о труда распознал бы в нем иностранного шпиона: вот он будто бы небрежно прошелся по перрону, любуясь восхитительнейшими альпийскими пейзажами и вдыхая озон иссохшей от кабинетных сидений грудью,- беспечный турист, искатель наслаждений, великий спортсмен! Поправил красную шапочку, еще раз оглянулся вокруг (чего бояться, мой друг кондовый? диппаспорт всегда убережет тебя от неприятностей, в худшем случае дадут коленом под зад, как персоне нон грата,- это тебе не сырая камера с зарешеченным окном, не допросы с детектором лжи и не пуля в спину за попытку к бегству!), чуть выпятил свою мощную челюсть, развернулся и, как напуганный гусь, поплыл обратно по перрону. Все это будет пересказано им в праздничных тонах Мане и Бритой Голове, разукрашено до неимоверности и, уж конечно, укрепит его оперативную репутацию - понавешает он им на уши о своих подвигах, и тестю голову заморочит, и не только ему. Я допил свой женевер, расплатился с безликим официантом и встал. Без одной минуты пять, невероятная оперативная точность. Начальственная спина Ника маячила в конце дороги, около буйных кустов, торчащих во все стороны, как волосы сумасшедшего,- он повернулся, и мы пошли на сближение, постепенно превращаясь в двух старых знакомцев, залетевших на знаменитый курорт то ли для принятия грязевых ванн, то ли по пути к дому Чарли Чаплина в Веве, то ли к месту убийства Воровского в Лозанне, а скорее всего для совместного перехода через Альпы под водительством непобедимого Суворова. - Как тебе нравятся мои лыжи? - Мы, естественно, отбросили все формальности с паролем, а его распирало от гордости за лыжную легенду, столь надежно камуфлирующую весь его подрывной рейд на горный курорт,- представляю, как он опускается на личном самолете на тайную встречу на международной авиационной выставке в Фарнборо. - Грандиозная выдумка! Я не знал, что ты ходишь на лыжах. Как доехал? - Все чисто. Проверялся часа три. С контрнаблюдением. Как у тебя? - О'кей! Честно говоря, не ожидал тебя увидеть. Что-нибудь случилось? Может, зайдем в ресторан? - Я был любезен, как королевский мажордом. - Не стоит, вдруг там "жучки"! Давай лучше погуляем, так спокойнее...- Легкий втык дураку Алексу, вечно забывающему о конспирации.- А потом я пройду на лыжах, не зря же я их тащил. Уже виделся его отчет: "После тщательной проверки с использованием машины, электрического поезда и автобуса /я в точно обусловленное время вышел на встречу с тов. Томом"... Интересно, захватил ли он с собою лыжную мазь? - Что нового дома? - Все в порядке. Твои здоровы, любят и целуют,- коротко/ответил он, давая понять, что сейчас не время для лирических отступлений. Мы двинулись вверх по дороге, истоптанной жаждущими и страждущими лыжниками. Впереди чернели подъемники, внизу за тонкой пленкой снежной пыли дрожали бледные контуры Монтре. - Сначала расскажи мне подробно о всех своих делах. Конечно, все твои сообщения мы изучали очень внимательно, но на бумаге не изложишь всего... - Чтобы не забыть: на моменталку со мной выходил один рыжий из посольства,- капнул я,- так у него плащ... прямо ширпотреб, сразу видно, из какой он страны... - Спасибо. Конечно, мелочь, но, как говорят, дьявол прячется в мелочах.- Он что-то черкнул в блокноте. Мы медленно шли по дороге, и я рассказывал ему в занудных деталях о всех душераздирающих приключениях с Генри, о своих контактах с Хилсменом и допросах на детекторе лжи и, конечно, о загадочном визите. - Что ж, тебя можно поздравить... внедрение проходит нормально, без особых осложнений. Очень хорошо, что "Эрик" получил у "Берты" шифры: это укрепляет твое положение, поднимает ценность выданных тобою людей. Думаю, нам не следует форсировать "Бемоль", а дожидаться спокойно, когда сами янки окончательно убедятся в твоей честности и начнут давать тебе серьезные задания. Только так мы выйдем на Крысу. Но встретиться мы с тобой решили вот по какому поводу: месяц тому назад в Мадриде исчез некто Евгений Ландер, скорее всего он встал на путь предательства и попросил политического убежища. Вот его фотография и описание. Я увидел фото шатена с густыми волосами и крупным, чуть крючковатым носом, на котором сидели роговые очки. - Ты его не знал? - осведомился Челюсть. - Не помню. Вряд ли. - Ему 37 лет, рост 178, вес 85, лицо, как ты видишь, овальное. Руки маленькие, некрасивые... он грызет ногти. На правой части подбородка - бородавка. Знает он испанский и плохо английский, несколько лет работал в Латинской Америке. Оставил жену и троих детей. Что еще? Мы проанализировали все его дело и пришли к выводу, что ни тебя, ни твою агентуру он не знает и знать не может! - И все же ты меня спросил... - На всякий случай. Извини, старик. - И какое это имеет ко мне отношение? - Известие меня насторожило. - Я не исключаю, что это он нанес визит Генри. - Но ты сам говоришь, что он никак не касался моих дел. - Это по официальным данным... А в жизни все бывает, А вдруг он связан с Крысой? - Челюсть посмотрел мне прямо в лицо. - Я уже думал об этом. Даже если Крыса знает Генри и его шифровальщицу, то мне ничего не грозит: это знают и американцы. Главное, чтобы Крыса не знала о "Бемоли"! - Тут ты можешь быть уверен на сто процентов! - Голос его прозвучал так торжественно, словно он открывал юбилейный вечер Самого-Самого. - А этот Ландер не может быть той самой Крысой, которую мы ищем? - Я лично не могу дать тебе определенного ответа. Но все руководство уверено, что Крыса знает гораздо больше, чем Ландер, который не занимал в службе большого положения. - Допустим, что это Ландер. Как я должен действовать? Челюсть почесал свое великолепное ухо. - Действовать ты должен сугубо от лица американцев - они же послали тебя в Каир! - Ну, а дальше? - У меня даже руки покрылись потом. - Самое лучшее, если ты уговоришь его сотрудничать с американцами и выехать в Лондон... - А если он уже сотрудничает? - Мы хотели бы, чтобы он находился под твоим... как это лучше сказать?, покровительством. А вообще ты ориентируйся по обстоятельствам. Есть информация, что он пишет о нас сволочную книгу, и, конечно, очень важно его нейтрализовать... Я достал из кармана плаща перчатки и, сохраняя невозмутимость египетской мумии, натянул их на пальцы. Налетел легкий ветерок, раздувая снег. - Как это нейтрализовать? - сыграл я ваньку. - Ты сам понимаешь... не маленький! - Я должен его??? - Что за чепуха, Алик? Разве ты не знаешь, что после убийства Бандеры мы уже не занимаемся террором? Что это строго запрещено? Эдак у тебя может создаться впечатление, что я даю тебе санкцию на убийство. Конечно, если Ландер на тебя нападет, ты можешь принять меры самообороны... Но в принципе мы планируем его перевербовать. На родине у него осталась семья, так что кое-какие карты у нас есть. Он должен поверить, что ты американский агент... Тяни его в Лондон, под свое крылышко, опирайся на помощь Хилсмена, если, конечно, в Каире... - Что в Каире? - Строго между нами. Считай сразу, что этого разговора не было. Как нейтрализовать его без скандала? Политическая обстановка в мире сейчас мягчает, и правительство не простит нам скандала и обвинений в терроризме. Но ты пойми меня правильно: если ты увидишь, что обстоятельства сложились благоприятно, допустим, вы гуляете вместе с Ландером и подходите к краю пропасти. Конечно, это метафора... Я феерически расхохотался, представив мифического Ландера, склонившегося над пропастью, по краю которой мы гуляем, и себя, нежно толкающего его кончиком зонта в спину. - В общем, мы даем тебе карт-бланш, старик. Главное - вытащить его в Лондон и начать разработку. Кроме тебя, для этого дела никого нет. - Благодарю за доверие! - Я кисло улыбнулся.- Ты привез условия связи на Каир? - Все как в аптеке, старик! - Он достал из бокового кармана миниатюрное издание "Гамлета".- Все заделано в обложку. И очень подходит под твою биографию. Вообще ты молодец, Алик, и служба высоко тебя ценит. Работаешь ты смело. Вот Тацит3 пишет, как персы брали Вавилон, закрытый наглухо, вооруженный до зубов. Знаешь, что сделал хитрец Дарий, персидский царь? Он нашел смельчака, своего близкого друга Зопира, который отрезал себе нос и уши и попросил Дария выпустить его в Вавилон, как перебежчика. Казалось, что легенда была железнее железной, но Зопир не предпринял никаких действий, зная подозрительность вавилонцев. 3 Челюсть держал Тацита и еще кое-кого в кабинете для показухи. Ему пришлось несколько раз разбить войска Дария, чтобы заслужить доверие вавилонских военачальников. Только после этого он открыл Да-рию ворота, и Вавилон пал! Вот так, Алик! Учись! Что наша "Бемоль" по сравнению с этой операцией? - Он поднял перст. Хорошо быть Дарием в комфортабельном кабинете, любоваться памятником Несостоявшемуся ксендзу, наведываясь в скромные домишки на Застарелой площади, гораздо хуже бродить по Пиккадилли в виде рядового фирмача с еще необрезанными ушами и носом. - А почему ушел этот Ландер? - поинтересовался я. - Что такое предательство? Загадка! Разве возможно это понять? Горький писал, что психология предателя - это психология тифозной вши! Но скорее всего он озлился потому, что его не поднимали по должности. Он поправил красную шапочку и умиротворенно улыбнулся своему старому другу. Что ж, не только Ландеру задерживают повышение, некоторые трудяги тоже ждут не дождутся своей очереди, нет же у них, бедняг, Мохнатой Лапы Тестя, живо взявшего за бороду Бобра, а потом оседлавшего Маню. - В общем, Алик, я тебя сориентировал. А в остальном следуй линии Хилсмена... Мы не слишком задерживаемся? Мало ли что... Сумасшедшие цены в этой Женеве, Клава просила купить ей кое-какие мелочи, но с нашими командировочными... Я залез в боковой карман и вытащил оттуда тысячу долларов. - Ты что? Я просто так сказал.- Он даже оттолкнул меня руками. - Дома отдашь.- Я засунул деньги в карман его куртки, опыта в этом деле у меня было предостаточно, начальство тоже люди, и им надо отламывать от пирога. Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а денег не имею, то я - медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы передвигать, а не имею денег,- то я ничто! - одна язва таким образом переиначила Евангелие, специально для наших трудов на материальной основе. На дорогу выдвинулось крохотное кафе, у входа загорали, забросив ноги на столики, румяные лыжники, гоготали и дули дымящийся глинтвейн. - Выпьем виски? - Я последнее время не пью, сердце пошаливает... Майн Готт, до чего доводит кабинетная работа! И это при личной врачихе с замашками шлюхи, при тщательных обследованиях на японской аппаратуре в специальном отделении монастырской поликлиники, куда допускались лишь апостолы, чье драгоценное здоровье играло особую роль в судьбе народов Мекленбурга. - Выпей клюквенного сока! Он внимательно наблюдал, как я смакую двойную порцию виски, врубаясь носом в ароматы шотландского вереска. - Какой прекрасный у них сок! - Челюсть испил свой бокал до дна.- Тебе все ясно? - Предельно. Особенно насчет пропасти.- Виски перезарядил аккумулятор моего неистощимого остроумия, - Все это очень серьезно и не мое изобретение. Я допил виски и встал. Мы поднялись к трехэтажному деревянному дому - лыжной станции, украшенной флагами всех счастливых наций, от которой начинался пологий, искрящийся на солнце, ослепительно белый спуск. Челюсть оставил куртку и рюкзак в раздевалке и предстал в красном свитере, видимо, купленном в Женеве вместе с шапочкой на казенные деньги для всей этой умопомрачительной операции. Мы спокойно и без эмоций распрощались. Я смотрел, как его неуклюжая масса сползает вниз по блестящему полотну, представляя себе, как ахнет Маня, услышав, что его боевой зам в целях Конспирации молнией мчался на лыжах с Монблана (видимо, другой вершины Челюсть не укажет). Эпизод этот запишут в обезличенном виде во все учебники для подрастающих поколений, как образец эффективной работы, и никому не придет в голову, что главный герой спектакля, элегантный, спокойный человек с ровным пробором смотрел в это время в спину улетающему лыжнику, обмозговывая, как ему приказали, сложившуюся ситуацию, а потом пошел в сортир и долго мыл руки пахучим мылом - жаль, что Челюсть не забрел сюда, тут я бы ему напомнил, что в общественных уборных Монастыря, которыми начальство не пользовалось, всегда валялись грязные обмылки бельевого мыла в волосах - хозяйственная служба экономила на мелочах, экономика была экономной. Продолжение следует. На горных вершинах дышалось как в раю. Я вернулся в кафе, утопающее в заходящих солнечных лучах, купил газету и заказал бифштекс с луком и полбутылки красного вина. Что пишет свободная пресса? Каникулы на Барбадосе подобны бесконечному празднику, вы будете потрясены цветом и бурлением жизни, вы полюбите его парки и пляжи, тут жаркие долгие дни и прохладные ночи, Барбадос длится и не кончается никогда, спешите приобрести брошюру туристской фирмы Томаса Кука, она работает каждый день, включая субботу и воскресенье (глоток вина); рекомендуем круиз по Греции, правительством приняты строгие меры против терроризма, порты охраняются, багаж проверяется, корабли подстрахованы водолазами с опытом работы в королевском флоте, в портах работают три тысячи полицейских и отряды командос (глоток вина); спешите полюбоваться подсолнечниками в Арле, некогда нарисованными великим Ван-Гогом, который сошел с ума и откусил ухо своему другу Гогену, а потом откусил и себе, спешите на фестиваль танцующих змей, всего лишь 18 фунтов в день, охотники могут выехать на сафари в Африку, пострелять львов и тигров... Глоток вина, бифштекс сочился и таял во рту. Римма говорит, что я много пью, но как можно не пить на такой работе? Никто не хочет брать на себя ответственность и в то же время все хотят, чтобы самоотверженный Алекс хлопнул изменника... тс! тс! что я говорю? чтобы изучил обстановку вокруг него, именно вокруг, вывез в Лондон и подружился. Может, коньяку? Хватит! Впрочем, Черчилль пил коньяк каждый день, не выпускал сигары изо рта и дожил почти до 100 лет, а один английский министр иностранных дел отличился на приеме: "Мадам, мне очень нравится ваше красное платье!" "Я не мадам, сэр, я папский нунций",-- смех и слезы! Кто стоит у руля державы? Только у нас в Мекленбурге все трезвенники, правда, рожи у всех кирпича просят, но это мелочи, на вкус и цвет товарища нет! ладно, я встречусь с незнакомцем, посмотрим, кто он такой, а там видно будет... В грязную историю я не полезу, нашли дурака, работай сам, брат Челюсть, нейтрализуй, ради Бога, я и так иду по канату, мое дело "Бемоль", и кто знает, что в башке у Рэя Хилсмена. Шуточка ли -- убрать человека! прекрасно все это выглядит только в теории! -- поезд Монтре -- Женева шел мягко и плавно,-- то мороз, то кипяток, то леденеет голова, то дымятся ноги, полгода на подготовку операции, поиск экзекутора, миллион долларов за исполнение главной партии, тренировка в темноте из снайперской винтовки с оптическим прицелом. Все не так просто, надо сначала изучить маршрут движения объекта, зафиксировать его походы в городской кафедрал (славно в свое время поработали баски, взорвав испанского премьер-министра Карьера Бланке! Тонны динамита лежали в туннеле, а боевики, переодетые в рабочих службы связи, тянули шнур нагло по улице и замкнули его прямо на глазах у охраны -- автомобиль долетел до пятого этажа, такой был взрыв!), а потом на пути... Правда, с Ландером дело проще. Хватит на эту тему, можно с ума сойти! Фантазия моя, пламенея, рисовала черт знает что: я уже нес в больницу изуродованный труп Ландера, под автомобиль которого только что швырнул бомбу, потом пытался отравить его цианистым калием во время обеда, но он не клевал на мои трюки и то отставлял в сторону тарелку, то ронял бокал, словно Крыса уже сообщила ему о наших планах... карамба! Я чуть не выпал на пол из своей полудремы. Поезд огибал каменистый горный склон, Женевское озеро потемнело, как перед бурей, напротив меня упивался шпионским триллером глистообразный облезлый господин, даже не подозревая, что перед ним сидит живой персонаж его романа. Как часто, толкаясь в мекленбургском метро, мне хотелось закричать: "Люди! Знаете, с кем вы соприкоснулись плечами? Знаете, кого сдавили до полусмерти?! Я тот самый, тот самый герой вашего времени! Я не придуман, люди, я живу среди вас, я работаю на вас, не смотрите, что на мне подержанная кепчонка!.." Но девушки скользили по резиденту равнодушными глазами или вовсе не замечали -- им бы красавцев эстрады, рассказывающих в красках о подвигах разведчиков, им бы шоферов, хитро выглядывающих из черных лимузинов и предлагающих поразвлечься! о времена! о нравы! прости, холодный Мекленбург, прости, мой край родной! На следующее утро я уже сидел в приозерном ресторанчике и терпеливо наблюдал, как ковыляет по набережной агент "Али". Я не видел его добрых пять лет, лицо его совсем пожелтело, скукожилось и затерялось в морщинах. -- Салям апейкум! -- Мы встретились, как добрые друзья, обнялись и коснулись друг друга нежными щеками.-- Никак не ожидал вас увидеть. Вы проездом? -- Присаживайтесь, пожалуйста,-- рассыпался в любезностях я.-- Кофе? Бренди? Хотя... если мне не изменяет память, вы пьете только чай? -- Ваша память работает как часы на женевской ратуше! Так что же все-таки приключилось, Алекс? Любопытство бродило по его сморщенному, как кора векового дуба, лицу. Только тогда я заметил, что говорит он неестественно громко. -- Чуть потише, Хабиб... -- Что? -- прокричал бывший посол. -- Чуть потише, пожалуйста. -- Говорите чуть громче, Алекс, у меня стало плохо со слухом... -- Я собираюсь в Каир и хотел попросить вашей помощи. У вас, наверное, остались там контакты? -- Да... кое-что есть. Теперь я никому не нужен... А помните, как мы славно работали? Помните, какие документы я вам передавал до пенсии? Сверхсекретные! Заявление сие прозвучало на такой оглушительной ноте, что несколько человек за столиками обернулись. -- Давайте сначала попьем чаю, а потом прогуляемся и все обсудим,-- проорал я ему прямо в ушную раковину, исходя ненавистью. Он мотнул одобрительно головой и замолк, словно оглушенный молотом. Мы молча пили чай и улыбались друг другу пока, наконец, муки ада не закончились и мы не вышли на набережную. -- Кто вам нужен в Каире? -- прокричал он. -- У вас нет хорошего установщика? -- Мой двоюродный брат работает в полиции... он мне кое-чем обязан. -- Если я обращусь к нему от вашего имени... ему можно доверять? -- Полагайтесь на него так же, как на меня! -- Я внутренне заржал, ибо в тех краях никому нельзя верить даже на йоту: обжулят, обчистят, продадут с потрохами,-- Сделайте ему от моего имени подарок, он это любит. Купите какие-нибудь солидные швейцарские часы, не очень дорогие, конечно... В тот же день я купил серебряные квадратные "Лонжин" и вылетел в Каир. В Каире я уже не был давным-давно и помнил лишь заброшенное кладбище под палящим солнцем, моя память не запоминала густонаселенных мест, не вбирала в себя ни шпили ратуш, ни палаццо, ни музеи -- каждый город ассоциировался у меня с некими подсмотренными деталями: полусумасшедшая улыбочка сторожа центрального собора -- это средневековый Брюгге; черная длинная юбка, и рядом аккуратно вычищенные ботинки -- это Керстнер-штрассе у собора святого Стефана, жемчужины Вены; Мюнхен -- это стойка с дымящимися сосиски ми и туристские фиакры, которые тянут вымытые до блеска коняги, и колеса поскрипывают: со-сис-ки, со-сис-ки! Дублин -- это дешевый виски и зажигалки; Бейрут -- это теплое море и пляж с купальщиками, а в миле -- снежные горы и лыжники. Во время своих первых вояжей я осматривал в каждом городе достопримечательности, выписывал в блокнот названия картин и имена художников, лазил по замкам, кафе драпам, музеям часов, детских игрушек, военной формы, орудий пыток, а потом все смешалось и перепуталось, узелки завязывались как попало: вот божья коровка на потрескавшемся фонтане недалеко от королевской площади -- это Копенгаген! Вот бродяга, допивший мою кружку пива, когда я на минуту отошел в сторону,-- это Милан! Вот прищуренные глаза из-под широкополой шляпы и бурдюк на поясе -- это, конечно, Севилья, нет, нет! Мадрид! Именно в этот день сорвалась операция -- и играют взволнованно заросшие известкой кровяные сосуды: Мадрид -- Париж, Париж -- Мадрид, как будто в суете дорожной хотя бы на миг один возможно ушедший день восстановить... Где же истина, почтенный Пилат? Неужели весь этот калейдоскоп и есть моя неповторимая жизнь? А где радость бытия, счастье любви и дружбы? Кто вечно подмаргивает и прихохатывает, раздавая крапленые карты? Жил-был маленький Алекс, носил его на спине работяга-папа на первомайские праздники, светило солнышко и светились Усы, потом Алик вырос, и повзрослел (мама на стене карандашом отмечала, как он вытягивался), и однажды видит: бежит за ним черный пудель.-- "Пудель, пудель, кто ты такой?" -- "А зачем тебе это надо?" -- "Просто так".-- "Просто так ничего не делается. Пиши расписку кровью, что отдаешь мне душу,-- тогда скажу". Коготок увяз -- всей птичке пропасть, и не вырвешься из этой петли, не вздохнешь. Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твое радости во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по ведению очей твоих; только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд. Аминь! На чем они взяли Ландера, а если не взяли, то на кой дьявол ему политическое убежище? На что он рассчитывал, переходя на Запад? Или прищучили на бабе и на вечно необходимых звонких монетах? Интересно, а я бы мог дерзнуть на Запад? Допустим, меня соблазнили, купили, заморочили голову, силком затянули в западню и выхода нет: или -- или, товарищ Том, выбирайте! Не выбрал бы свободу -- и не потому, что твердокаменный и люблю отчизну пламенно и верно, а просто уж лучше подчиняться своему дураку, чем чужому, шпион ведь не скрипач, которому на Западе открыты все двери, у шпиона лишь один вход, над которым горят красные буквы: "предательство", и опять надо стоять на задних лапках, когда хочется послать подальше. Боже, Боже, какая мешанина у меня в голове! Заглянул бы в нее Маня -- сразу бы получил материал для выступления на активе! В отставку вам пора, сэр Алекс, бегите вместе с Офелией в монастырь! В Монастырь? Ха-ха! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который euib, и был, и грядет, Вседержитель. Будем надеяться, что это не Ландер, а какой-нибудь авантюрист или американский агент. Впрочем, Ландер тоже может быть црувским мальчиком, почему бы нет? И небось считает себя святым Себастианом, начальником стражи у римского императора Веспасиана, предавшим Рим ради христианства! Ерунда! Головушка твоя глупая, Алекс, о чем она думает? Вот и белые мечети Каира, самолет пошел на снижение, там прекрасная рыба "черный султан" и на каждом углу продают сок, выжатый тут же из апельсинов, к черту все эти дурацкие мысли вместе со святым Себастианом и Ландером. Я есть Альфа и Омега. Аминь. В Каир мы прилетели поздно, я быстро устроился в "Шератоне" по югославскому паспорту, довел до кондиции фантастический пробор, опрыскался "ярдли" ("взгляд твоих черных очей в сердце моем пробудил...") и вышел на ночные улицы, переполненные бездельниками. Лавки и все заведения будто только сейчас открылись, ярко горели фонари, и навстречу валил гогочущий, цокающий и сверкающий зубами мужской поток (женщины в это время еще трудились на кухне). На асфальте рыночной площади сидели менялы, разложив перед собой все виды мировых валют, рядом в лавке я приобрел несколько золотых безделушек для Кэти и Риммы, торгаш угостил меня душистым, черным, как смола, кофе, я покорно смотрел, как он обсчитывает меня, явно завышая цены,-- "Запад есть Запад, Восток -- Восток, и с места они не сойдут, пока не предстанут небо с землей на страшный Господень суд". Я есмь Альфа и Омега. Кэти без слов проглотит эти колечки, а Римма начнет ахать и охать по поводу моего дурного вкуса, в драгоценностях она разбирается не хуже ювелира и хранит их в ларце с серебряным ключиком. С этим ларцом она однажды и покинула меня навсегда (в который раз!), захватив Сережу, и не без ужасных оснований: роман Алекса с дикторшей Центрального телевидения, которую знала каждая собака,-- вариант смертоубийственный для нашего брата, всегда норовящего спрятаться в темном углу, подальше от людских глаз. Представлялся случайным встречным и как иностранец, и как дипломат, но все равно прокололся, и о романе вскоре узнала вся столица,-- о, муки мои! О, блуждания по квартирам приятелей с трепетом еще не пойманного вора! О, мои мокрые ладони, когда во время трапез в ресторанах к ней подходили знакомые и незнакомые, бравшие автограф! Если бы не Витенька, добрая душа, внимающая бедам своих ближних, если бы не каморка, которую он снял для своих тайных утех и благородно давал мне в пользование на пару часов, пролетающих, как молния! Отвлекающие запахи подгоревшего масла из кухни, скрипучие шаги соседей, узнавших в лицо мою избранницу! Правда, Совесть Эпохи сам и обрубил чугунную цепь, приковавшую меня к Прекрасной Даме: однажды я увидел его, топающего под ручку с ней по весенним лужам (закадрил ее сразу, гад, зачем я его только с ней познакомил?), и на этом закончилась сказка, к тому же карьера робота Алекса только начинала раскручиваться, а дикторша... что дикторша? Фиаско, конец всему, отставка -- и я даже радовался, что она меня отсекла, иначе пропустили бы любвеобильного Алекса сквозь строй и расстригли бы одним махом! Шпион и дикторша -- две вещи несовместные, как гений и злодейство, долго еще пахло гарью, слухи держались, их жалящее эхо донеслось и до Риммы не без дружеского участия Большой Земли, подцепившей эту сенсацию из уст всезнающего Коленьки (он, впрочем, красиво сыграл от борта в угол: "Клава болтает, что у тебя роман с Н. Н. Что за чепуха? Никогда не поверю! Ты же не такой дурак, чтобы из-за какой-то вертихвостки ставить на карту всю жизнь? Тут выговором не отделаешься!"). Именно в то время и произошел отъезд навсегда с ларцом и Сережей к маме, неделя увещеваний и клятв в верности -- раскаленными клещами не вырвать признания вины у стоика Алекса! -- и наконец возвращение в родные пенаты под звуки семейных литавр. Потолкавшись в толпе, я забрел в "нон стоп" и немного посмотрел на Джеймса Бонда, который шагал в водолазном шлеме по камням и водорослям меж проплывающих акул. Глубинные бомбы, сброшенные торпедным катером, взрывались белыми пенистыми фонтанчиками, увлекая за собой песок и разорванных в клочья осьминогов, собрат по профессии наконец выкарабкался на берег, словно оживший утопленник, тяжело затрещал ногами по гальке, плюхнулся на землю, стащил с себя резиновый бред, под которым оказался черный смокинг с гвоздикой в петлице, прыснул на резину из портативного аэрозоля, чиркнул зажигалкой -- пламя и пепел -- и двинулся на подвиги в ботинках, оставляющих на земле следы коровьих копыт. Вылитый сэр Алекс! И вдруг мне показалось, что и визит незнакомца, и встреча с Челюстью, и откровения насчет Ландера являются частью совершенно секретного и изощренного плана Монастыря, по которому приносили в жертву не только Генри и всю честную компанию, но и славного Алекса... чем черт не шутит? "Бемоль-2"? "Пианиссимо"? "Аккорд"? -- не зря ведь преподавал Бритая Голова в музыкальной школе! Утром после кофе и тостов с горьковатым джемом из апельсиновых корочек, после элементарной проверки (в арабских регионах обычно не блистали хитроумными методами, а прямо приставляли олуха, топающего по пятам), я с трудом разыскал телефонную будку и связался с родственником Хабиба. Встретились мы через несколько часов в скромной чайхане, расписанной павлинами, там и получил мой новый знакомец коробочку с первоклассным "Лонжином", долго упирался и отбивался, словно невинная девица, пока я не сунул ему подарок в карман, а он все равно возражал, как будто ничего не произошло и ничего ему в карман не попало. Список жильцов дома на авеню Либерти? Известен ли каирской полиции человек по имени Рамон Гонзалес? Или Ландер? Если известен, то как он характеризуется? Какие на него данные? -- Могу я поинтересоваться, что это за человек? -- Родственничек был хитер, как лиса, и все время улыбался. -- Банальная история. Муж сбежал от своей жены и не хочет платить по векселям. Она обратилась в наше сыскное агентство.-- Я вытащил одну из своих многочисленных визиток. Египтянин сочувственно покачал головой, поцокал языком, попросил позвонить ему домой на следующий день и заспешил на работу, ласково поглаживая карман со швейцарскими часами. Я вышел вслед за ним под печальные пальмы, простершие свои уставшие крылья, и присел на край фонтана. Спина родственника медленно удалялась, он обернулся и помахал мне рукой (видимо, на пути успел, сволочь, разглядеть часы), я помахал в ответ и двинулся на поиски арендной компании, продираясь через полчища услужливых чистильщиков, на ходу норовящих обработать ботинки щеткой. В конце концов мне удалось арендовать "фиат", вполне отвечающий скромным потребностям Али-бабы, и я влился в монотонное стадо ишаков, машин, велосипедистов и мулов с повозками. Адрес оказался не рядом с кладбищем, на что тайно рассчитывала некрофильская часть моей англосаксонской, с примесью кенгуру, души (я долго бродил однажды среди пирамид, где крутились бродяги и нищие, ловя туристов; пыль, возможно, прах истлевших фараонов, забивала рот, это вам не Волкове кладбище, где деревянные мостики устилают заболоченную землю и прохладно даже в жару), а в бывшей английской части города, напоминавшей спуск по Мосту Кузнецов с банком, книжными магазинами, домом моделей и уборной на углу Негрязки. Я прошелся по району, обнюхивая все и вся вокруг, словно сеттер миссис Лейн, и вскоре разыскал адрес: шестиэтажный дом с балконами, на первом этаже которого помещалась фирма "Нияр" и небольшой галантерейный магазин. Оставив "фиат" за углом, я подошел к подъезду и взглядом обитателя дома на Бейкер-стрит, недавно поруганного надравшимся охламоном, впился в таблички с фамилиями жильцов, расположенных рядом с кнопками. Никакими Гонзалесами и Рамонами там и не пахло, одни арабские фамилии, хотя среди них и несколько европейских: мистер Д. Смит, мистер П. Гордон и некая Дормье. Сзади зашуршали шаги, я ткнул пальцем в кнопку "Нияра", дверь заскрипела и поддалась. Вслед за мною, дыша в спину раскаленными пустынями Востока, проскользнула растрепанная египтянка в темных очках, а я прошел к застекленной двери "Нияра" и вступил в овеваемый кондиционерами холл. Навстречу поднялся худой араб в рубашке с короткими рукавами. -- Что угодно, сэр? -- Извините, мне нужно обменять часы... Сказал и чуть не прыснул от хохота: все равно что спрашивать в овощном магазине грелку. -- Часы?! -- Только на Востоке пока еще не разучились так по-детски удивляться. -- Разве это не часовая фирма? -- Я тоже удивился, аж уши зашевелились. -- Вы, наверное, ошиблись, сэр... -- Видимо, да. Извините. Араб вежливо качал головой и улыбался. -- Как тут у вас комфортабельно! -- Я выглянул в дверь, выходящую в сад.-- Настоящий оазис! -- Можете осмотреть его, сэр. Тут есть уникальные растения. -- Спасибо! -- для приличия я покрутил слегка взопревшей, но прекрасной головой.-- Вам не мешают дети жильцов? -- Садом владеет фирма. Жильцы им не пользуются. Правда, мы разрешаем одной старушке отдыхать здесь в кресле... -- Похвально... все мы должны быть милосердны. В доме много бедных людей? -- Я сердобольно хлопал глазами, как добрый дядя, готовый пожертвовать миллион. -- Тут живут люди среднего достатка. Есть, правда, один банкир... мистер Калак, за ним обычно приходит "роллс-ройс",-- я тут же сделал себе зазубрину в памяти. Большего я из него не выжал, пересек улицу и, усевшись в кафе, заказал гамбургер и стакан оранжада. Подход к подъезду отлично просматривался сквозь выдраенное до блеска витринное стекло, редкие автомобили иногда на миг отсекали подъезд от моего соколиного глаза. Идиот Джеймс Бонд проторчал бы в этой харчевне целый день, обожрался бы гамбургерами, лопнул бы от сока и в конце концов насторожил бы своим разбойным видом толстого хозяина бара, который, не раздумывая, позвонил бы в полицию. Но умный Алекс был из другой породы, и, перекусив, перегнал "фиат" к обочине напротив подъезда, где и простоял до вечера, радуясь, что неподвижный наблюдатель видит гораздо больше, чем наблюдатель движущийся. Люди входили и выходили, но, увы, не мелькало среди них шатена с густыми волосами, сложения плотного, с крупным, чуть крючковатым носом, с маленькими руками и обгрызенными ногтями -- в Каире ли ты, Евгений Ландер по кличке "Конт"" (кличку, ясно, дал Чижик после семинара по философии), или это не ты, а незнакомец, выпущенный как подсадка для охотничьего выстрела Алекса? Вечером я выдал звонок счастливому обладателю швейцарских часов. -- Рад слышать вас, Джон1 но, к сожалению, человека с такой фамилией в Каире нет. По крайней мере по нашим архивам он не числится. 1 Ему я представился как Джон Грей в память о зеленых деньках, когда а возрасте десяти лет сидел я на коленях у девятиклассницы, а она пела: "Денег у Джона хватит, Джон Грей за все заплатит, Джон Грей всегда гаков!" -- А вы не пробовали проверить его по дому? -- К сожалению,-- он вздохнул для пущей убедительности,-- у нас там нет возможностей... извините! Поразительный гад, по харе было видно! Если в Европе за взятки хоть что-то делают, то тут, как и в родном Мекленбурге: тащат, тянут, но никто и пальцем не шевельнет, чтобы выполнить обещание! Берите, родные, но делайте дело, черт побери! Точно такие же чувства я испытывал, когда мы с Риммой решили обменять нашу однокомнатную квартиру на более просторные хоромы. И обменяли с помощью Большой Земли, имевшей благодетеля в важном органе, человека, между прочим, просвещенного, с нежной любовью к Баху и поэзии Малларме,-- в конце концов, мы въехали в новое жилище и вручил я благодетелю портативную заморскую систему. И вдруг грянул гром: арестовали благодетеля за злоупотребления и полились из него, как из рога изобилия, фамилии клиентов -- так я попал к черноголовой нечесаной следовательше, нещадно смолившей сигарету за сигаретой. Допрашивала она меня жестко, поняла, что подцепила жирного карася, и не брезговала испытанными и безотказными средствами: мигом устроила очную ставку с благодетелем. -- Вы показали, что получили в награду систему "Сони". -- Да, совершенно верно! -- Полная ложь! -- Это голос возмущенного Алекса.-- Ничего я не давал! -- И тут в благодетеле что-то шевельнулось, видимо, не зря читал Малларме, понял, дуралей, что глупо топить своих, кто же вызволит потом из ямы? -- Да, он прав... В прошлый раз я соврал... Трудно сказать, почему... Ничего мне не давали. -- А в этот раз вы не врете? -- В выражениях тут не стеснялись. -- Сейчас я говорю правду... Но дело на этом не закончилось, хватка у следовательши была бульдожьей, но разжали вскоре ей челюсти невидимые ангелы-спасители, выпустили Алекса на волю, оставили стража закона с носом и с перхотью на плечах незапятнанного мундира. Если берешь, то делай и не подводи, как благодетель, полицай вонючий, а то бросил пловца в открытом море -- пришлось названивать в справочное бюро, чтобы получить домашние телефоны мистера Д. Смита, мистера П. Гордона и мадемуазель (или мадам) Дормье, проживающих на Либерти-стрит, а потом совсем поселиться в телефонных будках. Д. Смит, 8.30 утра -- нет ответа, 10 часов -- нет ответа, 10 вечера -- нет ответа. С П. Гордоном дело обстояло чуть лучше: 8.30 -- хриплый голос, мычание еще не закланного агнца. 10ч.-- нет ответа (ушел, видимо, на работу), 8.30 вечера -- тот же, уже раздраженный голос. Затем я оседлал Матильду (так я окрестил мадам Дормье, мурлыкая в момент телефонной операции "Где же ты, Матильда? Где же ты, Матильда? Что ты делаешь, Матильда, без меня?" -- между прочим, песенку эту исполнял Челюсть на плохом французском), которая отзывалась на все звонки хорошо поставленным голосом профурсетки, валяющейся целый день на тахте после ночных подвигов. После этой первой рекогносцировки я нацелил свою неиссякаемую энергию на П. Гордона и на следующий день, в восемь утра, замер в своем "фиате" напротив подъезда, надеясь, "то оттуда выползет все же крупный, чуть крючковатый нос, либо иная европейская физиономия. Очень хотел я, чтобы оттуда все же выкатился "Конт"-Ландер, все стало бы на свое место; но передо мной проходили лишь арабы. (Почему бы "Конту" не скрываться в арабском одеянии? Чем черт не шутит? Ведь совершеннейшим арабом выглядел полковник Лоуренс Аравийский среди бедуинов!) Вот и выплыл явный П. Гордон, очень похожий на Виталия Васильевича, нашего соседа по этажу, работавшего на Застарелой площади,-- через него Римма доставала Сказочные Сосиски производства мясокомбината им. Гибкого Политика (8 час. 20 мин.), красномордый толстяк. Гордон уселся в белый "рено" 1147 и отвалил (тут же звонок на квартиру, никто не отозвался) -- первая удачная идентификация личности. К девяти вышла из подъезда неустановленная европейская пара (молодой мужчина средней упитанности, похожий на "Конта" не более, чем я на П. Гордона, но, возможно, Смит), зафиксировал я на всякий случай и несколько арабов, которых награждал кличками, достойными интеллекта Алекса. "Коротышка", "Скелет"", "Мертвый Дом" (не зря коллеги по Монастырю завидовали моей буйной фантазии и, не умея придумать ничего, кроме "Фиалки"" или "Сокола", выпрашивали хорошие клички, которые я и раздавал со всей щедростью своей необъятной австралийской души). Европейская пара в 11 часов вернулась в дом. но телефон Смита молчал -- стало быть, таблички у подъезда неточно отражали ситуацию в доме, что и подтвердилось к трем часам, когда у меня на заметке уже числилось человек пять европейцев -- полная путаница, какой-то проходной двор -- что мне делать с этим кодлом? что делать вообще дальше? Телефон Смита был глух, Матильда же целый день сидела дома (не к ней ли ходили европейские клиенты? почему только европейские? арабы весьма жалуют француженок), в конце концов я полностью запутался и решил встать на скользкий путь: получить информацию от кого-нибудь из жильцов, как делается в цивилизованном Мекленбурге, если нет под рукой ценного агента -- дворника. Начал я, естественно, с установленного П. Гордона (он же "Задница", кличка, конечно, не находка, но меня распирало от злости), когда он вернулся домой на своем "рено", уже сожрал свою свинячью ногу, но еще не залез под ватное одеяло. -- Извините, сэр, моя фамилия Джон Грей (на англосакса югославский вариант произвел бы плохое впечатление -- они славян и в грош не ставят), я недавно прибыл из Лондона и хотел бы поговорить с вами по одному делу. Мистер Гордон по моему мягкому акценту сразу распознал во мне представителя бывшего доминиона. -- Судя по всему, вы -- австралиец.