останется между нами! Сделайте вид, что вы ничего не слышали. Это я вам выдаю первый аванс на дружбу... Только вот что, не доверяйте судьбе, предательница она, как и каждая баба: сегодня кокетничает с тобой, целуется, а завтра, глядишь, вильнула хвостом и переметнулась к другому... Нет, нет, вы не смотрите на меня так. Две рюмки для Ворона все равно, что слону ватрушка. Пол-литра в самый раз. Что сверх того - то от лукавого... И со мной в молодости судьба кокетничала. И я, казалось, когда-то держал счастье за хвост. Вырвалось! Вернее, вырвали и наподдали коленкой под зад. Так шуганули, что с Дальнего Востока до самой Франции летел. А я ведь был одним из лучших агентов разведки, а потом контрразведки, и не какой-нибудь, а русской! Вы знаете, что такое царская разведка? Одна из лучших в мире! Не верите? Хотите, я расскажу вам один случай? Даже рюмку отставлю, пока буду рассказывать. Хотите? - Еще бы! - В феврале 1916 года немецкая разведка послала в Россию одного из лучших своих агентов - Альфреда фон Бенсберга. А надо сказать, что этот фон Бенсберг за два года войны четыре раза уже побывал в России и счастливо возвратился домой. Это была, как говорят теперь, восходящая звезда на небосводе кайзеровской разведки. Тогда ему было, кажется, за тридцать. Так вот, на сей раз он прибыл в Прибалтику с документами богатого купца из Сибири, получив задание любой ценой достать план прохода через минные поля в Ирбенском проливе. Немцы знали, наши крейсеры проходят через весь пролив, а все старания немцев проскользнуть по проливу в Рижский залив были тщетны. В то время штаб русского военно-морского соединения, которое базировалось в Рижском заливе, находился в Пярну. Естественно, что немецкий разведчик прибыл именно туда. Поселился он в лучшей гостинице и зажил на широкую ногу, как и положено богачу. Весь день занимался купеческими делами, а вечером балы, рестораны. Там он познакомился с молодой красивой вдовой, муж которой год назад погиб на войне. Вдова уже сняла траур и стала выезжать в свет. И где бы она ни появлялась, везде возле нее увивался влюбленный купчик. Он окружал ее постоянным вниманием, посылал цветы, дорогие подарки, в общем вы сами знаете, как ведут себя в подобных случаях влюбленные мужчины. Но Елена Дмитриевна, - так звали молодую женщину, - очень сдержанно относилась к новому поклоннику. Дело в том, что у нее был жених, молодой красавец, капитан второго ранга, работавший в штабе соединения. Вы, верно, уже догадались, что именно на него, а не на вдову нацелился псевдокупец. Но как-то так получалось, что познакомиться с капитаном он не мог. Тот был перегружен работой в штабе - ведь шла война! - и мог уделять Елене Дмитриевне считанные часы. В такие дни она запиралась у себя в особняке и никого больше не принимала. И выходило так: когда у Елены Дмитриевны прием - нет капитана, если есть капитан - нет приема. А время торопило. В Берлине не хотели, не могли больше ждать. Тогда Альфред Бенсберг решил ускорить ход событий. Он установил наблюдение за особняком молодой женщины и однажды, когда капитан пришел к ней, полчаса прождав на крыльце, тоже позвонил. Раз, другой, третий... Наконец горничная открыла дверь и, получив от позднего посетителя достаточно крупную купюру, не очень уверенно пригласила его в гостиную. - Подождите, Елена Дмитриевна сейчас занята. Альфреду пришлось ждать довольно долго. Он уже начал нервничать, предчувствуя, что и на сей раз ему не удастся познакомиться с капитаном: в гостиную доносились отголоски довольно бурного объяснения. Слов нельзя было разобрать, но беседа велась на верхних регистрах, как говорят музыканты. - Я полрюмочки, - прервал рассказ Воронов, что-то в горле пересохло. Он наскоро выпил и продолжал: - Но все на свете кончается, даже бурные ссоры. И, наконец, Елена Дмитриевна вошла в гостиную. Но в каком виде! Бледная, с опухшими от слез глазами. Как всегда в таких случаях, влюбленный спросил о здоровье, молодая женщина сослалась на головную боль. Разговор не клеился. А закончилось все тем, что Елена Дмитриевна не выдержала и разрыдалась. - Вы теперь мой единственный друг, - с тоской вырвалось у нее. Слово за слово, она поведала ему свое горе: за первого мужа ее выдали насильно, она не была счастлива, и в браке единственным ее утешением была догадка о нежной, почтительной любви помощника мужа по службе. Она отвечала ему ровной благодарной приязнью. Но оставшись одинокой, полюбила Сергея Викторовича. Они обручились. Впервые Елена Дмитриевна узнала, что такое любовь и счастье. Но сегодня утренняя почта принесла анонимное письмо. Выяснилось - Сергей Викторович женат, у него двое детей. Она вначале сама не поверила, вызвала Сергея с работы. Он пришел прямо из штаба. Прочитав письмо, очень разволновался, просил прошения, уверял, что давно не живет с женой и, лишь жалея детей, не выхлопотал официального развода. Понятно, Елена Дмитриевна выгнала капитана. Он ушел так поспешно, что даже портфель забыл. Упоминание о портфеле пронзило Бенсберга, словно электрическим током. Он уже видел его: элегантный, кожаный, с блестящими застежками, с сафьяновым нутром, что таит в себе - нет, не тайну, которой надо овладеть, на это нечего даже надеяться, а хоть частичку этой тайны, намек на нее, какой-нибудь компрометирующий документ, который можно будет использовать для шантажа. Альфред старался вызвать чувство обиды у оскорбленной женщины, пробудить в ее душе жажду мести. - Это непорядочность, которую нельзя простить. Потому и развелось так много мерзости вокруг, что все мирятся с ней. Раньше человека, нарушившего правила чести, вызывали на дуэль. Теперь с ним в лучшем случае не здороваются, - возмущался купчик. И вы простите вашего капитана, стоит ему сегодня или завтра зайти за портфелем. Сердце любящей женщины не камень. - Никогда, ни за что на свете не прощу! Прикажу вообще не пускать! - Но ведь ему нужен портфель. Возможно, в нем служебные материалы. Я уверен - капитан еще сегодня опомнится и прибежит за ним. - Да, да, непременно прибежит. Чтобы выкроить время для свиданья со мной, он часто берет с собой какие-то документы и работает дома. Это запрещено, но так он поступает ради меня, чтобы мы чаще могли видеться. Боже мой, умоляю вас, не оставляйте меня одну! Я не могу, я не хочу с ним встречаться! - Самое простое - это сейчас же отослать портфель... Ваша горничная еще не спит? - Я ее кликну. - Погодите... Удобно ли поручать это прислуге?.. Они народ любопытный, бесцеремонный, а в портфеле, кроме документов, могут оказаться и личные письма. Ваши, к примеру. От жены. Еще от какойлибо женщины, которую он тоже обманул. Из-за чрезмерного любопытства полуграмотной горняшки, которая толком и не разберется в прочитанном, станут трепать ваше имя в лакейских, кухнях и передних. Я советовал бы вам проверить содержимое портфеля. Это почти точный диалог между Еленой Дмитриевной и псевдокупцом. Как видите, намекая на письма от возможных соперниц, он метил в самое больное место любящей женщины. Затем события разворачивались так. Елена Дмитриевна вскочила и выбежала из комнаты. Через минуту она вернулась с портфелем в руках и лихорадочно принялась в нем рыться. Но руки плохо слушались ее, глаза ничего не видели. Не в силах побороть волнение и стыд от того, что она, как воровка, копается в чужих вещах, молодая женщина с отвращением швырнула злополучный портфель на диван. - Нет, не могу! - простонала она. - Я веду себя, как горничная, о которой вы только что говорили. Лучше уже передать портфель из рук в руки. - Я не хочу быть навязчивым.. Но если вы доверяете мне эту неприятную миссию, - робко, заикаясь, пробормотал влюбленный купчик, - то я... почту это за честь и доказательство вашей приязни... вы ведь знаете, ради вас я готов на значительно большее... - Я буду вам бесконечно благодарна! - искренне вырвалось у Елены Дмитриевны. Она взяла листок бумаги, написала адрес и протянула Бенсбергу. На секунду ее печальные глаза повеселели, и в них блеснули лукавые огоньки. - Это будет моей маленькой местью, - сказала она с горькой улыбкой. - Он очень ревнив и терпеть вас не может... - Надо ли говорить вам, друг мой, - продолжал Воронов, - что к себе в гостиницу Бенсберг не шел, а летел. Вы можете представить и то, какова была его радость, когда среди всякого канцелярского мусора он нашел пакет с надписью "совершенно секретно", а в нем копию плана минных полей в Ирбенском проливе... И, конечно, вы уже догадались, что через каких-нибудь десять минут, а возможно, и меньше, влюбленного купчика не было в Пярну. А через несколько дней в одном из самых фешенебельных ресторанов Берлина Альфред Бенсберг устроил пышный банкет для своих приятелей и друзей. Колоссальное вознаграждение, полученное Бенсбергом от разведки и военно-морского ведомства за выполненное поручение, позволяло быть щедрым. На этом же банкете Альфреда арестовали. - Арестовали? - удивился Фред. - Да... А причиной было вот что: когда корабли немецкого военного флота, руководствуясь только что полученной картой минных полей, двинулись через Ирбенский пролив, чтобы пройти в залив, многие суда подорвались на минах именно в тех местах, где на карте их не было... Затонул даже крейсер "Вильгельм". Альфреда Бенсберга судил военный суд. Где и когда его будут судить, знало лишь трое или четверо доверенных лиц. Однако в день первого заседания суда на имя председателя почта доставила из Швейцарии письмо. Цитирую на память, оно до сих пор у меня перед глазами: "Господин председатель! В гибели третьей имперской немецкой эскадры в водах Ирбенского пролива виновен не разведчик Альфред фон Бенсберг, известный под кличкой "Клюг", а немецкий генштаб, который игнорировал наличие русской контрразведки, когда планировал операцию. Это послужит вам уроком в дальнейшем. Я буду очень огорчена, если моего коллегу и хорошо воспитанного человека Альфреда фон Бенсберга незаслуженно сурово покарают. Он изо всех сил стремился выполнить задание. Елена Дмитриевна". Воронов налил одну за другой две рюмки и жадно выпил. - Капитаном второго ранга были вы, генерал? спросил Фред. С минуту Воронов осоловело глядел на собеседника - Я этого не говорил... А вообще... Были когда-то и мы рысаками И кучеров мы имели лихих.. неожиданно свежим для своих лет голосом пропел Воронов. - Понимаете, я того... перебрал. Когда шел к вам, уже клюкнул. И у этого стола перехватил маленько... Стар становлюсь. Пьянею... - Это в ваши годы опасно! - Опасно? Да меня еще кувалдой не добьешь. И службе не вредит. Проверяли. Поили как быка. Дрессировка старого разведчика выручает. Ни одного секрета не выдал! Потому и держат... Выдумщик я... И эту историю с вашим полетом в Мадрид выдумал... О, кажется, меня порядком разбирает... Послушайте, Фред! Дайте я вас поцелую... Не хотите? А действительно, кому нужны мои поцелуи?.. Старый одинокий ворон без гнезда! Служу, кому угодно - кто больше даст... Воронов схватил салфетку, заученно ловким движением перебросил ее через левую руку. - Чего изволите? - изогнувшись, с лакейской угодливостью спросил он. И тотчас выпрямился. - Фред! Не сердитесь!.. Хотя... Какой вы Фред! Такой же, как я Воронов... Но кто я на самом деле, никогда не догадаетесь. Не хочу позорить род... Может, перед смертью скажу. Вы в Сибири жили? Люблю Сибирь. Ох, как люблю! Простор! Ширь! Гуляй душа без кунтуша! Воронов оборвал разговор, силясь что-то припомнить, потер пальцами морщины на лбу, словно разглаживая их, и махнул рукой. - Послушайте, дружище! Я не такой уж беспамятный. Я помню... Все хорошо помню. Шеф поручил мне рассказать вам о школе, о ее задачах и прочей петрушке. Но я напился... В другой раз прокручу эту шарманку. Воткните этого шпиона, - Воронов ткнул пальцем в сторону домофона, - и скажите тридцать пятому, чтобы забирал отсюда тело старого ворона... А когда меня волочить будут, пойте: "Ныне отпущаюши раба твоего, владыко!" Фред позвонил. Воронов еще что-то бормотал, порывался куда-то идти, но через минуту в бокс явился денщик, на редкость быстро его угомонил, уложив на коляску-кровать. Старик тотчас заснул. А Фред, отодвинув недоеденный завтрак, подошел к окну и долго глядел в сад. На голубом небе ни пятнышка. Но перед глазами Фреда маячили два темных крыла. Казалось, это кружит и кружит в поисках пристанища большая черная птица. ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР - Скажите, герр Нунке, для чего вы привезли меня сюда? На кой черт я вам нужен? Именно я, Генрих фон Гольдринг? Отбросим на минутку опостылевшую мне фамилию, на которую я должен откликаться. Кстати говоря, выбирая мне имя, вы не проявили особой изобретательности и вкуса. Смешно, но эта мелочь, да, мелочь, по сравнению со всем остальным, тоже раздражает меня. Словно натянули на меня карнавальный наряд эдакого среднего дурачка... - Фред смял только что зажженную сигарету и швырнул ее в пепельницу. - Предупреждаю, я не привык в роли безмолвной пешки, которую хитроумные игроки двигают по шахматной доске. Нунке укоризненно покачал головой. - Пфе, барон, я вас не узнаю! Проявить столько выдержки после появления здесь, обмануть самого профессора... Хотелось бы мне рассказать ему кое-что, а потом взглянуть на его рожу! И вот, доплыть почти до самого берега и вдруг уже на мелком месте утратить спокойствие! Или это новая симуляция, а? Чтобы уклониться от принятия решения, от борьбы? Я знаю многих офицеров вермахта, которые после поражения из волков превратились в побитых псов, поджавших хвосты. - Я не побитый пес, но и не из тех, кто держит хвост трубой. - Тогда я должен себя поздравить. Ибо нам вредны как первые, так и вторые. Может быть, вторые даже больше - они привлекают к себе внимание. - Вам не кажется, что я уже давно постиг эти азбучные истины и что задерживаться на них не стоит? Может быть, вы объясните, к какому именно берегу я приплыл? Только конкретно, без обобщений. Прежде всего меня интересует то, что непосредственно касается моей особы. - А я и зашел к вам, чтобы поговорить о вашей дальнейшей судьбе. - Нунке поудобнее расположился в кресле, давая понять, что разговор будет длинный. Вы уже составили представление о нашем заведении? - Ни малейшего. Конечно, я говорю не об общей направленности школы, а о структуре, конкретных заданиях. После милой прогулки за документами мне показалось, что я кое в чем разобрался, но с тех пор прошла неделя, а я все еще в каком-то неведении, даже более того - нахожусь на положении полуузника. - То есть? - Теперь дверь моего бокса не запирают, но, когда я хотел выйти в сад, часовой не выпустил меня, сославшись на какой-то список, в котором нет моей фамилии. - То, что с вами все еще обращаются, как с новичком, сознаюсь, для меня новость. Нераспорядительность Шлитсена, не более. Сегодня же, нет, сейчас же исправлю досадную ошибку. Нунке пододвинул к себе домофон и набрал номер. - Герр Шлитсен? Это Нунке. Немедленно переведите Фреда на преподавательский режим. Да, я здесь, у него... Если я понадоблюсь, звоните сюда... Да... да... Но я хотел бы, чтобы нам не мешали... Потом, об этом потом... - Нунке положил трубку и, уже обращаясь к Фреду, сказал: - Видите, как все просто! - Вы сказали на "преподавательский режим"? - Об этом немного погодя. К сожалению, Воронов не выполнил порученной ему миссии и не проинформировал вас подробно, поэтому в нашей беседе необходимы кое-какие отступления. Начну с вопроса. Вы помните наш первый разговор? - Очень хорошо. - И, верно, поняли, что задали мне немало, хлопот? - Конечно. Только не понимаю, что послужило тому причиной. Почему именно моя скромная персона привлекла ваше внимание? - Вы слишком осведомленный в подобных делах человек, чтобы понять: между риском и целью всегда стоит знак равенства. Не станет же начальник школы тратить столько времени, денег и изобретательности только для того, чтобы заполучить для школы еще одного кандидата в класс "Д", как мы называем класс диверсий. На вас я возлагал и возлагаю куда более серьезные надежды. - О! Нунке замолчал и внимательно поглядел на Фреда. Но тот проявил свою заинтересованность лишь этим восклицанием и теперь вопросительно смотрел на начальника школы. - Еще там, в Австрии, узнав о вашем пребывании в лагере военнопленных, я решил: лучшей кандидатуры на воспитателя русского отдела мне не найти. Поняли? - Пока еще очень немногое. В общих чертах, как говорится. - Как по-вашему, кого готовит наша школа? - По опыту операции "Мадрид", назовем так вашу попытку проверить мою боеспособность, - диверсантов, возможно разведчиков... - Ставлю точки над "и": диверсантов, агентов-разведчиков и даже резидентов. Учтите, даже резидентов. В школе есть русский отдел. Кроме преподавателей специальных дисциплин, нам нужен еще и воспитатель. И я хочу, чтобы им стали вы, Фред Шульц! Что вы на это скажете? - Я не знаю, что входит в обязанности воспитателя. - А догадаться, как мне кажется, ничего не стоит, особенно вам. - Я не люблю браться за дело, руководствуясь лишь догадками. - Мне нравится ваш деловой подход, честное слоио, нравится! Тогда не станем тратить время на излишние разговоры, а сразу же перейдем к сути дела. Воспитатель, с нашей точки зрения, это не надзиратель, следящий за поведением учеников, а своеобразный художник, завершающий обучение, шлифующий каждого из будущих агентов по заранее избранному для него образцу. Как гончар, изготовляющий посуду различного назначения. В зависимости от внешности, манеры держаться, учитывая, конечно, и умственные способности, мы готовим своих воспитанников к тем амплуа, в которых им придется выступать в России. Одного, к примеру, на роль колхозника, второго - рабочего, третьего - мелкого служащего, еще кого-то - интеллигента-туриста... И, конечно, много значит национальный колорит. Необходимо, чтобы тот или иной агент не только выглядел, как русский, украинец или белорус, но и вел себя соответственно этим национальным категориям. Малейшая ошибка, малейший просчет могут привести к неожиданному провалу. Советская контрразведка нанесла нам немало ощутимых ударов. Многие из них можно объяснить лишь нашим пренебрежением к некоторым, казалось бы, незначительным деталям. Вы должны не только тренировать учеников, а сурово и повседневно их контролировать. Даже привычка русских завязывать шнурки на туфлях "бантиком" должна превратиться не в простое копирование, а в настоящую потребность, которая бы вошла в плоть и кровь. Это относится также к одежде, начиная от нижнего белья и носков и кончая кепкой. Кстати говоря, с ней будет всего труднее. Я и сам ее ненавижу! С едой у вас тоже будет немало хлопот. Русские употребляют много хлеба. Приучайте к этому ваших учеников. Украинец любит борщ, а русский - щи. Добейтесь, чтобы национальные блюда вошли в обиход. Короче: ваша обязанность состоит в том, чтобы человек, которого мы засылаем в Россию, не там привыкал к местным условиям, а здесь, в школе. - А не кажется ли вам, что эта работа не по мне? - Вы, очевидно, недооцениваете ее. Как быстро забывается печальный опыт минувшей войны! Не могли же вы не знать о скандальном провале всей нашей агентурной сети в первые же дни вторжения войск райха в Россию? - Еще бы! Ну и поиздевались над нами во всем мире, когда узнали, что красные давно держали всю нашу агентуру на длинном поводке! - не удержался от едкой реплики Фред. - Только мы ткнулись хлоп! - и отлично засекреченной сети разведчиков как не бывало! Верно ведь? Я знаю об этих подробностях из третьих рук, возможно потому и преувеличиваю... - К сожалению, нет! - поморщился Нунке. - В первые же дни войны нам срочно пришлось забрасывать агентов, и эта-то поспешность послужила причиной нового провала. У одного на милицейском мундире были пришиты не те пуговицы, второй не привык ходить в сапогах, третий ел не по-ихнему. И ловили наших агентов не только контрразведчики, но и само население... - В первые дни войны я был в Одессе и отлично помню, как одесситы волокли по улицам города каждого подозрительного. - Вот видите! В общем, во время войны наша разведка понесла колоссальные потери. Уже в военное время мы были вынуждены отказаться от предложенных Гиммлером и Канарисом методов разведки. Они хотели заменить хорошо натренированного разведчикаодиночку массовой агентурой и чересчур широко размахнулись. За три предвоенных года мы заслали в Ангглию свыше четырнадцати тысяч своих агентов. Четырнадцать тысяч! Совершенно ясно, что такая масса новых официанток, горничных, парикмахеров не могла остаться незамеченной. - Покойный Бертгольд говорил мне, что в Голландию было заслано еще больше людей - кажется, около двадцати тысяч. - Покойный? Вы сказали "покойный Бертгольц"... Вы в этом уверены? - заинтересовался Нунке. Фред не заметил, как вырвалось у него это проклятое слово "покойный", и теперь внутренне похолодел. Перед ним с фотографической точностью встала картина его разговора с Кронне в Австрии, где он утверждал, что Берггольд подался куда-то на север Италии и там следы его затерялись... Вот еще одна ошибка - та мелочь, о которой только что говорил Нунке и на которой он, Фред, может попасться. - Как это ни печально, но я постепенно приучаю себя к этой мысли. Все мои попытки разыскать его в Италии, как я уже вам говорил, оказались тщетными. Никакого следа, даже намека на след! Предположение, что Бертгольду удалось незаметно проскользнуть к своим в Швейцарию, тоже пришлось отбросить. Как бы ни сложилась обстановка, он бы подал о себе весточку. А из лагеря военнопленных, окажись он там, и подавно. Я знаю Бертгольда лучше, чем кто-либо другой: нас ведь связывали не только служебные, но и семейные отношения. Приходится предполагать самое худшее! Как трудно было придать этим словам оттенок сдержанной боли, с которой мужчина мужчине поверяет свои горести. И Нунке, по всему было видно, поверил в искренность сказанного. - Не надо терять надежды, - попробовал он успокоить собеседника. - Имейте в виду, многие руководящие работники нашей разведки своевременно бежали и теперь прячутся в самых отдаленных от Германии уголках мира, конечно, под чужими фамилиями. Я уже связался с некоторыми из них и могу запросить о Бертгольде. Возможно, вы преждевременно похоронили его. Оказавшись где-то на чужбине, не так-то легко дать знать о себе. Уверяю вас! - Буду безмерно вам благодарен. Простите, что отвлек вас своими личными делами. - Мы тоже заинтересованы в поисках такого ценного и опытного работника. Но вернемся к теме нашего разговора. Да, ошибки многому нас научили и против многого предостерегают. Любопытную вещь рассказал мне Воронов из практики русской разведки во время первой мировой войны. Перед самым началом военных действий командующий Одесским военным округой под видом точильщиков заслал в Галицию пять своих офицеров-разведчиков. Те свободно гуляли по стране, точили ножи, ножницы и, собрав все данные о дорогах, мостах, укрепленных пунктах, целехонькими вернулись домой. Тогда командующий Киевским округом, возможно движимый завистью, решил, как говорят русские, переплюнуть своего одесского коллегу и послал в ту же Галицию уже сто восемьдесят точильщиков. Представляете картину: изо дня в день под вашими окнами горланят: "Точить ножи, ножницы!" Австро-венгерская разведка была не очень проворна, но и она догадалась, в чем дело. Все "точильщики" вскоре оказались за решеткой. Числом в нашем деле бой не выиграешь! Необходим квалифицированный одиночка. Безупречно подготовленный. Чтобы он ничем не отличался от населения той страны, куда его забрасывают. - До сих пор в русском отделе школы не было воспитателя? - Был, даже есть сейчас, но... - Кто? - Генерал Воронов. Один из самых одаренных работников царской контрразведки. Он, естественно, очень хорошо знал свою страну, ее порядки. Подчеркиваю, знал, а не знает. Ибо о новой России у него представления довольно туманные. Эмигрировав, он больше никогда не возвращался на родину. И это привело к досадному провалу. Мы забросили в одну из южных областей Украины нового резидента. Самого способного нашего ученика. Он прекрасно изучил язык, обычаи. Под видом нищего он должен был добраться до Полтавы, где ему была обеспечена явка. Я сам осмотрел его перед полетом, ознакомившись предварительно со множеством образцов русской живописи, где фигурируют нищие. Все точно, хоть картину пиши с нашего разведчика. Воронов даже расчувствовался, так напомнил ему его подопечный типичную для России фигуру. А по дороге в Полтаву - провал! Выяснилось, Воронов не учел главного, в Советской России нищенство ликвидировано и запрещено. Теперь вы понимаете, почему мы вынуждены устранить Воронова! - Мне не хотелось бы обижать старика - О, генерал сам согласился на это. Теперь он будет обучать маскировке - Разрешите несколько вопросов? - Пожалуйста! - За время жизни в России я убедился, что изменения, и не только в экономике, а и в быту, происходят очень быстро. Как с этим ознакомиться преподавателю русского отдела? - Мы получаем множество журналов и газет, причем не только центральных. Если нас интересует какой-либо определенный район, мы различными путями достаем районную газету, даже многотиражки фабрик и заводов. Кстати говоря, именно в них мы иногда находим особо интересующие нас сведения. По натуре русские люди откровенны, и порой кое-что проскальзывает, как бы они не заботились о бдительности - А что, если это не откровенность, а ощущение силы? Как говорится, нам нечего бояться, если вы узнаете наши маленькие секреты? Не забывайте, мы ведь почувствовали их силу и их гнев на собственной шкуре. - Придет время, и мы возьмем реванш! - Вы действительно верите в это, герр Нунке? - Безусловно! Перспективы для этого уже начинают вырисовываться! Учтите, война только закончилась, а дружба между вчерашними союзниками трещит по всем швам. Тает, словно снег на солнце. Я встретился с Борманом - удирая из Германии, он на несколько дней остановился в Испании. Борман тоже согласен со мной. На протяжении всего вечера мы только и говорили, что о неизбежности третьей мировой войны... О, на этот раз Германия не будет одинока! - Во второй мировой войне она тоже не была одинока. Почти вся Европа... - В третьей против России выступит Германия и весь мир. Только бы дожить нам с вами, Фред, до этого часа! А имя я действительно выбрал вам скверное! В интимном разговоре даже язык не поворачивается. Впрочем, надо придерживаться железного правила. Я Нунке, вы - Фред. Пока что... Вопросы еще будут? - Один - Я вас слушаю - Считаете ли вы нужным, чтобы воспитатель время от времени посещал Россию? Боюсь, одних газет и журналов мало для детального изучения обстановки. Я думаю, для настоящего всестороннего изучения... - Думаю, лично вы не рискнете поехать, памятуя о заочном приговоре над лейтенантом Комаровым. Так, кажется, произносится фамилия, под которой вас знали в части, где вы служили? - Произношение у вас безукоризненное. Но почему вы вдруг вспомнили мою фамилию? - По ассоциации... Я думаю, что вас так же легко могут узнать в России, как узнали в Австрии. - Это меня самого заставляет задуматься. Я не из трусливого десятка, но сознательно рисковать, да еще после войны, из которой выскочил целым и невредимым... Бр-р! Что-то не хочется. Приговор "расстрелять" - плохой спутник в дороге. Может быть, в связи с этим вы подыщете другую кандидатуру на должность воспитателя? Как-никак, а линию фронта я перешел в начале войны. И с тех пор не был в России. Война, разруха, безусловно, все так изменили, что я могу влипнуть в еще большую неприятность, чем Воронов... А спросят с меня! И вам все равно придется искать кого-то другого... - Не торопитесь с отказом... - Я хотел, чтобы вы правильно меня поняли. Отказ мой проистекает не от нежелания работать. Просто я мало подготовлен к такой ответственной задаче. Ведь положение мое таково, что я лишен возможности глубоко вникнуть в суть дела. - Я знаю ваши деловые качества, Фред. Вашу настойчивость, инициативу. В процессе работы что-нибудь придумаем. Поэтому я так отстаивал вашу кандидатуру. Поверьте, мне и здесь пришлось преодолеть кое-какие трудности. - Даже так? - Не я один руковожу школой. Есть другие. И не все с таким доверием относятся к вам. - Основания? - То, что из южной Италии вы бежали к югославской границе. Это верно? - Да. - Почему именно туда? - Считал это самым простым и безопасным. Там я легко мог выдать себя за русского - Так я и объяснил Шлитсену. Впрочем, он... Глаза Нунке впились в лицо Фреда. - Не доверяет мне? - Нет, не не доверяет, а не доверял. Хотя это не то слово. Мы не получили никаких сведений о вашем пребывании в Югославии, и это его обеспокоило. Вещь вполне естественная, и обижаться не стоит. - Я обиделся не столько на него, сколько на вас. - Правда? - Нунке удивленно поднял брови. - На меня, на человека, который спас вам жизнь, привез сюда, хочет предоставить вам интересную и ответственную работу? Ну, знаете, это уж ни в какие ворота не лезет! - Вы ведь меня хорошо знали. Зачем же было так трепать мне нервы этой мадридской операцией? - Хотел доказать Шлитсену, что он ошибается. Как начальник школы я мог, конечно, не согласиться на эту операцию. Но сомнения Шлитсена задели меня за живое. Как-никак, а вы моя креатура! - Могли бы предупредить! - Зачем? Знай вы, что документы не такие уж важные, вы отнеслись бы к заданию менее серьезно, а это непременно отразилось бы на результатах. Потом еще одно: меня радовало, что я хоть немного отыграюсь за те неприятности, которые вы мне доставили, симулируя тяжелую болезнь. Теперь мы квиты. Не хотел вам этого говорить, но сегодня у нас откровенный разговор. Надо покончить и с этим недоразумением. "Хитрит ли он, ссылаясь на Шлитсена, или действительно персона фон Гольдринга не вызывает у него ни малейших сомнений, - думал Фред. - Возможно, из-за допущенной мною оплошности в разговоре о Бертгольде он теперь тоже насторожится? Не надо было сегодня заговаривать о необходимости поездки в Россию... Впрочем, чрезмерная осторожность тоже будет подозрительна. Ничем нельзя отличаться от бывшего фон Гольдринга. Я должен держаться с тем же апломбом, действовать решительно, независимо. На таких, как Шлитсен, это особенно действует. А именно его и надо остерегаться..." Ничто не выдавало волнения Фреда. Выражение лица быстро менялось в зависимости от темы, которой касался разговор, поза была естественна, руки спокойно лежали на ручках кресла. - Я вижу, вы все же задумались над моим предложением, - нарушил коротенькую паузу Нунке. - Нет, меня волнуют взаимоотношения с Шлитсеном. Не очень приятно, когда тебе не доверяют. Это портит настроение, мешает работать. - О, пусть это вас не тревожит! Шлитсен положен на обе лопатки! Он даже сам выдвинул вашу кандидатуру для выполнения одного очень сложного и ответственного поручения... - Теперь я буду бояться его поручений, как огня! Не очень-то приятно, когда считают, что тебя легко провести. - Упаси бог! Поручение совершенно серьезное. - В чем же оно заключается? - Об этом вам расскажет сам Шлитсен, ответственный за это дело. Сейчас я его вызову. Приказав своему заместителю прийти в тринадцатый бокс, Нунке с улыбкой заметил: - А вы не очень гостеприимный хозяин, Фред! Разговаривать за чашкой кофе было бы значительно приятнее. - Я не знал, что имею право что-либо заказывать. Ел, что приносили и когда приносили... - Опять недосмотр Шлитсена! Как воспитатель, вы имеете на это право. - Как воспитатель? Разве мы обо всем договорились? - А разве нет? - Хотелось бы на свободе взвесить все "за" и "против". Вы можете дать мне день-два? - Значительно больше. Выполнение задания потребует много времени, и вы сможете все хорошенько обмозговать. - Это меня устраивает. Ваше распоряжение о смене режима останется в силе? - Да. Но должен предупредить, существует один строгий закон, неизменный для всех - будь то ученик или воспитатель. - Какой же? - Тот, кто попал в нашу школу, выходит отсюда или до конца преданным сотрудником, или... - Не выходит совсем? - закончил Фред. - Не очень оригинально! Насколько мне известно, подобный закон существует во всех родственных нашему учреждениях. - Считал своим долгом предупредить... - Осталось задать один вопрос: почему вы не рассказали мне о школе еще в Австрии? Я мог бы убежать из лагеря, и вам не пришлось бы... - Можно было просто выкупить вас из лагеря. Кое-кто из тамошних руководителей делает на этом неплохой бизнес. Но мне не хотелось привлекать внимание американцев к вашей персоне. Знатоков России они ценят на вес золота. Это - первое. Второе: я хотел, чтобы для всех вы были покойником. Так разведчику удобнее. - А подумали вы, герр Нунке, что у меня есть невеста, которую я люблю и с которой хотел бы повидаться перед новой разлукой? Подумали о том, что Лора может узнать о моей "смерти"? О том, как это тяжело на нее подействует? И в конце концов, не могу же я совсем отказаться от личной жизни, от дорогих мне людей! Фрау Эльза и Лора остались на чужбине, кто, как не я, должен позаботиться об их возвращении домой, устроить их дела? Бертгольд мне никогда бы этого не простил... - Каюсь. Этого я не учел. Конечно, семейные обязанности - святая святых. Я подумаю, как это исправить. Возможно, впоследствии мы предоставим вам возможность.... Появление Шлитсена прервало разговор. Вежливо поклонившись Нунке и едва кивнув Фреду, он остановился у кресла шефа и ждал, пока тот предложит ему сесть. Глядя на своих начальников, Фред едва сдерживал улыбку. Слишком жалким выглядел Шлитсен рядом с Нунке. Один - вылощенный, подтянутый, в элегантном спортивном костюме, в безукоризненно чистой рубашке. Второй - приземистый, с брюшком. Пиджак был ему узок, полз вверх, от чего лацканы перекашивались и оттопыривались. Лицо Шлитсена, хотя и было тщательно выбрито, тоже казалось неопрятным, возможно, из-за перекошенного шрамом рта. Никому не пришло бы в голову, что такой вот работал следователем гестапо - типичный бюргер, отяжелевший от чрезмерного употребления пива. Получив разрешение сесть, Шлитсен вопросительно взглянул на Нунке, а когда тот утвердительно кивнул, перевел бесцветные глаза на Фреда. - Насколько я понимаю, герр Нунке подготовил вас к тому, что мы хотим поручить вам одно важное дело? - Да. Но не сказал какое. - Прежде чем объяснить суть, я хотел бы сделать одно замечание. То, что мы вам поручаем, не входит в круг ваших непосредственных обязанностей. Поэтому за вами остается право выбора: можете согласиться или отказаться, если сочтете задание слишком трудным для себя. Для вашей будущей карьеры лучше согласиться. - Я считаю, что должен исходить не из соображений будущей карьеры, а из успеха или неуспеха в выполнении задания, - бросил Фред. - Мне нравится ваш подход к делу, - похвалил Шлитсен, но с видом такого напыщенного превосходства, что Фред едва сдержался, чтобы не ответить резкостью. - Мы долго обсуждали, на кого можно возложить эту миссию, и пришли к выводу: ваша кандидатура со всех точек зрения самая приемлемая. - В том числе и вы? - нескрываемая ирония прозвучала в голосе Фреда. - Почему вас интересует именно мое мнение? делая ударение на слове "мое", спросил Шлитсен. - Ведь вы однажды уже снаряжали меня в дорогу... - Я только что похвалил вашу рассудительность, а теперь должен сделать замечание: приказы руководства школы не подлежат обсуждению. - Приказ выполню. Я человек военный и знаю дисциплину. Но в порядке раэбора проведенной операции имею право высказать свое мнение. Так вот: жаль, когда физические и моральные силы человека растрачиваются зря. Оружие разведчика - это его нервы. - Я предлагаю перейти к сути дела, - вмешался Нунке. - Вы правы, - поклонился Шлитсен. - Начну с очень коротенького вступления, чтобы восстановить в памяти известные вам факты. Вы знакомы с политикой нашего правительства, основанной на физическом уничтожении советских военнопленных. Часть из них, конечно незначительную, но представляющую боеспособную силу, мы привлекли на свою сторону и даже вооружили. - Армия Власова? - Да, армию генерала Власова. Она дралась против русских и очень упорно. После окончания войны власовцы, как и наши части, были интернированы, но по Потсдамскому соглашению их должны передать в руки советских властей. Большим желанием выполнить этот пункт договора бывшие союзники России не горят. Да и нам не хотелось бы, чтобы это произошло. Ведь таких людей можно использовать. - Да, о соглашении, заключенном в Потсдаме, я знаю из газет. - Советские миссии по репатриации шныряют теперь по всей Германии. Союзники всячески препятствуют русским в составлении списков тех, кто подлежит возвращению. Но если миссия имеет списки, то американцам и англичанам приходится уступать, вопреки желанию. Иначе может возникнуть международный скандал. Впрочем, союзникам удалось припрятать от советских властей многих власовцев. - Герр Шлитсен, ваше коротенькое предисловие перерастает в лекцию для нижних чинов, - резко прервал своего заместителя Нунке. - Простите, я только хотел... - Думаю, что Фред уже разобрался в ситуации. - Тогда только суть: в одном эсэсовском лагере американской зоны скрывается группа из пятидесяти четырех офицеров бывшей власовской армии. Это люди, которые сожгли за собой все мосты и добровольно в Россию не вернутся. Американцы собирались вывезти их в Соединенные Штаты, но неделю назад получили от советской миссии категорическое требование передать из рук в руки всех пятьдесят четыре. Правда, поименного списка советская миссия не представила, назвав лишь общее число, что и позволило затянуть дело. - Очевидно, в группе действует советский агент, который не успел или не сумел передать русским список фамилий, - так, кажется, думают американцы, пояснил Нунке. - Агент раскрыт? - спросил Фред. - Пока нет. Приняты меры, чтобы прервать всякую связь межяу лагерем и внешним миром. Вряд ли в ближайшие дни список может попасть в руки русских, ответил Шлитсен - Теперь конкретно о вашем задании. Под видом бывшего советского офицера мы хотим заслать вас в лагерь. Американцы согласны передать нам всю группу, если мы сумеем ее незаметно вывезти. - Этим и ограничивается мое задание? - Второе связано с первым: надо выявить агента русских и ликвидировать его. Без этого опасно приступать к основной операции. - Ясно. - На подготовку даем три дня. За это время вы ознакомитесь с вашей новой биографией, разработаете с Шлитсеном и Вороновым план эвакуации группы, продолжал уже Нунке. - Если удастся выполнить задание, эта группа и составит основное ядро вашего русского отдела. - С заместителем начальника лагеря мистером Хейендопфом можете разговаривать откровенно: он наш союзник, - прибавил Шлитсен. - Прекрасно! Это значительно упростит дело! обрадовался Фред. - Итак, о сути задания я вас информировал. Сегодня вечером вы свободны, а завтра приступите к подготовке. В девять часов утра я жду вас у себя. Почтительно поклонившись Нунк