- Тем лучше. Итак, условились: завтра выведите этого увальня развлечься. Приветливый хозяин таверны сердечно принял двух неожиданных гостей и, как было заранее условлено, провел в знакомый уже Домантовичу уголок, где тот когда-то "гулял" с Нонной. Но ширму не задвинул. - Сегодня в таверне посторонних нет, а без ширмы - свободнее, - пояснил хозяин. - Что будем пить-кушать? - Водка у вас есть? Настоящая, не шнапс какойнибудь? - спросил Середа. - Конечно, есть! На всякий случай припрятал две бутылки "смирновской" из Англии. Лучшая в Европе! - Гоните сюда! - Василий! Разрешите называть вас по имени, как окрестила мать! Мы ведь не в лагере и не в школе! Согласны? И еще одно условие: давайте не очень налегать на "лучшую в Европе". Хочется поговорить откровенно, а если переберешь... - Переберешь? Когда на столе всего две бутылки? Глупости! Бывало, до войны везу лес, дорога - хуже не придумаешь. Холод такой, что хороший хозяин собаку из дома не выгонит. А лес везти надо. Перед дорогой пол-литра опрокинул и пошел... Руки стыть начинают - еще столько же! Ну, до Белых Берегов как доехал, тут уже принимаешь полную норму... А вы... две бутылки! На двоих! Смех! В разгар ужина, когда одну бутылку уже распили, в зал впорхнула Мэри. Увидав Домантовича, она бросилась к нему, как к родному брату. "Малыш" тоже радостно встретил неожиданную гостью. Чересчур радостно. Он пил и пил за ее здоровье, смешивая оставшуюся водку с пивом, но, казалось, не пьянел. По крайней мере внешне. Лишь по тому, как все настойчивее Середа уговаривал девушку отказаться от имени Мэри, а позволить называть себя Марией, можно было догадаться, что в голове у него туманится. - Мария... Прислушайтесь, как звучит?.. Так звали мою мать! Протопопов вошел в таверну, когда "Малыш" уже был на взводе. Середа сидел спиной к двери и не заметил нового посетителя, а Протопопов тоже не спешил показаться ему на глаза. Усевшись возле столика в противоположном углу, он медленно цедил сквозь зубы плохонькое кислое вино, по временам поглядывая на группу, сидевшую в "кабинете", как громко здесь именовали уголок, который можно было отгородить ширмой. - Почему этот патлатый так внимательно глядит на вас? - рассмеялась Мэри, кивнув в сторону Протопопова. - А - бельмо ему на глаза! - выругался Середа и, даже не взглянув, кто сидит сзади, поднялся со стула и задвинул "кабинет" ширмой. Это уже нарушало план, требовало вмешательства. Через минуту ширма сдвинулась, и Протопопов, не здороваясь, словно был сильно пьян, шлепнулся на четвертый стул, "случайно" поставленный тут заботливым хозяином. - Узнаешь, Василий? - спросил Протопопов через стол. Середа захлопал глазами и с минуту всматривался в такое знакомое и в то же время как будто незнакомое лицо. Домантович заметил, как покрасневшие от выпитой водки щеки "Малыша" стали бледнеть. Именно в этот момент заиграла радиола. - Потанцуем, Мэри? - спросил Домантович. - С радостью! Пусть старые друзья побеседуют наедине. Они вышли в зал и закружились в ритме все ускоряющегося модного фокстрота. Домантович мог не прислушиваться к беседе двух старых знакомых. Он знал: под столом, у которого те сидели, вмонтирован американский подслушиватель новой системы, который позволяет Нунке самому слышать весь разговор Середы и Протопопова от слова до слова. Хозяин таверны, простучав деревяшкой, подошел к радиоле и сел рядом на стул, чтобы сменить пластинку. Теперь зал наполнился мелодичными звуками медленного блюза. И вдруг в эту мелодию ворвался истошный крик, потом нечеловеческий вопль. С удивительной для одноногого быстротой хозяин таверны бросился к ширме, на ходу выхватив из кармана пистолет. Но выстрелить он не успел. Середа выскочил из-за ширмы и, столкнувшись с хозяином, схватил его под мышки, высоко поднял и с криком "сволочь!" швырнул на мраморную стойку с такой силой, что тот не успел даже вскрикнуть. - Падаль! - ревел взбешенный великан. У Домантовича оружия не было. - Протопопов быстро его утихомирит! - заверял Нунке. Как он потом жалел, что допустил такую оплошность! Увидав расправу над одноногим, Домантович схватил за руку Мэри и бросился к выходу. Они со всех ног помчались к школе. Их гнал от таверны грохот, звон разбитого стекла, дикий рев. Минут через десять они отскочили на обочину, ослепленные светом фар. Навстречу мчалась машина. Она остановилась. Из нее выскочил Нунке. - Все знаем! Слышали! Возвращайтесь в школу, мы его задержим. Скажите... Конец фразы заглушил страшный взрыв. Высокий столб пламени поднялся там, где несколько минут назад стояла таверна. - Быстрее, Нунке! - послышалось из машины. Домантович узнал голос Думбрайта. Машина рванулась с места. Теперь было видно, что пылала не только таверна. Внешне все шло по-прежнему: занятия в боксах, специальных кабинетах или залах, два часа "духовной подготовки", ночью тренировки парашютистов. Как и раньше, точно по расписанию, в котором были указаны часы и минуты, Думбрайт носился по боксам, давал указания, изредка хвалил кого-нибудь, но чаще ругался. После смерти Протопопова Воронов продолжал занятия с группой "Аминь". Но узнав, что босс окончательно решил послать его вместо покойного в Минск, старик осунулся, утратил свое всегда бодрое настроение. Дела шли, как и прежде, но во всем чувствовалось напряжение, возникшие в жизни школы какие-то подводные течения. Причину этого знали только Думбрайт, Нунке и, как это ни странно, Вайс. Его план раскрытия подпольной радиостанции Думбрайт и Нунке одобрили и немедленно принялись осуществлять. Метод исключения, предложенный Вайсом, заключался в том, что каждому учителю, инструктору, воспитателю различными способами подсовывали "новую секретную, самую достоверную" информацию. Шульца проверяли трижды. В первый раэ - поручили сопровождать на аэродром какого-то особо засекреченного агента, тот должен был лететь в Мюнхен, оттуда в Москву с важным заданием. Затем вместе со специалистом-инструктором по диверсиям на железных дорогах Шульц разрабатывал план взрыва моста через Днепр в районе Крюкова. Наконец, в третий раз он сопровождал до самой французской границы группу, состоявшую из трех человек. На лицах у них были маски, между собой они почти не разговаривали, только у одного "вырвалась" неосторожная фраза он-де боится поездки в Москву. Спутник, сидевший рядом с "болтуном", так саданул его локтем под ребро, что тот застонал. Примерно такими же методами проверяли всех сотрудников школы, всех воспитанников классов "А" и "Р". Пеленгаторы в эти дни работали круглые сутки. По распоряжению Думбрайта их установили столько, что малейший радиосигнал в квадрате школы был бы пойман. Но таинственная радиостанция молчала. Через несколько дней после того, как сгорела таверна, Нунке принес боссу материалы окончательного расследования причин пожара. Накануне вечером он докладывал о найденных обгорелых трупах: один, без ноги, безусловно хозяина таверны, второй, с проломленным черепом - Протопопова, третий, женский жены хозяина. Труп Середы нашли возле склада с горючим, а девочка и слуга остались живы. На следующий день, закончив расчистку, нашли пятый труп, обгоревший до неузнаваемости, но, как утверждали эксперты, - мужской. Думбрайт внимательно выслушал сообщение, насупился и нервно зашагал по кабинету. - Вас взволновала эта новость? - Да. - А меня обрадовала. Ведь именно в таверне мог под видом туриста поселиться радист. Теперь понятно, почему вдруг умолк передатчик. - Но радисту кто-то давал сведения о школе. И, возможно, не раз. - Я думал об этом, и поверьте мне, - в голосе Нунке звучало искреннее убеждение, - у нас не будет более удобного времени, нежели теперь, для отправки всей агентуры. - Почему вы так думаете? - Допустим самое худшее: в нашей школе скрывается вражеский агент, передававший радисту в таверну информацию. Радист погиб. Агент без связи. Он не может сообщить об отправке агентуры. Вывод: к отправке надо приступить немедленно... Возможно, среди тех, кто будет отправлен, окажется и проблематичный агент. Он может провалить группу из трех человек, в которую попадет сам. Остальные группы уцелеют. Ведь никто не знает места их назначения. Начальник школы говорил долго и обстоятельно. Думбрайта его соображения убедили. - Только вот что, мистер Нунке! Сделаем так: всем, кто будет отправлен, каждому персонально, под большим секретом, сообщите, что вылет откладывается на неопределенное время. Возможно, на очень длительное... А тем временем все должно быть подготовлено: оружие, радиоаппаратура, деньги, снаряжение. Вы ведь сами знаете, что нужно. - Все давно готово! - Тем лучше! Беру на себя транспортировку. Будем отправлять группами по три человека, но так, чтобы в аэропортах во время пересадок они не встречались. Дату отправки сам назначу позже. Резидентов отправлять по одному. - Имейте в виду, надо отправить двадцать четыре человека! Успеем за ночь? - За одну ночь можно усадить в самолеты и перебросить с одного конца Европы на другой целую дивизию. - А как с пеленгаторами? - Сократить наполовину, но пусть работают круглые сутки. Только отправив последнюю группу, снимем усиленное наблюдение за эфиром. Шульц и Домантович встречались по служебным делам каждый день, даже по нескольку раз в день. Нунке нравилось сталкивать их. Они оба вели себя, как петухи... Не было случая, чтобы Домантович поддержал предложение Шульца, и наоборот. Как воспитателям русского отделения, им полагалось вместе с будущими резидентами или агентами разрабатывать план операций. Но обычно они к соглашению не приходили, и тогда Нунке выступал арбитром. Шеф потирал руки от удовольствия: он воочию убеждался, что Домантович не хуже Шульца разбирается в делах и может успешно конкурировать с ним в знании жизни современной России. А то, что воспитатель и его заместитель враждуют между собой, никогда не навещают друг друга в свободные часы, - это только к лучшему: можно не волноваться - ошибка одного не останется не замеченной другим. Служебные обязанности зачастую вынуждали Шульца и Домантовича оставаться с глазу на глаз. Приходилось уточнять детали операций, утверждать модели одежды для тех, кто должен был в это время отправляться в тот или иной район России. Даже наедине они так же горячо спорили по поводу малейших деталей. Думбрайт и Нунке не раз в этом убеждались, используя новейшее достижение диверсионной техники - усовершенствованный подслушиватель. Подключенный к телефонному проводу и соединенный с кабинетами Нунке и Думбрайта, он позволял слышать, что делается в том или ином боксе и других помещениях. Именно такой подслушиватель и дал возможность Нунке услышать не только разговор в таверне, а и предсмертный вопль отца Полиевкта, то бишь Протопопова. Вскоре должны были усовершенствовать и телевизионную систему, чтобы не только воспитанники могли видеть своих лекторов, а босс и шеф школы могли наблюдать за тем, что происходит в боксах. К счастью Шульца и Домантовича, пока такой возможности у начальства не было. Друзья могли с пеной у рта спорить по поводу какой-либо мелочи и тут же вести переписку совершенно иного характера. Одну такую "настольную" переписку приведем целиком, - она поможет разобраться в ситуации, которая сложилась в школе за последнее время. - "Мишка! Идиот! Какого черта тебя понесло в эфир?" - "А что мне оставалось делать, если твой крестный отец (так Домантович называл Нунке) заявил: "Проявите себя на работе, возможно, утвердим вас на постоянной должности воспитателя". Должен же я был предупредить, чтобы на всякий случай каждый день на протяжении двух недель ждали от меня интересной информации?" - "А знаешь, что ты натворил своим выходом в эфир?" - "Догадываюсь. И очень жалею, что запеленговали. Теперь будет труднее..." - "Передатчик там же, где был?" - "Нет! Что же я буду носиться с ним, как дурак с писаной торбой". - "Мне кажется, тебя не оставят при школе. А раз ты поедешь в Киев, нет необходимости использовать передатчик. Проинформируешь из первых рук". - "Открыл Америку!" - "А если тебя все же оставят при школе?" - "Информацию о засылке большой группы диверсантов я передам, даже если мне придется одной рукой отстреливаться, а другой выстукивать текст". - "В таком случае у тебя будут еще и две мои руки". - "Не бывать этому, Гриша! Иметь своего человека в таком логове и потерять возможность следить за шайкой..." "Ну нет! Сложим наши головы, но предупредим о двадцати четырех диверсантах. Это тебе не коробочка с ваксой! Кстати, почему ты меня не предупредил, что выходишь в эфир?" - "Обстановка была слишком удобна, а ваша милость в это время была у цыганочки. Ты знаешь, Гриша, отныне я стану именовать тебя "цыганским бароном". Добро?" - "Ко всем чертям!" На этом переписка оборвалась. Зазвонил телефон. - Вам письмо, - сказал Нунке, протягивая маленький с рисунком конверт. "Бежала!" - промелькнула в голове мысль. По лицу невольно расплылась счастливая улыбка. Но Фред тотчас овладел собой. По мере чтения письма лицо его мрачнело... - Дело не в том, что она уехала неожиданно. Фред молчал. Мобилизовав все свои актерские данные, он разыгрывал оскорбленного влюбленного, хотя ему до боли в ладонях хотелось дать Думбрайту пощечину. Тот, даже не спросив разрешения, взял письмо Агнессы и внимательно прочитал. - Вы знали, что она уезжает в Рим? - Я знал, что это ей разрешили, но уехать она должна была через неделю. - А уехала сегодня ночью! Мадридский филиал только что известил, что все деньги она перевела в римский частный банк, - в сердцах сообщил Думбрайт, швырнув письмо на стол. Как и полагалось влюбленному, хотя и обиженному, Фред спрятал листок в карман. - Что вы думаете об этой выходке с банком? - Узнаю, как бы это сказать, почерк падре Антонио. - Вот что, Фред! У нас нет времени на обсуждение. Мы потеряли кругленькую сумму, которой хватило бы не на один год существования школы. Мы можем потерять и вывеску, такую нужную и удобную. Вы - невесту и приданое. Напоминаю - солидное, так тысяч около ста долларов, если считать и наследство Менендоса. - Назвав сумму, босс внимательно поглядел на Шульца. На лице того отразились и радость и тревога. Фред отлично знал, что от наследства Менендоса остались лишь рожки да ножки, и в душе потешался над неуклюжими уловками босса. - И все это можете вернуть только вы! - Как? - Немедленно, не позднее завтрашнего дня, вылететь в Рим, разыскать Агнессу и вернуться с ней сюда! - Согласен, Фред? - улыбаясь, спросил Нунке. - Согласен! - радость в голосе Шульца на сей раз была неподдельной. - Вместе с вами полетит Вайс. Его задание - в случае необходимости ликвидировать падре Антонио. "И наблюдать за мной", - мысленно прибавил Фред. - Собирайтесь: позаботьтесь о гардеробе, возьмите побольше денег. Распоряжения на этот счет даны. Самое лучшее, если ваше обратное путешествие с Агнессой станет свадебным, - Думбрайт говорил о браке Фреда с Агнессой, как о деле окончательно решенном. Шульц повернулся, собираясь идти, но вдруг вспомнил: - А задания, которые я должен был выполнить? Передать Домантовичу? - Домантович повредил ногу, прыгая вчера с парашютом. Он пролежит долго, - сказал Нунке. - О каких заданиях идет речь? - поинтересовался Думбрайт. - Проверить знание фамилий местных руководителей и обстановки у пяти слушателей группы "А", пояснил Шульц. - Это Домантович может сделать и лежа в постели. Скажите ему, кого именно он должен проэкзаменовать, и пусть сообщит собственное мнение о каждом, - решил босс. - До свидания! - Счастливого пути! Помните: в вашем распоряжении три дня. Информируйте Вайса каждое утро, а он обеспечит связь с нами. У вас и без того будет достаточно хлопот. Прямо из кабинета Нунке Фред поспешил к Домантовичу. Тот лежал в кровати, взгромоздив правую ногу на большую подушку. - Понимаете, Шульц, маленький камешек - и вот... - Надо больше тренироваться, опираться на носки... - Вы пришли в качестве инструктора парашютного спорта? - Я пришел не как инструктор, а по делу... Григорий заговорил о тех пятерых, которых должен проэкзаменовать Домантович. А в это же время шла живейшая переписка: - "Вылетаю в Рим, вернуть Агнессу, которая убежала. Информацию оттуда передам". - "Счастливый! Дураком будешь, если вернешься сюда. Так и передай от меня полковнику Титову". - "Это решит он". - "Категорически требую передать ему, что я справлюсь один". - "Прощай, Мишка! Помни адрес старого цыгана". - "Еще бы!" - "Береги себя, дружище! За это время ты стал мне роднее брата". На последнюю фразу Домантович не ответил. Он притянул Григория эа руку к себе и крепко поцеловал. Григорий рывком поднялся, хотел уйти, но, что-то вспомнив, вытащил новый листок бумаги и написал: - "Что передать твоим?" - "Адрес у Титова. Если удастся, поезжай к маме, она в Минске. Расскажи, что можно..." Первый листочек прожевал Григорий. Второй - Михаил. Очевидно, глотать бумагу было неприятно и трудно. У обоих на глаза навернулись слезы. НАД МОРЕМ Как только самолет оторвался от земли, Григорий в изнеможении прислонился к спинке кресла и закрыл глаза. Тяжелая усталость словно вдавила его в сиденье. Так наваливаются на пилота перегрузки при смене траектории полета на больших скоростях. Эта аналогия промелькнула и исчезла, ибо усталость уже сковала мозг. Не думать! Ни о чем не думать! Сейчас можно не думать! Григорий так и не понял, был это сон или короткое забытье, исцеляющее не продолжительностью времени, а самой своей глубиной. Но вернулся он в действительность, словно омытый в семи купелях. Самолет набирал высоту. Ослепительно белые облака проплывали над крылом. По временам они утончались, становились совсем прозрачными, потом вновь громоздились, создавая фантастически-сказочные пейзажи, словно возникавшие из хаоса первозданности. Из этого эфемерного, изменчивого мира, с заоблачных высот на грешную землю Григория вернуло отвратительное хрипение, послышавшееся сзади. Григорий повернул голову и увидел Вайса. Позеленевший, с выпученными, покрасневшими, словно у кролика, глазами, он блевал... Гончаренко передернуло от отвращения. Эта гадкая фигура словно олицетворяла теперь всю мерзость мира, из которого он только что вырвался. Мерзость! Да, да, мерзость - все думбрайты, нунке, вороновы, вайсы, стремящиеся опоганить землю. Он и Домантович сделали всего лишь небольшую часть того, что надо сделать, чтобы очистить мир от нечистот, извергаемых глотками этих подонков человечества. Бр-р, как это гадко и трудно. А впрочем... Что ж, на долю санитаров всегда выпадает немало грязной работы! Но цель ее благородна: оздоровить окружающий мир. Смыть с земли всю грязь и нечисть. Выскрести ее так, чтобы не осталось уголка, где могла бы плодиться всякая погань. Миша, дорогой! Как трудно тебе, и как ты сейчас завидуешь мне! Если б не этот глупый несчастный случай с вывихом, ты бы мог уже быть дома... Подумать только: от какого-то маленького камешка, случайно попавшего под ногу, зависит успех или провал задуманного, а возможно, и судьба человека! А вот мне под ноги попался этот проклятый Вайс Что же меня спасло? Тоже случай? История с Середой, который сжег таверну и этим навел Думбрайта и Нунке на ложный след? Бегство Агнессы? Как хорошо, что я увижусь с ней и сведу ее с надежными людьми. На всякий случай они послали со мной Вайса... О, в Риме, в Италии, я найду возможность от него избавиться! Курт, Матини, гарибальдийцы - настоящие друзья, целая армия людей доброй воли! Я знаю, вы мне поможете во всем, ибо хозяева земли вы, а не вайсы... Нет, не случай спасает нас, ведет к победе! Всем сердцем я ощущаю закономерность победы добра над злом. Достигаешь этого в муках, но, политый потом, слезами и кровью, путь этот ведет к победе. Он тянется все вверх и вверх, и им идут миллионы... А с высоты, с вершины горизонты перед людьми, двинувшимися в поход за правду, все расширяются и расширяются... И словно в подтверждение этого самолет прорвался сквозь тучи. Яркая, пронизанная солнцем голубизна неба и моря слились в единый безбрежный простор. А впереди замелькали очертания земли. Всегда прекрасной земли, на которой родился и утвердился человек.