ета и сын Нила. И что? -- Я взглянул на это чуть более обобщенно: современная Россия и Древний Египет. "Точка ру" ясный символ современности, а Нил символ именно Древнего Египта. Я понял, что это не может быть случайным совпадением. Что есть система, которую надо разгадать. А это оказалось на удивление просто -- что общего между двумя великими, но такими разными державами, как Россия, я имею в виду Россию в имперской, а не обрезанной ипостаси и Древним Египтом? -- Э-э-э... О, мысль! Мавзолеи? Но в Египте их хоть жопой ешь, а в Совке -- один. -- Это частность. Ну, Кинолог, первое что тебе должен подсказать твой собственный опыт? -- Аха... Ну да... Массовый исход евреев. Он же еврейский кот. Гы... Но почему, все-таки, Вавилон, а не, скажем, Испания? Давид радуется, что я до конца не угадываю. Иногда мне кажется, что он меня за что-то недолюбливает. Или как-то внутренне соревнуется, что ли. -- Это не просто массовый исход из великих держав, Кинолог. Это еще, во-первых, добровольный исход, а не изгнание. А во-вторых, не просто исход, а репатриация. И вот таких случаев за все века было всего три. И третий -- Вавилон! Давид торжествующе ставит на листик третью точку и рисует равносторонний треугольник. Когда-нибудь он меня убьет своим логическим бредом. Но крыть нечем. Начинаю придираться: -- Конечно, Давид, массовая добровольная алия -- это замечательно, но зачем стулья ломать? Это же светлые радостные события. Повод для братания! Чего же Кот опускает мужиков ниже плинтуса? -- Я тоже об этом думал. И понял, что никого Аллерген не опускает. Просто он их так метит. -- Метит, гы. Это в каком же таком смысле? Обсирает? Давид вздыхает, смотрит на меня, как на маленького и говорит абсолютно серьезно: -- Ну сам подумай, Кинолог, как еще виртуальный кот может кого-нибудь в Интернете пометить? Эта Давидова искривленная логика порой просто завораживает своей странной интеллектуальной эстетикой. Как кобру. Каждый раз думаю -- не достроит, развалится все нахрен. Не, стоит здание -- завитушки, завитушки... сплошное барокко... да даже уже полное рококо. Аха, типичная Давидова постройка, только декоративные элементы -- не морские раковины, а человеческие уши. С лапшой... О, мысль! Барокко -- это Бар Рокко. Рокко -- это же этот, как его, блин, не Сталлоне, тот был Рокки... а этот... тоже про боксера... Висконти конечно, "Рокко и его братья"... устал я сегодня, утомился. Расслабляться надо в кресле, не, лучше в пабе... в баре... в бар.ре с девочками, а не котоловки паять... Не, Давид бы плясал от Бар Рок, конечно. Правильное название для бара "Сын Рока"... -- Не, Давид... За общение с тобой в больших дозах, надо давать молоко. Змеиное. В больших дозах... Пометил, аха... А второго треугольника у тебя не завалялось? -- Зачем? -- Да я бы звезду Соломона из них слепил. -- Меня на самом деле больше интересует именно другой треугольник. Ты никогда не задумывался, где происходит баланс сил добра и зла? -- Сейчас задумаюсь. Гы. О, мысль! В моей душе, в моем сознании и на моем банковском счету. Эт если у меня душа есть. А вот если у меня ее нету, то... пусть третьим будет окружающий меня мир. Не, вторым, так даже лучше -- внутри меня, вовне меня и в банке, на интегральном показателе жизни моей. Гы. Да всюду этот баланс происходит. Вон, у Роньки плюшевый ежик валяется и кожаный ошейник с шипами. "Русский арс", бля... И между чем и чем недавно балансировал сам Давид, давая прикурить Гришиной мастерской? А сейчас он, значит, спикер Палаты Добра... -- Нет, Кинолог, сначала ты был ближе к правильному ответу. Борьба сил добра с силами зла должна происходить в трех средах... -- Понял! Конечно! Как же я сразу... Армия, авиация, флот! Гы. Или это, почта, телеграф, телефон... Давид, чур не обижайся. Это я не нарочно, это у меня рефлексы дураковалятельные. Мне правда интересно, зуб даю. Ну, как ты все это представляешь? -- Да? Ну, ладно... Хотя, в данном случае ничего особо интересного. В общем-то достаточно очевидно, что баланс добра и зла происходит сегодня в трех, даже не средах, ты правильно сострил, а в трех реальностях... нет, нельзя сказать "реальная реальность". Пока нельзя. В общем, эти три мира -- реальный, духовный и виртуальный. Причем роль последнего возрастает с пугающей скоростью. -- Аха... но эту "пугающую скорость" ты ведь объясняешь не научно-техническим прогрессом, правда, Давид? Скажи что нет, а то ты меня разочаруешь! -- Никак не объясняю. Зачем объяснять то, что в объяснении не нуждается? Интернет так же создан буквами, как и наш мир. Только не еврейским алфавитом, а ты сам знаешь, чем там все программы написаны -- латиницей. Но это не принципиально. То, что он написан слева направо не делает Интернет менее значительным, чем Вселенная. Важно, что он создан и существует, как новая среда обитания. А значит, и среда борьбы двух противоположных начал, назовем их по традиции "добро" и "зло". Ща вырублюсь. Надо это блядство интеллектуальное кончать. Подсовываю Давиду его листик и смиренно прошу нарисовать второй треугольник, чтобы получился магендавид. И надписать все вершины. Послушно рисует. И только дописав, спрашивает: -- Зачем тебе? -- А чтоб на левой груди вытатуировать, гы... Давай, короче, еще по чуть-чуть и я пошел котоловку творить. За сукиных сынов Рока! Кивает. Снисходительно. Вот же сука, все-таки. Как он умудряется вообще жить вот так вот... -- Знаешь, Кинолог... Я вот что сейчас подумал. Что раз так, то и приход Машиаха вполне может быть виртуальным... И лыбится на три скобки. Давид Казалось бы, Интернет -- это нечто универсальное и инвариантное, а заходя в Сеть с чужого компьютера испытываю какое-то отсутствие привычного уюта. Зато грузится быстро. Я просмотрел комментарии к нескольким отрывкам из романа Бавильского. Везде было примерно одно и то же -- Кот выдергивал цитату: "Пепельница, даже пустая и вымытая, пахла отвратительно: как старая, уже давно увядающая кокотка." И пристебывался: Дорогой Дима! Не длинноват ли, и не вяловат ли, и не слишком ли манерен сей эвфемизм дорогого и энергичного народного выражения: "Пи*да немытая"? Выдергивал: "... острый взгляд: он просвечивал посетителей точно рентген..." И пристебывался: Как хороши, как свежи были штампы... :Ж) Бавильский пытался избавиться от фамильярного Кота: "Я не нуждаюсь в подобных услугах, так как пользуюсь помощью профессиональных редакторов. Много о себе думаете." Но этим лишь подливал валерьянки: Тут уж совсем нечем хвастать, дорогой. Оно, конечно, "извозчики довезут", но все-таки -- весьма. Это, дорогой, все равно как литературными неграми хвалиться. И снова Кот выдергивал и комментировал: "Она чувствовала к этому переростку едва ли не материнские чувства..." "Чувствовать чувства", дорогой Дима, за это просто культурных людей ставят в угол, а "ветеранов публичной литературы", дорогой, просто секут на конюшне, у копыт брезгливо жующего Пегаса, дорогого. Впрочем, "профессиональный редактор" исправит ;Ж) Чужой текст Аллерген считал чем-то, вроде собственной грядки. Он по-хозяйски выдергивал редиску, придирчиво ее рассматривал и смачно хрумкал, громко чавкая: "И если возле стойки образовывается очередь, то она вылазит в стеклянный предбанник, где есть еще одна дверь -- в сберкассу. На почте приятный запах сургуча, песчаного цвета мебель, сработанная, вообще-то, топорным образом." Дорогой Дима! Столкнувшись с твоей необычайной обидчивостью, я, дорогой, просматриваю отныне твои отрывки, дорогие, крайне снисходительно и дабы тебя, дорогого, не травмировать -- больше не сообщаю тебе, дорогому, о ляпах средней степени ляповитости. Но все имеет свой предел. Когда приходится трижды передергиваться на одном недорогом предложении -- это уже слишком даже для письма оленевода в районную газету, дорогую. А здесь ты, дорогой, пытаешься творить такое дорогое явление, как сетература, дорогая, что обязывает и накладывает, в том числе и на меня, дорогого, как на литсанитара Сети, дорогой. Итак: 1. Очередь, дорогая, образуется. А "образовываются" -- недоросли. Можно, конечно, представить, что вся очередь, дорогая, стоя у стойки занимается своим образованием -- типа слушает лекцию или читает, но я не уверен, что ты, дорогой, имел в виду именно это ;Ж) 2. Очередь, дорогая, вылезает. А "вылазит" глист из жопы малокультурного вертикала. 3. Не очень дорогая мебель сработана топорно. А если какой-то дорогой пишет, что она была сработана "топорным образом", то это уже означает, что другой примерно такой же, но занятый другим делом дорогой сначала топорно сделал образа, дорогие, а потом, начитавшись атеистической литературы, недорогой, одним из этих топорных образов начал кощунственно забивать гвозди, сколачивая мебель :Ж) ЗЫ. Дорогой Дима, немедленно исправь все эти ляпы, дорогие! Впрочем, дорогой, если тебе западло делать правки, следуя указаниям даже такого дорогого кота, как я, то хотя бы переведи героиню, дорогую, из домашних актрис в мусорные уборщицы (желательно чтобы она работала не в театре или ином культурном учреждении) и сделай вид, что это не авторская речь, а типа стилизация от лица главной героини, дорогой :Ж) Порой Кот словно бы отвлекался от "редиски" и оглядывал грядку в целом: Причем прикинь, дорогой, здесь ты хотя бы имеешь возможность ответить. А вот представь, дорогой, что выпустил ты дорогой роман на дешевой бумаге, или наоборот. А какой-то дорогой критик в законе, едва книжку твою, дорогую, пролистав, опубликует где-нибудь набор всяческих идиотских банальностей по ее поводу. Готов ли ты, дорогой, ступая на тяжкую, но дорогую стезю публичной литературы, к таким банальным поворотам судьбы? И что ты будешь делать, дорогой Дима? Отключать френдовую ленту, дорогую? ;Ж) В худшем случае ты, дорогой, съешь это недорогое дело и запьешь его. А в лучшем -- придешь сюда, в ЖЖ, и найдешь поддержку, ибо народ у нас в Сети дорогой и добрый, если его не злить :Ж) Наконец, произошло то, чего, похоже, Кот и добивался. В журнале началась схватка человека с котом, но при этом роль разъяренного кота исполнял человек. Бавильский был почему-то уверен, что Аллерген -- это ник какой-то поэтессы Юли. Эту Юлю Бавильский материл, издевался над ее внешностью. Пожелал, чтобы земля была ей пухом. Кот же устремлял к публике монологи о том, насколько не подобает самцу любого биологического вида такое неджентльменское поведение и все время повторял, что он -- не дорогая Юля, а Юля -- не он, дорогой. И снова я не мог понять зачем Аллергену понадобилось метить этих несчастных писателей. Меня ничто так не утомляет, как чтение флеймов, они против моей воли высасывают из меня слишком много эмоций. Я не люблю, когда спокойное рассуждение начинает зависеть от эмоционального крена. Когда вся острота интеллекта направлена на поиск самой болезненной точки противника. Начинаешь поневоле принимать чью-то сторону, симпатизировать и болеть за "своего", а он в какой-то момент обязательно как-то неприятно проявится и оставит долго не оседающую муть. А вот Кинолога, наоборот, подобный флейм явно тонизирует. Почему? Я, как от конвейера на перекур, отполз от компьютера и застал Кинолога за отлыниванием от работы. Он смутился, что было уже странно: -- Че? Я тут... Ты до конца прочитал? Почему все писюки такие суки? Говорят же ему -- не она, не Юля, отвянь от реальной тетки. А Бавильский, ты видел, все равно -- Юля, "маленькая блядь". Ну не сука он после этого, а? -- Кинолог, вот я как раз и хотел тебя спросить. Почему все это тебе интересно? -- А тебе что, нет? Да ты что! Это ж такая смесь драчки с КВН-ом! При хорошем уровне -- кайф лошадиный! Вот ты бокс смотреть любишь? -- Нет. -- Как нет?! Ты же в детстве все время дрался. Приемчики всякие учил, я ж помню... -- Это совершенно разные вещи, Кинолог. Он как будто даже обрадовался: -- А-а, так ты любишь драться, а не смотреть как дерутся? Правильно, уважаю! Давай, садись. Думаешь, я для чего Кота хакнул? Во, для этого. Смотри... Я щас Бавильскому за женщину отомщу... Че ты на меня так смотришь? Обматерил эта сука невинную поэтессу? Причем, тоже израильтянку. Поэтому это нас напрямую касается. Надо мстить. Надо, Давид. Потому что если не мы, то кто, гы. -- Допустим. Но почему ты хочешь делать это Котом? Пиши от себя. -- Зачем? Не, от Кота логичнее. Тут же уже все готово. Это же готовая боксерская перчатка! Надевай и в пятачину! Я не знал, как его остановить. Да это было и невозможно. Кинолог в своих желаниях хуже носорога. -- Кроме того,-- продолжал он, мудря над клавиатурой,-- у этого Бавильского на Аллергена уже выработалась аллергия, гы. Кинолог действительно сумел залогинился и начал писать в кошачий журнал: -- Посвящается Диме Бавильскому, успешному конъюнктурному критику, бездарному прозаику, посредственному поэту и бесчестному человеку, оскорблявшему женщин и вообще, редкостной суке. -- Суку убери,-- потребовал я.-- Кот избегает бессмысленных оскорблений. Кинолог внимательно-внимательно посмотрел на меня, ухмыльнулся и "суку" убрал: -- Аха... Слушай, а может "дорогой" пару раз написать, чтобы похоже было? А, и так сойдет... О'кей, теперь куплетики. Давай под Есенина забацаем, я его со школы помню. Во: Я иду долиной. На затылке гвоздь. Много пережить мне в жизни довелось. Пока Кинолог набирал первый куплет, я неожиданно как-то все это представил и срифмовал вслух второй: В лайковой перчатке рыжая нога деморализует всякого врага. Кинолог тут же одобрил, но напомнил, что это должно быть о Бавильском. И продемонстрировал "как это должно быть": Выйду за дорогу, выйду под откос, Там Бавильский Дима -- гонораросос. Но мне не хотелось активно нападать. И у меня получилось как-то философски: Я иду долиной. На затылке -- чип. Я собой являю новый архетип. Кинолог поморщился, но допустил к публикации. И сказал, к моей радости, что дальше будет писать сам: Я иду долиной -- вышел погулять. Будет помнить Дима "маленькую блядь"! Я иду долиной. В голове дыра. Ты гиена, Дима, и притом -- пера. Я иду долиной. На затылке -- бант, а Бавильский Дима -- моська и мутант. Я иду долиной. На затылке -- глаз. А Бавильский Дима... -- Нет! -- возмутился я.-- Кот так не напишет! -- Ути-пути, какие мы нежные! -- огрызнулся Кинолог, но пошел на компромисс: ... ладно, в другой раз. Он нажал "enter" и откинулся на спинку стула, счастливо приговаривая: -- Получай фашист гранату! Сделали мы его, да, Давид? А у меня были совсем противоположные эмоции: -- Теперь, может, объяснишь мне -- зачем все это? -- И объясню,-- вдруг заявил Кинолог непривычно серьезно.-- Если сам не догоняешь. А вот мы с дорогим Котом просекли. Что надо бороться с системой. -- С какой? -- Да с любой, Давид, с любой. Ты вот, как колобок, из любой системы выкатываешься. А мы, нормальные люди, должны, блин, встраиваться. Че, неясно? Любая система -- это лестница, которая позволяет одним сукам стоять выше других, так? Причем достаточно случайным образом. А если есть какие-то неслучайные корреляции, то они чаще отрицательные, чем положительные. Всосал? Почти никто, дорогой Давид, не поднимается наверх по праву. Но все поднявшиеся суки убеждены, или делают вид, что убеждены -- они находятся на своей ступеньке потому, что достойны. Я молчал. Как-то мне было непонятно его эмоциональное отношение ко всему этому. А Кинолог продолжал разговаривать формально со мной, а на самом деле со своим отражением в моих глазах: -- И самое гнусное, дорогой Давид, что в социальных системах каждая запрыгнувшая на ступеньку сука, ожидает и требует от оставшихся внизу признания неслучайности расклада. И честно хочет получить свою, положенную по иерархии, дозу почтения, аха... Это я тебе, кстати, с этой самой ступеньки вещаю. У меня уже две дюжины душ в подчинении. Суки те еще, но половину можно ставить на мое место без всякого ущерба для фирмы. Понял, да? Так то -- фирма, хайтек, а тут, бля, писюки. Продавцы воздушных шариков. -- Слушай, Кинолог... Давно хотел спросить. Почему ты любишь читать, но не любишь писателей? -- Не, ты не догнал. Писателей я люблю. Я писюков не люблю. Я это общественное, бля, устройство не люблю. Когда нас поделили на писюков, пиздюков и тех, кто их кормит. О, мысль! Это тоже треугольник, как у тебя, да? Гы. Надо будет сходить к Кинологу на работу. Интересно посмотреть, как он стоит на своей ступеньке и как разговаривает. Ясно, что не так как обычно. Но интересно, все-таки, во что он прячется -- в литературный язык, в бюрократическую феню или еще во что-то? А Кинолог все пытается донести до меня или сформулировать себе самому что-то для него важное: -- Если Кот станет продолжать, как сегодня, то это будет великое дело. Чтобы и низы и верхи видели и сознавали, что на каждой ступеньке кучкуются одинаково ограниченные, предсказуемые и самолюбивые суки! Давай хряпнем за Кота, как за разрушителя подлых устоев! Мы выпили. А когда выпили, я осознал, что только что пил за Кота. Стало как-то неуютно. А до этого я помогал Кинологу водить Кота. То есть, попросту был Котом. Работал за Аллергена и на Аллергена. Он втянул меня в водоворот своего влияния, да даже страшнее, он втянул меня в себя... Вот оно как происходит... Я вскочил, стал ходить по комнате Рони. Со всех стен на меня пялились какие-то плакатные клыкастые монстры. Подошел к окну. Старый желтый месяц с кривой усмешкой падал на меня, как обрезок ногтя. -- Чего заметался? Спички ищешь, гы? -- Подлые устои, Кинолог -- это частный случай. Кот ими не ограничится. Кот Когда я был котенком, мне казалось, что время поделено несправедливо. Целых шесть дней были отданы в полное распоряжение вертикалам и лишь один день, шаббат -- был подарен котам. Я до сих пор помню это пьянящее чувство безопасности, когда после захода солнца глохли моторы, переставали визжать шины и можно было спокойно бродить по кварталу, не отслеживая неуловимую разницу между пешеходной и проезжей частью. В шаббат ночи темнее, а звезды ярче. Шаббатняя ночь, становясь грациозной сытой кошкой, лоснится жирным здоровым лунным светом. Она нежится у покрытых белыми скатертями обильных столов, трется о ноги вкушающих яства, мурлычет змирот -- средневековые субботние песни. Но главное, она избирает среди вертикалов тех, с кем делится своей душой, одалживая на этот особенный седьмой день то, что их мудрецы называют "нешамат йетера" -- дополнительная душа. Так каждый избранный вертикал каждый седьмой день недели становится двойственной сущностью и даже немного приближается к сфинксу. И в честь этой двойственности зажигают их самки две свечи, преломляются их самцами две халы, а раньше, по окончании египетских благословенных времен, выдавалась бредущим по пустыне вертикалам двойная порция манны. Коты же не обретают двойственности, не приближаются к сущности вертикалов. Мы просто владеем этим днем -- полностью, без остатка. Шаббатние трапезы вертикалов обильны и вкусны. Они предвещают разнообразные и сытные пиршества котов. Коты растекаются в блаженстве субботней тишины, когда никто не осмеливается вливать яд какофонии в наши чуткие уши, когда все звуки мира становятся спокойными и естественными, своей естественностью врачуя располосованные за шесть вертикальих дней нервы. Что получили мы от слепого Ицхака взамен благословения, предназначенного нам по праву первородства? Лишь обещание: "Не плачь, Эсав! Зато твои потомки не будут слугами потомкам Якова, а потомки Якова все равно будут кормить котов". Поэтому не служат коты вертикалам ни в один из семи дней недели, ни в один из двадцати четырех часов суток, ни в одну из шестидесяти минут часа. А вертикалам, избранным для получения на шаббат кусочка кошачьей души, строго запрещено трудиться в субботу для собственного блага. Ибо не обязана трудиться на них кошачья душа. И нельзя им зажигать в этот день огня, чтобы не отпугивать пламенем обретенную кошачью сущность. Бережнее всех к шаббатней душевной добавке относятся караимы. Даже субботнюю трапезу завершают они в темноте, как настоящие коты. Вертикалы, избранные для получения порции шаббатней кошачей души, учат свое потомство, что суббота дана им, дорогим, как напоминание о том, что служащие Всевышнему не должны подчиняться людям. Тяжкий антропоцентризм, меняющий направление даже верной мысли, как "черная дыра" искривляет траекторию света. Вертикалам повезло, что коты не умеют смеяться. 12. ШАРОВАЯ МОЛНИЯ © Чемоданы в этот раз решили до конца не разбирать -- все равно через неделю снова в дорогу. Прилетев ночью, © с утра уже успели вытолкать в школу проспавшего Подростка; пригасить конфликт с соседям из-за недельного сотрясения ночного подъезда в музыкальных конвульсиях; купить новый электрочайник вместо старого, расплавленного, пока их не было, при попытке вскипятить в нем воду на газе; а также дойти до почты, заглянуть в заветное дупло и получить две бандерольки. © вскрыли их у первой же мусорки, разорвав обертку ногтями. В первой, из Питера, было несколько поэтических сборников Кота Аллергена "В реальности дочерней", выкупленных в издательстве "Геликон-плюс" и присланных надежной и неболтливой одноклассницей Макса. Из второй, московской, извлекли "@нтологию" -- сборник сетевой поэзии, детище Кости Шаповалова ака КШ. Анат давно ждала эту книгу, в которой она была автором не только стихов, но и послесловия. -- Представляешь, у меня подборка больше, у Кота,-- гордо заявила Анат. -- Покажи,-- не поверил Макс. Бесснежная аллея с распальцовкой зимних деревьев приманила их пустой скамейкой. © полистали книжки, попялились на облачное небо. -- Живем под знаком абсурда,-- обронила Анат,-- и небо наше -- это рисовое поле, на котором вырос хлопок. Все слои Города двигались с разной скоростью -- по небу плыли облака, под ними качались деревья, ниже -- машины, люди, коты. Облетевшие деревья открыли разбросанный по холмам Иерусалим. Макетные пейзажи чужих кварталов соединились с абсолютной реальностью первого плана. -- Они долго выращивали в себе внутреннего редактора,-- сказал Макс,-- чтобы в одну пречерную ночь его убить. И на унавоженной почве выращивать внутреннего кота. Вернувшись, © долго расчищали забитый "джанками" электронный ящик. Среди е-мусора и нескольких личных писем, они обнаружили приглашение вступить в фан-клуб "оригинальнейшего поэта современности Кота Аллергена". Обратный адрес был не знаком. Постоянный автор "Русского журнала" литературовед Мария Митренина отозвалась на кошачий манифест статьей "Нетнеизм и традиционная культура". А в Livejournal Дима Вернер, создатель чуть ли не самого посещаемого в Рунете сайта anekdot.ru, написал: "Этот кот, дорогой, сочиняет очень дорогие для меня стихи". Макс взглянул на приунывшую Анат и, раскрыв книжку Аллергена, воздел указательный палец вверх: -- Пункт 12 Манифеста. "НЕТНЕИЗМ предполагает любые отношения создателя со своим созданием, дорогим -- от любви до ненависти, включая любовь без взаимности или творческое соперничество". -- Ой, смотри-ка! -- Анат зашла в журнал Кота.-- Какая прелесть! Даже Пушкин, дорогой, не сказал всей правды о Лукоморье. Почему? Потому что правда, дорогая, всегда относительна. И зависит от времени и от субъективных особенностей доносящего эту правду до масс. Например, истинную правду способен выразить идиот. Но это будет правда идиота, дорогого. Зачем она нам? Так вот, помните, дорогие: "Златая цепь на дубе том, и днем, и ночью кот ученый все ходит..." Здесь Пушкин, дорогой, сказал не всю правду. А вся правда такова. Когда кота спускают с золотой цепи, он постигает свободу. Испытание дорогой свободой длится ровно до того момента, когда рванувшийся прочь дорогой кот не повисает на более длинной, но уже серебряной, менее дорогой цепи. Ходит кругОм. Затем -- снова свобода. И хрип на медной через какое-то энное расстояние. Далее -- железо. Но это уже очень далеко от пресловутого дуба. Шелковый шнурок. Короче, дело заканчивается чем, дорогие? Пеньковой веревкой дело заканчивается. Длинной. Почти не стесняющей свободу передвижения. Она даже ровно на шаг длиннее высокого обрыва в пропасть. Так что свобода, дорогая, соблюдена до полной и окончательной ее стадии -- до свободы выбора. -- Признавай, что я был прав! -- потребовал Макс.-- Только громко и отчетливо! Теперь видишь, насколько Белла стиль чувствует. Правильно ей пароль дали. -- А если, все-таки, проболтается? Перед отъездом © отдали Белле кота Аллергена. Не навсегда, на недельку, по ее убедительной просьбе. Просьбы людей, переживших теракт, обладают особой убедительностью. Белла сама зашла к ним -- проведать Кота, как она объяснила. После такого объяснения ©, уже аллергизированные социальными успехами собственного Кота, сделались официальными и некоторое время улыбались криво. Когда же Белла начала неожиданно подробно и не очень связно рассказывать о своих проблемах и предчувствиях, © стали стремительно проникаться сочувствием. Белла рассказывала, что старается не быть одной, но у нее это плохо получается, потому что сидеть долго в гостях она тоже не может, а сидеть в кафе боится, что по ночам по дому не ходят приведения, конечно, но что-то такое все же бывает -- промелькнет и все, как мышка, только больше и в инфернальном смысле. И если она сидит в Интернете, например, то не возникает, как раньше, ощущение открытого пространства впереди, а, наоборот, она все время ощущает за спиной пустоту. Ей и раньше было страшновато одной в этом доме, но и близко не так, потому что теперь бывает просто ужасно, да даже и не бывает, а постоянно. А вот когда у нее жил вот этот вот здоровенный теплый рыжий бандит, то страшно почти не было. Тут с © случился рецидив благодарности Белле за согласие вернуть им блудного Аллергена. Поэтому, когда Белла узнала об их отъезде и попросила дать ей на это время Кота, © не раздумывая закивали. Белла очень обрадовалась, но не ушла, а стала вслух мечтать, как будет теперь сидеть ночами у компьютера с Котом на коленях, а он будет мурчать, и пусть даже не будет чашки кофе, зато можно не заставлять себя идти спать, а просто разговаривать в чатах... хотя в чатах разговаривать стало невозможно, потому что, видимо, в ней самой что-то испортилось -- она чувствует, что с ней неинтересно общаться, да и никто не общается, а на форумах еще хуже -- там, сколько тем она ни открывала, никто их не подхватывает, а в гостевых ее реплики просто перестали замечать и перешагивают через них, и она себя вообще стала чувствовать звонящим в никуда мобильником... таких мобильников было много в кафе, тогда, когда она вышла из туалета, увидела, отключилась, а потом уже пришла в себя и услышала, как из еще неубранных тел звонят, и звонят, и звонят... © притихли. Их пробило на жалость, хотелось сделать для Беллы что-то большее, чем просто дать кота на недельку или порекомендовать хорошего психолога. Кроме того, они внутренне сочли образ про звонящие на тот свет мобильники подаренным и желали отдариться. Первым не выдержал Макс -- он придумал способ сделать Беллину виртуальную жизнь яркой и интересной, но не решался без согласия Анат его предлагать. Обычно © понимали друг друга с полужеста. Поэтому Макс затащил Аллергена на колени и, встретившись глазами с Анат, потыкал Котом в сторону компа и перевел взгляд на Беллу. Анат покачала головой. Макс кивнул утвердительно. Анат снова покачала головой. Макс снова утвердительно кивнул и показал взглядом на субботние подсвечники. Анат вздохнула и пожала плечами. Так Белла стала хранительницей страшного секрета и обладательницей пароля к кошачьему журналу. И после полуторачасового инструктажа получила право мяукать. Уходила она от © почти счастливой, она знала -- что бы ни сказал Кот Аллерген, в Сети будет живое эхо... -- Вот же подстава! Макс! Макс, иди сюда! -- заорала Анат, проскроллив кошачий журнал на предыдущую запись.-- Да где ты там? И что теперь с этим делать?! Макс подскочил, и © вместе прочитали есенистые куплеты Кинолога. -- Не ожидал,-- расстроился Макс.-- Думаешь, это Белла? -- Нет. Не думаю. Скорее всего нет. Просто отдала пароль. -- Кому? -- Кому-то. Какая разница. Пошли, заберем Аллергена и спросим... Слушай, а может это ты? -- Анат подозрительно покосилась на соавтора. -- Нет. И не ты, правда? -- Макс ответил не менее проницательным взглядом. После этого озадаченные © пошли релаксировать на балкон. И обнаружили там прожженные сиденья, разбитую плитку, холодный ветер и моросящую водную труху. © нахохлились в креслах и зло уставились на университет, который в осенней атмосфере зимнего Иерусалима выглядел вполне по-европейски. Голубь на проводе поднял крыло, промыл. Поднял второе. Дождь вдруг прекратился. Голубь недоуменно посмотрел вверх. -- Вода кончилась, парень,-- сочувственно сообщила Анат. -- Помнишь, как-то давно Давид придумал забавное... Что когда мы общаемся по мобильникам, то на самом деле каждый говорит с тем, кто черпает из той "тарелки", к которой тянется сигнал. И в итоге мы говорим неизвестно с кем и слышим непонятно кого. Но проявляется это редко, только когда этот, с тарелкой, хочет нас использовать и начинает редактировать. -- И что? -- Просто если бы это было правдой, то в Интернете все это должно усугубиться. -- Да ну, что такое Интернет? Всего лишь вовремя придуманный инструмент для размывания реальности. Процесс-то давно пошел, но Интернет его здорово катализирует. -- КОТОлизирует... Холодно так просто сидеть. Глинтвейн? -- Именно! © ушли на кухню, варганить фирменный экспресс-глинтвейн. Там был грязноватый поспешный порядок -- явно в последний момент перед их появлением что-то заметалось, замывалось и размазывалось. © осмотрелись, вздохнули и убежали обратно на балкон с полными бокалами тепла. Начатая тема дожидалась их там, как зайчик под елкой, и тут же бодро забарабанила: -- Вот смотри -- тысячелетиями коллективное человеческое сознание комфортно обитало в сумеречной зоне между освещенной реальностью и затемненной мистикой. -- Для человеческого сознания вообще нормально стремиться в сумеречные зоны... Серое вещество тяготеет к серым зонам. -- И тут появилась еще и третья координата. Виртуальная. И реальности... -- реальности приходится воевать на два фронта -- мистики и виртуала... Война на два фонта... -- всегда стратегическая ошибка. Реальность обречена. Если не на гибель, то, как минимум, на размытые границы. © согрелись, увлеклись и подобрели. Еще немного потерзали тему о сгущении рационально-мистического тумана в головах. И замолчали, наслаждаясь ощущением правильно сформулированной правоты. Они просто ощущали в сыром холодном воздухе как все реальное размывается в мистику и виртуал. Современный человек еще шел по земле, но уже почти не чувствовал ее своими подошвами -- каждый шаг сопровождался взмахом двух крепнущих крыльев -- мистики и виртуальности. Существо шагало-летело с сосредоточенным лицом и под ноги уже не смотрело. -- Да нет у него вообще никакого лица,-- вдруг передумала Анат.-- Там дыра. Макс смотрел на раскачивающиеся, как евреи на молитве деревья: -- Но и виртуальная реальность становится все менее надежной. -- Все более лживой она становится! Потому что порождает новые виртуальные реальности. И каждая со своим кривым зеркалом. И через эти зеркала они друг с другом переглядываются. В дверь постучали. -- Легок на помине,-- сказал Макс. -- Думаешь, Давид? -- А кто еще может материализоваться после такой фразы? Давид принес выражение обобщенного недоумения на своем новом безбородом лице и решительность в пластике. Раньше он двигался иначе -- словно подкрадывался к спящей птице -- как-то это © обсуждали. Теперь птица улетела, и он шел к гнезду, зная где оно. Давид Тогда у Кинолога, строя ловушку для Аллергена, мы попались сами. Я попал в расставленные Котом сети. Глупо, легко, сам побежал на звенящий колокольчиками и блестящий игрушками аттракцион. Комната смеха оказалась западней. Потом когти втянулись. Мне вроде бы вернули свободу воли, я снова делаю, что хочу и считаю нужным. Но я-то уже знаю, что это свобода мышки, вольной отбежать на расстояние протянутой лапы, что в любой момент виртуальные когти могут снова подцепить мое сознание и волю. Страж не может быть игрушкой. Поэтому я иду к Аллергену. Проиграв в виртуальном мире, я хочу победить в реальном. Стучу в дверь ©. И думаю -- почему я не позвонил, как обычно? Неужели только из-за того, что они установили новый звонок? Мяукающий. Содержимое Храмовой Горы превращено в мяуканье. И сделано это с моей подачи, я подбросил им котенка, оказавшегося кукушонком. И теперь © -- одно из звеньев цепи... Цепи... потом пойду к Рахели, пусть объяснит почему давнишняя аллегория Белки появилась у Аллергена в журнале. © дома. В коридоре лежат распотрошенные чемоданы. Приехали или уезжают? -- Давид, как ты узнал, что мы вернулись? -- Я не знал, что вы уезжали... А Кот дома? -- Ты, собственно, к нам или к нему? Странно, что они спрашивают без улыбок. Как будто действительно допускают эту возможность. -- Я мимо проезжал. Плохой ответ. © живут в тупике. На столе вижу книжки. На одной написано: "Кот Аллерген. В реальности дочерней". Неужели, все-таки ©? Не может быть, я ведь проверял... Беру желтенькую книжку в руки, открываю. На титульном листе написано каким-то корявым детским почерком: "Дорогой Анат от дорогого Кота". Смотрю на Анат. -- Видишь,-- улыбается она,-- сам прислал. -- Почему прислал? -- мне неясен мотив Кота.-- Откуда прислал? -- Наверное, потому что я Аллергеновский лауреат,-- не без гордости отвечает Анат.-- Кот Аллерген, когда вел Анти-Тенета, отметил мое стихотворение, как лучшее в Сети за неделю. Я раскрываю книжку Кота. Ну конечно, она открывается "Манифестом Нетнеизма". Первый стих всегда программный. Поэтому я читаю его вслух, медленно: Мы -- рыжие. Я, осень и огонь. Меня назначили шутом на праздник жизни, чтоб забывалась в смехе рвань и голь, и чтоб спектакль был безукоризнен. Сгореть в депрессии осеннего огня -- поступок, восхитительный для черни, но слишком схематичный для меня, живущего в реальности дочерней. -- Как ты хорошо читаешь! -- тепло говорит Анат. -- Стихотворение же хорошее,-- вкрадчиво отвечаю я.-- Или нет? Ты как считаешь? Как ты вообще относишься к стихам Кота Аллергена? Анат пожимает плечами: -- Смотря к каким. Ты этот кошмар в Ливжурнале видел, куплетики эти? Если ты, конечно, по-прежнему наблюдаешь за Котом. -- Нормальные куплетики,-- вдруг говорит Макс таким тоном, что не знай я кто их авторы, заподозрил бы, что это он их насочинял. Я как раз хотел узнать мнение © о Бавильском. И спрашиваю об этом. Макс пожимает плечами: -- Критик из обоймы. Пытается пробиться из провинции, что само по себе непросто. На мой вкус для критика слишком бесконфликтный. Хорошист. -- Мы недавно вообще поняли, что литература -- это барское дело. В смысле, что важен не статус, а как ты его получил,-- Анат, как двуликий Янус, мерцает своими греко-славянскими образами. -- Если потно, угодливо, суетливо или нечистоплотно, то талант мстит,-- добавляет Макс после секундного колебания. Это колебание я отношу к их роли в цепи, тянущейся с Храмовой Горы в пропасть. Неужели ведают, что творят? -- А откуда вы знаете, что он такой? -- спрашиваю я. © смеются одинаковым смехом. Макс хлопает меня по плечу: -- Да ладно. А вот про барство мы не додумали. Трудно, знаешь, найти определение литературного барства. Такое, чтобы Алексей Толстой оказался меньшим барином, чем Мандельштам. Хочешь попытаться? Но мне не до этого. Мне бы их заботы! -- Что-то Кота не видно,-- говорю я озабоченно, потому что я действительно озабочен.-- Опять за сундуком, что ли, спит? -- Он в такую погоду под батареей спит, он же не дурак. -- Где?! -- Сейчас? У Беллы. Мы перед отъездом ей отдали. Надо будет съездить забрать. Аллерген в Старом Городе! Снова! В третий раз! А я ничего не чувствовал... Я еще как-то на автопилоте вежливости соглашаюсь посидеть, как мы всегда делали, на балконе -- выпить стакан глинтвейна. И чуть не захлебываюсь пряным горячим напитком, когда на перила пикирует жирная наглая сойка и, нагло глядя мне в глаза, душераздирающе мяукает. Белла В этом Городе ты всегда одна. И он сам -- тоже один. Здесь одиночество не сосуще, не беспросветно, оно здесь единственно возможно, потому что все, что происходит с тобой здесь -- это происходит только с тобой и только здесь. Ты всегда остаешься наедине с этим Городом. Но он не замечает тебя. Он -- один, он концентрирует взгляд на том, что происходит в его тайных пластах, он оголен в своем божественном одиночестве и ждет лишь взаимодействия с Тем, Одним, жилищем которого он является. То есть, является он жилищем кого попало, но это так, временно. Поэтому наш бледный белый Город при каждом закате розовеет от стыда за пройденный день. На то ему и белая облицовка. Город помнит о своем истинном Предназначении. Все мы помним. Нас много, одиночек, которым позволено находиться в этой странной атмосфере духовного ожидания. Мы напряжены и наэлектризованы каждый -- своим ожиданием. Общая у нас лишь игра в духовную шаровую молнию, которая происходит не по нашей воле, не по нашей вере, не по нашим правилам, а потому, что происходит. Какая это игра, знает только сама шаровая молния. Ведь на самом деле не мы играем с ней, а она с нами. И мы соглашаемся на эту игру без правил, соглашаемся ради декораций, в которых она происходит, ради предков, скрытых в темноте зрительного зала. Ради того, чего нет в нас, но хочется верить, что есть. Духовная шаровая молния плывет над раскрытой обнаженностью этого Города, крутится в потоках его испарений, ускользает от дуновения рациональности, сдержанным страшным свечением обнаруживая себя вдруг, внезапно, у самого твоего лица. Ты избран! Ты рад? Ты боишься? Замри, может быть она не почувствует твоего напряжения, твоего одинокого тепла, скользнет, вылижет пространство вокруг, исследуя его, да и улетит на поиски иного. А ты будешь жив, лишь слегка опаленная кожа напомнит о несостоявшемся, о том, что все не так однозначно, что в любой момент может повториться. А ты будешь жив и несчастен, потому что знаешь, что самое главное в твоем иерусалимском одиноком существовании -- это встреча с духовной шаровой молнией, это жертвенность, которая жи