированными ногтями, покрытые веснушками, не держали баранку, как обычно держат ее профессионалы-водители, а лежали на ней. Точными, едва приметными и небрежными движениями ладоней Керлинг манипулировал рулем. Еще издали он заметил, что его загородный дом ярко освещен. Керлинг сбавил ход, сделал плавный поворот и въехал в настежь распахнутые ворота, Они тотчас закрылись за ним. Едва Керлинг успел выйти из машины, как к нему подбежал Гуссейн и взволнованным голосом доложил: - Вор пробрался в дом через балкон по веревке, сделать ничего не успел. Его стережет Радж. - Где? - В вашем кабинете, господин. Керлинг вынул пистолет, освободил предохранитель. - Пошли! На веранде они застали жену и дочь Гуссейна. Женщины поклонились хозяину и пропустили его в дом. В холле Гуссейн доложил: - Я не решился без вас позвонить в полицию. Быть может, позвонить сейчас? - Подожди... Войдя в ярко освещенный верхним светом кабинет, Керлинг увидел в углу скрюченного в неестественной позе человека. Возле него царственно сидел неподвижный дог. Он даже не повернул головы, когда вошел хозяин. - Радж, ко мне! - позвал Керлинг. Собака нехотя подошла к нему и встала с левой стороны. - Хенде ап! Руки вверх! - скомандовал Керлинг и наставил пистолет на вора. Наруз Ахмед с застывшим взглядом и окаменевшим лицом приподнялся, выпрямился и поднял руки кверху. Керлинг осмотрел его спокойно, насмешливо и приказал Гуссейну: - Ну-ка, выверни у него карманы! В карманах, кроме красного носового платка, небольшой суммы денег и засаленных документов, ничего не оказалось. Керлинг приказал деньги и платок вернуть вору, а документы бросил на письменный стол. Гуссейну он сказал: - Ступай! Я поговорю с ним сам. Оставшись наедине с ночным гостем, Керлинг сел в кресло и, нацелившись черным пистолетом в переносицу Наруза Ахмеда, спросил: - Это еще что за фокусы? Кто ты? Зачем сюда пожаловал? Наруз Ахмед молчал. - Ну, отвечай! Я буду считать до двенадцати, а потом спущу курок. Раз... два... три... четыре... пять... Наруз сообразил, что с ним не шутят. Нельзя ждать той секунды, когда из круглого отверстия ствола вырвется злобный огонек. Эту секунду надо перехватить. - Я скажу... Я на все отвечу... - вырвалось у него. - Разрешите мне сесть... Меня не держат ноги... Керлинг рассмеялся мелким шипящим смехом, толкнул ногой стоявшее напротив кресло и показал на него пистолетом. - Садись! Шатающейся походкой, с поднятыми руками Наруз Ахмед подошел к креслу, упал в него и вздохнул с облегчением. - Опусти лапы, - разрешил Керлинг и позвал дога: - Ко мне, Радж. Ложись! Дог расположился между хозяином и Нарузом Ахмедом и снова вперил свой дьявольский взгляд в ночного гостя. Керлинг положил пистолет на стол, под правую руку, и сказал: - Говори, я слушаю. - Я пришел сюда... - начал Наруз срывающимся голосом, - чтобы взять отцовский клинок... Я думал... Мне сказали... Да... Мне сказали, что клинок отца попал сюда, и я хотел, ну... как бы сказать... забрать его... Он проговорил это торопливо, несвязно, облизывая пересохшие губы. Слова наскакивали одно на другое. - Маловразумительно, - коротко заметил Керлинг и провел рукой по своим гладко зачесанным волосам. - Я не вор... Поверьте мне, я не вор, - вновь забормотал Наруз Ахмед. - Единственно, что привело меня сюда, так это клинок... - Какой клинок, черт тебя побери?! - с раздражением воскликнул Керлинг. - Отцовский клинок... Да, клинок, который раньше принадлежал моему отцу. - Ты аферист! Что ты морочишь мне голову? Я не ребенок! - Господин... поверьте, что я говорю правду, - приходя мало-помалу в себя, убеждал Наруз Ахмед. - Конечно, вам непонятно. Но я объясню вам все, все... Я пришел сюда за тем клинком, который вы три года назад купили на "Эмире" в магазине Исмаили... Да, я хотел украсть у вас этот клинок... В этом моя вина... Но клинка не оказалось среди вашего оружия. Клинка нет. Значит, все напрасно, и я погиб, ничего не достигнув... Керлинг прищурился, что-то припоминая, и спросил: - У Исмаили, ты сказал? - Да, да, у Исмаили... Это совершенно точно. Вы не можете этого не помнить, раз об этом помнит Исмаили. Вы оставили ему свой адрес. Теперь вы понимаете меня? - Ничего пока не понимаю. - Этот клинок я продал Исмаили в сорок шестом году, а он продал его вам. Клинок мне оставил мой покойный отец Ахмедбек, а ему подарил его последний эмир бухарский Саид Алимхан... И поверьте, что я не вор. Что угодно, только не вор. Это случилось со мной впервые. Керлинг внимательно всмотрелся в лицо Наруза Ахмеда и сказал: - Что ты не обычный вор, могу поверить. Воры так глупо не поступают. Но скажи, зачем тебе понадобился клинок, который ты сам же несколько лет назад продал? Зачем? Наруз Ахмед молчал. Он сидел, ссутулившись, точно пришитый к креслу, и не знал, как ответить. Вот это вопрос! Действительно, зачем? Придется, видимо, сказать правду. Другого выхода нет. - Ну? - напомнил Керлинг. - Зачем? - В клинке заключена большая тайна. Керлинг расхохотался. Этого еще не хватало! Начинаются восточные штучки! Он вынул из бокового кармана сигару, откусил ее кончик, достал зажигалку и закурил. Дым слоистыми волнами поплыл по комнате. - Ты, может быть, думаешь, что имеешь дело с местным жителем? - проговорил Керлинг, разглядывая зажигалку с таким видом, будто она впервые попала к нему в руки. - Ошибаешься! Я не настолько наивен... Мысли Наруза Ахмеда мчались, разбегались на ручейки, и ни на одной он не мог сосредоточиться. Что же делать? Господин Керлинг и этому не верит! Как убедить его? - Ты понял меня, жалкий аферист? - твердо спросил Керлинг. - Да, господин. - Что же ты еще можешь сказать? - Я говорю правду... Керлинг усмехнулся, брезгливо взял документы Наруза Ахмеда, просмотрел их и сказал: - Кто ты? Только говорить правду, иначе я прекращу беседу. Наруз Ахмед объяснил, что он родом из Бухары, сын видного человека при эмире бухарском, что отец его после революции боролся с советской властью и был курбаши, да и сам он состоял в басмаческом отряде Мавлана. После разгрома отряда он бежал в Афганистан, а затем перебрался в Иран. Эти подробности биографии Наруза Ахмеда заинтересовали Керлинга, хотя он и не подал виду. Имена басмаческих курбаши Ахмедбека и Мавлана были ему знакомы. - Вам нельзя позавидовать, - проговорил он, перейдя на "вы". - Вы избрали, судя по сегодняшнему визиту, не ту дорогу, которая ведет к славе... Наруз Ахмед развел руками. - А кто может подтвердить, что все, что вы мне сказали, правда? - продолжал Керлинг. - Есть такой человек! - твердо сказал обрадованный Наруз Ахмед. - Имя его? - Ахун Иргашев. - Это еще кто такой? - Мой земляк, старый человек, табиб, он живет в Тегеране. - Адрес? - потребовал Керлинг и вынул из кармана ручку. Наруз Ахмед сказал адрес, и Керлинг записал его в крошечный блокнотик, спрятал ручку и спросил: - А что, собственно, он может подтвердить? - Все, все... Он знает меня с малых лет, он обучал меня грамоте. Он подтвердит, что я - сын Ахмедбека, что отец мой был приближенным эмира бухарского и еще... - Еще? - Что я сказал вам правду о клинке. Керлинг усмехнулся: - Уж не повлияла ли эта история с клинком на ваш рассудок? - Вот вы смеетесь, - промолвил Наруз Ахмед. - Я понимаю вас. Я тоже не придавал особого значения тайне, в нем заключенной. Потому-то и продал клинок. - А теперь верите в тайну? - Если бы не верил, то не оказался бы в вашем доме. - И вам открыл глаза этот табиб Иргашев? - Да, он. Хотя, как понимать "открыл"? Он - один из двух, знающих тайну. Вторым надо считать умершего отца. - Хм... занимательно. В чем же состоит тайна? - В этом-то вся суть. Если бы я знал! Ахун сказал мне, что раскроет тайну лишь в том случае, если я добуду клинок. - Так... - произнес Керлинг иронически. - Очень занимательно. Все как в сказке... А чем вы развлекались в Иране все это время? Наруз Ахмед вздохнул и, набравшись смелости, смиренно попросил закурить. Керлинг угостил его сигарой, и после этого Наруз выложил ему все, как на исповеди. Он рассказал обо всех своих скитаниях в поисках Ахуна Иргашева, о надеждах, которые пробудились в нем с началом войны, о том, как попал он в диверсионную группу и чем это окончилось. Своей угодливой откровенностью Наруз Ахмед пытался расположить к себе Керлинга, от которого теперь зависела его судьба. - Вы интересный человек, - неожиданно произнес Керлинг, когда Наруз Ахмед окончил свой рассказ. - Весьма интересный... Наруз Ахмед с недоумением посмотрел на хозяина дома, не зная, как расценить такое признание. - Да, да... - подтвердил Керлинг. - Я говорю вполне серьезно. Какое у вас образование? - Образование? Меня обучал Ахун Иргашев, а потом я поступил в русскую среднюю школу и окончил ее. Три года занимался на торговых курсах. Керлинг кивнул, вынул из кармана бумажник, отсчитал несколько банкнотов крупного достоинства и подал их Нарузу Ахмеду. Тот не поверил своим глазам. - Берите, - сказал Керлинг. - А когда будете нуждаться, обратитесь ко мне. - Значит, вы... Вы не передадите меня полиции? - с дрожью в голосе произнес Наруз Ахмед и снова облизал потрескавшиеся губы кончиком языка. Керлинг улыбнулся всепрощающей улыбкой и сказал: - Документы ваши я оставлю пока у себя. Вы должны понять... - Да, да... Я все понимаю... Оставляйте... Я не знаю, как и чем отблагодарить вас... - быстро проговорил Наруз Ахмед. - Надеюсь, что если вы пожелаете отблагодарить, то подыщете приличный случай... - Всегда готов... - Постарайтесь поприличнее одеться, - посоветовал Керлинг и встал. - Хорошо... Обязательно, - безропотно согласился Наруз Ахмед, поднимаясь с кресла. - А как же с клинком? Продолжать его розыски или бросить? Керлинг ответил не сразу. Он снял очки, протер стекла носовым платком и подумал. Оказывается, этот сын бека не так уж наивен, как он полагал. И вопрос он поставил очень хитро. Ответ, что розыски продолжать не надо, будет означать, что клинок навсегда потерян. Сказать, чтобы он продолжал... Нет, нет. И на то и на другое отвечать еще рано. - К этой теме мы еще вернемся когда-нибудь. Поняли? - Да... - неуверенно ответил Наруз Ахмед. - Вас я попрошу об одном: никто, ни одна душа на свете не должна знать, что здесь произошло. В том числе и Ахун Иргашев. Это в ваших же интересах. Можете мне обещать это? - Конечно. - Твердо? - Безусловно! - А теперь можете отправляться. Когда надо будет, я позову вас. Наруз Ахмед отвесил почтительный поклон. Когда он сделал шаг, дог повернул голову. - Тихо, Радж, - сказал хозяин. - Ты у меня молодчина! Керлинг проводил Наруза Ахмеда до веранды. Там с трубкой в зубах на ступеньках сидел Гуссейн. - Выпусти нашего гостя, - приказал Керлинг. Слуга молча повиновался. 6 Выпроводив Наруза Ахмеда, Керлинг посмотрел на часы. Поздно... Возвращаться в город не хотелось. Он позвонил в свой особняк и предупредил друзей, что задерживается. Закурив новую сигару, Керлинг стал прохаживаться по кабинету. Странная, необычная история! Тут тебе и эмир бухарский, и Ахмедбек, и курбаши Мавлан, о которых он знал больше, чем мог предполагать Наруз Ахмед, и старый табиб Ахун Иргашев. И всех их связывает этот загадочный клинок. И ничего нет удивительного в том, что клинок скрывает какую-то тайну. Абсолютно ничего. Азия есть Азия, Восток есть Восток... Быть может, и в его коллекции какой-нибудь экземпляр хранит тайну, о которой он, Керлинг, и не ведает. Чего не бывает! Керлинг подошел к оттоманке, над которой красовались клинки, сабли, палаши. Тут была лишь треть того, что он собрал за свою жизнь. Остальное хранилось далеко отсюда, за морями и океанами. Но и то, что было сейчас перед ним, значило много. Это может украсить любое европейское собрание. Керлинг готов биться об заклад на любую сумму, что экземпляров, подобных тем, которыми он располагает, на земном шаре может оказаться не более двух-трех. А некоторые вещи уникальны. Ведь старые знаменитые мастера не повторялись. Каждая вещь имеет свою историю, и о каждой из них можно написать книгу. Некоторым из этих клинков сотни лет. И в чьих только руках они не побывали, сколько хозяев переменили, прежде чем попасть в руки Керлинга. Вот хотя бы эта среднеазиатская сабля, прямая, как меч, в тяжелых ножнах, украшенных золотыми узорами. Клинок ее изготовлен из булатной дамасской стали. Над ней работали безвестные бухарские мастера восемнадцатого века. Когда-то сабля украшала дворец хивинского хана Искандера, а в восемнадцатом году нашего века попала в руки Керлинга. Как попала? О, это целая история, лучший номер из репертуара Керлинга, любящего угощать гостей необыкновенными рассказами. А эта албанская сабля, усыпанная кораллами и бирюзой, с расширением на конце, называемым елманью! Ее выковали в Турции и отделали в Албании. В двадцатом году Керлинг случайно купил ее за бесценок у пьяного врангелевского полковника, к которому она бог весть как попала. Впоследствии за этот клинок Керлингу давали там же, в Константинополе, бешеные деньга, но он, конечно, не согласился продать его. Он понимал толк в вещах и знал, что с каждым годом цена будет расти. А персидская сабля с тонким, как жало, змеевидным клинком и золотой насечкой по нему? О! Этой сабле уже четыреста лет! Шутка сказать! И, пожалуй, ее следует убрать со стены в более укромное место. Сабля хорошо известна в Тегеране знатокам старинного оружия, а вот несколько щекотливую историю приобретения ее Керлингом почти никто не знает. Поэтому лучше припрятать ее, подальше... Так будет спокойнее. А что можно сказать вот об этой сабле с короткой рукояткой, будто она делалась для узкой женской руки? Это индийская сабля ятаганного типа с обратной заточкой клинка. Ее ножны, покрытые серебряной насечкой и позолоченные, походят на кружевной узор, а поверх узора, будто нечаянно, рассыпаны звезды из неувядаемой голубой эмали. Ей цены нет. За нею Керлинг охотился два года, вложил в эту авантюру немало денег и все-таки добыл! Сабля - произведение рук дамасских мастеров. Она сделана в шестнадцатом веке по заказу индийского раджи для его сына, ставшего воином. Но разве только сабли в коллекции Керлинга? Рядом с ними висят с одной стороны японская катана, а с другой - турецкий ятаган, напоминающий обычный серп с оттянутыми краями, с такой же, как у серпа, обратной заточкой и с крыльями на рукояти. Вот палаш "кунда", прямой, стремительный, расширяющийся к концу, с узорчатой серебряной накладкой вдоль обеих сторон обуха. И тускло мерцает на темном ковре страшный индийский кутар без ножен с широким и толстым, как ладонь, обоюдоострым лезвием, с двойными упорами для рук, рассчитанный для близкого колющего и уж, конечно, смертельного удара. По краям стены развешаны доспехи оборонительного боя. Тут булатный персидский шлем с прогибами от сабельных ударов, арабские "зерцала" из нескольких стальных щитков, покрытых кружевным орнаментом из виноградных лоз и порхающих птиц, кольчуги и наручи. Темнеют на стене щиты из твердого, как железо, дерева, обтянутые кожей и покрытые накладками из серебра и бирюзы, круглые пороховницы из дерева и кожи, украшенные ажурной резьбой поверху, тяжелые боевые топоры. Устремились вверх длинные стройные копья с фигурными стальными наконечниками и украшениями из цветных перьев и конского волоса. А внизу, над самой тахтой, - ножи и кинжалы. К ним больше всего неравнодушен Керлинг. Возможно, потому, что в былые времена ему самому не раз доводилось в весьма серьезные минуты жизни пользоваться этим видом оружия. Тут ножи персидские и китайские, монгольские и казахские, киргизские и татарские, турецкие и индийские, кавказские кинжалы кама с прямым лезвием и бебуты с кривым. Среди них мексиканские мачете и испанские стилеты. А вот среднеазиатский нож - клыч, то, чем Керлинг, пожалуй, дорожит больше всего. Долго искал его Керлинг! Но и в мечтах не представлял себе, что найдет такой редкостный экземпляр! Клычей в Средней Азии много. Десятки их проходили через руки Керлинга и не задерживались. Разнообразные клычи он видел на рисунках, рассматривая специальные книги о старинном восточном оружии. Но такого экземпляра... Нет, такого он не встречал даже в книгах. Длина этого клыча - тр