, и не было дня, чтобы не прихватывал в гостиницу папки. Одним из таких дел, от которого его так "объективно" оттирали трижды, было дело "аксайского хана". О нем, о его влиянии на жизнь республики ходили легенды не только в Узбекистане, но доходили слухи до Москвы, и он не впервые слышал его фамилию, да и родня ташкентская первым делом спрашивала, а как там хан Акмаль, неужели и на этот раз выкрутится? Вот от какого дела его тактично и ловко оттирали, Камалов чувствовал это. Видимо, тронуть хана Акмаля -- все равно что разворотить муравейник, многие, наверное, почувствуют себя неуютно. Он однажды даже поделился сомнениями с Сухробом Ахмедовичем из ЦК, мол, не пора ли вплотную заняться сподвижником Рашидова в Аксае, от которого в прошлом зависели многие высокие назначения в республике. Акрамходжаев не стал его ни отговаривать, ни переубеждать, лишь устало сказал, да куда от нас денется директор какого-то агропромышленного объединения, когда у нас на очереди секретари обкомов, секретари ЦК. Этим замечанием тот вроде тактично намекал, что он еще не владеет ситуацией, не ориентируется в субординации преступлений. В общем, чувствовал себя Камалов как конь с повязанными ногами, с путами, да и шоры ему ловко успели нацепить, чтобы он шагал только в определенном направлении. Он, конечно, делал вид, что занят стратегическими вопросами, а остальное, от чего его вежливо оттирали, мол, не представляет первостепенного интереса. Материалы по хану Акмалю вел старший следователь по особо важным делам, прокурор знал его еще по Москве, а начато дело было следователями КГБ республики, так совместно оно и продолжалось. В одно утро, подписав несколько санкций на арест, он созвонился со следователем по делу Арипова и поехал в здание напротив внушительного памятника Дзержинскому. Когда он поднимался пешком на третий этаж, кто-то окликнул радостно: -- Хуршид Азизович! Камалов обернулся и увидел улыбающегося плотного мужчину в светлом костюме. -- Не узнали? -- сказал он, протягивая руку. -- Почему же не узнал, -- Бахтияр Саматов. Впрочем, узнать вас не просто, десять лет все-таки прошло, окрепли, заматерели, наверное, большим начальником стали, судя по вашей прежней хватке ставить в тупик своих преподавателей. -- И они, дружно рассмеявшись, обнялись. -- Не я один, а многие ваши ученики сегодня занимают здесь ключевые позиции. У меня кабинет этажом ниже, пожалуйста, заходите, готовы помочь вам в любое время, я один из замов председателя. У следователей по делу Арипова он задержался на час и вернулся на второй этаж, где его ждали. Разговор с генералом Бахтияром Саматовым у Камалова затянулся почти до самого обеда, но они даже вскользь не вспомнили о тех давних годах в Москве, хотя вспоминать было что, он как москвич, конечно, опекал своих земляков. Прокурор сразу перешел к делу. -- Сегодня по моей модели в прокуратуре организуется отдел по борьбе с организованной преступностью, и я просил бы вас помочь людьми. Не помешают мне и технические работники, вплоть до машинисток. В канцелярии с документами, архивами должны работать люди, которым я доверяю сполна. -- Я как раз ведаю кадрами, -- ответил генерал, -- и считайте, что вопрос улажен. -- На Востоке не отказывают своим учителям? -- пошутил гость. -- Вы быстро осваиваетесь, домулла, восточная кровь заговорила, -- ответил с улыбкой хозяин кабинета и продолжил: -- У нас сегодня тоже на многое открылись глаза и большинство профессионалов понимает, что внутри страны есть реальные силы, чьи интересы представляют угрозу государственной безопасности, и при благоприятной ситуации они попытаются дестабилизировать обстановку в крае, и расчеты их не в последнюю очередь возлагаются на преступный мир. Поэтому мы тоже хотим иметь четкое представление о состоянии уголовной обстановки в республике. Ныне есть тяжкие преступления с политическими мотивами, а политиканы не гнушаются откровенной уголовщиной, и если они быстро находят язык между собой, то, видимо, и нам необходимо координировать наши усилия. -- И еще одна просьба, Бахтияр Саматович, она не от бессилия, просто мне жаль времени. Я постоянно ощущаю утечку информации, особенно с совещаний с работниками МВД и партийных органов, сколько моих начинаний уже пошло насмарку! У меня есть определенный опыт в борьбе с этим явлением, и я при любой мало-мальски серьезной операции расставляю капканы для предателей и, уверен, скоро выйду на их след. Но если бы вы знали, как это мешает, вяжет руки, не позволяет проводить широкомасштабных операций. У меня очерчен список людей, имеющих доступ к информации, и, возможно, через них она поступает к тем, к кому мы проявляем интерес. Я понимаю, что большинство из них высокопоставленные люди и по обычным меркам -- вне подозрений, как жена Цезаря, но, может быть, косвенно кто-то из моего списка замешан в связях с новой элитой преступного мира: дельцами, цеховиками, миллионерами из теневой экономики? Уголовники уже давно пошли им в услужение добровольно. По логике, опять же в целях государственной безопасности, такая информация о порочащих связях высоких должностных лиц должна быть у вас, нет ли там моих голубчиков? -- Вы правы мы обязаны располагать подобной информацией, но вы до сих пор не поймете, какой неограниченной властью пользовался в крае Рашидов. Я знаю, что мои старшие коллеги в свое время выходили к нему с докладом о неблаговидных связях высших чинов МВД и тут же получили строжайший указ -- оставить милицию в покое и заниматься своим делом. Милицию многие годы возглавлял его друг и доверенное лицо. Позже и в КГБ он поставил своего человека, а поскольку мы тоже подотчетны партийным органам, то смотрели только в ту сторону, куда указывали. Поэтому нет у нас обобщенного материала, хотя сигналы все эти годы, по этой теме, к нам поступали, но хода они, к сожалению, не получили. И вдруг он, выйдя из-за стола, сказал неожиданную фразу, словно читая мысли своего бывшего учителя: -- Вот если мы разживемся архивом хана Акмаля, нашей картотеке цены не будет. У Камалова неожиданно возник план, о котором он не думал даже час назад, покидая на третьем этаже кабинет следователей. -- Я сейчас подробно, в деталях ознакомился с делами аксайского хана и не понимаю, почему он на свободе, материалов для привлечения его к ответственности достаточно, я готов хоть сию секунду дать санкцию на арест. Если мы упустим время, и досье его, о которых вы сейчас упоминали, и деньги могут стать добычей преступного мира, уверен, они не хуже нас осведомлены о богатстве Арипова. Если это произойдет, ни вам, ни нам, даже объединись мы, вряд ли скоро удастся взять ситуацию под контроль. Генерал прошелся вдоль окна, словно взвешивая слова, которые он собирался сказать. -- Это нас тоже тревожит, есть сигналы, кто к нему активно ищет ходы. Уйди его наследство в горячие руки, беды непредсказуемы, да и сам он может исчезнуть с награбленным, дьявольски хитер, изворотлив, повсюду у него свои люди. У нас есть данные, что он наводит мосты в Термезе, ищет пути в Афганистан, сейчас идет война -- и для него могут найти лазейку. Но мы никак не можем ускорить лишение его депутатской неприкосновенности, и в Ташкенте, и в Москве у него есть высокопоставленные друзья и покровители. Не можем мы подталкивать и прокуратуру, мы для нее не указ... Да и начни мы сколь-нибудь заметно форсировать события, его тут же предупредят, возможно, те же люди, что находятся в вашем списке. -- А знаете, -- прокурор решился выложить свой план, -- не следует ли мне рискнуть, взять ответственность на себя? Я человек новый, располагаю кое-какими полномочиями, и неудобно мне сразу дать пинка под зад. Сошлюсь на неопытность, скажу -- я ведь не секретаря обкома без ведома ЦК арестовал, а обыкновенного хозяйственника. -- И, посмотрев друг на друга, лукаво улыбнулись, они думали одинаково. -- Ну что же, -- подхватил хозяин кабинета, -- мы не можем препятствовать человеку такого ранга, это вполне в вашей компетенции, если не оглядываться на ЦК. Более того, мы готовы по вашей просьбе поддержать операцию, и наше участие в задержании хана Акмаля не окажется неожиданным, следователи КГБ давно уже занимаются им. Сколько дней вам нужно, чтобы разработать в деталях операцию? "Маршал Гречко" имеет вооруженных людей, и Аксай сплошь изрезан подземными коммуникациями. Взять его надо только живым, иначе никому из нас не сносить головы. Нас обвинят в убийстве горячо любимого народом депутата. -- Мне нужно два дня, -- ответил Камалов. -- За сорок восемь часов мы разработаем все детали и попытаемся взять его без особого шума, и обязательно живым, но уже сегодня к вечеру я должен встретиться с теми людьми, которых вы готовы передать мне в помощь, я хочу подключить их к операции. -- Договорились. Сегодня эти товарищи будут у вас в прокуратуре к концу дня, а через двое суток я жду вас с планом операции. -- И они распрощались. Через несколько дней прокурор прилетел в Наманган в официальную командировку, имея четыре варианта операции под названием "Большая охота". Во всех случаях главная роль отводилась самому Камалову, арестовать "маршала Гречко" он должен был сам. Нашли посредника, человека, работающего в обкоме, давнего прихлебателя Арипова. Не посвящая того в тайны, сказали, что Прокурор республики хотел бы срочно и тайно встретиться с ханом Акмалем в доме посредника или любом другом месте Намангана, которое предложат люди из Аксая. Высокопоставленный посредник предложение о тайной встрече счел обыденным явлением, и оно ничуть его не смутило, вполне допускал сговор между новым человеком из Москвы и истинным хозяином этих мест, ханом Акмалем. В тот же день он привез ответ, хан Акмаль готов встретиться, но только исключительно на своей территории, в Аксае. В общем, на его смелость вне пределов ханства они и не рассчитывали. Но и, назначая встречу на своей территории, поставил условие: ни одного сопровождающего, кроме посредника из обкома, и только на его машине, без какого-либо эскорта. Условия приняли и договорились, что завтра после полуночи машина хана Акмаля будет ждать у дома посредника, куда они подъедут прямо из-за дастархана областного прокурора, тот собирал застолье по случаю приезда важного гостя из Ташкента. В общем, все в добрых, старых традициях застойного времени, чтобы и комар носа не подточил. Догадывались, что хан Акмаль каждые полчаса будет знать, о чем идет разговор за столом, и это приняли во внимание. Наиболее вероятным местом тайной встречи в Аксае могли оказаться три здания: сама резиденция хозяина, дом для приема гостей, на окраине Аксая, в яблоневом саду, и охотничий домик в горах. По рангу встречи более всего подходил дом в горах, с двумя каминными залами, но этот вариант исключался, дорога в горы требовала времени. Оставались два здания, но более предпочтительным, по логике, оказывался гостевой дом, ибо переговоры носили тайный характер, и Камалов в крайнем случае от встречи в резиденции должен был отказаться. Основным вариантом считался арест в гостевом доме, тут все просчитали до мелочей, и для захвата особняка благоприятствовали обстоятельства. Среди обслуги дома отыскался человек, бывший "афганец", к которому чекисты все-таки нашли ход. Парень заведовал сауной и бассейном и за расторопность так высоко ценился ханом Акмалем, что иногда при выезде за пределы Аксая включался в его личную охрану. Но главный расчет строился не на десантнике. Рядом с яблоневым садом шло строительство небольшого консервного завода, и туда со дня на день ждали доставки башенного крана, и вагончики строителей стояли неподалеку от гостевого дома. Бригада по монтажу стотонного крана и строительства для него подкрановых путей обычно состояла из двадцати слесарей. Камалов укомплектовал бригаду своими людьми, а ствол башни начинил вооружением, вплоть до пулеметов, чтобы мгновенно отсечь нападение на гостевой дом, если такое случится. "Троянский конь" -- шутили оперативники, тщательно укладывая в чрево трубы оружие, боеприпасы, бронежилеты, инструменты, легкие дюралевые лестницы, все то, что могло пригодиться в молниеносной операции. Во второй половине дня караван из двух могучих трейлеров с военными тягачами "Ураган", в сопровождении трех тяжелых автокранов для монтажа, автономными электростанциями на собственном ходу: машинами технической помощи выехал в Аксай, не привлекая особого внимания. До самой ночи "строители" разгружали свое хозяйство, обживались. Когда Камалов покидал дом областного прокурора, он уже знал, что у "монтажников" готовность номер один. Не забыли и о подземных тоннелях, нарытых бесноватым ханом Акмалем, два из них, которые удалось установить с помощью "афганца", выходящие к реке и к дороге в горах, взяли под контроль. С наступлением темноты в сторону Аксая, опять же на двух трейлерах, повезли шесть скоростных бронетранспортеров, умело камуфлированных под строительную технику и оборудование. Десантники в бронежилетах все до одного имели за плечами опыт афганской войны. Камалов уже на подъезде обогнал транспорт и отметил, что военные подходили к намеченному плацдарму вовремя. Из-за оживленного разговора, навязанного посредником, прокурор не слышал характерного звука военных вертолетов, они тоже должны были занять позиции поблизости Аксая. Три красные сигнальные ракеты означали бы для воздушных десантников тревогу, и следовало тогда поспешить на помощь "монтажникам". Один геликоптер ждал особого сигнала -- двух зеленых ракет, ему предстояло, в случае удачи, немедленно вывезти хана Акмаля из Аксая. Золотозубый шофер из Аксая, которого посредник из обкома дважды называл по имени -- Исмат, в беседу не вмешивался и всю дорогу молчал, на вопросы отвечал кратко, не давая втянуть себя в разговор, а прокурор пытался это осторожно делать, потому что желал знать заранее, где состоится аудиенция, и в случае удачи даже пятнадцать -- двадцать минут имели значение, прежде всего обозначался основной вариант операции и успевали передислоцировать резервные силы. Если по дороге Наманган -- Аксай выяснится, что встреча будет происходить в гостевом доме, у Камалова была возможность дать об этом знать. При въезде-выезде из Аксая был заведен строжайший порядок, водители фиксировали в журнале время прибытия-убытия. И Исмат, в любом случае, должен остановиться у шлагбаума и забежать на минутку в сторожку, вот в это время прокурор всего-навсего должен выйти из машины -- это и послужит подтверждением того, что встреча состоится в гостевом доме. Чувствуя, что случайно ничего не выведать, он решил откровенно блефовать и, обращаясь к человеку из обкома, сказал с нескрываемым сожалением: -- Говорят, у Акмаля-ака есть дивная сауна и бассейн, не мешало бы попариться всласть и поплавать. В Ташкенте у меня таких возможностей нет, да и времени тоже. -- Я тоже готов поддержать вашу идею, тем более что принимать он будет нас, как договорились, в гостевом доме, где и сауна и бассейн. Попросим хозяина, думаю, не откажет, как я знаю, он и сам любитель ночных водных процедур, особенно с прекрасным полом. -- И человек из обкома от души раскатисто расхохотался. И тут в разговор неожиданно вмешался молчаливый Исмат. -- И просить не надо, когда я уезжал, "афганец" уже менял воду в бассейне и заносил чешское пиво в сауну. -- Вот и хорошо! -- обрадованно сказал прокурор и, хлопнув шофера по плечу, добавил: -- С меня причитается за хорошую весть. Машина в это время уже тормозила у сторожки. Камалов вышел из машины вслед за шофером. Человек, давно и тайно поджидавший машину у шлагбаума, увидев Камалова, тихо сказал в переговорное устройство лишь одно слово: "гостиница". Хан Акмаль встречал высокого гостя у ворот сам, решил уважить, все-таки Прокурор республики, знал, что Камалов прибыл в Ташкент разобраться с наследием его друга Шурика. Накануне хан Акмаль долго беседовал с Сабиром-бобо и они подумали: возможно, Камалова рекомендовал в Ташкент кто-то из его московских друзей, и наконец-то из Белокаменной протянули ему руку помощи. Могла быть и такая версия, не простые друзья у него в Москве, и им не резон отдавать хана Акмаля в руки правосудия. Вот почему с большим волнением Акмаль-ака ждал встречи с прокурором республики. И любую услугу Камалова они оценили в миллион и подготовили дипломат с щедрым подарком. Не видно было в загородном доме и челяди, лишь только когда они входили в стеклянную галерею, случайно попался навстречу молодой человек, симпатичный парень, с тщательно выбритой головой и обвислыми восточными усами. Еще издали увидев гостей, он чуть ли не вжался в стену, не смея поднять глаза на сиятельных людей, правую руку он прижимал к сердцу. Жест не остался незамеченным Камаловым, чуть растопыренные пальцы означали -- особой тревоги нет и что "афганец" готов сделать свой первый шаг. Значит, с самого начала им все-таки удалось перехитрить хана Акмаля, усыпить его чрезмерную бдительность. По галерее они шли одни, посредника у ворот перехватил какой-то тщедушный старик во всем белом, и они направились к небольшому зданию напротив, видимо, человек из обкома присоединится к ним за столом, как только закончатся переговоры с глазу на глаз. Хан Акмаль провел высокого гостя в краснознаменный зал, тот самый, где он встречал, также тайно, Сенатора. Была и тут своя тактика, конечно, живя в Москве, Камалов вряд ли мог слышать об успехах агропромышленного объединения, хотя о нем периодически печатали хвалебные статьи в центральной прессе, а тут представилась возможность показать успехи в сконцентрированном виде, так сказать. Всякого входящего в зал поражало обилие тяжелых, шитых золотом знамен, и хан Акмаль знал сей эффект. Увиденное поразило и прокурора, и он по собственной инициативе прошелся вдоль стены со свернутыми знаменами. Начало встречи обрадовало хана Акмаля, он почувствовал, что на человека из прокуратуры произвели впечатление его успехи, а успех предприятия он всегда связывал только с собой. -- Прошу. -- И хозяин жестом пригласил за дастархан, скромно уставленный фруктами и чайными приборами на двоих, все вокруг, и тишина в доме, располагало к беседе. "Некогда рассиживать, чаи гонять с тобой, отцвели твои хризантемы", -- усмехнулся про себя прокурор Камалов, но в последний момент занял курпачу у стены с тем, чтобы хан Акмаль расположился спиной к входной двери и не сразу среагировал на появление своего "афганца", а тот должен был войти минут через десять -- пятнадцать, как опустеют коридоры. Хозяин дома, разлив чай, как всегда, уверенно повел разговор, сначала издалека, с самой Москвы, пытаясь скорее определиться, не друзья ли из белокаменной столицы пытаются принять участие в его судьбе, и не этот ли седеющий прокурор их посланник. Хотя хан Акмаль и поднаторел в застольной дипломатии, но, видимо, волнение, поспешность подвели его на этот раз, цель оказалась так плохо замаскированной, что гость сразу разгадал тайные надежды обладателя двух Гертруд. Представлялась еще одна возможность расслабить, отвлечь внимание хана Акмаля, и Камалов осторожно повел разговор вокруг тех людей в Москве, на кого мог рассчитывать Арипов, и видел, как оживлялось отекшее от волнения лицо хана Акмаля. В тот самый момент, когда душа хана Акмаля окончательно успокоилась и в прокуроре из Москвы он увидел избавителя от всех грядущих неприятностей, в комнату бесшумно, в мягких кроссовках, вошел "афганец". -- Извините, -- сказал он неожиданно за спиной хозяина дома, обращаясь к гостю, -- Исмат предупредил, что вы особый поклонник сауны, я хотел бы уточнить, какую температуру вы предпочитаете? В иной ситуации хан Акмаль рявкнул бы на человека, прервавшего важную беседу, но сейчас лишь обернулся и улыбнулся, словно одобряя своего любимца. А тот вдруг склонился к нему и нанес короткий удар в челюсть, видимо, там, в разведке, он часто пользовался этим приемом. Камалов не успел и глазом моргнуть, как "афганец" уже всовывал заранее заготовленный кляп находящемуся в нокауте хану Акмалю. Прокурор мгновенно вскочил и с пистолетом в руках бросился к двери, коридор оказался пуст. Они вдвоем подхватили тучного аксайского Креза и поволокли его из краснознаменного зала. Пройдя по коридору несколько шагов, "афганец" открыл дверь с другой стороны устланного коврами прохода, комната слева выходила окнами в сад. На веранде просторной комнаты окна оказались распахнуты настежь, и внизу их поджидали четверо дюжих "монтажников", они ловко подхватили человека с кляпом во рту за руки и за ноги и побежали садом к вагончикам строителей, где должен был приземлиться вертолет. Камалов легонько подтолкнул "афганца" в спину и сказал: -- И ты, парень, беги к вертолету, тебе нельзя оставаться в Аксае, а там что-нибудь придумаем, авось никто не видел твоего участия. -- И бритоголовый, ловкий парень побежал вслед десантникам, быстро уносившим хана Акмаля к бытовкам монтажников. И вдруг, когда "афганец" уже сворачивал с освещенной аллеи вглубь сада, он вскрикнул и упал. Камалов, бежавший следом за ним, не видел, как кто-то сзади него в белом метнул вслед "афганцу" нож. Прокурор склонился над парнем и увидел, что нож пробил сердце насквозь, острие торчало из груди, метал человек, умевший обращаться с холодным оружием. А от ограды яблоневого сада бежали "монтажники" с короткоствольными автоматами наперевес, уже слышался шум вертолета в небе и грохот бронетранспортеров, влетающих в сонный Аксай. Камалов положил "афганца" на откуда-то взявшиеся носилки и вдвоем с каким-то десантником понес к башенному крану, а остальные кинулись в дом искать метателя. Но в пустом особняке нашли только тщедушного старика в белом, молившегося в самой дальней комнате, и испуганного человека, показавшего обкомовское удостоверение. Когда человеку в белом сообщили о злодейском убийстве "афганца", тот молитвенно сложил руки и сказал: -- Он был мой племянник, я его рекомендовал на работу в дом. -- И старика больше ни о чем не расспрашивали. Сабир-бобо не простил предательства даже своему племяннику, которого очень любил. Через двадцать минут после начала операции вертолет с ханом Акмалем взмыл в небо. Когда вертолет скрылся с глаз, произошло еще одно непредвиденное происшествие, совсем недалеко от яблоневого сада, но уже в горах раздались поочередно три взрыва, заставившие прокурора Камалова задержаться в Аксае еще на несколько часов. Впрочем, он догадался, что это означает -- потерю знаменитых досье хана Акмаля, на которые так рассчитывал генерал Саматов. Хладнокровному Сабиру-бобо даже смерть любимого племянника не помешала уничтожить главные архивы, этот вариант у них был давно оговорен и отработан. Взрывом вслед вертолету духовный наставник как бы давал знать хану Акмалю, что архивов, главных улик его деятельности, нет и он волен избирать любую тактику защиты, все тайны партийной и хозяйственной элиты края отныне находились при нем самом. Вернувшись в Ташкент, Камалов забежал лишь на полчаса домой, чтобы переодеться, и тут же отправился в ЦК партии. Вначале он поднялся на второй этаж к Сенатору, но того не оказалось на месте, секретарша объяснила, что он сейчас на приеме у Первого. "Вот и хорошо, не придется дважды докладывать", -- подумал прокурор и пешком поднялся на пятый этаж, в приемную. Помощник, увидев его в дверях, пошел доложить, и его тотчас пригласили к хозяину просторного кабинета. Сенатор действительно находился там, и, судя по двум толстым папкам перед ним, долго. Увидев Камалова, Первый вышел из-за стола и пошел ему навстречу улыбаясь, и прокурор сразу понял, что они еще не знают об аресте аксайского хана. После традиционного приветствия Первый, оглядев его внимательно, участливо сказал: -- Выглядите вы неважно, словно всю ночь охотились за бандитами, у вас ведь появился отдел по борьбе с организованной преступностью, мне вот только сейчас об этом доложили, пусть они и занимаются этим, а вы уж вырабатывайте стратегию, тактику, осуществляйте общее руководство. Пока Первый не убрал с его плеча руку, провожая к столу, Камалов вдруг остановился и, глядя прямо в глаза Первому, сказал: -- А вы большой провидец, оказывается, я действительно всю ночь охотился, но только за одним бандитом, но он, поверьте мне, стоит сотни преступников. -- И как, удачно? -- спросил с интересом Первый. -- И кто же у нас такой главный бандит, за которым охотился прокурор с особыми полномочиями из Москвы? -- Я арестовал Акмаля Арипова, бывшего доверенного человека Шарафа Рашидовича. -- Вы хотите сказать, Героя Соцтруда, депутата Верховного Совета СССР, члена ЦК, Лауреата Государственной премии, выдающегося хозяйственника? -- спросил Первый абсолютно беспристрастным, спокойным голосом, и трудно было понять, куда он клонит. -- Я человек новый и не знал, что у обыкновенного хозяйственника столько почетных званий, но уверен, что ему придется расстаться со всеми наградами, титулами и регалиями... И вдруг хозяин кабинета вполне равнодушно прервал: -- Арестовали так арестовали, вам виднее, мы не собираемся влиять на правовые органы, не так ли, Сухроб Ахмедович? Сенатор, не зная, как реагировать, встал и сказал, обращаясь к Первому: -- Я забираю, с вашего позволения, прокурора и, ознакомившись детально с арестом, доложу вам. -- И они покинули кабинет, из окон которого открывалась удивительная панорама на живописный сквер имени Гагарина, с прекрасным памятником ему на природном возвышении, с фонтанами, лягушатниками для детворы и утопающим в зелени стадионом "Пахтакор", на котором любил бывать сам Шараф Рашидович. С пятого на второй этаж спускались пешком, и с каждой мраморной ступенькой, устланной ковровой дорожкой, прокурор ощущал, как росло напряжение между ними, хотя шли они молча. Казалось бы, по логике, вроде радоваться надо, но радости на лице Акрамходжаева не читалось. Скорее наоборот, даже Первый среагировал на неудачную реакцию своего заведующего отделом, это не ускользнуло от внимания Камалова. Вот хозяин республики держался что надо, хотя и понимал, наверное, что арест аксайского хана опасен для него, а вдруг Арипов решит выложить карты на стол, потащит за собой на скамью подсудимых всех остальных, не принявших должного участия в его судьбе? Нет, хозяина больше устраивала бы смерть хана Акмаля, но почему же столь хмур Сухроб Акрамходжаев? Такая вот мысль одолевала прокурора Камалова, пока они добирались до кабинета на втором этаже. Только они вошли в кабинет, хозяин бросил папки с документами на стол и, не скрывая раздражения, спросил: -- Что это вы себе позволяете, Хуршид Азизович? Камалов, словно не замечая тона, не спеша уселся и спросил спокойно: -- Я не понимаю, о чем это вы? -- Об аресте уважаемого в республике человека. Вопрос о привлечении его к уголовной ответственности решать не нам, и даже не на пятом этаже, Ариповым занимается Москва. -- И он многозначительно поднял палец, что выглядело в данной ситуации нелепо. -- А как же ваши статьи о праве, уважаемый доктор юридических наук, о верховенстве законов над идеологией, над телефонным правом и прочей номенклатурной неприкосновенностью? Вы ведь так блестяще разгромили подобную практику! -- заведомо распаляя хозяина кабинета, спрашивал Камалов, пытаясь наконец-то разобраться со столь популярным юристом в крае. -- Ах, оставьте вы, -- раздраженно отмахнулся тот, -- теория одно, а практика совсем другое, вам ли мне объяснять, наверное, не так просто дослужились до генеральских погон. -- Да, непросто... -- задумчиво ответил Камалов, чем совсем сбил с толку собеседника. -- А впрочем, -- продолжал прокурор после затянувшейся паузы, -- мне кажется, Первый одобрил мой поступок, он, видимо, знает, какой вред может нанести Арипов, оставаясь на свободе. К тому же, помните, он сказал, что ЦК не будет вмешиваться в дела правовых органов, отчего же вы расстраиваетесь? Ведь это вполне в нашей с вами компетенции, я вам такие документы покажу, что у вас пройдут все сомнения и тревоги по поводу моей самодеятельности. -- Последними фразами Камалов открыто блефовал, делая из себя этакого наивного служаку. Шеф долго и откровенно хохотал, он действительно поверил в сказанное Камаловым. -- Да, не ожидал я от вас подобной наивности, а впрочем, понятно, Москва одно, Восток другое. Вы что, на самом деле поверили, что Первый в восторге от вашей акции? -- А как же, он вообще никак всерьез не прореагировал, помните он сказал, -- "арестовали так арестовали", станет он вмешиваться в дела какого-то директора совхоза, -- гнул свое прокурор. -- А где сейчас находится Арипов? -- вдруг резко повернув тему, спросил он, видимо, у него возник какой-то план, круто меняющий ситуацию. Камалов посмотрел на часы и сказал: -- Сейчас, я думаю, он уже подлетает к Москве, а через два часа будет в следственном изоляторе КГБ... Тут выдержка окончательно подвела Сенатора, он заметно побледнел, и вся важность, с которой он всегда держался, вмиг слетела с него, видимо, у него подкосились ноги, и он вяло плюхнулся в кресло и устало закончил: -- С вами не соскучишься, дали бы хоть Первому переговорить с ним, а впрочем, вы правы, зачем ему такая встреча. -- Потом, совладав с собой вновь, встал из-за стола и сказал, пытаясь казаться искренним: -- Извините меня, у нас такие решительные поступки случаются редко, и я не оказался готовым воспринимать их без эмоций, извините за несдержанность. Я поздравляю вас, ибо знаю, как вы рисковали, беря на себя такую ответственность. -- И он протянул руку, считая инцидент исчерпанным. После того как Камалов поставил в известность Белый дом о том, что он арестовал хана Акмаля, в течение часа пришло неожиданное озарение, определившее на будущее его отношение к Сенатору. Прокурора обескуражило то, как Первый среагировал на сообщение. Какой тактический расчет строился за внешним равнодушием? Возможно, сейчас, после нового доклада, что Арипов уже подлетает к Москве, реакция у хозяина республики иная? Волновало его больше другое. Отчего такое негативное отношение к аресту Арипова у заведующего Отделом административных органов ЦК? Разве он не понимает, какая угроза исходила от хана Акмаля, пока он находился на свободе? Почему он так близко принял его арест? Что кроется за его первой реакцией -- раздражительностью и почти с обморочной бледностью? Почему он огорчился, узнав, что арестованного переправили в Москву? Что бы дала встреча Первого с арестованным ханом Акмалем, о котором он случайно обмолвился? Ни на один из этих вопросов не находилось сколь-нибудь вразумительного ответа -- все не стыковалось ни с его должностью, ни с его юридическим мировоззрением, получившим столь широкую огласку в крае. Прокурор моментально вспомнил его блистательные статьи, некоторые из них он читал по два-три раза, столь оригинальны, свежи по мысли, смелы, они были юридически безукоризненны. И вдруг: "Теория одно, практика другое", это никак не вязалось с автором выстраданных душой публикаций, подобных взрыву или извержению вулкана. Такое не могло родиться ни в равнодушном, ни в холодном сердце, и подобное мог написать только человек незаурядный, неординарно мыслящий, юрист с ярким умом, аналитическим мышлением. А за время совместной работы он не слышал от своего шефа в ЦК ни одной фразы, даже близкой по звучанию к тем знаменитым текстам, ни одна идея, мысль, исходящая от него, не отличалась оригинальностью нового мышления. Словно Акрамходжаева подменили после его триумфа. Что бы означала столь разительная метаморфоза? И еще, и опять же из последней беседы: "наверное, непросто дослужились до генеральских погон..." За это в прежнее время, безусловно, давали пощечину и вызывали на дуэль. Как-то не вязалась гнилая философия с авторством благородных статей в защиту закона и права. Не мог подлый человек поднять такие проблемы, для этого нужен свет ума и души. Отчего такое разительное раздвоение личности? И если так, то человек на этой должности представлял не меньшую опасность, чем сам хан Акмаль на свободе. А не отсюда ли, если существует раздвоение души, двурушничество, происходит утечка информации? -- пронзила вдруг неожиданная догадка. Вернувшись к себе в Прокуратуру на Гоголя, он тут же вызвал к себе начальника отдела по борьбе с организованной преступностью, они с ним вернулись из Аксая одновременно. Трехдневная операция, проведенная в Намангане, дала Камалову возможность увидеть в деле людей, рекомендованных генералом КГБ Саматовым, и он остался ими доволен, лучшей проверки, конечно, и придумать было нельзя. Как только начальник отдела вошел в кабинет, Камалов попросил секретаршу ни с кем его не соединять по телефону, даже если позвонят из ЦК, а такие звонки должны были последовать после первого шока от известия об аресте Арипова. Разговору со своим новым коллегой прокурор придавал сейчас куда большее значение, чем звонку из Белого дома. -- Ну, как среагировали в ЦК на нашу операцию? -- спросил полковник, он знал, что акция проводилась без согласования с верхами, и он переживал за прокурора Камалова, с которым ему предстояло теперь работать, генерал, рекомендуя его на работу в новый отдел Прокуратуры республики, рассказал, что это за человек, да и он сам видел его на деле в Аксае. -- Вынуждены были смириться с фактом, -- улыбнулся прокурор. -- Но, как говорится, нет худа без добра. Встреча натолкнула меня на одну неожиданную мысль, сейчас я вам ее поясню. Новость, как говорится, не для слабонервных, но вначале небольшое вступление. Я появился у вас в КГБ неделю назад, и не только для того, чтобы ознакомиться с материалами ваших следователей по делу Арипова, а прежде всего чтобы заполучить надежных людей, хотя бы на ключевые посты и еще потому, что меня тревожит постоянная утечка информации. Операция по захвату хана Акмаля была засекречена строжайшим образом, и потому имела успех. Но наша операция, как мне кажется, кое-кому сорвала какие-то планы. У одного человека от сообщения проявилась такая нескрываемая досада на лице, что он теперь явно сожалеет о своей несдержанности. -- Вы же не каждому в коридоре ЦК рассказывали об аресте Арипова, -- прервал полковник. -- Но если вы имеете в виду Первого, -- продолжал он, видимо считая, что Камалов не знает до конца местных хитросплетений, -- то он иначе не должен был реагировать. Они с ханом Акмалем давние приятели, и Первый уже однажды его крепко выручил. -- В том-то и дело, -- сказал мягко Камалов, -- что Первый равнодушно встретил весть об аресте в Аксае. Теперь пришла очередь удивляться собеседнику. -- Кто же еще мог присутствовать там при вашем докладе на пятом этаже? -- Сухроб Акрамходжаев, -- не стал мучить коллегу Камалов. -- А ему-то отчего сожалеть, он должен только радоваться, -- сказал растерянно полковник. -- Я тоже так считаю. Ну, как новость? -- Действительно, не для слабонервных. -- Я чувствую, что нам следует взять его жизнь под микроскоп, возможно, через него идет один из каналов утечки информации. -- Не много ли две противозаконные акции за неделю? -- шутливо спросил полковник. Но прокурор, не обращая внимания, продолжал: -- Пока не прояснится ситуация, очень внимательно анализировать то, к чему он проявляет интерес, и по возможности не ставить его в известность о ближайших планах. И последнее, у меня возникли самые серьезные подозрения в авторстве Акрамходжаева его знаменитых статей, сделавших его самым популярным в народе юристом. Пожалуйста, аккуратно добудьте мне его докторскую диссертацию и наведите справки, как проходила защита, где, кто был оппонент, в каких библиотеках он собирал материал, там есть ссылки на очень редкие издания, мне кажется, он вряд ли их держал когда в руках. И попутно, какова была реакция его коллег на защиту докторской и как он попал в аппарат ЦК, ведь, как мне известно, он не был и дня на партийной работе, хотя нашего брата юриста среди аппаратчиков тьма, и кто рекомендовал его туда? Это официальная сторона, так сказать. Но в Ташкенте, как и в любом другом культурном центре, есть люди, которые готовят научные труды по заказу для высокопоставленных чиновников и вообще для предусмотрительных людей с деньгами. Нужно проверить по этим каналам, может, ниточка тянется оттуда. Слишком уж велика разница, на мой взгляд, между печатным и, так сказать, живым, устным Сухробом Ахмедовичем. И вообще два слова о подпольных центрах, где словно блины пекутся научные труды для нечистоплотных людей. Сегодня нам пока не до них, но держите в голове, это тоже один из видов организованной преступности, крайне опасная форма правого нигилизма, интеллектуальное негодяйство с особым цинизмом и заведомо преднамеренное. Обе стороны, участвующие в этом, на мой взгляд, разлагают общество, разрушают его нравственные формы. И обещаю, если я здесь задержусь, я выведу мерзкий промысел и законным путем аннулирую сотни кандидатских и докторских диссертаций, чтобы впредь не было повадно другим. В тот же день, незадолго до ухода Камалова с работы домой, у него в кабинете раздался междугородный телефонный звонок, звонили из Прокуратуры СССР. -- Ну и наделали вы переполох в Москве, вот только со второго подряд совещания вернулся. Отстояли вас, да и следователь наш по особо важным делам не подвел, крепкими аргументами запасся, как чувствовал, сколько у Арипова в Москве покровителей. А как у вас? -- У нас, как мне кажется, дебаты по этому поводу впереди, пока шоковое состояние у большинства. Хотя телефон у меня обрывают, отовсюду просят подтвердить арест, так сказать, из первых уст. Многим кажется, что случившееся нереально, фантастика, арестовать Арипова, депутата, Героя Соцтруда и прочая, прочая... -- Если будет туго, ставьте нас в известность, в обиду не дадим. Не забывайте о человеке, которого я упомянул тогда при встрече. -- И разговор неожиданно прервался. "Неужели меня прослушивают?" -- мелькнула мысль у прокурора Камалова. x x x Как только Сенатор узнал подробности ареста хана Акмаля из уст самого Камалова, он тут же связался с Шубариным. -- Артур, ты не возражаешь, если мы с тобой где-нибудь пообедаем сегодня? -- спросил он. Шубарин понял, что возник срочный разговор с глазу на глаз, и предложил: -- Заказать столик в "Лидо"? -- Я бы хотел реже бывать там, оставив лишь инспекционные визиты к Наргиз. Давай лучше проедем в сторону Чимкента, найдется какая-нибудь чайхана по душе обязательно. Заезжай за мной через полчаса, я выйду, как обычно, с черного хода. -- Что-нибудь случилось? -- спросил Шубарин, как только Сенатор появился из ворот хозяйственного двора, таким растерянным, жалким Японец никогда не видел вальяжного, властного Акрамходжаева. -- Разве я когда отвлекал тебя по пустякам? -- ответил вопросом Сенатор, быстро ныряя в машину Японца. Артур Александрович выехал на Софийский проспект, оттуда на Чимкентский тракт рукой подать, прав Сенатор, там начиная от дендропарка на окраине Ташкента до старинного русского поселка Черняевка чайхана следует за чайханой, одна уютнее другой, то в тополиной роще, то на берегу какой-нибудь речушки или полноводного канала, то возле внушительного хауза. И в каждом поселке, прямо у дороги, мясные ларьки с подвешенными тушами курдючных баранов, купят печенку с думбой (курдючным салом), вот тебе и свежайший шашлык за