под угрозой, время берет нас за горло, и дай бог к тридцатому вытянуть на девяносто семь -- девяносто восемь процентов. Мы тут посоветовались треугольником, и есть у нас такое мнение: если коллектив поддержит, не считаясь с личным временем, организовать всех работников на трудовую вахту. Нам отступать с завоеванных позиций не к лицу. Ну и, естественно, не стоит забывать, что можем лишиться прогрессивки! 9.30 -- Галочка, у меня с вами будет неприятный разговор. Вы, как секретарь комсомольской организации, в первую очередь ответственны за работу "Комсомольского прожектора". Ласточка моя, так ведь нельзя. Как вы участвуете в движении за культуру производства? Никак. Как ведется работа по обязательной технической учебе? Слабо, из рук вон слабо. А Женя Ермилов вообще школу бросил. Как отреагировала ваша организация? Обсудила, решение вынесла. А ему помочь надо, и делом, а не словами. Парнишка он трудный, но ведь и коллектив у нас не какой-нибудь -- передовой, здоровый! Так что давайте займитесь "прожектором", пусть светит на полную мощность! 10.00 -- Николай Семеныч, так дело не пойдет! Будем ссориться, и, честное слово, крепко ссориться. Для вас, бухгалтера с двадцатилетним стажем, такие накладки непростительны. Нет, нет и нет! Не возражайте! Я понимаю, ни умысла, ни корысти у вас не было, но как же можно было не оформить эти счета? Правильно, это все нераспорядительность ваша. Но согласитесь, что, вкладывая всю душу в коллектив, я и сам могу претендовать на то, чтобы вы дорожили моей репутацией в глазах руководства! Ну ладно, ладно, сочтем этот инцидент исчерпанным, если вы дадите мне слово, .что это в первый и в последний раз. Вы же знаете мой принцип: в бухгалтерии должен быть полный ажур, как в вычислительной машине. 11.00 -- Друзья! Вот сейчас я слушал на производственном совещании выступления товарищей, и мне кажется, что все они упустили из виду одну важную деталь. Обсуждая вопросы повышения бдительности в связи с обнаружившимися на заводе хищениями запчастей, мы все должны задать себе вопрос: а все ли я сделал, чтобы эти позорные факты... 12.00 -- Василий Гордеич, как там насчет моей туристской путевочки в Швецию? Я характеристику-то уже два месяца как сдал... Ага... Ясно. Да нет, я готов, чего мне собирать-то: ноги в руки -- и поехал. Галине Ивановне кланяйся. Пока... Спасибо, дорогой, спасибо! Уголовное дело No 1831 ОБЗОРНАЯ СПРАВКА (по двум уголовным делам в отношении Мосина Юрия Федоровича, 1920 г. р., по кличке "Джага") Первое дело -- о мошеннических действиях Мосина по продаже медных обручальных колец под видом золотых. По второму делу Мосин осужден за спекуляцию большим количеством часовой фурнитуры в разных городах страны. Вместе с Мосиным, как организатор этого преступления, осужден гражданин Ланде Генрих Августович, известный также как Орлов, он же Костюк Геннадий Андреевич. Хотя материалами уголовного дела Мосин был полностью изобличен, он ни на следствии, ни на суде виновным себя не признал. В 1963 году Мосин освобожден из мест заключения по отбытии назначенного ему срока наказания. Старший инспектор УБХСС Тихонов Встреча Крот появился около часа. Он позвонил по телефону, и Балашов, слушая его спокойный невыразительный голос, почувствовал в нем какие-то новые ноты. Он спросил: Ты у своей мадам? Да. Ну, сиди тогда. Я у тебя через полчаса буду. Балашов позвал заместителя и сказал, что поедет в банк посоветоваться насчет дополнительных ассигнований -- возможно, сегодня не вернется. Он вышел на улицую. Июльский полдень кипел суетой и шумом. Но Балашов уже не видел яркого солнца и веселых лиц вокруг. Натренированным, выработанным годами шестым чувством -- чувством близкой опасности -- он видел тучки, которые не зарегистрировало ни одно бюро погоды. Эти тучки могли закрыть его собственное солнце -- до того солнца, что светило для всех остальных, ему дела не было. Он почуял эти тучки в голосе Крота. Пока они за горизонтом. Сейчас надо собраться для хорошего рывка. На то он и Балашов! Он сумеет то, что недоступно пока еще всей гидро-метеослужбе! Он умеет не только заранее замечать грозящие ему тучи, но и вовремя их разгонять... На то он и вел годы, бесконечные годы, эту незатухающую, тайную, невидимую войну с ненавистным ему строем. Один - против огромного мира, который и не знал, что с ним воюет Балашов. Но он воевал грамотно и аккуратно, жадно вырывая свой кус каждый раз, как только это удавалось. И до сих пор удавалось! До сих пор это было целью его крошечных тайных побед. Засыпались "великие" деятели подпольного бизнеса; прокурор требовал строгого наказания для валютчиков; перегнувшись через барьер, советовались с адвокатами стриженные наголо "трикотажные миллионеры"; заложив руки за спину, уходили из зала суда под конвоем пойманные за руку взяточники. Балашов же бывал -- очень редко -- в этих залах всегда только зрителем. Компаньоны -- жалкие, напуганные, растерянные -- напрасно пытались поймать его поддерживающий взгляд или получить ободряющую записку -- они уже для него умерли. И заходил он сюда не из боязни, что они начнут болтать, -- он знал, что их языки крепко связаны страхом. И не жалость звала его сюда. Он приходил, чтобы лишний раз продумать и понять: где и когда была ими сделана ошибка? И этих ошибок он не повторял. Он был один против ненавистного ему строя. Среди людей этого строя у него не могло быть друзей, а своим он не доверял, не уважал их и рассматривал только как вещи разового пользования. Никогда в новые дела он не брал старых своих людей. Когда он читал в газетах, что кого-то привлекли к ответственности за пособничество иностранным шпионам, он весело и радостно хохотал: "Так этим болванам и надо! Я бы их вообще без суда стрелял! Продавать кому-то свою свободу, жизнь -- за грошовые подачки!" Он вспоминал, как однажды у него "бегали в шестерках" два сопляка-фарцовщика. Разговорившись с ними, он с глубоким удивлением заметил: эти кретины полагали, что там, за кордоном, земля обетованная. Захлебываясь, они пели про шикарные машины, потрясающих женщин, совершенно сумасшедшие тряпки. Да, там все это есть. Но для него, для Балашова, а не для этих ленивых дегенератов, которых выгнали за двойки из института. Ради этого он столько лет рисковал, продумывал дела до секунды, проверял документы до последней запятой. И всегда выигрывал! А эти ничтожества посягали на его мечту. Пускай это у них от глупости, от безделья, но прощать этого дармоедам было нельзя. Он их прогнал, а потом сообщил анонимкой в милицию, что они уже два года не работают, занимаясь фарцовкой. Загремели оба как тунеядцы... Да, эти Кроту не ровня. Крот был, несомненно, большой находкой. И он много сделал для того, чтобы Балашов теперь вплотную подошел к своему коронному делу. Это будет последним делом Балашова, и он уйдет с ринга непобежденным. Не будет фанфар и салюта, но будут толстые пачки денег, которые там можно будет превратить в салюты и фанфары. Это дело могло бы украсить музей криминалистики, но Балашову известность такого рода не нужна. За последние пятнадцать лет это первое дело, в которое Балашов вошел младшим компаньоном. Старичку-покойничку надо отдать должное -- у него была отличная голова, и это он, Коржаев, нашел Гастролера и задумал нынешний великий бизнес. Только у него, у Балашова, голова еще лучше, и не надо было старичку так жадничать. Уж очень здоровые куски хватал, вот и подавился. Ну ладно, старичок вроде верующий был, вот Балашов ему в Париже, в русской церкви, хорошую свечку поставит. Авось успокоится хоть на небеси его грешная душа. Очень грешная душа была у Коржаева. Особенно по части жадности. Балашов прошел за угол, где всегда оставлял машину, и "Волга", рывком взяв с места, понеслась к Преображенке. -- Ну, здравствуй, Геночка! Рассказывай, хвались своими подвигами. -- Здрасьте, Виктор Михалыч! Сделал все, как говорили. -- Все? -- Все! -- Как старичок принял великий час? Не кричал, не плакал? -- Не успел. -- Пришел с нашей легендой? -- Как договорились. -- А -почему там столько просидел? -- Его дома три дня не было. -- Не было? Странно. Где бы это ему таскаться по три дня? -- Не знаю. Мне об этом милицию запрашивать не с руки было. Балашов напряженно думал. Он даже не обратил внимания на наглый тон Крота. "Может быть, у старика были дочерние предприятия? Или еще агентура? Дел он никаких сейчас не вел, в этом я почти уверен. Где же он мог шататься по три дня?" -- Ты там не наследил? -- Как вам известно, Виктор Михалыч, я свои визитные карточки на кончиках пальцев ношу, а оперативнику при обыске вроде бы неудобно щеголять в перчатках. -- Ну и что? -- Что, что... Перчатки-то надел уже после этого. Мог за что-нибудь и голой рукой схватиться. -- Помнить надо было! -- Оно, конечно, отсюда советики давать да сейчас мне экзамен устраивать -- это просто. Каждый горазд на чужом хребте в рай въехать... -- Не груби! -- А я и не грублю! Только кто в первый раз ночку после этого переживет, тот на десять лет старше становится. -- Послушай, Крот, ты мне истерик не закатывай. Если эта работа для тебя слишком нервная, поищи себе другую... Может, тебя возьмут воспитателем в детский сад, там будешь нянечек своим мужеством удивлять. А мне сопливые не нужны -- выгоню! -- Глядите, Виктор Михалыч, пробросаетесь. Меня ж ведь и подобрать могут. Кому-то, может, теперь понадобятся не только мои руки, но и голова. Здесь, -- он постучал себя по лбу, -- есть много интересного. Так что политику с позиции силы предлагаю сменить на тактику взаимовыгодных переговоров... -- Так-так-так, -- пробормотал Балашов. -- Это действительно становится интересным... В квартире никого не было. Чтобы убедиться в этом, Балашов, как только пришел, взял стакан и прошел на кухню, вроде бы напиться. Сейчас он развалился в кресле и внимательно смотрел на Крота, покачивающегося верхом на стуле. Подбородок Крота лежал на спинке. Глаза были у него страшные: пустые, выключенные, со злой пьяной слезой. Балашов подумал о том, что все-таки диалектика права, утверждая спиральный ход развития событий. Здорово только вырос разворот спирали. Крот всплыл два года назад... Весьма срочно! В Центральную справочную картотеку Прошу навести справку о судимости и местонахождении гражданина Ланде Генриха Августовича (он же Орлов, он же Костюк Геннадий Андреевич). Одновременно сопоставьте прилагаемый снимок пальцевого отпечатка с дактилокартой Ланде. Старший инспектор капитан Тихонов Москва, Петровка, 38 Возвращение в историю (старик Коркин) Крот всплыл два года назад. К Балашову пришел Джага и предложил услуги готового на все человека. Крот отбывал срок по одному делу с Джагой. Но тот свое отбыл, а Крот, не досидев четырех лет, бежал из тюрьмы. Добравшись до Москвы, разыскал Джагу. Балашов сначала с ним встречаться не стал, а подробно проинструктировал Джагу, как его проверить. Когда Балашов увидел Крота впервые, он понял, что положение у того отчаянное. Нет денег, документов, нет жилья и всегда -- непроходящий ужас поимки. С тех пор Крот выполнял самые опасные поручения своего шефа. В деревянном домике старого Останкина он снял койку у одинокой старухи. Балашов достал для него ворованный паспорт с искусно протравленными надписями, но настоящими печатями, штампами прописки и места работы. Потом от жены он узнал, что молоденькая парикмахерша Лиза, которая обслуживала Аллу, получила недавно однокомнатную квартиру. Он ловко навел на нее Крота, и, видимо, у девушки недостало сил устоять перед молодым, красивым и перспективным работником внешней торговли (Кроту почему-то нравилось выдавать себя за работника внешторга или кинооператора. То и другое казалось ему, наверное, очень "интеллигентным"). Крот заметно раздобрел и приобрел некоторую изысканность в дакроновых и териленовых костюмах, которые он доставал в комиссионках из-под прилавка. Он мог себе это позволить -- Балашов хорошо оплачивал рискованную работу. Крот запомнил одно раз и навсегда: если его когда-нибудь "заметут" -- о Балашове ни гугу. Он или же со следствия, или же из колонии выручит. В это Крот верил твердо. Потом началась эпопея с Коржаевым. Старик был осторожен, как дьявол. Даже Балашов знал о нем только то, что он из Одессы и зовут его Порфирий Викентьевич Коркин. Коркин скупал большие партии фурнитуры к новой модели часов "Столица". Но чутьем опытного коммерсанта Балашов ощущал, что обычной спекуляцией здесь и не пахнет. У Балашова не было в руках никаких фактов, и все-таки он смело пошел навстречу этой авантюре, потому что верил своей интуиции. Четыре месяца он вел игру с Коркиным, делая вид, что заинтересован лишь в сбыте похищенных с завода и из его мастерской часовых деталей. Балашов не знал, где останавливается Коркин, приезжая в Москву. Своих координат Коркин ему не давал, а звонил по телефону и назначал встречу всегда на улице. При этом он выбирал такие места, которые хорошо просматривались издали. Видимо, Коркин был травленый волк и боялся, чтобы Балашов, производивший впечатление этакого голубого воришки, не привел кого-нибудь на хвосте. Они встречались на видовой площадке у Ленинских гор, у Северного входа ВДНХ, на Большом Каменном мосту, Центральной аллее Лужников. Отчаявшись, Балашов уже решил было пустить по его следу Крота, чтобы гот встретил его где-нибудь в переулке и посмотрел документы. Но риск был слишком велик -- старик мог напугаться и вообще соскочить с этого дела. И Балашов решил проверить свою версию в работе -- все равно других вариантов не оставалось. Исходил он из простых соображений: старик одет скорее бедно, чем скромно, а деньги у него есть, и, надо полагать, немалые. У таких старичков-одуванчиков конспирация по линии одежды идет скорее от чувств, чем от разума. Вероятнее всего, старик просто жаден, и, если версия Балашова окажется правильной, Коркин клюнет на его приманку, как щука на живца, с заглотом. Ни за что не удержится, чтоб не сорвать хороший куш. Смущаясь, отворачиваясь в сторону, Балашов сказал ему при очередной встрече: -- Порфирий Викентьевич, у меня к вам дело конфиденциального характера. -- Что такое? -- Я вот получил от вас в оплату товара довольно значительную сумму. -- Разве она не соответствует договоренности? -- Нет, что вы, что вы, -- замахал руками Балашов. -- Конечно, соответствует. Я не об этом. -- Так в чем же дело? -- теряя терпение, спросил Коркин. -- Не помогли бы вы мне обратить их в более твердый капитал? -- выпалил, испуганно оглядываясь, Балашов. -- Что вы имеете в виду? -- Ну, зелененьких бы купить, или фунтов, что ли... -- Вы имеете в виду доллары, полагаю? -- холодно спросил Коркин. В груди Балашова замерло. -- Если это только возможно... -- Не знаю, не знаю, -- неопределенно забормотал Коркин. -- Надо спросить у знакомых. А на какую сумму вы хотели бы приобрести?.. Сердце Балашова сделало толчок, другой и забило барабанную дробь. -- Собственно, если это возможно, то на всю сумму... -- Но вы знаете, что они идут по пятикратному курсу? -- Дороговато, конечно, -- притворно вздохнул Балашов, -- но уж если нельзя дешевле... -- Вы мне, любезный друг, одолжений не делайте. Я же к вам ни с какими просьбами не обращался. А если дорого, то как знаете -- дело хозяйское, -- сухо отчеканил Коркин, -- Порфирий Викентьевич, я же к вам не только претензий не имею, но и испытываю чувство благодарности, -- сказал заискивающе Балашов. -- А что касается моего замечания, так это безотносительно к личностям действительно дорого. Нельзя ли по четвертному курсу? Балашову было наплевать, по какому курсу покупать, хоть по десятикратному -- потом он свое возьмет. Но он правильно играл свою партию. Слишком поспешная сговорчивость и такая уж показная хрестоматийная глупость могли вызвать у этого старого змея подозрения. Его надо было "оттянуть на себя", в привычное для Коркина русло горлохватских сделок. И зубы старого проныры уже клацнули, захватывая подброшенного Балашовым отравленного живца. -- По четвертному нельзя, -- отрезал он. Затем, вроде бы смягчаясь, сказал: -- Может быть, мне удастся договориться с людьми по четыре с половиной. Но это, что называется, из чувства личной симпатии к вам. Я вам позвоню послезавтра, сообщу о результатах... -- взял обратно только что врученную Балашову пачку денег и ушел. Если бы Коркину могло прийти тогда в голову, что своими устами он вынес себе приговор! Если бы он только знал!.. Утром Балашов вместе с Кротом носился на машине из гостиницы в гостиницу с одним и тем же вопросом: не останавливался ли в этой гостинице их знакомый по фамилии Коркин Порфирий Викентьевич? К вечеру, объехав все московские гостиницы, завернув даже для верности в мотели, они убедились, что или Коркин живет у кого-то "на хазе", или никакой он не Коркин. На другой день Крот вылетел в Одессу с таким расчетом, чтобы вернуться в Москву вечерним самолетом. В адресном бюро он запросил место жительства Коркина П. В. И вот тут-то и произошел афронт, который убедил Балашова, что он на верном пути. "Указанное лицо в Одессе не проживает", -- дали Кроту ответ. Все эти сведения Крот сообщил ему прямо во Внуковском аэропорту, где Балашов встречал своего курьера. "Указанное лицо-то проживает, но, видимо, под другой фамилией", -- усмехнулся Балашов. Высадив Крота на Ленинском проспекте, он поехал на Софийскую набережную, где в девять часов ему назначил свидание Коркин. Еще издали он увидел одинокую тощую фигуру старика. Невольно засмеялся: "Молодчина, старик. На километр и в ту и в другую сторону видно. Попробовал бы я только Крота за собой подтянуть, сразу засек бы! Ну, ничего, дедусь, мы тебя, родненького, и так закатаем!.." Балашов притормозил "Волгу" около Коркина и окликнул его. Старик остро зыркнул налево, направо, юркнул в открытую дверь и кинул: "Поехали". По дороге Коркин несколько раз оглядывался, долго смотрел на заднее стекло: проверял, не тянется ли кто-нибудь следом? Балашов помалкивал. Когда вдоволь накрутились по улицам Москвы, старик, откашлявшись, сказал: -- Так вот, любезный друг, я вашу просьбу выполнил-с. В этом конверте двести пятьдесят английских фунтов и восемьсот долларов. Балашов быстро прикинул: "На пятьдесят долларов все-таки обжал, старая сволочь. Ну, подожди, кровью отхаркаешь за этот номер". Вслух произнес: -- Я вам весьма; весьма обязан за вашу любезность, Порфирий Викентьевич. Но вы ведь тратили время, годы ваши немолодые по моим поручениям бегать. Это должно быть оплачено... -- Да полно вам, о чем разговор? Мы же ведь интеллигентные люди -- всегда договоримся. А с друзей комиссионных не беру. Так-с... -- Мгновение подумал и не удержался: -- Разве что так, пустячок какой-нибудь, сувенирный презент-с. Назавтра Балашов вручил ему золотые запонки и по радостному оживлению Коркина понял, что тот остался подарком весьма доволен. А через месяц старик сам, напролом, полез в сети, которые ему так долго и старательно вязал Балашов. То ли Коркин решил больше не показываться на старой явке, то ли там кто-то попался, а может быть, еще что-то произошло, о чем Балашов так и не узнал, но однажды старик попросил подыскать ему в Москве квартиру, где бы он мог останавливаться во время своих краткосрочных приездов. При этом квартира должна быть отдельная и минимально населенная. Сдерживая в пальцах дрожь, Балашов задумчиво ответил: -- С учетом того, что квартира должна принадлежать исключительно надежным людям, задача эта не из легких. Но я думаю, что мне удастся вам помочь. Если к следующему вашему приезду я назову вам адрес, сможете там располагаться как дома... -- А вам ввиду особенностей ваших финансовых интересов это тоже будет довольно выгодно, -- пообещал Коркин. ТЕЛЕФОНОГРАММА Москва, Петровка, 38 Старшему инспектору тов. Тихонову Комплексом оперативно-следственных мероприятий установлен виновник наезда на Коржаева -- шофер Горстройтреста Павлюк Д. М. Управляя автомашиной в нетрезвом состоянии, он не отреагировал на грубую неосторожность Коржаева, шагнувшего с тротуара на проезжую часть в одном метре от "Волги", и легко задел его боковой поверхностью правого переднего крыла. Эти данные подтверждаются автотехнической экспертизой. Испугавшись ответственности, Павлюк с места происшествия скрылся. Мерами оперативной и следственной проверки установлено, что Коржаев и Павлюк знакомы не были, каких-либо косвенных связей между ними не выявлено. Копии материалов высылаем почтой. Подписал следователь Арефьев Передал дежурный Самсонов Возвращение в историю (ставят сети) "А вам ввиду особенностей ваших финансовых интересов это тоже будет довольно выгодно", -- пообещал тогда Коркин. После этого Крот целую неделю "работал" с Лизкой. Он сумел так заморочить ей голову, что под конец она совершенно четко запомнила только следующее: его друг и начальник Виктор Михайлович приведет к ней жить на несколько дней одного человека, весьма высокопоставленного. Для пользы дела она будет считаться дальней родственницей Виктора Михайловича. Гостя ни о чем не надо спрашивать, стараться аккуратно выполнять все, что он просит. Обо всем она будет утром, встречаясь с Кротом перед работой, подробно ему рассказывать. Лизу смутило это странное поручение, но отказать в чем-то Геночке было выше ее сил. Встреча была подготовлена по высшему разряду. И наконец, она состоялась. Коркин был доволен всем: отдельная квартира, далеко от центра, хозяйка, видимо, туповатая, молчаливая и нелюбопытная. На его вопрос, сможет ли он останавливаться здесь по нескольку дней и впредь, изъявила согласие. И, что особенно приятно, отказалась от платы. "Разве что продукты будете покупать", -- меланхолически добавила она -- этому ее научил Крот. События стремительно нарастали. Ровно через сутки Крот принес такую весть, что Балашов испуганно схватился за сердце: он слышал, что у людей от радости тоже бывает инфаркт. А произошло вот что: утром Крот встретил Лизу, и та, между прочим, сказала, что Коркин трижды спросил ее, когда она вернется домой. Когда она была уже в дверях, старик как-то нерешительно, но с выражением сказал, что если у нее есть какие-то дела в городе, то пусть она не торопится -- с обедом он подождет. -- Ну ладно, Лизок, вечером увидимся, -- Крот поцеловал ее в щеку и махнул ей вслед рукой. Затем, убедившись, что она свернула за угол, не спеша пошел по направлению к ее дому. "Видно, старый хрыч кого-то хочет принять дома. Интересно было бы взглянуть, кого затянет этот паучок..." Крот вошел в хорошо знакомый подъезд и поднялся в лифте на четвертый этаж. Взглянул на Лизкину дверь и поднялся этажом выше. Он неслышно прижал дверь лифта и спустился на лестничную площадку. Сел поудобнее на подоконник, так, чтобы видна была сверху Лизкина дверь. Закурил. Курил не спеша, со вкусом, понимая, что сидеть здесь придется долго. Проезжавшие в лифте видеть его не могли, а если кто-то спускался по лестнице, Крот вставал, брался рукой за перила, делая вид, что отдыхает на площадке. Дождавшись, когда шаги внизу затихали, снова неслышно усаживался на подоконник. Время тянулось дремотно, тягуче. Крот думал о себе, о Лизке, о Балашове, о старике, которого надо будет хорошенько "обуть". Он не совсем отчетливо понимал, зачем шефу так нужен этот старый хитрый черт. Но Крот уже отлично узнал повадки Балашова и чувствовал, что если тот так присосался к этому Коркину, то дело игры стоит. Замок в двери звякнул в половине второго, и чуть слышный звук напомнил Кроту щелчок взводимого затвора. Он соскользнул с окна и прижался к стене. Было слышно, как старик потоптался на площадке, прокашлялся, захлопнул дверь и, громко шаркая по ступенькам ботами "прощай молодость", пошел вниз. Крот был готов поклясться свободой, что он слышал, как Коркин мурлыкал себе под нос: "И вот мой час настал, теперь я умираю..." "Ну-ну-ну, старичок, не ври! Такие жилистые хрычи по сто лет живут, ни черта им не делается", -- подумал Крот. Когда все стихло, он одним прыжком спустился к двери и открыл ее своим ключом. Старик пошел, наверное, звонить. Туда, да обратно, да пока поговорит, верных двадцать минут пройдет. А больше и не надо -- все в лучшем виде будет осмотрено, и Крот сделает дедушке Порфише ручкой! Надо будет только, уходя, взглянуть на гостя старика. Крот вытащил из-под тахты фибровый чемодан и легко бросил его на стол. Замки заперты. "Смешной народ все-таки. Вот зачем, спрашивается, делают эти замки на чемоданах? Фраер и в открытый не полезет, а мне его отпереть -- занозу трудней дернуть. Эх, фраера..." Крот аккуратно покрутил в замке длинной отверточкой с нарезками и пропилами на конце. Щелкнули петли, он откинул крышку и стал потрошить чемодан. Под застиранным бельишком лежало довольно много денег. "Эх, взять бы сейчас эти пять кило фаршированной деньгами фибры и отвалить на край света. Но нельзя. Шеф не простит мне такой финт. Обязательно уго-ловку наведет. А может, побоится, что буду на следствии болтать? Ну, нет, он не из таких, чтобы бояться. Да и что я про него сказать могу? Махинатор он крупный, это верно. Но милиция точные факты любит, а у меня их нету. Так что придется еще поработать на него до удобного случая. А там поглядим. Ага, вот и его паспорт, так-так..." Когда Крот закрывал крышку чемодана, он услышал, что на лестничной клетке остановился лифт. Кинув взгляд на часы -- прошло четырнадцать минут, -- он щелкнул замками, точно вставил в отверстия -- в одно, в другое -- свею хитрую отвертку, повернул и беззвучно запихнул чемодан под тахту. В дверном замке уже елозил с металлическим скрипом ключ. Крот затравленно озирался. "Надо же в такую банку влипнуть! На своей хате попасть, как сопливому домушнику! Хромой за это теперь не побалует!" -- прогрохотала в мозгу, как экспресс по мосту, мысль. Взгляд задержался на приоткрытой двери стенного шкафа. Там у Лизки висят платья. Из прихожей раздался голос: -- Ну, вот мы и пришли, господин Макс... "Э, была не была! Терять теперь нечего..." -- Крот на носках перебежал комнату и скользнул за тонкую дверцу в груду тряпок, пахнущих духами, пудрой и нафталином. "...Мистер У. Келли, вице-президент компании "Тайм продактс лимитед", которая ввозит в Англию часы из Швейцарии, Франции, Западной Гармонии, Японии и СССР, заявил вчера корреспонденту газеты "Тайме", что русские часы дешевы потому, что советские заводы организованы по принципу крупного производства... Английский импортер отметил также высокое качество советских часов и их надежность...". Газета "Тайме", 11 февраля 196 * года Лондон Возвращение в историю (Гастролер) ...Там, за дверцей, в комнате, двое не спеша усаживались за стол, шаркали подошвами, скрипели отодвигаемые стулья. Коркин говорил что-то о плохой погоде, жаловался на нездоровье. Потом спросил: -- Чайку-с не желаете? Организуем мигом... И тут Крот впервые услышал голос неожиданного гостя: -- Вы, наверно, думаете, что я приехал в Москву за чай? Вы знаете, какой продакт меня интересовать... Голос был холодный и скользкий, как прилавок рыбного магазина. И хотя Крот не видел обоих, он сразу почувствовал, что Коркин смутился, голос его стал еще более заискивающим: -- Да, да, конечно, любезный друг, как вам угод-но-с, я просто думал, как лучше... -- Будет лучше, если мы не теряем время и будем начинать деловой разговор... "Как-то странно он говорит, не по-людски", -- подумал Крот. -- К сожалению, я не смог обеспечить на сегодня всю номенклатуру оговоренных товаров. Возникли задержки с поставками деталей, но я гарантирую вам, господин Макс, что к следующему вашему визиту все будет подготовлено, -- сдавленно, с придыханием сказал старик. Крот почувствовал, что Коркин чего-то боится. -- Это очень плохо. Как говорят у вас, дорогая ложка к обеду. Вы должны, наконец, понимать, -что я не могу вывозить большие партии продакт. А в следующий раз я должен возить самые крупные предметы... "Елки-палки, ведь он же иностранец, -- с изумлением подумал Крот. -- Ай да старичок-паучок! Это же надо! Контрабанду гонит, да еще как! Ну и хрыч!" -- Клянусь вам Христом-богом, что это не в моих силах было. Я только совсем недавно вышел на оптового поставщика, поэтому я и смог обеспечить условленные партии колес, трибов, волосков и вилок. На все остальные уже есть договоренность. -- За это я буду снижать часть вашего гонорара. Я тоже не могу верить без гарантий. Мы деловые люди, и вы должен это понимать. -- Но ведь уже есть договоренность! Все детали через полгода будут. Я даю вам слово благородного человека! -- Меня слова не интересуют. Это есть эмоций. Я могу повторить: каждый мой визит сюда стоит не только много деньги. Он стоит много страха и нервы. Это тоже есть эмоций. В этой сфера мы с вами имеем баланс. Но-о... в делах берут к учет только три фактор: продакт, деньги или гарантий. У меня есть деньги, у вас нет продакт. Может, вы имеете гарантий? -- Бог мой, мы же должны доверять друг другу! -- Никогда. Доверие в делах подобно червь в дерево -- оно кушает его из середины. Доверие помножить на гарантий -- может давать выгода обе сторона. -- Но ведь вы постарайтесь понимать: моя не будет обмануть вас, моя не имеет резона, -- от волнения Коркин перешел на ломаный язык. Крот усмехнулся: "Ишь, старается, старый черт! Хочет, чтоб его поняли лучше. Только, видать, у этого гада не очень-то разживешься. Ну и волки, это ж надо, как грызутся!" Крот с таким напряженным вниманием слушал все происходящее в комнате, что уже забыл про свой испуг. Теперь он только боялся пропустить что-нибудь важное в их разговоре. Крот отлично понимал, что, если он выскочит отсюда живым, Балашов дорого дает за его рассказ. Крот был твердо уверен -- у этого закордонного Гастролера наверняка есть пистолет. "Если он засечет меня, станет мне этот шкаф саркофагом -- это уж как пить дать! Что в его пушке есть -- все в меня вложит". А Гастролер в это время смеялся: -- Вы, наверно, думаете, что плохой русский язык я понимаю лучше? Это есть неправильно. Я плохо разговариваю, но я могу хорошо понимать. В ваша страна я бывал не только как коммерсант, я тут жил с сорок первый до сорок третий год. Но это к делу не относится. Я сказал конечное слово: вы получаете только тридцать процент гонорар. Остальное -- при окончательный расчет. Коркин, видимо, понял, что уговорить партнера не удастся, и разговор покатился под гору. В конце Гастролер сказал: -- К первый июль весь продакт должен быть комплектован и готов. Я приеду в Москву от двадцать до тридцать июля. На этот адрес присылаю вам из гостиница посткарт -- как это... -- Открыточку? -- Да, открытку. Адрес назад будет любой, но номер дома значит день наш рандеву, а квартира -- час, когда вы ожидает меня здесь. Все. Да, напишите мне адрес эта квартира. Вы уверены, она надежна? -- Абсолютно. Коркин скрипел карандашом по бумаге, потом они вышли в прихожую, и через минуту хлопнула дверь. Крот прильнул к дверце: в квартире не раздавалось ни звука. Видимо, старик пошел провожать Гастролера на улицу. Крот звериным плывущим шагом вышел в прихожую, прислушался у двери. Все тихо. Беззвучно открыл и затворил за собой дверь, мгновенно взбежал на площадку, устроившись на насиженном с утра подоконнике. Старик вернулся через пять минут. Стук захлопнувшейся за ним двери прозвучал для Крота салютом. Он спустился по лестнице, перепрыгивая через целые марши. Выбежав на улицу, забыл привычную, хранящую его сдержанность и заорал навстречу зеленому огоньку: -- Такси, сюда! "Юрка? Жулик!" Стас Тихонов постоял на углу, раздумывая, куда поехать сначала. Несмотря на то, что стрелки на часах в конце Страстного бульвара только начали свое неспешное путешествие к одиннадцати, было уже жарко. Тихонов подошел к киоску и попросил стакан воды с двойным сиропом. Он стеснялся своей любви ко всякого рода сластям и позволял себе такую роскошь, как двойной сироп, только когда был один. Стрелка на часах прыгнула на четверть одиннадцатого, и Тихонов решился: "Пойду сначала к Мосину домой". Накануне он говорил с участковым, битый час пытаясь от него узнать что-то о Джаге. Однако участковый, исполненный готовности быть полезным, ничего интересного сообщить не мог. Уже в конце разговора он вспомнил, что в одной квартире с Мосиным живет Нина Павловна Захарова -- пенсионерка, общественница и "вообще отличная старуха". -- Может быть, она что-то скажет? Она же ведь лучше его знает, -- заключил изнемогающий от жары толстяк участковый. -- А где он работает? -- спросил Стас. -- Не знаю, -- сокрушенно развел руками участковый. -- Давеча, когда звонили, пошел в ЖЭК, а там даже справки с его работы нет... Стас дважды постучал в дверь старого двухэтажного дома на Грузинской улице. Кто-то закричал в глубине квартиры: "Сейчас, сейчас, подождите, а то молоко сбежит..." Дверь Тихонову отворила седая, аккуратно причесанная женщина с энергичным, подвижным лицом. -- Нина Павловна? -- Да. -- Здравствуйте. Я как раз вас и разыскиваю. -- Здравствуй, коль не шутишь. А искать меня нечего. Идем в комнату, побеседуем... Садись, садись, молодец, -- усадила она Тихонова в кресло. -- Рассказывай, с чем пожаловал. Ко мне ведь много народу ходит, -- продолжала она, -- у каждого свои заботы. Старушка зорко глянула на Тихонова. -- Да ты из какого дома? Что-то я тебя и не припоминаю... -- Моя фамилия Тихонов, Нина Павловна. Я из милиции. Пришел к вам по государственному делу, за советом. Поможете? -- Вон что-о! -- протянула Захарова. -- И старуха понадобилась для дел-то государственных? -- Прямо уж и старуха! -- льстиво сказал Тихонов. -- Вам шестидесяти-то, наверное, нет! -- Ты мне турусы не подкатывай, -- засмеялась Захарова. -- Ишь, кавалер нашелся! Показывай документ свой да и выкладывай, зачем пришел? Тихонов предъявил Захаровой удостоверение и попросил рассказать все, что ей известно, о Мосине. -- Юрка? Жулик, -- убежденно сказала Захарова. -- Я о нем участковому не раз говорила, а он все одно: "Проверим, проверим..." -- А почему вы думаете, что Мосин жулик? -- осторожно спросил Тихонов. -- Да как тебе сказать, -- задумалась Нина Павловна. -- За руку я его, конечно, не ловила. Только "не пойман -- не вор" -- это жулики сами себе поговорочку придумали, --- так же убежденно продолжала она. -- Сидел он дважды? Сидел. А теперь что? К людям гости ходят как гости, а к нему: "Юр, выдь на минуту!" Пошепчутся на лестнице минут пять -- и до свидания. Да и названье себе бандитское взял -- Жиган, что ли? -- Джага? -- подсказал Тихонов. -- Во-во, Джага, он самый. Теперь еще: семья их -- пять человек, работает Юрка один, а как пришел из тюрьмы, все новое домой тащит: и костюм, и пальто, пианину привезли, холодильник новый, другую всякую всячину. А тюрьма, сам знаешь, не заграница. Откуда, спрашивается, барахло-то? Факт, жулик! -- непреклонно закончила Захарова. -- Нина Павловна, а не заметили вы случайно, не было среди его гостей хромых? -- спросил с надеждой Тихонов. -- Хромых? Нет, чего не видела, того говорить не буду. Хромые к нему вроде не приходили. -- А вы не знаете, где Мосин сейчас работает? -- Как не знать! Знаю. На часовом заводе не то монтером, не то слесарем. Дуська, его сестра, на кухне говорила. Прощаясь, Тихонов оставил Захаровой свой телефон. -- На всякий случай. Если вам что-нибудь интересным покажется или хромой пожалует, звякните нам. -- Да уж чего, -- ответила Захарова. -- Конечно, звякну, труд небольшой, а телефон у меня личный... "Умная старуха, -- спускаясь по лестнице, думал Тихонов. -- И тактичная какая: даже не спросила, в чем, мол, дело". Возвращение в историю (третий -- лишний) Да, от радости тоже может быть инфаркт. Бледные щеки Балашова покрылись неровным пятнистым румянцем. Он смотрел, не поднимая головы, в полированную крышку стола и, чтобы не было заметно дрожания его пальцев, разглаживал бумажку, исписанную круглым падающим почерком Крота: "П. В. Коржаев, 1898 года рождения, русский, постоянно прописан в городе Одессе, улица Чижикова, д. 77, кв. 112". "...Все, раскололи старика. До исподнего. Значит, я был прав. Точно угадал. Молодец, Балашов, молодец. Хорошо, что не выдал Коржаеву уже приготовленный товар. Так-так, этот гость хочет вывезти полный комплект деталей нескольких тысяч "Столиц". Все понятно. Там, у себя, Гастролер их соберет и беспошлинно сбудет. Да по тройным ценам. Вот это бизнес! Он же хапнет на операции не меньше четверти миллиона! Часики-то советские у него из рук расхватают, за две недели уйдут. Дешевле швейцарских гнать будет. А что швейцарские? Красиво? Так наши не хуже. И паблисити отличное -- русская икра, русские часы, русские спутники! Да что там говорить -- их в СССР сотнями тысяч закупает самая солидная фирма на Западе -- "Тайм продактс лимитед". Мистер Уильям Келли знает, что и где покупать... Но этот-то змей! Какой размах, фантазия какая! Вот это партнер! Теперь надо вывести из этой игры Коржаева. Судя по информации Крота, Макс держит старика за горло. Ну, это от стариковской темноты, от дикой жадности Коржаева. Все-таки старичок при всей его ловкости типичный анахронизм. Этакий Гобсек с Малой Арнаутской. Выпал из времени лет на сто. Не понимает, что он для Гастролера дороже матери родной, что Гастролер ему крошки сухие с жирного пирога бросает. Гастролер с ним в правильном ключе работает -- в строгости держит. А этот старый дуралей боится, что иностранец к кому-то другому переметнется. Дурак! Этот закордонный волк его наверняка не один год искал, пока нашел. Но старичок-то каков, орел -- грудь куриная! На моих, на балашовских, плечах хотел устроиться, дурашка..." -- Ну ничего, скоро тебе там станет неуютно... -- Что? -- спросил Крот. Балашов так задумался, что не заметил, как последние слова произнес вслух. -- Мы с тобой одно целое: я -- голова, ты -- руки. До тех пор пока руки будут слушать голову, им ничего не грозит. Понятно? -- Не совсем. -- А вот сейчас поймешь совсем. Ведь ты, Крот, очень хотел бы избавиться от меня и жить как хочешь? А? -- Да почему же? -- притворно возмутился Крот. -- По кочану и по кочерыжке. Потому. Хотел бы -- и точка. И не ври. Только без меня ты ни на шаг. Деньги тебе даю я, документы тебе достал я, где жить -- тоже нашел я. Но самое главное -- это деньги. Деньги могут дать все: удовольствия, независимость, наконец, свободу. А тех денег, что я тебе даю, может в лучшем случае хватить только на удовольствия. Свобода, брат, она до-орого стоит! А раздавать деньги просто так не в моих принципах. Поэтому деньги -- выкуп за свободу -- ты должен заработать. -- Какая же может быть свобода, когда у меня каждый мент в глазах двоится? -- У меня есть врач, который полностью изменит твою внешность. Сделает пластическую операцию. А кожу на пальцах он тебе сожжет кислотой и пересадит новую шкуру. Я достану железные документы, и с приличными деньгами ты осядешь где-нибудь на глубинке, пока на тебя какая-нибудь амнистия не свалится.