ужчина что-то рассказывал,
размахивая зажатым в правой руке пучком зеленого лука, юноши внимали.
Целиком произносимые фразы были не слышны. В коридорчик прорывались
только отдельные слова, да и то только тогда, когда мужчина повышал голос.
"Казак" говорил по-украински, обильно уснащая свою речь матом.
"Националист-западенец, -- решил биолог, -- знаю я таких..."
Со львовскими патриотами Рокотов сталкивался не раз. Особенно ему
запомнился кадр, который, прочитав на заборе надпись "Бей жидов -- спасай
Россию!", долго чесал грязной пятерней в затылке и затем изрек: "Лозунг
гарный, цель погана..."
Но с кого-то надо было начинать.
Влад подобрался к соседней амбразуре. Отсюда открывался вид на два
выхода из зала.
"Что ж, если кто-нибудь из них отправится налево, то выйдет точно мне в
руки. Будем надеяться, долго они не просидят. Троих завалить трудно, а вот с
двумя справлюсь. Не впервой..."
Рокотов погладил холодную сталь боевого посоха и выбрал место засады в
тени выступа стены на пересечении коридора с основным тоннелем.
Московский мэр довольно кивнул и провел пухлым пальчиком по
подписанному собеседником безликому чеку на предъявителя.
-- И еще, -- эмиссар церкви сайентологии сделал вид, что мнется и не
знает, как выразить следующую просьбу, -- возникли некоторые сложности...
Прудков спрятал чек "Дойче Банка" на триста тысяч марок во внутренний
карман пиджака и изобразил на лице озабоченное внимание. Его
пресс-секретарь, сутулый кореец по фамилии Ким, уловил перемену в настроении
шефа и также нахмурил жиденькие бровки.
-- Излагайте, -- столичный градоначальник повелительно махнул ладошкой.
-- Есть сведения, что в ближайшие дни нас могут посетить представители
налоговой полиции. С проверкой. Вы сами понимаете, что нам бы не хотелось
прерывать работу, однако обстоятельства... -- сайентолог выражался
витиевато, чем иногда сильно раздражал недалекого Прудкова, с трудом
продиравшегося сквозь нагромождения придаточных предложений. -- И к тому же
информационные службы к нам совершенно не лояльны.
Мэр строго посмотрел на Кима.
-- Что это значит?
-- На нашем канале все в порядке, -- поспешно отрапортовал
пресс-секретарь, -- наш гость, вероятно, имеет в виду ОРТ и РТР.
-- Это так, -- согласился сайентолог, -- началась натуральная атака.
-- Подавайте в суд, -- предложил Прудков, -- решение в вашу пользу
будет обеспечено.
Ким важно склонил голову. Большинство судей столицы сидели на подкорме
у мэрии и сложностей с вынесением нужных приговоров не возникало. Строптивых
или недостаточно понятливых служителей Фемиды всеми силами выжимали из
системы. Пару раз даже пришлось организовывать нападения на упертых судей,
посмевших пойти поперек воли московского Хозяина, и отправлять "наглецов" на
больничную койку.
-- Нам бы этого не очень хотелось, -- заюлил сайентолог, -- вы же
знаете... Это долго, лишнее внимание прессы, Одуренко со Свинидзе опять с
цепи сорвутся. Желательно решить вопрос без огласки.
Прудков недовольно скривился. Иметь дело с религиозными организациями
он любил. Но ровно до того момента, пока у тех не возникали сложности с
законом или с прессой. Вмешиваться в конфликт мэр совсем не стремился.
Слишком свежи были еще воспоминания о скандале, связанном с
взаимоотношениями мэрии и организацией Секу Асахары.
В тот раз Одуренко где-то раздобыл фотографии с конфиденциальной
встречи Прудкова и главы "Аум Сенрике". Хорошо еще, что не все. Только те,
на которых мэр подобострастно жмет руку Асахаре и обедает с ним в отдельном
кабинете закрытого для посторонних посетителей ресторанчика на окраине
Москвы. После ресторана они отдыхали в сауне с последовательницами учения
Секу. Прудков в тот вечер оторвался по полной программе, реализовав все свои
небогатые познания в "Камасутре" и большинство застарелых комплексов. О чем
впоследствии пожалел, ознакомившись с комплектом цветных снимков, врученных
ему "смотрящим" от "Аум Сенрике" по России. Подборка фотогра-фий производила
сильное впечатление. Особенно те из них, на которых обрюзгший карлик с
радостно-дебильным лицом, в котором легко угадывался столичный
градоначальник, развлекался одновременно с двумя несовершеннолетними
девочками и одним мальчиком лет восьми. Общий возраст интимных партнеров
Прудкова примерно соответствовал количеству лет за решеткой, которые дают за
подобные делишки. Мэр напрочь не помнил поход в сауну, из чего сделал вывод,
что коварный Асахара добавил в напитки какой-то наркотик.
Но возмущаться было поздно.
Однако дьявол хранил Прудкова. Спустя год после исторического посещения
сауны Секу был арестован японской полицией, и у него появились более
насущные дела, чем развитие своего бизнеса в России. Смотрящий от "Аума"
куда-то подевался, и секта распалась на множество маленьких организаций, ни
одна из которых не имела даже тысячной доли того влияния, которое было у
Аса-хары в прошлом.
Сектантов Прудков обожал за аналогичную своей неразборчивость в
средствах и в решении финансовых проблем. Те так же видели в нем родственную
душу и с помощью мэра медленно, но верно превращали Москву в мировую столицу
черных религий.
Правда, в одном случае сам Прудков не пошел на контакт. Несмотря на то,
что ему предлагалось единовременно десять миллионов долларов за одну
подпись. Он испугался, узнав, что об открытии филиала пытается договориться
глава откровенного сатанинского культа, не скрывающий своей страсти к
человеческим жертвоприношениям и омовениям кровью младенцев.
В открытую ссориться с Патриархом всея Руси мэр не захотел.
Сайентологи же полностью отвечали представлениям Прудкова о религиозном
бизнесе. Вежливы, экстремистских идей не декларируют, занимаются
малопонятными научными изысканиями и, что главное, не скупятся, когда речь
заходит об аренде помещений или проведении съездов. А что про них говорят
относительно работы на иностранные разведки -- так это дело десятое. Твердую
валюту Прудков был готов получать хоть напрямую из рук директора ЦРУ, лишь
бы выплаты не задерживались.
-- Я подумаю, -- дипломатично заявил мэр, -- а пока увеличим долю ваших
программ на ТВЦ. Думаю, что ваши специалисты смогут объяснить зрителям,
почему против церкви Хаббарда готовятся провокации. Из печатных изданий
подключим "Комсомольца Москвы", "Новую газетку", "Сегодня". Лично я
посоветовал бы вам поговорить с Индюшанским, провентилировать вопрос о
заявлениях по поводу вмешательства некоторых олигархов в свободу
религиозного выбора граждан России.
Пресс-секретарь сложил губы трубочкой и закатил глаза. Было видно, что
он готов выдать свое коронное: "Вах-х-х, как сказал!" По угодливости Киму не
было равных во всей мэрской команде.
Сайентолог написал на листке из блокнота "100 000 DМ" и показал
Прудкову.
Градоначальник несколько секунд подумал.
-- Это еще требует уточнения.
-- Мы оплатим время на телевидении и газетные полосы по рекламным
расценкам, -- сайентолог дал понять, что сто тысяч дойчмарок пойдут лично
мэру за его расположение к церкви Хаббарда.
Прудков выпятил нижнюю губу.
-- У меня много дел...
-- Двойная такса? -- предположил сайентолог.
-- Пожалуй...
Эмиссар кивнул.
С Прудковым, которого между собой западные коммерсанты и разведчики
называли "Лужа", было легко и приятно иметь дело. Он никогда не упускал
возможности положить в карман лишние сто-двести тысяч. Жаден, конечно, но
сей недостаток с лихвой искупался предоставляемыми услугами.
Сайентолог вытащил чековую книжку и под пристальным взглядом маленьких
глазок мэра принялся заполнять пустые строчки.
-- Осталось меньше двух недель,-- сообщил собравшимся Станислав
Богданкович.
Цвет белорусской оппозиции -- главный редактор газеты "Народная доля"
Иосиф Мульевич Серевич, президент "Ассоциации молодых политиков" Анатолий
Голубко, председатель наблюдательного совета "Белорусской Правозащитной
Конвенции" Александр Потупчик, президент "Ассоциации Белорусских
Журналистов" Жанна Литвинович и сам основатель "Хартии-98" и глава Центра
"Запад-Восток" Богданкович -- расселись вокруг низкого столика на одной из
конспиративных квартир.
До места очередного сбора каждый добирался окольным путем. Тщательно
маскируясь, пересаживаясь в метро с поезда на поезд, пробегая через
проходные дворы, заходя в квартиры знакомых и выскальзывая по черной
лестнице, будто партизаны на оккупированной территории. По мнению
оппозиционеров и их недалеких соратников, такое поведение как нельзя лучше
сбивало с толку "топтунов" из службы наружного наблюдения КГБ и позволяло
"лидерам сопротивления" спутать карты властям. С завидной регулярностью по
Минску, а потом и по всей республике гуляли истории о том, как "мужественные
борцы с режимом" в очередной раз провели туповатых подручных Батьки.
Все это имело бы право на существование, если бы не одно "но". На самом
деле наружка белорусского КГБ ни за кем из оппозиционеров не следила,
занималась гораздо более важными делами, а за "топтунов" дилетанты из
"подполья" принимали самых обычных прохожих.
-- Разрешение на проведение митинга получили? -- спросил Серевич.
-- Разумеется, -- Богданкович нещадно картавил, -- и, как обычно, нам
запгетили пгоход по центгу.
-- Сатрапы, -- весомо заявила Литвинович, бесцветная девица с анемичным
лицом и неподвижным взглядом наркоманки. О ее страсти к опиумным препаратам
знали все, но до поры до времени молчали. Жанна честно выполняла поручения,
раз в неделю разражалась гневной статьей со страниц "Народной доли" или
"Советской Беларуси", громче всех вопила на демонстрациях и успешно
подбивала молодежь на оказание сопротивления милиции, вовремя исчезая с поля
"битвы за демократию".
-- А где Изотович? -- Голубко манерно изогнулся в кресле, рассматривая
тщательно наманикюренные ногти.
Павел Изотович Трегубович, подвизавшийся на должности главного
редактора "Советской Беларуси", пропускал уже третье собрание.
-- Занят, -- отрезал Богданкович.
Пассивный педераст Голубко вздохнул. К толстомясому кряжистому
Трегубовичу он испытывал нежность, которую ненавязчиво старался
про-демонстрировать при каждой встрече. Однако дальше многозначительных
взглядов не доходило. Тихий алкоголик Трегубович решительно предпочитал
женщин. Даже несмотря на то, что с ними у него что-то путное выходило все
реже и реже.
-- Давайте к делу, -- заныл Потупчик, у которого через час была
назначена встреча в немецком посольстве,-- у меня времени в обрез...
-- Сделай обрезание, -- брякнула Литвинович, глядя прямо перед собой и
покачиваясь.
За десять минут до начала собрания она вколола себе прямо на лестнице
два кубика ханки и теперь существовала в своем переливающемся яркими
красками мире. Суть разговора ее мало интересовала.
Голубко хихикнул.
-- Пегестань, -- брезгливо сказал Богданкович.
-- Стас, не обращай внимания, -- Серевич развалился в кресле и вытянул
ноги, едва не задев давно нечищенными ботинками светлые брючки Голубко, --
щас все решим. Саня, что у тебя?
-- Я договорился, что в конце месяца приедет Щекотихин. -- Потупчик
немного наклонился вперед. -- Выступит на митинге, осудит режим. Насчет
Рыбаковского и Пенькова подтверждения пока нет. То ли будут, то ли нет...
Журналисты заря-жены, дадут информашку по всем каналам. Эти, с НТВ,
запросили на пять штук больше, чем обычно. Боятся. Им в прошлый раз камеру
разбили, вот и перестраховываются. Я обещал обсудить и дать ответ
послезавтра.
Богданкович пожевал губами.
-- А на тги тысячи не согласятся?
-- Не. Сказали пять.
-- Хогошо. С НТВ ссогиться не надо. Ты как, Толя?.
-- Человек двести обеспечу, -- Голубко подавил зевок, -- из них десяток
отморозков. Как сигнал будет, они ментов камнями забросают. Только
подготовиться надо. И бухалова купить. По толпе пустим ящика три водки,
глядишь, на ментов полсотни рыл бросится.
-- Там стройка рядом, -- Потупчик поднял палец, -- кирпичи можно взять.
И обрезки арматуры заранее завезти.
-- Хогошая мысль, -- одобрил Богданкович. -- Кто займется?
-- Могу я, -- пожал плечами Голубко.
-- Вот и отлично... Йося, ты подбогочку статей заказал?
-- Давно готовы, -- проворчал Серевич, -- наши, польские, литовские. Из
Питера три статьи пришло. Политологический анализ Жени Гильбовича и два
опуса Николащенко. Плюс материал от Руслана. Я в Питер деньги уже отослал.
Николащенко еще аванс выписал, у него проблемы там начались, бабки сильно
нужны...
-- У него вечно проблемы, -- отмахнулся Потупчик.
Андрей Николащенко по кличке Степаныч был известен далеко за пределами
Санкт-Петербурга как ярый борец с психиатрией. С периодичностью примерно раз
в две недели он выдавал на-гора очередное "исследование", в котором обвинял
врачей во всех смертных грехах и обзывал их "палачами в забрызганных кровью
халатах" и "сталинскими выкормышами". За что регулярно приглашался в суд,
где брызгал слюной, оскорблял судей и получал свои законные пятнадцать
суток. Вокруг Степаныча вечно роились странноватые субъекты с мутными от
сверхдоз успокоительного глазами и со справками из диспансеров, с которыми
он вел нескончаемые беседы о тех зверских методах, которыми нормальных людей
в дурдомах залечивают до растительного состояния.
Если смотреть со стороны, то Степаныч вроде бы занимался крайне
благородным и нужным делом. Чего греха таить -- в стационарах действительно
существуют и нарушения режима, и излишняя жестокость к пациентам, и
безразличие персонала. Но не в таких масштабах, как тщился описать
Николащенко. При хронической нехватке лекарств больных просто не могли
"закалывать" галоперидолом до одури, иначе препарата на всех не хватило бы и
нечем было бы купировать приступы у буйных клиентов. Так что на девяносто
девять процентов материал для своих "разоблачений" Степаныч высасывал из
пальца.
К тому же он был платным информатором БНД.
По какой-то непонятной причине в самом начале перестройки
западногерманская разведка заинтересовалась закомплексованным до предела
"правозащитником" и предложила ему скромную "пайку". Николащенко с радостью
согласился и вот уже почти пятнадцать лет снабжал своих хозяев слухами и
сплетнями из журналистко-патриотической среды, раз в месяц получая конвертик
со ста пятьюдесятью дойчмарками. В патриотической прессе его терпели и морду
набили лишь однажды, когда чересчур инициативный Степаныч принял участие в
пикетировании латышского консульства, развернув плакат в защиту "независимой
от русских оккупантов" прибалтийской республики. Выйдя через месяц из
больницы, Николащенко охладел к публичным выступлениям и всецело ушел в
борьбу с медициной.
-- Жалко, если Пеньков не приедет, -- протянул Голубко.
-- А зачем он тебе? -- Литвинович на несколько секунд вырвалась из
наркотического забытья.-- Вы же оба пассивы...
Предводитель молодых политиков обиженно засопел.
-- К делу, к делу, -- Богданкович замахал руками, -- пгедстоящий митинг
слишком важен, чтобы согвать его пговедение. Жанна, пегестань цепляться к
Толе. Лучше скажи, сколько членов ассоциации будет пгисутствовать?
-- Почти все, -- безразлично ответила Литвинович. -- Я разослала
приглашения на Украину, оттуда тоже приедут.
-- Хогошо, -- Богданкович потер пухлые ладошки, -- тепегь обсудим
финансовый вопгос...
Собравшиеся заметно оживились.
Дослушав повествование усача, двое молодых террористов встали из-за
стола и направились на выход.
Рокотов приготовился.
Один из юношей свернул в правый коридор, второй -- в левый.
До затаившегося в густой темноте Владислава жертве предстояло пройти
ровно шестьдесят пять шагов.
В террористическую группу, взявшую под свой контроль подземную ракетную
базу, Опанас Тытько попал случайно. Ничем особенным у себя в
националистической ячейке он не отличался, ника-кими талантами не блистал и,
если бы не рекомендации его двоюродного брата, так до конца жизни и
проваландался бы у себя во Львове, наливаясь самогонкой в компании
соратников и бегая на митинги в защиту "ридной Украшы" от "клятых москалей".
Слово кузена перевернуло всю его жизнь. После краткого собеседования он
был принят в состав боевого отряда и спустя месяц упорных тренировок в
шахтах заброшенного песчаного карьера оказался вместе с пятью
соотечественниками в Беларуси.
Националистом, а затем и террористом Опанас стал от безысходности. К
моменту развала СССР на шестнадцать независимых государств он только-только
закончил школу, профессии никакой не имел и при бешеной безработице на
Украине вряд ли смог бы устроиться хоть на какую-нибудь работу. Помыкавшись
год и получив отказ со всех еще работающих львовских предприятий, Тытько
страшно озлобился и в этом состоянии был подобран руководителем секции
"боевого гопака" -- нового вида борьбы, возникшего в самостийной республике
на волне перестройки и представлявшей собой жуткую смесь кик-боксинга,
самбо, карате и украинского народного танца. В качестве философской базы
гопака фигурировали заветы Степана Бендеры и проживающих в западной Европе
активистов УНА-УНСО. Практическая польза от нового вида борьбы была
невелика, ее приемы годились лишь для примитивной уличной драки "стенка на
стенку", однако привлекала молодежь своей "украинскостью". К тому же, в
отличие от всех остальных воинских искусств, апологетам
не возбранялось обжираться салом и употреблять горилку.
В секции Опанас быстро продвинулся до должности заместителя командира
ячейки, в чью задачу, помимо организации тренировок, входила и
культурно-просветительская работа, заключавшаяся в написании лозунгов к
демонстрациям и чтении вслух перед рядовыми бойцами избранных отрывков из
откровений Бендеры.
Довольно быстро националисты во Львове стали представлять собой
реальную политическую силу. Однако это не прибавило им материального
достатка. Все попытки поставить под свой контроль рынки и коммерческие фирмы
оканчивались печально -- интернациональные бандитские группировки,
"крышующие" местный бизнес, жестко объясняли "гопарям", что не потерпят
вмешательства в свои дела и при необходимости разнесут "нациков" из
автоматов Калашникова. И никакой гопак не поможет. Увещеваниям, пару раз
под-крепленным хорошим мордобоем, националисты вняли и переключились на
пикеты магазинов, торгующих "москальскими" товарами. Откуда их тут же
попросили, дабы не мешали торговле, и тоже пригрозили автоматическим
оружием.
В результате львовская ячейка осталась ни с чем. Сотни членов
организации -- и полный ноль в кассе. Успехи своих выдвиженцев в местных
органах власти грели душу, но желудок оставался пустым. Да и выдвиженцы,
получив вожделенные мандаты и заняв соответствующие кабинеты, сразу забывали
об оставшихся не у дел "товарищах по борьбе" и принимались набивать
собственные карманы, ориентируясь не на национальную общность, а
исключительно на родственные чувства.
К началу тысяча девятьсот девяносто девятого года Тытько дошел до
крайнего предела. Деньги у организации закончились совершенно, взносы уже
никто не платил, все, что можно было продать из дома, Опанас продал. Ему в
голову даже стали приходить крамольные мысли о том, что под властью Москвы
жилось не в пример лучше, чем отдельно, от русских.
Но сделанного не воротишь. Отвалившаяся от России Украина дрейфовала в
неизвестном направлении. Дорвавшимся до власти коммуно-фашистам было глубоко
наплевать на переживания патриотов и бедность народа.
С приходом в сборную группу террористов жизнь Тытько изменилась
коренным образом. Он стал вдоволь есть, получил хорошую одежду, оружие и по
завершении операции ему было обеща-но целых пятьдесят тысяч американских
долларов -- запредельная сумма для украинского паренька.
Он не знал, что вместо денег должен получить пулю в затылок, как и
большинство его новых товарищей. Побеждающие в политической схватке в первую
очередь избавляются от свидетелей. Ибо соратники вместо того, чтобы
удовлетвориться ролями скромных помощников, начинают требовать различные
блага и выпячивать себя в ущерб первым лицам. Так что всегда проще заранее
уничтожить отработанный материал и не иметь проблем при дележе власти...
Когда Опанас, погруженный в свои мысли о будущей счастливой и богатой
жизни, добрел до середины неосвещенного участка коридора, сбоку что-то
прошуршало, из темноты материализовалась фигура в черном обтягивающем
комбинезоне, мелькнуло что-то продолговатое, и Тытько швырнуло на бетонный
пол. Он только успел почувствовать дикую боль в спине и провалился во мрак.
Террорист негромко бормотал себе под нос, на ходу копаясь в кармане
своей куртки. Влад откинул в сторону плащ, сделал шаг вперед и со всего маху
засадил посохом по спине противника, перетянув того стальной трубой чуть
пониже лопаток. От удара террориста переломило назад, что-то хрустнуло, и
тело с глухим стуком упало навзничь. Изо рта упавшего вырвался легкий сип.
Рокотов знал, как и куда бить, чтобы человек отключился с гарантией.
Удар в район надпочечников приводит к болевому шоку, выбросу воздуха из
легких и спазму гортани. Даже остающийся в сознании человек минуту не сможет
дышать. Соответственно -- позвать на помощь. А при вложенной в удар
достаточной силе заодно перебивается и незащищенный позвоночник.
Так и произошло.
Полый стальной посох раздробил два позвонка, разорвал тонкий слой мышц,
и динамический удар порвал сосуды внутренних органов. Началось ураганное
внутреннее кровотечение.
Владислав прислушался.
Ни звука.
Товарищи оглушенного террориста были слишком далеко, чтобы расслышать
какой-то шум.
"Пока все в норме. -- Биолог ощупал спину лежащего. -- Хана...
Отсвистался, голубок. Тело придется прятать. Хотя зачем? Все равно не
поверят, что он незаметно' сбежал. Труп надо как-то использовать... Пугануть
остальных, например. А что, это мысль! Наворотим побольше бреда, сей метод
всегда хорошо действует. Та-ак, что у нас с оружием? Ага, два "узи" с
глушаками... Даже не просто "узи", а "мини-узи". Подсумок с
магазинами,-- пальцы бы-стро пробежали по торчащим крышкам обойм, -- шесть
штук. Плюс два в стволах. Рожки длинные, на тридцать два патрона. Нож... Он
нам не нужен. Вот и славно..."
Рокотов подхватил плащ, перекинул через плечо безвольное тело и потащил
его к ведущему на следующий этаж пологому пандусу.
Людмила Маслюкова положила телефонную трубку и повернулась к сидящему в
кресле Герменчуку.
-- Что Йозеф говорит?
-- Завтра ждет нас к двенадцати тридцати. На Вальку опять злится...
-- Натворил чего? -- Илья поднял брови.
-- Опоздал на встречу с доктором.
-- Да, с ним это бывает.
Маслюкова открыла дверцу высокого плоского буфета и достала два
хрустальных фужера.
-- Где у тебя штопор? -- поинтересовался Гер-менчук, сдирая пластик с
горлышка бутылки "токайского".
Людмила на несколько секунд задумалась.
-- Штопора нет...
-- Тогда хотя бы шило, -- Илья встряхнул бутылку, -- не хочется пробку
крошить. Иначе крошки вылавливать придется. Или через сито процеживать.
-- Сейчас принесу...
Маслюкова прошла в туалет, покопалась на верхней полке стеллажа и
достала толстое, немного изогнутое портняжное шило с потемневшей от старости
рукояткой. Заодно она потянула за свисающий из-под потолка шнур и наполовину
приоткрыла небольшое окошечко. В квартире стояла жара и вентиляция мест
общего пользования была не лишней.
-- Держи.
Герменчук сноровисто подцепил пробку и разлил по бокалам янтарную
жидкость.
-- Курбалевича надо как-то дисциплинировать, -- Людмила взяла свой
бокал и расслабленно откинулась на спинку дивана.
-- Это пока, -- заявил Герменчук.
-- Да и дальше тоже. На финальном этапе, я думаю, Йозеф оставит его
стеречь аппаратуру... Да, кстати, я Вальку вчера на улице встретила. Только
из парадной вышла, смотрю -- он идет.
-- А что ему здесь надо было?
-- К приятелю какому-то заходил. Сапеге что-то потребовалось, а Валькин
дружок, тот, что компьютерную фирму держит, недалеко отсюда обитает.
-- Ах да! -- кивнул Илья.-- Знаю... Петруха живет в трех домах от тебя.
-- Тоже твой приятель?
-- Ну, не так, чтобы близкий. С ним в основном Валентин общается. Но
дома у Петрухи я бывал, -- Герменчук потянулся и помассировал правое плечо.
-- Валька не проболтается?
-- Что ты! -- усмехнулся Илья.-- Валентин -- нормальный парень. Ну,
чуток безалаберный. Но во всем остальном на него положиться можно. Могила...
Маслюкова отпила вино и поставила бокал на столик.
-- Ты есть не хочешь?
-- Разве что-нибудь легкое, типа бутерброда...
-- Сейчас принесу, -- Людмила встала и тяжелой "гренадерской" походкой
отправилась на кухню.
Герменчук зевнул.
\
Сигизмунд Габонис снял трубку полевого телефона.
-- Мне долго еще Опанаса ждать? Передай ему, что его смена началась
полчаса назад.
Находящийся в пятистах метрах от литовца Василий Шлындиков удивленно
крякнул.
-- Так он давно к тебе пошел!
-- Как давно? -- поинтересовался педантичный Габонис.
-- Да минут сорок уже...
-- И где он?
-- Н-не знаю, -- Шлындиков внезапно ощутил смутную тревогу. -- Пошел
прямо к тебе.
-- Так, -- литовец поднял глаза на стоящих возле него бойцов, -- быстро
прочесать тоннель от кухни до второго блока. Включая все боковые коридоры.
-- Понял, -- недовольно отреагировал старший патрульной смены, мысленно
обматерив Габониса, шарахающегося от каждого шороха и подозревающего измену
в любом боевике. Особенно если боевик славянин.
С Тытько все понятно. Перепил горилки и заснул где-нибудь в укромном
уголке. Придется набить ему морду и пару раз поставить на дополнительные
дежурства.
-- Пошли, -- старший махнул рукой, и отстоявшая двенадцать часов смена
вместо отдыха отправилась на поиски загулявшего Опанаса.
-- От сувенира к сувениру...-- шепотом пропел Владислав, отматывая от
катушки тонкого кабеля десяток метров.
Связанное по рукам и ногам тело убитого террориста лежало рядом у
круглого колодца, уходящего вертикально вниз и заканчивающегося в потолке
основного тоннеля.
На лбу трупа светло-зеленым фосфоресцирующим маркером была крупно
выведена надпись: "Добро пожаловать в ад!". У Рокотова с собой было три
маркера -- зеленый, красный и желтый. По идее их предполагалось использовать
для пометок на стенах коридоров. Но пока в этом не было необходимости.
Буквы на лбу убитого впечатляли.
Влад немного подумал и поставил подпись -- "Капитан Коннор".
Пущай голову поломают, откуда тут взялись американцы или англичане под
предводительством безумного капитана и что им здесь нужно.
Затянув на шее трупа петлю, биолог примотал другой конец кабеля к скобе
возле люка, наклонился в черный колодец и обратился в слух.
Ждать пришлось недолго.
Снизу послышались голоса, и в тоннеле мелькнул луч фонарика.
Рокотов усадил труп на край колодца, в последний раз поправил тому
петлю, проверил, надежно ли связаны его руки и ноги, и, когда голоса
раздались уже непосредственно под отверстием, столкнул тело вниз.
Убитый "солдатиком" скользнул в колодец, пролетел положенное расстояние
и остановился, когда шнур выбрал свободный ход. От резкого рывка порвались
шейные мышцы, позвоночник выдернуло из основания черепа и тело зависло на
растянутой коже.
Террористы отреагировали мгновенно.
Три ствола ударили вертикально вверх. Сквозь колодец прошла сотня пуль
и раскрошила потолок коридора, где за несколько секунд до этого находился
Влад.
Но он в это время уже бежал по боковому тоннелю, прижимая к груди
катушку с кабелем. Ему в голову пришла очередная светлая мысль.
Глава 5
ТЯЖЕЛА И НЕКАЗИСТА ЖИЗНЬ ПРОСТОГО ТЕРРОРИСТА
Габонис не стал пользоваться телефоном.
-- У нас гости, -- Ковальский, Пановны и Петере одновременно
повернулись к проскользнувшему в помещение центра управления стрельбой
литовцу.-- Блокируйте электропитание в шахтах.
Пановны, ни слова не говоря, перекинул несколько тумблеров на пульте и
бросил вопросительный взгляд на Ковальского.
Тот утвердительно кивнул.
-- Рассказывай, -- нахмурился Петере.
-- Один труп. Хохол Тытько, повешен на четвертом уровне. Тело сброшено
в сквозной колодец, -- Сигизмунд присел в свободное кресло напротив
переливающегося зеленым осциллографа, -- на лбу надпись по-английски --
"Добро пожаловать в ад". Оружие пропало.
-- Те двое в туалете? -- Ковальский потер ладонью подбородок.
-- Думаю, тоже их рук дело, -- подтвердил Габонис.-- Имитация
несчастного случая.
-- Почему сейчас они себя обнаружили? -- задумчиво произнес Войцех
Пановны, отдавший десять лет службе в польской разведке и ушедший в отставку
всего год назад. -- Могли бы еще минимум сутки не вылезать.
-- Не знаю, -- Габонис устало покачал головой. -- Вероятно, приступают
к активной фазе операции.
-- Юрис, -- Ковальский хлопнул Петерса по плечу, -- свяжись с людьми
"Каспия" и запроси инструкции.
-- Оговоренное время связи только завтра.
-- Сколько до него?
-- Шестнадцать часов. Канал включается за минуту до контрольного
времени.
-- Матка Боска! -- Ковальский зло оскалился. -- Ладно... Зигги,
отправляй людей на прочесывание третьего, четвертого и пятого уровней. Пусть
стреляют на любой звук. И вот еще что -- наших поставьте к каждой группе.
Чтоб ни шагу в сторону.
-- Ясно, -- Сигизмунд поднялся. -- Отправить группу ко входу?
-- Незачем. Эти все равно уже здесь. Хотя пару человек направь. Пусть
на окрестности посмотрят.
Когда за Габонисом захлопнулась тяжелая бронированная дверь, Ковальский
со всего маху стукнул кулаком по алюминиевой крышке пульта.
-- Успокойся, -- тихо сказал невозмутимый Петере, -- все гладко не
бывает. К шахтам им все равно не пройти.
-- Откуда они здесь?
-- Спроси что-нибудь полегче. Ясно одно -- тот, кто предоставил нам
координаты базы, имел дело не с одним покупателем.
-- "Дикие гуси"1?
-- Не исключено.
-- А зачем?
-- Для перестраховки. А те решили перехватить инициативу.
-- Это бессмысленно...
-- Как сказать. Призовой фонд на две части не делится. Или мы, или
они... -- Петере налил из термоса чаю. -- Они, кстати говоря, могли быть тут
раньше нас и просто ждали удобного момента. Другой вариант -- это группа,
которой поручено нас зачистить.
-- Зачищают после выполнения задания, а не в процессе его, -- проворчал
дотоле молчавший Пановны.
-- Всякое бывает, -- отмахнулся Петере, -- эксцесс исполнителя, к
примеру. У кого-то сдали нервы.
-- Или этот хохол случайно на них нарвался и у них не оставалось
другого выхода, -- предположил Ковальский.
-- Все может быть, -- вздохнул латыш, -- однако это не повод
сворачивать операцию...
Пробежав со своей ношей почти километр, Рокотов остановился посредине
широкого тоннеля и положил катушку кабеля рядом со штабелем неиспользованных
строителями рельсов.
От него требовались быстрота, сила и ловкость.
Влад выбрал трехметровый стальной швеллер и закрепил на нем две
проволочные петли. Забрался на потолок по идущим вдоль стен толстым проводам
и просунул два отрезка кабеля сквозь пустующие проушины. Затем спустился
вниз, привязал кабель к петлям на обрезке рельса, поочередно приподнял
каждый из концов и зафиксировал тросы во вбитых в стены скобах. Получились
гигантские качели с болтающейся в полуметре от пола перекладиной из
стокилограммовой железки. Набросив очередной кусок кабеля по центру
швеллера, биолог забрался на потолок метрах в пяти от качелей, протянул
провод через мощный стальной крюк и, используя одну из стенных скоб в
качестве примитивного блока, подтянул рельс к потолку.
Теперь при обрыве фиксирующего троса трехметровый брусок ржавого железа
полетел бы вниз по пологой дуге.
Рокотов удовлетворенно хмыкнул, присел на корточки в самом начале
узенького бокового коридора, положил руку на туго натянутый кабель и застыл.
Вопреки утверждениям ичкерийских пропагандистов во главе с Мовлади
Удуговым, речам известных боевиков и мнению самого Вагита, жители
захваченного "волками ислама" приграничного дагестанского села не горели
желанием присоединиться к борцам за "чистоту веры". За три дня оккупации
отряд Вагита увеличился всего на одного бойца -- восемнадцатилетнего
даргинца, имевшего стойкое психическое отклонение и раз в полчаса
выкрикивавшего лозунг "Русских расстрелять!". По всей вероятности,
несчастному умалишенному просто нравились перекатывающиеся во фразе три
буквы "р". Сумасшедшего окружили заботой, дали автомат без патронов и без
затвора и поручили необременительный пост возле пустующего амбара. Псих
ответственно подошел к несению караульной службы -- вырыл себе
полнопрофильный окоп, сложил из обломков кирпича, ветоши и листов картона
подобие дота и принялся отгонять от амбара всех без исключения, включая и
новых товарищей. Лишь дважды в день он подпускал к себе худощавого Зию,
таскавшего ему котелок с едой.
Остальные жители деревни никакого энтузиазма не проявляли. На боевиков
смотрели исподлобья, в разговоры предпочитали не вступать и занимались
обычными домашними делами. На предложения Вагита присоединяться к отряду и
идти дальше к Махачкале только отрицательно качали головами и
отворачивались.
Молодой чеченский командир попал в психологический капкан, напрямую
связанный с бытующими среди горных народов традициями
С одной стороны, чтобы не уронить свой авторитет в глазах подчиненных,
он должен был действовать предельно жестоко, вербовать новых бойцов силой,
угрожая в случае неподчинения расправой над родственниками новобранца. С
другой стороны, любой неверный шаг по отношению к аварцу, лакцу, даргинцу
или осетину грозил Вагиту непредсказуемыми последствиями. Родовые отношения
на Кавказе, а особенно -- в сельской местности и в горных деревнях, столь
запутанны, что силовое решение возникшего вопроса почти со стопроцентной
вероятностью оборачивается войной кланов. В многонациональном Дагестане
практически у каждого жителя найдутся родственники по всей республике,
которые в случае гибели своего десятиюродного дяди или брата развернут бойню
против семьи убийцы.
В первый же день, войдя в село, Вагит приказал расстрелять местных
милиционеров -- одного русского и двух братьев-аварцев -- Бексултана и
Камаля Типкоевых. Что и было сделано. Однако в тот же вечер из деревни исчез
подросток, приходившийся Типкоевым племянником. А назавтра уже все в деревне
знали, что главарь боевиков приговорен. Вагит сделал вид, что ему на это
наплевать, но на самом деле испугался до дрожи в коленках. Ибо теперь ему не
будет покоя ни в Дагестане, ни в Чечне, ни в России. Даже если он сумеет
вырваться за границу и осесть где-нибудь в Турции или в Арабских Эмиратах,
рано или поздно один из клана Типкоевых приставит кинжал к его тонкой шейке.
Умереть своей смертью ему не дадут.
Вагит запаниковал. Казавшаяся настоящим мужским делом война с неверными
превратилась в смертельно опасную игру против озлобленных кровников. Молодой
чеченец наконец осознал, что его намеренно втянули в авантюру, подставили и
теперь ему предстоит выпутываться самому. И это поняли почти все члены его
небольшого отряда.
Но сделанного не воротишь...
Спустя три дня после перехода границы с Дагестаном к Вагиту в гости,
сопровождаемый многочисленной охраной, пожаловал Арби Бараев. Шесть черных
джипов "шевроле-субурбан" встали на центральной площади, а четыре пикапа
"мицубиси", в кузовах которых были установлены двенадцатимиллиметровые
пулеметы НСВ "Утес", заняли позиции на окраине.
Вагит принял дорогого гостя в занятом под штаб здании поселковой
администрации. Усадил Бараева на почетное место во главе ковра и лично
поднес остроносому сподвижнику Масхадова чашку свежезаваренного чаю.
На людях Бараев спиртное не употреблял, истово соблюдая нормы
ваххабизма. Он даже публично застрелил одного из своих бойцов, когда у того
в вещах обнаружилась плоская бутылочка с коньяком. Однако в своем
доме-крепости, окруженном пятиметровым забором из розового итальянского
кирпича, Арби частенько напивался до свинского . состояния, компенсируя
таким образом постоянное нервное напряжение. По сути Бараев был алкоголиком.
Но вслух об этом никто не говорил.
-- Я вижу, ты тут обустроился, -- Арби приветственно поднял чашку с
чаем.
-- Ничего сложного, -- подобострастно улыбнулся Вагит.
-- Как сказать... Аллаху угодно любое, даже нетрудное дело, если оно
направлено против неверных, -- Бараев всуе всегда упоминал Бога, не понимая,
что своими речами только позорит ислам и истинных мусульман.
-- Аллах велик, -- с воодушевлением сказал Вагит.
-- И Аллаху приятно, когда кровь проклятых гяуров плещется у его трона,
-- Арби процитировал фразу из ваххабитского методического пособия, изданного
в США многомиллионным тиражом. Тоненькая брошюра содержала две сотни
подобных изречений и активно распространялась среди террористов в Косове,
Чечне, Афганистане и Индии. Причем помимо ваххабитов тиражированием
псевдоисламской книги занимались и миссионеры церкви Свидетелей Иеговы, не
упускавшие своего шанса немного подзаработать. За каждый дошедший до
адресата экземпляр руководство иеговистов получало по два доллара семьдесят
пять центов.
Вагит почтительно промолчал. В грамоте он был не силен и пока еще не
смог прочесть подаренную ему месяц назад брошюру.
-- Евреи в деревне есть? -- как бы между прочим поинтересовался Бараев.
-- Нет, -- грустно ответил Вагит, -- ни одного нет...
Арби недовольно поморщился.
-- Жаль...
-- Жидов надо в городах ловить, -- Вагит устроился поудобнее,
привалившись спиной к свернутому у стены ковру, -- в горах они не водятся.
Насчет иудеев у Бараева был пунктик. Поднаторев на похищениях людей,
Арби вывел для себя простую закономерность -- чем больше брать в заложники
евреев, тем больше денег можно заработать. За родственниками богатых граждан
Израиля развернулась настоящая охота.
И она приносила свои плоды.
Всего за год Бараев увеличил свое личное состояние на семь миллионов
долларов. Для этого ему всего лишь потребовалось казнить одного заложника, а
двоим подросткам, чьи отцы имели на берегах Красного моря процветающие
фирмы, отрезать по пальцу. И доллары потекли рекой. Правда, "Моссад" объявил
награду за его голову, но Арби это мало волновало. Израильские спецслужбы
далеко, а в Чечне он чувствовал себя полновластным хозяином. К тому же
московские друзья, занимавшие высокие посты в Кремле, не дадут в обиду
подельника и вовремя предупредят, если "Моссад" попытается провести острую
акцию.
-- Тебе что-нибудь нужно?
-- Деньги кончаются, -- озабоченно сказал Вагит.
-- Это не проблема, -- Бараев щелкнул пальцами, бросив взгляд на
неподвижно сидящего у входа охранника. -- Насрулла, принеси сюда двадцать
тысяч.
Боец легко поднялся и выскользнул за дверь. Спустя три минуты вернулся
и молча бросил перед Вагитом две перетянутые резинками пачки долларов.
У молодого чеченца загорелись глаза.
-- На первое время хватит, -- покровительственно сказал Арби.
-- Сегодня же ребятам по сотне раздам, -- пообещал Вагит, пряча валюту
за пазуху.
-- Не благодари, -- Бараев величественно махнул рукой, -- надо будет
еще -- скажешь.
Вагит с уважение посмотрел на старшего товарища. Ему было невдомек, что
реальная с