когда для особо важной заграничной операции нужен был человек, не засветившийся в столице и для чужих, и для своих. Разумеется, у Стрельцова не было повода бросаться ему в объятия, но и демонстративно прятаться нет причин, он ведь знает специфику его службы и никогда бы не сказал прилюдно -- здравствуйте, товарищ Стрельцов! -- или что-то в этом роде. Хотя гудевший внизу, у его ног, зал не давал сосредоточиться, Сенатор вдруг отрешился от всего, как бы отключил все звуки вокруг. Он мог в особо опасные минуты сконцентрировать внимание, собрать волю в кулак, в такие минуты что-то скорпионье проступало в его лице, не зря он, как и Миршаб, родился под этим знаком Зодиака. Он пытался вернуть в памяти прошедшие двадцать минут, когда узнал, что Шубарин отбывает в Милан, и поспешил на второй этаж. Шаг за шагом он восстанавливал сцены, словно привычно отматывал ленту на видеокассете, чтобы внимательнее вглядеться в нужный кадр. Хотя за двадцать минут прошло не так много событий, чтобы было за что зацепиться, он продолжал упорно искать, напрочь позабыв о хане Акмале, о людях, его встречавших, понимая, однако, что надо вернуться в холл, пробиться к хозяину, чтобы все видели, запомнили, с кем он стоит в обнимку. Но что-то удерживало его на лестнице, подсказывало: ищи! ищи! А он всегда доверял своему чутью. И вдруг вспомнил, вспомнил -- не видение, а ощущение. Когда он говорил с Шубариным и его женой, то чувствовал на себе затылком чей-то упорный взгляд, словно кто-то хотел развернуть его к себе лицом, и он обернулся машинально. Вот тогда-то он и заметил стриженый затылок успевшего повернуться к нему спиной мужчины, и в глаза ему бросилась новомодная, еще не прижившаяся в Ташкенте, стрижка. Значит, Стрельцов хотел знать, с кем разговаривает Шубарин -- появился первый вопрос. Да, да, только Шубарин,-- подтвердил он свою догадку, ибо о его возвращении КГБ еще не могло знать: решение лететь рейсом Москва-Дели пришло случайно, в последний момент, в аэропорту, и домой, в Ташкент, чтобы встречали, позвонить не успели,-- сделали это за них московские адвокаты. Впрочем, интересуйся Стрельцов им конкретно, не отбыл бы он тут же прямым рейсом в Гамбург. А не спелся ли Японец и с КГБ, ведь "москвич" ходит на Ленинградскую как к себе домой и оттуда набрал целый отдел по борьбе с организованной преступностью? "Спокойно, спокойно -- не может так просто выпасть большая удача",-- решил Сухроб Ахмедович и поспешил вниз, в холл международного аэропорта. Откуда-то появился богато накрытый стол, куда беспрерывно подавали роскошный коньяк "Узбекистан" и золотое шампанское, уже то и дело вспыхивали блицы набежавших невесть откуда репортеров. Вот этот миг упускать не следовало, и он, бесцеремонно растолкав окружающих хана Акмаля людей, встал с ним рядом. Арипов, опьяненный не только помпезной встречей, но и полными бокалами коньяка, по-братски обнял его и, понимая, что их снимают журналисты и телевизионщики, поворачивался вместе с Сенатором в разные стороны. В аэропорту торжества продолжались больше часа, и когда процессия машин направилась в центр города, к гостинице "Узбекистан", где хану Акмалю и его родственникам зарезервировали целый этаж, Сенатор отвел в сторону Миршаба и сказал: -- Давай поднимемся в зал отлетающих, дело есть. Несмотря на шум-гам внизу, Сенатор слышал сообщение диктора, что самолет на Гамбург поднялся в воздух. В зале регистрации Миршаб предъявил свое служебное удостоверение дежурной, а Сенатор спросил: -- Извините, мы опоздали к рейсу и не знаем, улетел ли в Гамбург наш друг Стрельцов Сергей Юрьевич? -- Сейчас, одну минуту,-- ответила девушка, раньше работавшая в депутатской комнате и знавшая в лицо обоих мужчин. -- Да, не беспокойтесь, улетел. Но он в Гамбурге делает только пересадку, а место в Милан мы ему тоже забронировали. Миршаб, ничего не понимая, стоял рядом. -- Значит, предчувствие меня не обмануло. Какой я молодец! -- воскликнул Сенатор, как только они вышли из здания аэропорта. -- Да объясни ты толком, что произошло? Бросил хана Акмаля, выясняешь -- улетел, не улетел какой-то Стрельцов, -- спросил раздраженный Миршаб. Сенатор повернул к нему возбужденное лицо и, не замечая недовольства своего приятеля, ответил: -- Ты даже не представляешь, как нам повезло, если я не ошибаюсь. Помнишь, когда Газанфар сообщил нам, что Камалов помог Шубарину освободить американского гостя, мы оба, не сговариваясь, подумали: а не спелся ли за нашей спиной Японец с "Москвичом"? Развивая эту тему, можно утверждать, если спелся с прокурором, то спелся и с КГБ, о связях, влиянии Камалова на нынешних руководителей службы безопасности республики знает каждый. Логично? -- Вполне, -- подтвердил ничего не понимающий Миршаб. -- Я не знаю, что могло бы послужить причиной их скоропалительной дружбы, но Шубарин со своей так называемой порядочностью всегда хотел жить по закону и по совести. Я не раз слышал это от него сам. Вот сегодня Шубарин неизвестно почему вылетел в Италию, на юбилей какого-то банка, словно у него здесь дел мало. Опять же я чувствую, что за этой поездкой что-то кроется. Не исключено, что визит в Европу имеет какое-то отношение к Талибу. Если это так, то с помощью вора в законе, через уголовку, как обычно, мы решим все свои проблемы. -- Не понял. Каким образом? -- еще больше удивился Миршаб. -- Дело в том, что Стрельцов Сергей Юрьевич, о котором мы наводили справки, служил в бывшем КГБ, и я его хорошо знал. Его, на моей памяти, никогда по мелочам не использовали, а сегодня они вместе улетели в Гамбург одним рейсом, дальше Шубарин летит в Милан, кэгэбешник туда же. Наверняка он едет подстраховать его по какому-то делу. Тут Миршаб откровенно захохотал. -- Тоже мне Шерлок Холмс! А не думаешь ли ты, что бывшее КГБ само пасет Шубарина за какие-то грехи? Вон ведь на презентацию сколько иностранцев подвалило, а может, кто из них связан с ЦРУ, ФБР или с "Моссад", или с тем, с кем Штирлиц воевал? -- А мне все равно, я выигрываю в любом случае, с ним ли КГБ или против него. Миршаб, привыкший к парадоксальности друга, к его цинизму, на этот раз остолбенел. -- Как это все равно? В одном случае получается измена, в другом -- попал в беду. -- В любом случае мне нужно только доказать, что между ними есть какая-то связь, и Шубарину -- конец. -- Кого ты должен убедить и кто организует этот самый "конец" всесильному Шубарину? -- Уголовный мир... Талиб... Уверен, у них на банкире завязаны какие-то интересы, и им смертельно опасно, если он якшается с людьми генерала Саматова. -- Я начинаю что-то понимать и чувствую логику, правда жестокую и циничную. Не пойму одного -- зачем уголовникам нужен банк Шубарина? -- Сначала о циничности. Мы ведь вместе решили: Японцу ничего не отдавать и ни в чем не каяться. Значит, он по приезде натравит на нас пол-Ташкента. Представляю одного только Тулкуна Назаровича, дрожь берет. Так что, дорогой, или он нас, или мы его. Как говаривал частенько Горбачев: альтернативы нет... А уголовка... Почему им понадобился банкир? Я этим тоже две недели в Москве маялся, но ответ нашел... в газетах. Читал про фальшивые чеченские авизо? Там гуляют суммы в сотнях миллионов и миллиардах рублей, а ведь таким же образом можно нагреть и на валюту, на Западе до такого еще не додумались. Представь, если одновременно провести операцию в нескольких странах Европы и снять несколько сот миллионов, но не рублей, а долларов? Каково? -- Да, убедил. Тебя бы в "Интерпол", -- польстил Миршаб возбужденному от удачи другу и, глянув на часы, предложил: -- А теперь поспешим в "Узбекистан", пока ты отсутствовал, хан Акмаль распорядился снять зал, он дает банкет по случаю своего возвращения, пригласил всех, кто пришел его встречать. Но Сенатор отмахнулся от предложения, как от чего-то несущественного, вздорного, и сказал с раздражением: -- Ты ничего не понял. У нас считанные дни, а вернее часы, мы ведь не знаем, сколько он точно пробудет в Италии. Необходимо немедленно связаться с Талибом, неважно, находится ли тот в Ташкенте или в Германии. А он должен передать нашу информацию своим подельщикам за рубежом, чтобы те, в Милане, взяли под наблюдение связку Шубарин-Стрельцов. Для них, я чувствую, это так же жизненно важно, как и для нас. А сейчас -- на поиски Газанфара, мы должны достать его хоть из-под земли. И если останется время, заглянем в "Узбекистан", там уж как загуляют, так до утра, я знаю привычки хана Акмаля. XXX Газанфара дома не оказалось. Тогда они стали объезжать один за другим знакомые катраны, но Почтальона в них не было, и Сенатор занервничал. В последнем знакомый содержатель подсказал адрес нового катрана, где собираются представители бизнеса, новая для Ташкента элита, там они и отыскали Рустамова. Видимо, Газанфару шла масть, и он никак не хотел покидать игру, но Сенатор вдруг, наклонившись, что-то зло сказал ему на ухо, и тот стал поспешно собираться. Как только Почтальон сел в машину, Сенатор объявил непререкаемым тоном: -- А теперь слушай внимательно и не перебивай. Талиб, возле которого ты крутишься по нашему заданию, затеял какую-то крупную финансовую операцию с Шубариным, деталей которой мы не знаем. Афера, на наш взгляд, связана с деньгами из Европы или с банками, не зря сам Талиб дважды слетал в Германию, да и Шубарин час назад улетел в Италию, но тоже через Германию. Мы думаем так, потому что на сегодня банк Японца -- единственный частный банк в Узбекистане, имеющий правительственную лицензию на валютные операции. У нас неожиданно появились предположения, что банкир связан и с прокуратурой республики, и с КГБ. И мы немедленно должны поставить в известность об этом Талиба, где бы он ни находился. -- Так вы же с Шубариным старые друзья! -- с опаской выдавил из себя растерянный Газанфар. -- Все течет, все меняется, -- философски изрек долго молчавший Миршаб. -- Мы не можем быть в компании с человеком, сотрудничающим за нашей спиной с КГБ, -- веско заметил Сенатор, словно всю жизнь, с рождения, был вором в законе, а не человеком, курировавшим все правовые органы в республике, и спросил: -- Куда ехать? -- В Рабочий городок. Радиальная, 12, дом с голубыми воротами,-- подсказал Рустамов. -- Но он вряд ли вернулся из Гамбурга, я на днях видел кое-кого, с кем он общается, его ждут со дня на день,-- ответил Газанфар без особого энтузиазма, понимая, что влип еще в какую-то опасную историю и наживает очередного врага -- Японца. "А если эти двое по привычке блефуют и затевают что-то против Талиба?" -- мелькнула у Рустамова внезапная мысль, от которой вмиг похолодело все внутри, а вслух спросил неожиданно для себя: -- Нет ли у вас чего-нибудь выпить? Сенатор приоткрыл "бардачок" машины Миршаба и нашарил в нем фляжку, они имели одинаковую привычку возить с собой спиртное, особенно с тех пор, как оно стало дефицитным. -- Если Талиб не вернулся, дело осложняется, но ты должен будешь обязательно найти людей, с кем он крутится, тех, кто стоит над ним или под ним, желательно первых. Мы им передадим информацию, а они пусть срочно свяжутся с Германией, -- сказал Сенатор, передавая хромированную фляжку с коньяком Газанфару, из которой он сделал несколько внушительных глотков. Въехали в Рабочий городок уже в темноте,-- улицы, как и повсюду в нынешнее время, не освещались, лишь на Радиальной, возле дома Талиба, с высоких фонарных столбов ярко горели огни. У высоких кованных железом ворот было в беспорядке припарковано с десяток новеньких автомобилей модных расцветок: "мокрый асфальт", "брызги шампанского", "сирень", "металлик", в основном последняя модификация "девятки", но среди престижных "Лад" затесались и два "Мерседеса" строгих, не бросающихся в глаза цветов. У некоторых машин стекла оказались приспущены, хотя ни в кабинах, ни возле лимузинов никого не было, но это особый воровской шик -- мол, у меня никто не посмеет угнать тачку. Впрочем, у дома Талиба такого действительно не могло случиться. Когда машина остановилась, Сенатор попытался выйти вместе с Газанфаром, но тот осадил его на место, сказав не без издевки: -- Не в ЦК приехали, тут ждать придется. Хорошо, если согласится принять сразу после дороги. Он направился к калитке в высоком заборе, которую тотчас приоткрыли со двора, словно ждали, и за Рустамовым раздался лязг задвигаемого засова. "Как в тюрьме", -- почему-то успел подумать Сенатор. Прождали больше часа, к дому никто не подъезжал и никто не выходил. В сердцах они допили вдвоем оставшийся во фляжке коньяк. Сенатор уже порывался уехать, но Миршаб вполне логично урезонил: -- Ты думаешь, после такого сообщения тебе дадут спокойно уснуть? -- Обнаглела шпана, обнаглела, -- запалился вдруг злобой Сенатор, -- что он себе позволяет, вор несчастный! Миршаб, сидевший за рулем машины, бесстрастно покачивал головой в такт ритму, раздававшемуся из магнитофона,-- он обожал горячие танцевальные мелодии. Через некоторое время, когда начал терять терпение и невозмутимый Миршаб, дверь скрипнула, из нее бочком вывалился Газанфар,-- вид у него был довольно-таки безрадостный,-- и чуть ли не бегом бросился к машине. -- Почему так долго? -- первое, что спросил Сенатор. -- Я же сказал, что это не ЦК, и я не вор в законе, чтобы меня принимали с почестями. У богатых свои причуды,-- вот и у воров свои традиции, свой ритуал, особенно для ментов,-- остудил он Сенатора и устало откинулся на спинку "Волги". -- Что он сказал, как среагировал? -- вмешался Миршаб. -- А никак. Я не знаю ваших дел и знать не хочу. Я только передал, кто вы, и что у вас есть к нему срочное, неотложное дело. Я не хочу встревать в ваши личные дела. Представляете, что будет, если Шубарин узнает, что вы его заложили? Или вы вдруг ошибаетесь? Нет, увольте, без меня. Я за этот час, наверное, килограммов десять потерял. -- Кто у него в гостях? - спросил нетерпеливо Акрамходжаев. -- Зайдете -- узнаете, меня в зал не приглашали,-- опять дерзко ответил Рустамов. Понимая, что у парня от страха может случиться срыв, вмешался Миршаб: -- Оставь Штирлица в покое. Он свое сделал, и он прав: ему лучше подальше держаться от наших дел с Японцем, да и с Талибом тоже, если они завяжутся. Сенатор поправил галстук и двинулся к распахнутой настежь калитке, где его нетерпеливо дожидался какой-то парень, скорее всего телохранитель, он и повел гостя внутрь двора. Принимал Талиб Сенатора в том самом одноэтажном домике, где некогда прятал выкраденного Гвидо Лежаву. Как только Сухроба Ахмедовича ввели в устланную коврами комнату без окон, Талиб, обряженный в спортивный костюм, приподнялся с курпачей у стены, поздоровался и сказал: -- У вас в распоряжении пять-семь минут. У меня гости, и я только сегодня вернулся из зарубежной поездки. Пожалуйста, будьте кратки, я слушаю вас. Сенатор, прождавший больше часа, не предполагал, что аудиенция будет столь краткой и сухой, ему даже не предложили сесть, они, стоя друг против друга, так и продолжали говорить. Неожиданный прием несколько охладил Сенатора, поколебав его надежды, он уже отчасти жалел, что сделал ставку на Талиба, но отступать было поздно, да и чем иначе он объяснит свой визит? А вдруг Газанфар рассказал обо всем? И он несколько сбивчиво, но подробно изложил все и о Шубарине, и о Стрельцове. Талиб, поглаживая свои холеные усики, слушал внимательно и, как только гость замолчал, спросил прежде всего: -- Насколько я знаю, это Японец дал вам с Миршабом высоко подняться, занять заметное положение в республике, а сейчас вы пускаете его под нож, как я понимаю. Почему так получилось? -- Это совсем другая история, к тому же она долгая, не на один час, но вы правильно поняли нашу цель, -- ответил лаконично уже освоившийся Сенатор. -- А вы представляете ясно, к кому вы пришли за помощью, какие у нас законы и что случится с вами, если вы оговорили человека, моего компаньона? -- чуточку сблефовал Талиб. -- Я думаю, что наши законы уже сравнялись с вашими, но за выполнением ваших законов есть контроль и есть суд, куда можно обратиться, где решают все без проволочек и без учета, кто есть кто,-- подольстил Сенатор, не глядя в глаза хозяину. -- Вы правы, и вы находитесь в том доме, где вершится такой суд. Ваша информация заслуживает внимания, тем более если вы добровольно ставите в противовес ей свою жизнь. Но если вы ошибаетесь, я отдам вас Японцу, пусть он разбирается со своими друзьями, как хочет. А чтобы у него не возникло сомнений в искренности своих компаньонов, я записал наш разговор,-- и он достал из-за пояса, под курткой, диктофон. -- И напоследок еще раз повторите фамилию и приметы парня из КГБ, я сейчас же, напрямую, позвоню в Милан, как раз в этом городе у нас есть большие интересы. -- И он откровенно, как при интервью, придвинул диктофон к лицу Сенатора. XXXI Утром из местных газет люди Талиба в Милане легко узнали, какой банк столь пышно отмечает свой трехсотлетний юбилей и в какой гостинице намечены основные торжества. Быстро нашли и постояльца по фамилии Стрельцов, поселившегося накануне вечером в отеле "Парадиз", в пяти минутах ходьбы от места проживания четы Шубариных. Когда Артур Александрович увидел в холле гостиницы за стойкой бара Стрельцова, то его и Сергея Юрьевича, не мудрствуя лукаво, уже снимали потайными видеокамерами. Причем одна команда снимала только Шубарина, другая -- только Стрельцова, не ведая друг о друге. Человек, давший задание, знал толк в слежке и любил перекрестное наблюдение; наложение материала из двух источников один на другой порой давало значительный эффект. Погода в Италии в то лето стояла замечательная, условиям проживания позавидовал бы и самый придирчивый сноб. Отель оказался примечательным не только тем, что он был пятизвездочным, но и тем, что здесь часто останавливались коронованные особы. Говорят, в дни крупных футбольных матчей, особенно с участием немецких команд, часто живал тут небезызвестный Генри Киссинджер, бывший госсекретарь США, баварец по происхождению. Культурная программа торжеств оказалась составленной с большим знанием дела, говорят, по просьбе банка были отсрочены на неделю летние каникулы знаменитого оперного театра "Ла Скала", и гости смогли попасть на самую знаменитую его постановку -- "Тоска" Пуччини, с выдающимися певцами Лючано Паворотти и Монсеррат Кабалье. Повезло и футбольным болельщикам, в эти дни легендарный миланский "Интернационале", в рамках кубка европейских чемпионов, принимал мюнхенскую "Баварию", особо любимую команду Киссинджера, и они действительно видели в холле гостиницы бывшего госсекретаря, за которым приезжал сам Франц Бекхенбауэр, работающий ныне в Италии. А знаменитые итальянские музеи, картинные галереи, в которые организаторы торжеств заблаговременно, на определенные часы, заказали экскурсии! А поздние каждодневные ужины в ресторане своего отеля, из-за особых развлекательных программ не походившие один на другой и превращавшиеся в праздник, карнавал, затягивающийся до полуночи! Жена Шубарина, редко сопровождавшая мужа в заграничных поездках, была в восторге от путешествия, и каждое утро вместе с газетами получала увесистый пакет, а то и два, первоклассных фотографий за прошедший день, на которых они вместе были запечатлены, хотя вроде и не замечали, что их снимают. Анвар Абидович проживал на том же этаже, что и Шубарины, и их апартаменты находились рядом, через просторный коридор, дверь в дверь, так что они постоянно были вместе. В этот раз он держался куда увереннее, чем в Мюнхене, и со свободой освоился тоже быстрее, он как-то вскользь заметил, что до Италии больше недели находился в Москве, и Артур Александрович вспомнил разговор с генералом Саматовым, когда тот сказал, что телефонный звонок был из столицы. Как-то после ресторана они допоздна засиделись вдвоем у Шубарина, и бывший секретарь обкома, издалека, намеком, выразил надежду, что удачно проведенная операция, возможно, что-то изменит в его судьбе, он ведь хорошо знал, что почти все осужденные в перестройку уже вернулись домой. Тогда Артур Александрович не выдержал и сказал, что одним из условий своего участия в долговременной операции он поставил обязательное его освобождение. Как обрадовался, как был растроган Анвар Абидович, он признался, что очень хотел попросить Шубарина об этом, да никак не решался. В первые дни Анвар Абидович о делах не заговаривал, и Шубарин тоже выжидал, впрочем, спешить было некуда. Судя по апартаментам, снятым для бывшего секретаря обкома, и по тому, как он сорил долларами, нигде не давая возможности рассчитываться Шубарину, приговаривая при этом: "А мне они зачем? Останутся -- возвращать придется", люди, стоявшие за партийными деньгами, себе в тратах не отказывали. На четвертый день Артур Александрович не выдержал, спросил, когда же произойдет встреча с деловыми людьми. Анвар Абидович развел руками: -- Мне сказали: живи, радуйся, общайся со своими друзьями, когда надо будет, мы позвоним. -- Потом, после паузы, добавил: -- Те, кого я знаю, кто привез меня сюда, не проживают в нашем отеле, я их не встречал. Может, главные люди еще не прилетели? Возможно, Артур Александрович спросил об этом потому, что в тот вечер, когда перед ужином, дожидаясь лифта, он стоял и прикуривал сигарету, какой-то молодой человек, вдруг неожиданно объявившийся, попросил его на английском прикурить. Когда Шубарин машинально поднес ему огонь зажигалки, тот быстро выдохнул по-русски: "Вас почему-то постоянно снимают, будьте осторожны..." -- и он тут же признал Стрельцова. Артур Александрович подумал, что встреча задерживается оттого, что его изучают на месте, отсюда и надзор. Но он не мог предположить, что снимают совсем другие люди и совсем по другому поводу, и этот момент, что свел их на доли секунды вместе, зафиксировали обе команды. Это будет тот самый миг, на который и рассчитывал человек, получивший задание присмотреть и за Стрельцовым, и за Шубариным. Дни в Италии убывали, программа сокращалась как шагреневая кожа, уже и билеты на обратную дорогу заказали. Шубарин стал нервничать: неужели что-то сорвалось или в чем-то усомнились и наводят дополнительные справки? Но однажды утром Анвар Абидович влетел к Шубарину довольный, с улыбкой, и радостно сказал: -- Сегодня вечером вы званы на виллу президента банка, где дается прием для узкого круга людей, поздравляю! -- А когда они остались наедине с Артуром Александровичем, добавил: -- Там-то и произойдет встреча, из-за которой и вы, и я оказались тут. -- И заключил устало: -- Наконец-то, а я уж стал переживать, подумал, что они изменили свои планы. -- Вы будете присутствовать на приеме? -- спросил Шубарин, просчитывая свои варианты. -- Нет, конечно. Я всего лишь посредник, а точнее -- заложник, главная фигура -- вы. Вилла находилась далеко за городом, и за ними прислали машину с открытым верхом. Шубарин, уже второй день не видевший поблизости Стрельцова, подумал в долгой дороге, что главные люди могут и не попасть сегодня в его поле зрения. На прием не пригласили даже Анвара Абидовича, не исключено, что там не будет и тех, кто вышел на хлопкового Наполеона в лагере. В игру вступил, по всей видимости, второй круг людей, в том числе и он,-- тайна партийных денег охранялась надежно. Вилла располагалась в большой оливковой роще, и когда Шубарины прибыли туда почти в сумерках, у высокой железной ограды на стоянке уже оказались припаркованы шесть-семь машин, но гостей, суда по всему, еще ждали. На аллеях зажгли огни, и гости неторопливо прогуливались по парку. Президент банка, сеньор Сальварани, напомнивший Шубарину фамилией знаменитого итальянского велогонщика, встречал подъезжающих сам и тут же знакомил с теми, кто оказывался поблизости. Через полчаса всех попросили пройти на сиявшую праздничными огнями виллу, сразу за накрытые столы. Шубариных посадили рядом с банкиром из Германии и его супругой, и Артур Александрович обменялся с ними несколькими фразами на немецком. Всего за столом оказалось двенадцать пар и трое мужчин без дам. Все время ужина, пока шел живой, интересный разговор, Шубарин, вглядываясь в лица окружающих его людей, думал, кто же из них уполномочен говорить с ним, ведь среди гостей он один был русским. Тут, конечно, обольщаться не следовало, ведь, как говорил Анвар Абидович, за партийными деньгами из бывшего СССР стоят, к сожалению, в основном подданные других стран. Больше всех, по предположению Шубарина, на назначивших ему встречу подходили трое мужчин без дам. Они и сидели рядом, и по тому, как общались, видно было, что знали друг друга давно, хотя большинство гостей виделись впервые, об этом и сеньор Сальварани в своей приветственной речи отметил. Шумный прием катился к концу, и Шубарин уже смирился с тем, что встреча не состоится и на этот раз, как в перерыве между тостами служащий банка, встречавший их в аэропорту, отведя Артура Александровича в сторону, сказал: -- С вами хотят переговорить наедине. Пожалуйста, поднимитесь на второй этаж, в каминный зал. "Наконец-то!" -- обрадовался Шубарин и, оставив жену на попечение немецкой пары, с которыми сблизился за вечер, поспешил наверх. На втором этаже он ткнулся в одну дверь, потом в другую, и лишь третья оказалась нужной. В каминном зале с высокими потолками горели только приглушенные огни напольных светильников, и он не сразу увидел в глубине комнаты небольшой стол, за которым в высоких кожаных креслах сидели трое мужчин, о чем-то оживленно беседуя. Толстый ворс ковра скрадывал шаги, и они могли не слышать, как он вошел,-- двери тут тоже отворялись без привычного скрипа и грохота. Как только он подошел к столу, все трое дружно поднялись и поприветствовали по-русски: -- Добрый вечер, Артур Александрович, мы рады вас видеть,-- и каждый обменялся с ним рукопожатием. Заняв предложенное место, Шубарин внимательнее оглядел сидевших за столом и еще раз убедился, что никого из них на приеме не было и он до сих пор их никогда не видел. Собравшиеся в каминном зале стали расспрашивать Артура Александровича о том, доволен ли он поездкой, завел ли нужные связи, полезной ли оказалась встреча в деловом плане. На все эти вопросы Шубарин ответил положительно и поблагодарил за предоставленную возможность напрямую познакомиться с известными банкирскими домами Европы. -- Это в наших интересах, -- коротко ответил за всех седеющий брюнет лет сорока пяти в светлом двубортном костюме, в лацкане которого кокетливо алела роза из сада сеньора Сальварани, ему наверняка принадлежала главенствующая роль в компании, как успел заметить Шубарин. Потом на Шубарина посыпался шквал вопросов по его банку, причем чувствовалось, что все трое прекрасно ориентировались в финансовых делах, были профессионалами. Артур Александрович ожидал такого разговора и почти все вопросы предугадал, готовясь к встрече. Задали и несколько неожиданных, но он и на них ответил четко. Потом вдруг прозвучало несколько вопросов личного характера, например, не желает ли он перебраться на Запад, зная языки и имея немало довольно богатых друзей, живущих ныне в Европе и Америке, обязанных ему в прошлом, и напомнили про Гвидо Лежаву. На что Шубарин заметил, что даже в застойные годы бывал на Западе с семьей, но остаться -- мысли такой никогда не приходило и что позже, когда находился на стажировке в Германии, ему предлагали место в одном крупном банке, экспертом по России, и сулили такие условия, от которых даже у банкира могла закружиться голова, но он отказался. Напоследок спросили: как к нему относятся сегодня в высших эшелонах власти? Шубарин ответил, что его проект экономических и финансовых реформ на переходный период для республики еще два года назад рассматривали на очередной сессии Верховного Совета, что он без особых хлопот получил лицензию на открытие банка, и помещение выделили ему, представляющее архитектурную ценность, -- бывшее здание "Русско-Азиатского банка". Подытоживая беседу, человек с розой в петлице сказал: -- Мы не ошиблись в вас, и ваш банк представляет для нас интерес, мы будем сотрудничать... Но когда мы впервые вышли на вашего бывшего патрона, находящегося ныне в заключении, в стране была другая ситуация, наш разговор происходил до объявления Узбекистаном суверенитета. Нестабильность политической обстановки на всей территории бывшего СССР заставила нас искать новые пути, менять готовые планы. Для тех сумм, которые мы готовы были уже в следующем месяце перегнать к вам из Италии и Германии, неожиданно нашелся новый адрес с абсолютной гарантией. Все решилось буквально на днях, на этой неделе, оттого и на встречу мы опоздали, только сегодня прибыли в Милан. У нас от вас, Артур Александрович, секретов нет: новые адреса -- это Куба и Северная Корея, и мы, для начала, переводим деньги туда. Существует правило: не складывать все яйца в одну корзину, ему мы и будем следовать. Работайте, набирайте мощь и авторитет, и ваш час настанет, мы объявимся снова, не предупреждая, верим -- вы наш человек. А за то, что пошли навстречу нам, партии, спасибо. -- И они дружно поднялись, давая понять, что аудиенция закончилась. Возвращались Шубарины домой опять же через Германию, на этом настоял их новый знакомый, немецкий банкир из Дюссельдорфа,-- только из-за этой встречи поездку в Милан можно было считать удачной. Как банкир он много выиграл от знакомства с коллегами, теперь он мог напрямую обращаться к десяти президентам крупных банков в Европе, чьи визитки увозил с собой. Шубарин уже договорился с немецким коллегой, что сразу по возвращении пришлет на стажировку в Дюссельдорф пятерых служащих из своего банка. И все коллеги, без исключения, проявили интерес к его банку, к сотрудничеству с ним, как же тут считать поездку неудавшейся. Но главными для Артура Александровича на сегодня были только деньги партии, он заразился этой идеей, и ему так хотелось быстрого результата, ведь он втянул в эту авантюру прокурора Камалова и генерала Саматова. Где-то в глубине души он лелеял еще одну надежду -- вырвать из лагеря Анвара Абидовича. В Ташкенте он опекал его сыновей и обещал им перед отъездом в Италию, что скоро отец будет на свободе. Не удалось и это. Результаты встречи в Милане больше всего расстроили Анвара Абидовича, дожидавшегося до глубокой ночи возвращения Шубариных с виллы, теперь ему оставалось только ждать, а ведь он уже рассчитывал, что через месяц-другой покинет свою опостылевшую лагерную каптерку. В оставшиеся дни в Италии Артур Александрович не встречал нигде и Стрельцова, хотя внимательно вглядывался в людей и на прогулках, и в ресторане. Может, у него срок командировки кончился, а может, он выполнил свою программу, ведь его в детали операции не посвящали. В день отъезда он долго плескался в овальной ванне из розового мрамора, больше похожей на мини-бассейн, подводил итоги и отметил, что обе цели, поставленные им дома, слишком велики и значительны, чтобы реализоваться с первого захода, эта мысль несколько успокоила его. Главное, теперь он точно знал, что партийные деньги есть и их немало. Из-за непредвиденной задержки в Дюссельдорфе Шубарин вернулся в Ташкент чуть позже, чем планировал. Самолет прилетел глубокой ночью, но утром он уже был в банке. Он часто звонил из Италии на работу и знал, какие дела ждут дома, многие из них требовали его личного участия. Первым делом он проверил автоответчик своего телефона и убедился, что уже три дня подряд ему названивает незнакомец, с которым они договорились встретиться сразу по возвращении. Значит, клиент из Германии прибыл, довольно потирая руки, улыбнулся Шубарин, уж очень он желал форсировать хоть эту операцию с деньгами преступного мира. Во второй половине дня он хотел созвониться с Камаловым и договориться о встрече, чтобы рассказать ему о поездке, и новость о том, что люди Талиба прибыли из Германии, оказалась бы кстати. Незадолго до обеда раздался телефонный звонок. Звонил тот самый человек, встречи с которым он так жаждал. Незнакомец приветствовал с возвращением домой, поинтересовался, какие из банкирских домов Европы были представлены на торжествах, чем подтвердил, что банковское дело знакомо ему не понаслышке и он знает, что творится в финансовом мире не только у нас, но и за кордоном. Затем он плавно перешел к делу и сказал, что звонит четвертый день подряд, что человек из Германии прибыл к назначенному сроку и очень нервничает, ибо завтра он позарез должен быть в Гамбурге. -- Ну, мы сегодня и решим все дела, а на Гамбург у нас теперь ежедневный рейс,-- успокоил Артур Александрович. На другом конце провода предложили: -- Прекрасно. Сейчас время обеденного перерыва. Не возражаете, если мы встретимся и пообедаем в "Лидо", на вашей территории, говорят, этот ресторан принадлежит вам? Заодно и гостя обрадуем, он в восторге от узбекской кухни и счастлив, что мы вытащили его в Ташкент, а не в Милан, как я предлагал. Если вас устраивает время и место, через час встречаемся в "Лидо",-- заключил вдруг незнакомец, несколько убаюкав внимание Шубарина. От неожиданности Артур Александрович только и нашелся, что спросить: -- А сколько вас будет? -- Трое. Но вы можете захватить с собой кого хотите. -- Нет, я буду один, -- ответил Шубарин и откладывать, переносить встречу не стал: и немец спешил домой, да и к Камалову хотелось прийти с реальным результатом. Отдав кое-какие распоряжения по банку, подписав бумаги, он позвонил прокурору, чтобы сообщить, что прибыл и что через час встречается с Талибом и его людьми в ресторане "Лидо", но "москвича" на месте не оказалось. На встречу он решил ехать с Коста, но когда попросил вызвать его наверх, того тоже не было на месте,-- поехал в аэропорт добывать авиабензин, "Мазерати" требовала топлива высокого качества. Предупредив людей на входе, чтобы Коста, как только появится, подъехал к "Лидо", Артур Александрович отправился на встречу с незнакомцем. В "Лидо" он не был больше года, в последний раз отмечал тут свой день рождения перед отъездом на стажировку в Германию. Собираясь в ресторан, он решил сообщить Наргиз и Икраму Махмудовичу, что намерен уступить им свой пай в "Лидо", чтобы они стали полновластными хозяевами престижного заведения. На территории ресторана он заметил изменения -- появилась платная, хорошо оборудованная автостоянка, наверняка, как и большинство их в Ташкенте, контролируемая мафией. Артур Александрович не стал въезжать во двор, а оставил "Мазерати" на стоянке. Швейцар на входе не был знаком Шубарину, как не был знаком ему и новый метрдотель, любезно встретивший его у лестницы. Как стремительно все меняется, подумал Артур Александрович, отмечая и новый интерьер, и новые занавески, а главное -- новых людей, сновавших взад и вперед и не признававших его. Когда он поднялся на второй этаж, его уже поджидал Талиб в золотистом дакроновом костюме, при бабочке, в белых штиблетах -- ну прямо эстрадная звезда. Он любезно поздоровался с Артуром Александровичем, по восточному ритуалу расспросил о житье-бытье и широким жестом показал в сторону закрытой кабины, где их ждали. Шубарин, сказав, что подойдет туда минут через пять, направился в кабинет Наргиз, надеясь встретить там и Икрама Махмудовича, с которым некогда начинал в Лас-Вегасе. Но никого из них он не нашел. В приемной исправно работал огромный телевизор "Шарп", его подарок на день рождения Наргиз, новая секретарша тоже не знала его, и он не стал ей представляться, почему-то пришла в голову неожиданная поэтическая строка: Я никому здесь не знаком, А те, что помнили, давно забыли. В кабинете за щедро накрытым столом Артура Александровича дожидались трое мужчин: Талиба он знал в лицо, полноватого, лысеющего блондина лет тридцати пяти он отгадал по голосу, а третий, высокий, накачанный парень, смахивающий на отставного регбиста, выходит, был немцем. Талиб представил обоих: человек, говоривший с ним по телефону, назвался Станиславом, а немец -- Юрой, и объяснил, что восемь лет назад эмигрировал из Актюбинска. Судя по небольшой наколке между большим и указательным пальцами, в молодости он имел судимость за хулиганство. Разлили шампанское и выпили за знакомство и начало делового сотрудничества. Закусывая, стали обговаривать условия сделки, и опять, как в Милане, на Артура Александровича посыпались вопросы, которые задавал в основном лысеющий блондин Станислав. Время от времени вставлял свой вопрос и немец Юра, он тоже был в курсе дела, но почему-то намеренно уступал инициативу толстяку. Молчал лишь Талиб. Шубарин еще тогда, при первой встрече на стадионе в Мюнхене, понял, что тот всего лишь связной и представляет уголовный мир в чистом виде. В этой кабине, с окном, выходящим во двор, Артур Александрович сиживал не раз, особенно любил ее Сенатор, ее и называли прежде сухробовской. "Ведал ли об этом Талиб или он избрал ее случайно?" -- мелькнула почему-то вдруг мысль и тут же пропала. Немец задал главный вопрос -- он касался процента за отмывание. После поездки в Милан, где Шубарин окольными путями и из судебных хроник узнал цену таких сделок в Европе, он решил не уступать, потому сказал твердо -- треть суммы. Как тут взвились его сотрапезники! Даже долго молчавший Талиб наконец заговорил, видимо, они хотели привлечь капиталы преступного мира в Азию низким процентом. После некоторых препирательств и взаимных уступок сошлись на четверти. Да и четверть от суммы, которую Юра-немец обещал перевести через три дня, была огромной. Толстяк не удержался, достал карманный калькулятор, тут же подсчитал. Цифра в свободно конвертируемой валюте впечатляла, даже не перемноженная на дикий курс обесценивающегося рубля. Артур Александрович увидел, как жадно блеснули и забегали вороватые глазки Талиба, наверное, он подумал, как выгодно иметь банк -- раз-два, и миллионы твои,-- он получал наглядный урок, как делаются деньги. Но Талиба в этот момент волновало совсем другое. Юра-немец предложил открыть еще одну бутылку шампанского, чтобы обмыть главный пункт соглашения, и в этот момент в кабину неслышно вошел официант с подносом, на котором стоял обыкновенный сифон для газированной воды. Встав за спиной Талиба, он склонил сифон над его стаканом, словно намеревался налить шипучки, и вдруг могучая струя нервно-паралитического газа ударила в лицо Артура Александровича, сидевшего за столом напротив, и он, не успев даже вскрикнуть, тихо сполз со стула на мягкий ворс ковра. Откуда-то появилось большое покрывало, и сотрапезники в мгновение ока закатали в него банкира, обвязав припасенными альпинистскими веревками, уже побывавшими в деле во время последнего покушения на прокурора Камалова. Затем аккуратно спустили тюк в распахнутое окно, прямо на высокую крышу японского джипа "Ниссан патруль", оттуда другие люди тотчас перенесли его в салон, и машина рванула в сторону Луначарского шоссе, на днях переименованного в улицу Тамерлана. XXXII В последнее время Газанфар Рустамов сильно разочаровался в своей работе в прокуратуре республики: надоели вечные командировки, бунты и побеги из тюрем, каждая поездка в зону становилась рискованной. Исчез весомый приварок за работу "почтальоном", теперь и в зону, и из зоны носили все кому не лень, кто ж сегодня станет отстегивать тыщи, да и тыщи нынче перестали быть деньгами. Раньше, до перестройки, сама зарплата в прокуратуре что-то значила,