се, тiло моє горить, груди розриває кашель... - Ти одужаєш, швидко одужаєш, царице! Дворянки дають Аннi тепле питво, вона заплющує очi, от, либонь, i спить. Темнi переходи, розчинене вiкно, десь недалеко в темрявi, в гущавинi дерев кричить птах: "Пу-у-гу! Пу-у- гу!" "Вiщий птах! Чого кричиш? На чию голову накликаєш бiду?" - думає, притулившись головою до лутки вiкна, князь Володимир. Рогнiдi вiддали погребальну почесть у Десятиннiй церквi як княгинi, за довгий день множество людей київських пройшли й схилили голови перед корстою з її тiлом; поховали ж Рогнiду по черничому обряду: вночi, у закритiй корстi, в Предславинi, як вона й заповiдала. На похоронi було мало людей - десяток черниць, предславинськi дворяни, що несли труну, священик. Ще були на похоронi дочка Рогнiди Предслава й син Ярослав, одягнутi в темнi платна, з покривалами на лицях, вони йшли позад усiх - нiхто їх не пiзнав. Вершник - нiкому не вiдомий вершник примчав у цю пiзню годину ночi вiд Гори до Предславинського лiсу, зупинився пiд деревами, бачив вогники, що повiльно пливли в долинi, й тiнi за ними, - вершнику, вершнику в княжому корзнi, що привело тебе вночi до Предславина? Невеликий горбок над Либеддю - от i все, що залишилось на пам'ять про Рогнiду. Промине небагато лiт - i дощi, вiтри змиють, зрiвняють з землею цей горбок. 7 Саме в цей час до Києва з смутною звiсткою прибули сли з Новгорода: там вiд невiдомої хворi помер князь Вишеслав, по заповiту труну з його тiлом везли до Києва, новгородцi ж просили собi нового князя. Звiстка ця дуже опечалила князя Володимира - молодi, юнацькi лiта вiн провiв у Новгородi, новгородцi його вспоїли й вскормили, сидячи там на столi, вiн знав, як багато важить для всiєї Русi земля Новгородська, а, крiм того, Вишеслав був його улюбленим сином, мудро стерiг пiвнiчнi україни Русi, смерть його - велика втрата для Київського столу. В ближчi ж днi князь Володимир покликав до Золотої палати, куди прийшли сли новгородськi, воєвод i бояр, мужiв лiпших i нарочитих, повiв їм, що сталось у Новгородi, сказав, що полунощнi землi просять собi князя. - Кого пошлемо князем туди? - запитав Володимир. - Говори сам, княже, - залунали звiдусiль голоси. - Многих синiв маєш, сам скажи, хто з них достойний сiсти на столi в Новгородi. - Я думав про це, - вiдповiв князь, - бо сам був князем земель полунощних. Великий Новгород стереже україни Русi, хочу дати туди доброго князя, волю послати сина Ярослава. Чи згоднi його прийняти, сли новгородськi? - Згоднi! - однодушне вiдповiли сли. - За Ярослава дякуємо, будемо йому вiрно служити. - А ти, сину, - звернувся князь Володимир до Ярослава, що стояв бiля княжого столу, - чи згоден? Блiдий, без кровинки в обличчi, Ярослав якусь хвилину мовчав, потiм промовив: - Воля твоя, отче! - Так i буде, - закiнчив Володимир. I княжич Ярослав, що вiднинi ставав новгородським князем, виступив уперед, обняв й поцiлувався з слами новгородськими, подякував їм за честь i довiр'я. Князь Володимир говорив правду й, посилаючи Ярослава в землi полунощнi, добра хотiв Новгороду, а сину - слави. Бiльше того, знаючи, як уболiває Ярослав за матiр'ю Рогнiдою i вiдчуваючи перед нею й ним свою провину, вiн хотiв якось її спокутувати, - Рогнiди немає, вона пiшла з життя, може ж, доля замирить його хоч з сином, - адже Київ i Новгород - це городи-брати, два кiнцi Русi, Київ - це ворота на пiвдень, Новгород стоїть на сторожi земель зi сходу, заходу й полунощi. Усього цього вiн не мiг, звичайно, сказати синовi при мужах Гори й слах новгородських, через що покликав його до себе. Ярослав зайшов до палати батька твердою ходою, так нiби вiн i не був хромцем, став недалеко вiд порога, й Володимир несамохiть замилувався своїм сином. Молодий, мiцний, широкий у плечах, з довгим темним волоссям, засмаглим обличчям, орлиним носом, - вiн дуже нагадував свого батька. Було в ньому ще й iнше - голосом, виразом обличчя вiн нагадував матiр - її не було на свiтi, але вона жила в ньому; зараз батько й син починали розмову, незримо ж душа Рогнiди витала тут, у палатi, над ними. - Я покликав тебе, сину, щоб порадитись перед далекою дорогою i попрощатись... може, й навiки, - почав Володимир. - Навiщо говорити так, отче? - суворо перебив його Ярослав. Володимира вразив голос сина, стало боляче, що Ярослав не розумiє його тривоги й смутку. - Не гнiвайся на мене, Ярославе, що посилаю тебе в полунощнi землi, нинi є двi твердинi на Русi - Київ i Новгород... - Посилаючи мене в Ростов, ти говорив, що й то твердиня Русi. - Так, Ростово-Суждальська земля також твердиня - близько Iтиль-рiка, булгари, хозари... - Надiюсь, отче, ти знаєш, що я в Ростовi жив душа в душу з боярством i людiями, вiрно служив i тобi. - Знаю, Ярославе, а все ж Ростов не Новгород, буде вiднинi пiд моєю рукою, сам догляну. - До Ростова далеко, сам знаєш - двiчi ти примучував в'ятичiв, аби й тепер там лиха не сталось, - з-пiд нахмурених брiв подивився Ярослав на Володимира. Князь Володимир пильно стежив за сином - невже ж вiн справдi тривожиться за нього - батька, чи, може, насмiхається з цього? - Ти що, .. лякаєш мене, Ярославе? - Нi, отче, я говорю тобi лише правду; неспокiйна Ростово-Суждальська земля, людiє там добрi, ревнi, люблять Київ, нове ж прищеплюється трудно. - Як сказав, так i буде - дивитимусь за Ростовом, дбатиму про нього. Ти ж бережи Новгород. - А що менi в Новгородi?! Це - твiй город, ти там сидiв князем, докiнчуватиму те, що ти почав, стоятиму, як i ти. "Стоятиму, як i ти"? Про що говорить Ярослав? Князевi Володимиру довелось у Новгородi не тiльки стояти, коли Ярополк захотiв один сiсти на столi в Києвi, це новгородцi не потерпiли свавiлля київського князя, досить було йому кинути клич - i вони встали за своє право, пiшли на Київ. - Новгород i Київ з'єднує велика, свята дружба, - сказав Володимир, - i люди там суворi, твердi. Звикнуть до тебе, зумiєш їх зiгрiти - вiдданi будуть, вiрнi. До того ж i помiч у Новгородi матимеш добру - посадником там сидить Добриня - уй мiй, кормитель. Гiрка посмiшка промайнула в кутиках уст Ярослава. - Мене любила Ростово-Суждальська земля, i я любив її... Що ж, отче, якщо так судила доля, я вже здалiк люблю й Новгород, швидше хочу туди їхати, покинути Київ... А посадник твiй у Новгородi менi не буде потрiбен, адже сам сидiтиму князем. Князь Володимир вiдчув з слiв Ярослава, як тому важко нинi, пiсля смертi матерi, бути в Києвi, говорити з ним, отцем, у цiй палатi, ще важче думати про те, що буде далi. - Сину! - сказав Володимир. - Я покликав тебе, щоб повiдати все про Новгород i полунощнi землi, хочу, окрiм того, сказати, що менi боляче виряджати тебе... Вiн ступив уперед, зупинився близько вiд сина. - Ти, Ярославе, - хрипким голосом промовив Володимир, - перший, улюблений мiй син вiд матерi Рогнiди... Чуєш, її вже немає, не буде, тож скажу тобi - я любив тiльки її, за що мучусь i страждаю нинi, сину... Спiвчуття, тепле синiвське слово?! Нi, князь Володимир не ждав i не мiг ждати, вiн просто хотiв сказати нарештi правду якщо не Рогнiдi, то її сину... А може, думав Володимир, Ярослав зрозумiє його i простить? Мовчазний i суворий стояв Ярослав, бачив перед собою великi батькiвськi очi, в яких були тривога, бiль, смуток, блiде перекошене обличчя. - Прощай, отче! - сказав вiн. - Я твiй син i буду таким довiку, але є Русь, i я служитиму їй до сконня... - Прощай! - тихо вимовив князь Володимир. ...Так i розiйшлись отець з сином, у кожного в душi залишились тiльки бiль i образа; - не стало Рогнiди, й не було вже сили, яка б їх могла замирити. Ярослав зайшов до сестри Предслави: разом вони й ранiше перемагали горе й розпач, самотнiм вирушав вiн до Новгорода, ще бiльш самотньою залишалась на Горi сестра. - Я прийшов, сестро, щоб попрощатись з тобою, - сказав Ярослав, переступивши порiг її свiтлицi. - Чула, - перебила його Предслава, - приймаєш ти честь велику, їдеш до Новгорода князем. Ярослав теплими очима подивився на сестру, що була дуже схожа на матiр свою Рогнiду - таке ж лляне волосся, голубуватi очi, мила, привiтна. - Чи велика це честь, сестро?! - смутно промовив вiн. - Князем я вже був, мав Ростово-Суждальську землю, нелегко менi там доводилось, багато сил поклав, аби тримати цю землю в покорi й пошанi до Київського столу. Там я вiрно служив отцю. - Але Новгород - то бiльший город, полунощна земля безмежна. - Важка й неспокiйна Новгородська земля, її оточують ворожi, злi язики, глад, холод ходять по тiй землi, мор косить людей... Вiд того й брат наш Вишеслав загинув. Почувши iм'я покiйного брата, Предслава залилась сльозами. - I не добра хотя, батько посилає мене до Новгорода... - Так що ж вiн хоче? - Пiсля того, що сталося з матiр'ю, - у запалi говорив Ярослав, - батБко не хоче бачити мене в Києвi чи Ростовi, посилає в полунощнi землi, робить князем-iзгоєм. - Ти говориш страшнi слова, - жахнулась Предслава. - Тодi не їдь, не їдь туди, брате. - Нi, Предславо! - рiшуче промовив Ярослав. - Що я, що батько Володимир... Слово його - -закон, десницю пiдтримує Христос, за ним Гора... До Ростова менi не повертатись, у Києвi не бути, єдиний шлях - до Новгорода... Що ж, краще там, нiж тут, може, там, у Новгородi, волi бiльше, бояри й воєводи лiпшi, а я стану одмесником отцю Володимиру. - Ярославе! Ти про що говориш, що замислив! - Нiчого я поки що не говорю i нiчого не замишляю... Одного шкода - залишаю тебе в Києвi. Ти ж, Предславо, не забувай про мене, сидя в Києвi, дивись, що тут робиться, щось помiтиш - сповiсти, пришли грамоту... - Все зроблю! Дивитимусь i повiдомлю! Тiльки чому, чому менi так страшно, брате?! У Великiй Луцi на зимовому шляху з Новгорода до Києва князь Ярослав зустрiв корсту з тiлом брата свого Вишеслава. Це була невесела, скорбна зустрiч живого з мертвим, надiй з тлiном. Ще здалеку дружина, яка оточувала князя Ярослава, побачила на шляху похiд: попереду з чорними корогвами, що смутно колихались над снiгом, їхало кiлька десяткiв вершникiв, за ними восьмерик коней тягнув сани з видовбаною з дуба й щiльно закритою вiком просмоленою корстою, за ними на багатьох санях їхали нарочитi мужi Новгородської землi, а ще далi верхи й пiшо, змiнюючись на погостах, з сокирами й рогатинами поспiшали смерди - требити путi, класти мости, одбиватись вiд диких звiрiв, що зграями ходили в лiсах. Схопившись з коня, князь Ярослав пiдiйшов до саней, на яких стояла корсiа, просто в снiгу упав на колiна, пiдняв руки д'горi й тужно мовив: - О брате мiй Вишеславе, чи думав ти, iдучи в полунощнi землi, що повертатимешся на отчизну в гробницi, трупом хладним?! Над снiгами крутилась поземка, чорна корста iскрилась вiд паморозi, задубiлi корогви дзвенiли пiд вiтром. - Горе менi, горе, - бiдкався князь Ярослав, - аще зустрiв тебе не на конi сидящого, а лежащого в гробницi. Корогви схилялись до самої землi, вiтер свистiв дужче й дужче, снiгове море затягло все навкруг. , - Прощай, мiй брате! - чулись крiзь голосiння вiтру слова Ярослава. - I не сварись на мене, їду заступати тебе, як iзгой, рушаю, як i ти, в тьму полунощну. Дружинники вже посiдали на коней, у снiгу зарипiли полозки, сани з корстою рушили далi. Довго з непокритою головою, з опущеними руками стояв серед снiгiв князь Ярослав, думав про смутну долю брата свого Вишеслава. Князь Ярослав приїхав до Новгорода без якоїсь почестi й слави. Так трапилось, напевне, через те, що поїзд його промчав льодами Iльмень-озера увечерi, бiля терема княжого зупинився пiзньої ночi, коли в Новгородi все спало. Пiднявши на ноги сонну сторожу, сли, що їздили до Києва, разом з князем Ярославом зайшли до терема, там забiгали дворяни, запалили вогнi, у стравницi забряжчав посуд, запахло смажениною. Одразу ж до терема, засапавшись, прибiгло чимало воєвод i бояр, а разом з ними й посадник Добриня, що видiлявся з-помiж них одягом своїм, гривнами, чепами, поважним виглядом. Коли закiнчилась вечеря, мужi, воєводи й бояри пiшли, але Добриня залишився - йому хотiлось поговорити з новим князем, хтось мусив провести Ярослава i в його палати. Так вони залишились удвох на верху терема, в палатi, що виходила темними вiкнами на Волхов. Добриня страждав з самого вечора печiєю, тепер, випивши меду й поївши, захмелiв, обважнiв, його хилило на сон. Але Ярослав, що їхав бiльше як мiсяць з Києва i що майже не спочивав у останнi ночi, зовсiм не хотiв спати. Злегка шкутильгаючи, вiн пройшов по палатi, постояв бiля вiкна, обернувся до воєводи. - Я, княже Ярославе, - почав Добриия, - служив ще дiду твоєму, нехай буде прощен, князевi Святославу, вуєм був отця твого Володимира, багато лiт сидiв його посадником у Новгородi, був першим воєводою й боярином у князя Вишеслава... Добриия замовк, ждучи, що Ярослав скаже своє слово. Але Ярослав не говорив - вiн стояв бiля вiкна, дивився на темнi обриси теремiв, заснiжений Волхов. - I з християнством я допомагав князевi Володимиру, - повiв далi Добриня, - множество ворогiв серед язичникiв мав i маю. Перуна почепив за кiнський хвiст i вверг у Волхов. Воєводи й бояри - своє, а я - княжа людина, тiльки йому служив i мушу служити... Князь Ярослав нарештi одвернувся вiд вiкна й пильно подивився на воєводу Добриню. Той аж здригнувся - на нього дивилось обличчя молодого Володимира - те ж чоло, нiс, рот, i, що найбiльше вразило його, князь новгородський Ярослав дивився на Добриню очима його сестри Малушi. - Я багато чув про тебе, воєводо Добрине! - сказав Ярослав. - Знаю, багато ти й зробив для земель полунощних. - Вiр менi, княже, - нiяковiючи й плутаючи слова, продовжив Добриня, - ревно допомагатиму й тобi, буду першим подругом, слугою. Ярослав сiв у крiсло й опустив очi. - Слухай, Добрине, - сухо промовив вiн. - Менi ще в Києвi багато повiдали про тебе, знаю, ти був вiрним слугою в князiв. Але менi слуги-воєводи не потрiбнi, вони мусять робити свої справи, менi служитимуть дворяни. Я ж служитиму разом з усiма мужами моїми людям полунощних земель... Це були образливi для Добринi слова, князь Ярослав вiдкидав його дружбу й службу, вiн - юний хромець i його онук - змовився, може, в дорозi з слами-боярами, може, а це ще гiрше, щось дiзнався про нього в отця - Володимира. - То коли велиш менi приходити? - тiльки й знайшовся Добриня. - Нинi на свiтаннi я велiв зiбратись у Великiй палатi всiм боярам, мужам, воєводам... Приходь i ти. - Але вже скоро й свiтанок... Коли ж ти спатимеш, княже? - У цьому городi, - зухвало вiдповiв Ярослав, - я вже не хочу спати. 8 На голову князя Володимира падають i падають удари: смерть сина Iзяслава в Полотську, зрада Святопрлка в Туровi, втрата людини, яку вiн любив i яка любила його над усе в свiтi... Володимир тримається й зносить цi удари, намагаючись вдержати скiпетр василевса; дбаючи про спокiй i лад у землях, вiн бере Туров пiд свою руку, в Полотськ посилає сина Брячеслава, в Ростово-Суждадьську землю, де сидiв ранiше Ярослав, - старшого сина вiд царицi Анни Бориса, у Муром - сина Глiба, разом з ним по згодi з єпископом Анастасом посилає єпископiв Феодора i Iларiона... Але коли сколихнеться одна хвиля, важко стримати все море - до Полотська далеко, ходять чуткиу там неспокiйно в землях, Туров зовсiм близько вiд Києва, а й у цьому городi, як i по всiй Туровськiй землi, спалахують пожежi, iде татьба, розбой, якiсь таємничi загони скрадаються там у лiсах i нетрях. Найгiрше ж у Ростовi й Муромi... Що сталось з Ростово-Суждальською землею, яка справно платила дань, коли там сидiв Ярослав, посилала вiйсько, корилась Києву? Коли туди доїжджає князь Борис, земля вiдмовляється його прийняти, не приймають там i єпископа Феодора, що їхав з князем. За Ростовом iде Муром - муромчани не допустили князя Глiба на свою землю, над єпископом Iларiоном посмiялись, одрiзали йому бороду, князь i єпископ врятувалися вiд смертi, втекли до города Чернiгова, послали гiнцiв до Володимира, запитують, що робити. Що робити? Легко синам запитувати, важко вiдповiсти отцю-князевi. Починається осiнь, шляхи в полi несходимi, куди не поглянь - розпуть... Проте страшна не розпуть у полi, князь Володимир запитує сам себе й не знає, що робити, вiн iшов - i раптом став, дивиться й дивується, що ж содiяв?.. РОЗДIЛ ДРУГИЙ 1 Навеснi, коли вишнi в садах Днiпра всипало, мов снiгом, цвiтом, у мiсяцi травенi померла цариця Анна. Вона хворiла довго, мабуть, з того часу, коли приїхала з Константинополя, тiльки хвор її спочатку не виявлялась; надто худорлява, думали всi, цариця, дуже тендiтна... У останнi роки Анна схудла, почала кашляти, зиму лежала в гарячцi, коли ж на Днiпрi скресла крига, вiдчула себе зовсiм недобре. До неї кликали кращих лiчцiв Києва й iнших, далеких, городiв, але всi вони, бачачи висхле тiло царицi, чуючи її страхiтливий кашель, смутно похитували головами. "Сушениця* (*Сушениця - сухоти.), - говорили, - одна надiя на бога". Свящвники ж, яких кликали на помiч, молились i також велiли уповати на бога. Бог не допомiг - царицi Анни не стало. Серед Десятинної церкви на невисокому помостi стояла зроблена кращими дереводiлами й обкована срiблом труна. Навкруг неї, в усiх притворах, пiд склепiнням i в олтарi, лили яскраве промiння безлiч свiчок, свiтильники, панiкадила; скрiзь стояли пахучi веснянi квiти. Над труною гучними голосами безперервно читали священнi книги диякони, на хорах час вiд часу лунали тужнi молитви. Священики правили погребальну службу, на горному мiсцi сидiв єпископ Анастас. Десятинну церкву так забили люди, що нiде було протовпитись, - вони стояли один у один внизу, в усiх притворах, сiнях, ще багато їх так забили верх церкви, що дехто навiть побоювався - а чи не заваляться стiни. Стояли, звичайно, не абияк, а з добором, хто був ближчий до живих князiв, тому легше було доступитись i до мертвої царицi - бiля самої труни стояв князь Володимир з сином Борисом, обабiч i одразу ж за ними - мужi лiпшi й нарочитi, воєводи, бояри, князi земель, що перебували у Києвi, сли, гостi. Багато було слiв, гостей i всiляких людей ромейських, вони за життя не вiдходили вiд царицi. Тут, у церквi, в темних платнах, чорнi, хижоокi, вони, як круки, стерегли свою царицю, а водночас пильнували руських людей. Князь Володимир, ставши бiля труни, довго дивився на тiло тiєї, що називалась його жоною, царицею Русi. Вона лежала худа, висхла, серед рожевих, жовтих, бузкових квiтiв, окреслювалось тiльки надзвичайно блiде, спотворене тiнями смертi обличчя. "Що робить смерть?! - подумав князь. - Невже це цариця Анна?" Потiм вiн обвiв поглядом церкву. Блрзько бiля нього нерухомо стояв Борис, навкруг - у блискучих, золотом i срiблом шитих ризах, - священнослужителi, далi - мужi, воєводи, бояри, а вже за ними - огнищани, тiуни, ябетники, мечники, жони. I чомусь князевi Володимировi стало страшно, йому здавалося, що вiн бачить страхiтливий сон... Немає царицi Анни, але лишилось те, що прийшло з нею. Нiколи не буде Володимир таким, як був колись, нiколи не буде такою, як у минулi часи, Русь... Тепер бiля князя Володимира не було нiкого з рiдних чи близьких, з ким вiн мiг би подiлитись радостями й печалями, порадитись, перекинутись принаймнi щирим словом. I, як це й мусило статись, єпископ Анастас виявився єдиною людиною, що розумiла горе, муки, розпач князя Володимира, вiн, треба сказати правду, денно й нощно був тепер бiля нього, чулий, щирий, близький. Вони говорили про справи, о, як багато було цих справ у князя Володимира, що починав вiдчувати старiсть, а вiдтак i хвороби, болячки, - у цi лiта кожна людина бачить далеко, хоче зробити багато, але може так мало, часом i невдало, через що ще дужче вiдчуває немощну свою руку, зазнає поразки й кривди, проте не хоче, не може здатись. Єпископ Анастас говорив з князем Володимиром про Русь, вiн бачив багато непорядкiв у городах i землях, через що радив князевi менше брати на свої плечi, бiльше ж доручати iншим. Так, Анастас багато говорив про священнослужителiв, вважав, що вони повиннi допомогти Володимиру i його синам-князям, щоб князi управляли, а священики служили їм i судили людей. Нарiкав єпископ i на те, що багато священикiв не живуть, як треба, не мають домiв i земель, надiються на те, що хтось їм щось дасть. - Ти, княже Володимире, добре зробив, - говорив єпископ, - що вiддав менi, сирiч церквi Богородицi, десяту частину своїх добр, сам бачиш - не собi беру, все кладу на церкву... Чому ж ти, княже, так не печешся про iнших єпископiв i священикiв, iже сидять у землях?.. Зроби устав церковний - дай скрiзь десятину церквi, а на священство поклади суд. - Не можу брати десятини на церкву з усiх земель, там суть свої князi... - вiдповiв князь. - I суд князi мусять чинити самi в землях, на те їх i послав. Нi, в цей час, вiдчуваючи навiть хвороби й болячки свого тiла, князь Володимир все ж не хоче поступатись церквi, думає керувати землями сам... Проте церква робить своє, єпископ Анастас не вiдходив вiд князя. - Я хотiв тобi сказати, княже, що минулої ночi священики нашої церкви бачили над могилою княгинi Ольги знаїменiе... - Яке знаменiє, єпископе? - Коли священики вийшли з церкви, було дуже темно, а над могилою свiтилось дивне сяйво... - То, либонь, iшов хтось iз свiтильником, - спокiйно сказав князь. - Ой, нi, княже... Вони кинулись одразу до могили, аж там нiкого не було... пустота, нiч. - А сяйво? - Сяйво пiднялось, полинуло до неба... Князь Володимир нiчого не сказав - йому треба було йти до Золотої палати говорити з боярами. На цьому розмова з єпископом про сяйво над могилою княгинi Ольги й закiнчилась. Але через кiлька днiв єпископ знову завiв мову про могилу Ольги, розповiв, що священики знову там бачили сяйво й чули голоси в небi. Був вечiр. На столi горiла свiча. Князь Володимир дивився на єпископа широко розплющеними очима, в яких була тривога, а може, й страх. - Скажи, єпископе, що ж це? Анастас витримав його погляд, вiдповiв: - У Вiзантiї й iнших землях суть множество святих... Якщо хтось благочесний помер, а над могилою його буваютзь знаменiя i чудеса - то бог вказує ще одного святого. На Афонi-горi, де я навчався й приймав постриг, мощi* (*Мощi - костi (др. руськ.).) всiх ченцiв через три роки пiсля смертi викопують, кладуть у комiтирiй* (*Комiтирiй - сховище (гр.).) i дивляться да по временi, аще кого добродiтельного бог восхоще прославити, явить на них чудеса. - То княгиня Ольга... - почав i не кiнчив князь. Єпископ сказав: - Якщо святi є в Римi, Вiзантiї й iнших землях, то мусять бути й на Русi; це окраса церкви, гордiсть держави, наше заступництво на небесах. Князевi Володимиру стало страшно - з юних лiт своїх вiй пам'ятав бабу Ольгу - сердиту, черству, вiд отця свого знав правду про неї - це вона розлучила його з коханою Малушею, забрала в матерi дитину, а в нього - Володимира - матiр, багато людей ще й нинi згадували її як жорстоку, безсердечну княгиню. Єпископ Анастас неначе вгадував думки князя. Проте знав, що робить, цiлив у душу Володимира. - На землi всi люди як люди, але княгиня Ольга була першою християнкою на Русi, стоїть нарiвнi з апостолами, вона - свята, княже Володимире, для Русi, для нашої справи це потрiбно. I єпископ домiгся свого - через короткий час темної ночi гриднi оточили Воздихальницю, розкопали могилу княгинi Ольги, єпископ з священиками розкрили корсту, вийняли костi, однесли їх у Десятинну церкву, де вже приготована була срiбна рака. - Бог восхотiв прославити княгиню Ольгу - мощi її нетлiннi, - сказав Анастас. Пiсля служби над ракою з мощами Ольги князь Володимир, крокуючи поруч з єпископом Анастасом на Гору, довго мовчав, а потiм зупинився й промовив: - Я б хотiв... одного б я хотiв на схилi лiт своїх, отче... - А чого? Скажи менi одверто, княже. - Аще помру, щоб нiхто не вiдав, де поховане моє тiло. - Навiщо говориш так, княже? - Боюсь смертi, - пересохлими устами вимовив Володимир. - А безсмертя?! Адже є безсмертя, княже Володимире, - вiдповiв на це Анастас, але в голосi його також був страх, тривога. Володимир дивився на небо, що висiло над сiрими стiнами Гори, й мовчав. Ще через короткий час єпископ Анастас завiв мову про сина Володимира Iзяслава, що був князем полотським i там помер, i про сина Iзяслава Всеслава, який помер через рiк пiсля батька. - Маю вiсть вiд єпископа Стефана з города Полотська: над могилою Iзяслава й Всеслава творяться чудеса, бог являє знаменiя. - I вони святi? - спiдлоба подивився на єпископа Володимир. - Аще бог восхоще, того й прославить, чим бiльше на Русi святих, тим краще, княже.." Лiтописець пише: "Лiта 6615-го* (*Л i т о 6615-е - 1007 рiк нашої ери.) перенесенi Iзяслав i Всеслав у город Київ, в святу Богородицю..." Вiд церкви не вiдставала й Гора: слава князя - її слава, честь Володимиру - честь i їй. В Золотiй палатi воєводи згадують давнi походи, коли вiдбивали червенськi городи. - Княже Володимире, - встають мужi нарочитi, що прибули з города Волина, - ми тобi служимо вiрно, вiчно, нехай же вiдають про це дiти нашi й онуки... Просимо назвати город Волин Володимиром. Глибоко, спираючись на поручнi, сидить князь у крiслi отцiв своїх, похмурим поглядом дивиться на воєвод, бояр, мужiв. Тепер у нього завжди похмурий погляд, недовiра й хижий блиск в очах. - Бути Волин-городу Володимиром!.. - лунають крики в палатi. Чому ж так смутно, тоскно й боляче Володимиру-князю? I це не один день, не мiсяць, iдуть лiта, все, здається, стало на мiсцi, зникло старе й торжествує нове - чого ж печалитись Володимиру? Пережитого не можна витравити з душi. Якщо замислитись i пригадати - там стiльки кривд, образ, горя. Проте як не боляче, а Володимир з приємною, радiсною печаллю пригадує всi цi минулi лiта - вечори в теремi отчому, коли був молодим, юним, ходив до Перунового требища, слухав колядки, в нiч на Купала, одягнувшись у звичайне платно, спускався до Почайни, стрибав через вогнi... Новгород... А хiба там не було радостi в князя Володимира - вiн твердо сидiв на столi в землях полунощних, мрiяв про далекий Київ, отця i матiр, сади над Днiпром! I так усе - минуле вiдступало, його вже не було, але воно жило в душi старого князя Володимира, будило спогади, мрiї. Пiзнього вечора князь Володимир стоїть на ганку терема. Тiльки-но закiнчилась вечерня в Десятиннiй церквi, до свiтання там буде ще одна служба - завтра рiздво, нове свято на Горi, князь веселитиметься разом з усiма боярами, воєводами. Але що це? У воротях Гори чути тупiт багатьох нiг, ось iз-за стiни випливли десятки смолоскипiв, у морозянiй ночi чути жвавi голоси: Коли не було з нащада свiту, тодi не було неба, нi землi, неба, нi землi, лиш синє море, а серед моря та два дубочки... Князь Володимир пiзнає пiсню... Оця нiч, нiч народження Христа нинi, була колись нiччю Корочуна; у цю найдовшу в усiй землi нiч люди хотiли допомогти доброму боговi врятувати, визволити з небесних склепищ добре, тепле Сонце... I тодi, щоб не пiзнали й не покарали злi боги, жiнки одягали чоловiчi одяги, а мужi - жiночi платна, вони чiпляли на голови скурати й ларви* (*Скурати й ларви - личини й машкари.), збирались великими натовпами на Горi, бiля Перуна, били мечами об щити, гримiли списами, свистiли в сопiлi й гудки, кричали, запалювали й пускали в снiги обв'язане соломою й змащене смолою коло. А потiм люди, що перемогли злих богiв, iшли до княжого терема, спiвали оцю колядку: ...Там сiли-впали два голубочки, два голубочки на два дубочки. Почали собi раду радити, раду рядити i гулькотати, як ми маємо свiт основати... - лунало й нинi все ближче й ближче. - Несiть меди, ол, горiхи! - велiв князь Володимир. Вже бiля самого ганку чулись пiснi й голоси, смолоскипи освiтлювали скурати й ларви. Збуджений князь Володимир стояв на ганку, частував i дякував колядникам. На Горi лунало, гримiло: Добрий тобi вечiр, наш славний княже, щедрий вечiр, добрий вечiр, добрим людям на здоров'я... З далекого минулого виринали добрi, радiснi згадки. Пiсля того князевi Володимиру довелось говорити з єпископом Анастасом. Той був обурений, сердитий. - Я не знаю, де живу, - говорив вiн князевi Володимиру, снiдаючи пiсля ранньої служби разом з ним у теремi. - Ми, княже, багато зробили, аби руськi люди стали християнами, аби вони виконували не язичеськi, а православнi закони... - Та хiба ж нинi Русь не стала християнською? - щиро здивувався князь Володимир. - Де ж християнство, коли й у Києвi, й скрiзь багато людей молиться не в церквi, а бiля рiки, в гаях, дiбровах. - Важить не те, - вiдповiв Володимир, - де моляться, а кому. Людiє Русi моляться нинi Христу. - Але ж вони стрибають через вогнi в нiч язичеського Купала?! - Нинi це нiч не Купала, а Iоанна Хрестителя, - посмiхнувся князь Володимир. - I в Сварога вони вiрують... - То не Сварог, а Iлля, адже ми самi з тобою, єпископе, про це домовились. - А бог Волос? - Бога Волоса вже немає, за худобу нинi пiклується святий Влас. - А оцi колядки на рiздво Христове? Два голубочки на двох дубочках радяться, як їм свiт основати?! Князь Володимир раптом обернувся до єпископа. - Тодi скажи, отче, хто ж основав свiт? - Як хто? Токмо бог, що є один у трьох особах: бог-отець, бог-син, бог дух святий. Спершись руками на стiл, князь Володимир замислився. - Учора ввечерi, - стиха промовив вiн, - я слухав цi колядки. Добре спiвали, душа радiє... "Коли не було з нащада свiту..." А що ж тут такого, єпископе? I два дубочки, ще й синє море - ой, як це добре, єпископе. Дивлячись перед собою на вкритi срiблястою памороззю шибки, князь Володимир шепотiв слова колядки: Спустимося на дно до моря, винесем звiдти дрiбного пiску, дрiбного пiску, синього каменя, з дрiбного пiску - чорна землиця, студена водиця, зелена травиця, з синього каменя - високе небо... Помiтивши, що єпископ схопився за голову, вiн закiнчив: - Не жахайся, отче! Вiрю, як велить серце. Така вже Русь, всi людiє. Будемо вкушати!.. Ключниця Амма, що зовсiм постарiлась i зiгнулась, дiстала з покуття кутю й узвар, приготувала ситу - це була древня, як свiт, їжа пращурiв дому й усiх живих, нинi сущих. Єпископ Анастас, не знаючи цього, досхочу їв. 2 Князь Володимир пожалiв Святополка, не покарав його за зраду отчинi, думав, що той зрозумiє й спокутує свiй грiх. Але є грiхи, яких нiчим не можна спокутувати, хто вiдмовився i зрадив отчину - вже нiколи не буде вiрним її сином, хто прокляв свого отця, - окаянним став довiку... Святополк жив за ворiтьми Гори у теремi, який колись побудувала княгиня Ольга, разом з ним була й жона Марина, численна двiрня, що приїхала слiдом за ними з Турова. Не було з ними тiльки єпископа Рейнберна - вiн, запеклий католик, найвiрнiший, здавалося б, слуга римського папи, першим схитнувся, коли воєводи Гори стали допитувати його з iспитом - водою й залiзом, це вiн перший розповiв правду про зраду Святополка, зрiкся його, присягався, аще вирветься з Русi, нiколи сюди не потикатись. Вiн не виїхав з Русi - надто похилi лiта мав благовiсник папи єпископ калобрезький Рейнберн, надто пiзно, тримаючи в руцi хрест, схопився за зброю, - так у київському порубi вiн i помер, вночi висхле тiло чужинця кияни поклали на сани й вивезли далеко за город, закопали в глухому байрацi. Князь Володимир часто запитував, що робить Святополк, але не мiг допустити, щоб той жив поруч, на Горi, - важко було б сину Юлiї, ще важче - йому; вiн не мiг дозволити, щоб Святополк i виїхав з Києва, бо вiднинi йому не вiрив; князь Володимир думав, що промине якийсь час i Святополк прийде до нього. Цього не трапилось. Одного ранку, коли князь Володимир, рано вставши, спустився в сiни, рушив разом з кiлькома воєводами й боярами до стравницi, щоб там поснiдати, воєвода Вовчий Хвiст, крокуючи з князем поряд, тихо промовив: - Злу вiсть маю, княже! - Говори! - З терема Ольги за стiною зник князь Святополк. - Може, поїхав на лови, в поле? - За твоїм загадом я пильно дивився за князем, три днi шукав його на ловах i в полi, нарештi дiзнався, що поїхав вiн з невеликою дружиною потай вночi до Бiлгорода, а там далi Червенським шляхом. - Але ж це шлях у Польщу?! - Так, княже! - А жона його Марина? - I її немає... Воєводи й бояри вже дiйшли до самого кiнця переходiв, ждали князя бiля дверей стравницi. Князь Володимир зрозумiв, що сталось, - Святополк ще раз зрадив йому - тепер уже остаточно, до смертi. - Велю, - зашепотiв Володимир, - взяти велику дружину, гнатись за Святополком, шукати скрiзь... - А якщо пiймаю? - Воєвода Вовчий Хвiст, стоячи перед князем, дивився йому просто в очi, ждучи суворого слова. - Тодi в поруб... довiку! - Добре, княже, - вiдповiв воєвода, попрощався, пiшов у сiни, надвiр, щоб виконати княжий загад: одразу ж узяти дружину, мчати на захiд, ловити князя Святополка. Взявши з собою дружину, воєвода Вовчий Хвiст того ж дня виїхав на Бiлгород, там заночував, вранцi ж наступного дня послав з дружиною сотенного свого Кручу, велiв йому їхати до города Володимира, де воєвода мав свiй двiр, передати грамоту огнищанину Паську, повернутись у Бiлгород i тут ждати його слова. Сотенний Круча, права рука воєводи, повiв дружину на захiд. На Червенському шляху довго було видно хмарку жовтої куряви, збитої копитами коней, минуло небагато часу, й хмарка зникла, розтанула в голубiй iмлi. Тодi воєвода Вовчий Хвiст, що залишився далеко вiд стiн Бiлгорода сам, завернув коня праворуч, помчав широкою долиною понад рiкою Iрпенем, скоро пiрнув у густий вiковий лiс, що тягнувся звiдси до Днiпра. Надвечiр вiн опинився у Вишгородi - древнiй -фортецi, що колись приймала ворожi удари з пiвночi, а нинi заростала лопухами й бур'янами, стояла як чорне пугало над Днiпром, не чула людського голосу. Але що це? Тiльки воєвода Вовчий Хвiст наблизився до Вишгорода, як на стiнах його з'явилось кiлька воїв, придивились, окликнули воєводу, одiмкнули й знову замкнули ворота. Вовчий Хвiст вечеряв удвох з Святополком у палатi, що виходила до Днiпра, - тут колись жив кiлька днiв з Рогнiдою князь Володимир. У палатi нiкого не було - дворяни ранiше, нiж туди зайшли Вовчий Хвiст i Святополк, приготували все на столi й зникли, вони, либонь, i не знали, для кого готують вечерю. - Так кажеш, Володимир мене шукає? - запитав Святополк. - Вельми шукає, послав у всi кiнцi, велiв, якщо пiймаємо, кинути в поруб, довiку. - Що ж, - засмiявся Святополк, - я у вашiй, боярськiй, волi... - Не жартуй, княже, - сказав Вовчий Хвiст. - Не за тим сюди їхав. Сiвши за стiл, вони випили. - Колись ми не хотiли робочича приймати, - дуже тихо, але помiтно стримуючи себе, говорив Вовчий Хвiст, - кров проливали пiд знаменом твого батька. Загинув Ярополк - служили Володимиру, думали: прийме християнство, буде повним володарем Русi, бiля нього станемо ми... - А хiба вiн цього не зробив? Випий, Вовчий Хвiст! - Я випив i вип'ю, але не п'яний, говорю те, чого хоче Гора... Володимир робив усе як слiд, сам хрестився й хрестив Русь, узяв у iмператорiв корону, василевсом був наш князь. - Слухай, Вовчий Хвiст, вiн i нинi василевс. - Нi, - одразу ж заперечив воєвода. - Вiн був дужим, мiцним, справжнiм василевсом, але втратив силу, завагався, вже не той вiн нинi, що ранiше. - Говори правду, воєводо! - А що менi говорити? - зло вiдповiв Вовчий Хвiст. - Розмахнувся Володимир широко, з усiєю силою, повалив старе древо, тiльки зашумiло... Єдина Русь, василевс, бiля нього ми, церква... Але вiн нас не питав, на нас не зважив, роздав землi синам, землям дав волю й право, тiльки про нас, про Гору забув... Примруживши очi, Святополк пильно дивився на сп'янiлого воєводу, проте сам не був п'яний, думав своє. - I вже сини його й заворушились, - Ярослав, знаємо, їде до свiонiв, думає йти супроти Києва, Мстислав тмутараканський - Володимир i цього не знає - збирає рать, Ростов i Муром вигнали його синiв, Туровська земля сидить без князя... Що поробиш, дав волю землям, от i василевса немає, єдиної землi немає... - Але Володимир, - заперечив Святополк, - має дружину, покличе земське вiйсько. - Що дружина й земське вiйсько? - сказав Вовчий Хвiст. - Ми - його дружина й вiйсько, ми були його мечем i хрестом... Але нинi... боротись з ним i всiма його синами? Нi, не хочемо й не можемо. - Вiзантiя! - кинув одно тiльки слово Святополк. Вовчий Хвiст голосно зареготався: - Вiзантiя... Ох-хо-хо! Ха-ха-ха! З Вiзантiї Володимир взяв усе, що мiг, - корону й жону... А що вона ще дасть? Грецький вогонь, вiйсько? Нi, iмператори ромеїв нiчого не дадуть, вони хотiли б самi щось з Русi взяти... I сам Володимир боїться їх, бач, митрополита не бере... Ми, княже Святополче, не сваримось з Вiзантiєю, проте не надiємось на неї, нам потрiбна сила. Святополк дивився тепер за вiкно, де видно було Днiпро, Десну. - А Днiпро тече, тече, - промовив вiн. - Так, Днiпро тече, i життя плине, плине, - пiдхопив Вовчий Хвiст. - Скажи, княже, - раптом запитав вiн, - а в тебе надiйна пiдпора? - Пiдпора князя - Гора, ви, - хитро вiдповiв Святополк. - Ми не хочемо мати київським князем сина робочича: який-бо отець, такi будуть i його сини... Буть тобi василевсом - сину Ярополка й царiвни. Але Гора хоче чути слово й вiд тебе... - Польський князь Болеслав дасть менi в помiч найкраще своє вiйсько, буде надоба - королю допоможе нiмецький iмператор Генрiх - таке моє слово. - Ти домовився про це твердо, княже? - Болеслав - мiй тесть i для слави Русi й моєї все зробить. - I ти, княже, не забудеш нас - без Гори нiчого не вдiєш?! - Де ви, там i я, - так скажи й Горi. - Ми знаємо й вiримо, княже... Пам'ятай i те, що ми нинi православнi християни, латинської церкви не хочемо, молимось руськими словесами. - Папа римський благословить ни, церкву ж, єпископiв матимете своїх. Анастас погодиться, воєводо? - Подумаємо, княже... Диви, як же потемнiв раптом Днiпро. За вiкном було видно Днiпро й Десну, кiлька вогнiв на горах київських. Воєвода Вовчий Хвiст повернувся до Києва днiв через десять i прийшов просто до терема Володимира. Вiн не пiзнав князя - за цей час той якось дивно змiнився, - коли воєвода земно йому вклонився, то побачив перед собою гострi вилицi, зовсiм сивi вуса й довгий сивий чуб, блискучi, неначе запаленi гарячкою, очi... - Що привiз, воєводо? - Його немає, княже. Я шукав Святополка в усiх градах на захiд сонця вiд Києва й дiйшов аж до україн нашої землi, але нiхто й нiде не бачив нi його, нi дружини. Жовтим свiтлом горiли свiчi. Володимир тривожними очима дивився на стiни, iкони, тьмянi лики святих. Чути було, як за стiнами терема вiє вiтер. 3 А ще за кiлька днiв уночi з лiвого берега Днiпра примчав з дружиною тисяцький переяславський Кучма, що одразу ж побував у воєводи Вовчого Хвоста. Уранцi воєвода з тисяцьким прийшли до князя Володимира. - Страшнi вiстi, княже! Понад Пслом i Сулою з'явились печенiги.. Разом з ними йдуть орди, яких у нашому полi не бувало, там земля здригається пiд копитами коней... Коли б це трапилось ранiше, а так уже бувало, князь Володимир не вагався б, не витрачав i години, велiв дружинi сiдлати коней, сам пiд знаменом повiв би рать супроти печенiгiв, розбив, розметав, розкидав їх у широкому полi. Зараз це був уже не той князь Володимир: сумнiви, вагання, одчай непокоїли його, вiн не хотiв згодитись, але невблаганний страх вповз, як змiй, у його душу. Вiн боявся найперше Гори - його оточували не тi бояри й воєводи, на яких вiн покладався ранiше. Вони вимагали вiд нього того, чого вiн не мiг дати, вони х