вовсе не добродушно - напротив, споро выстроились в два ряда и погнали богатыря по проходу между двух человеческих стен, поддавая сзади ножнами и обухами топоров, и удары эти богатырь очень даже чувствовал, потому что это были обидные, позорные удары, а позор для воина пуще всякой боли. Хорошо еще, что слова до него не доходили - известно ведь, что варяги большие мастера складывать и хвалебные, и хулительные речи. А потом варяги сомкнули строй, разом повернулись и пошагали, обнявшись, к высокой каменной хоромине, где хозяин приготовил пиршественные столы. "Ясно, - подумал Жихарь. - Я ведь не в битве пал, вот они на меня и взъелись... Стыд-то какой - лег рожей в объедки!" Страдая и сокрушаясь, он добрел до широкой реки. А может, и не реки, потому что серая непрозрачная вода никуда не текла, да и куда ей течь на такой плоской равнине. На противоположном берегу богатырь различил деревья опять же серые, белые и желтые. "Вот они - Костяные Леса! Бродить мне теперь по ним вечно! Только сперва переправиться надо, а тут ни лодки, ни перевозчика... Да что уж теперь терять, коли тело потеряно!" С такой думой он и шагнул в воду - ладно, что лишь одной ногой. Серая мутная жижа вдруг занялась синим пламенем, страшная боль пронзила богатырскую ступню - и запрыгал Жихарь на одной ноге по немнущейся серой траве. "Нет, видно, не переправиться мне, покуда не похоронят, - подумал он. Скорей бы уж им там надоело со мной возиться, отхаживать... Хорошо бы княжеской домовины для меня не пожалели - недаром же я догадался Жупела оттуда вытряхнуть... Да больно-то как! Это бабки, поди, меня каленым железом в рассудок привести пытаются..." Тут он понял - не услышал, а понял, - что его окликают. Богатырь повернулся на зов и увидел воина, покидающего седло. Воин был не из крупных, Жихарю по грудь, а одет как степняк - у него и конь был небольшой, лохматый, с крупными бабками, самый степняцкий. Шлем у воина был расколот добрым ударом, и лица сквозь запекшуюся кровь было не разглядеть. Утвердившись на коротких кривых ногах, степняк одной рукой обнял своего конька за шею, а другой вытащил большой гнутый нож и ловко перерезал животине шею. Славный конек упал на траву и забился. Когда кровь вышла и уползла в реку, принявшую ее с гнусным пузырением, степняк быстро и умело, как никогда бы Жихарю не суметь, снял с коня шкуру. Потом он расстелил шкуру на траве, достал из седельной сумы большую костяную иглу, в которую заправлена была крепкая желтая жила, и протянул ее богатырю, знаками объясняя, что от Жихаря требуется. Богатырь пожал плечами, но иглу попробовал взять - она, конечно, в мнимых Жихаревых пальцах не задержалась, упала на траву. Степняк досадливо дернул плечом, подобрал иглу, побросал мясо и внутренности в воду - запахло едой. Степняк лег на расстеленную шкуру, довольно улыбнулся, показав крепкие желтые зубы, завернул края и стал зашивать шкуру изнутри. На Жихаря он уже не смотрел за ненадобностью. Скоро никакого степняка не стало видно. "Чего он задумал? - удивился богатырь. - Ведь шкура от здешней воды не убережет..." Тут над головой потемнело, словно бы набежала туча, хотя туч в этих краях водиться не должно. Птица, похожая на давешнего орла - только шея у нее была длинная и как бы побритая, - на лету подхватила шкуру смертоносными когтями, ушла вверх, пересекла погибельную воду и скрылась со своей добычей за Костяными Лесами. "Сам себя степняцким обычаем похоронил, вот ему и широкая дорога открылась, - позавидовал, Жихарь. - А мне-то как быть? Чего они там тянут?" Он подумал и попробовал сделать глубокий вдох. Чуть-чуть воздуху, кажется, захватил. "А, значит, у того Жихаря дыхание слабеет, - сообразил он. Ну-ка я сейчас постараюсь, приморю свое тело, не вечно же здесь межеумком болтаться в глухом краю..." И тут он услышал во рту своем страшную горечь, в глазах потемнело, и какой-то безгласный, но неодолимый вихрь подхватил его и понес над серыми равнинами спиной вперед. Жихарь поглядел вниз - к реке подходили какие-то люди, поодиночке и ватагами, кто пешком, кто верхом. "Степняки тризну правят после битвы, - догадался богатырь. - Непонятно только, что за битва, они же зимой в набеги не трогаются..." Он миновал место варяжской усобицы, чуть не задел оленьи рога, пролетая мимо Мирового Древа. Повесившийся и приколотый великан сучил руками и ногами, норовя освободиться. Он весело помахал летучему богатырю и подмигнул одиноким глазом. Три старухи у чистого ключа бросили ведра и грозили маленькими кулачками. И Жихарь услыхал громовые слова: - Ну, вроде все. Вставай, лежебок, в лесу уже все медведи поднялись, один ты дрыхнешь да храпишь - всю зиму народу спать не давал! Глава четвертая Должен ли джентльмен, если он взял в долг? Константин Мелихан Дверь в избе была нараспашку, через порог текла ранняя весенняя вода, да и пахло талым же снегом, веселились отзимовавшие воробьи вкупе с другими, уже прилетевшими из-за моря птицами. Жихарь собрался лихо вскочить, потянуться и побежать к отхожему месту, как всегда бывает после долгого сна. Только лихо не вышло - кое-как удержался на ногах, а при первом же шаге непременно рухнул бы на сырые доски, но чье-то плечо поднырнуло под руку, подперло и поддержало. - Окул, - сказал богатырь. - Ну, веди, коли так. От свежего воздуха на дворе голова закружилась еще пуще; на небе грело солнце, и Жихарь сразу же почувствовал, как на лице начинают проступать веснушки - стало щекам щекотно. - А тебя уже в жертву наметили, - сказал кузнец, направляя несмелые шаги богатыря в нужное место. - Думали - вот Перуна порадуем и урона не понесем: толку от тебя было не больше, чем от умруна, но ведь Перуну живых подавай. А ты как раз по всем статьям подходил - и не покойник, да ведь и живым нельзя назвать... - Спасибо, - только и сказал Жихарь. А чего тут еще скажешь? На обратном пути Окул Вязовый Лоб взахлеб рассказывал, как питали и обихаживали богатыря во время богатырского сна, сколько усилий и сноровки он, Окул, затратил, излаживая особую гибкую трубку из меди... Жихарь только краснел и поскрипывал зубами. - Это все княжна придумала, - хвастался Окул. - И про трубку, и про все. Она тебя, считай, и подняла, потому что все ведуницы и знахарки уже отступились. Так что ты ей теперь отслужить обязан по чести и совести... От этих Кузнецовых слов даже солнышко потемнело. - Постой, - сказал Жихарь. - Какая такая княжна? Откуда она взялась? А я тогда кто? - Не горячись, - сказал Окул. - Тебе нынче горячиться вредно - можешь снова впасть в сон и не выйти из него. А княжество свое ты проспал... Кузнец усадил Жихаря на лавку, набросил ему на плечи медвежью шкуру, чтобы сквозняк, призванный изгнать из избы тяжкий зимний дух, не ознобил ослабленного сонной болезнью тела. Прихлебывая куриный взвар (тяжелой пищи ему покуда не полагалось), Жихарь со стыдом и ужасом слушал неспешный рассказ кузнеца о том, какое нестроение началось в Столенграде и во всем Многоборье, когда отравное зелье свалило его прямо за столом. - Ну, грабежи еще при тебе начались, - говорил Окул. - А тут и вовсе обнаглели. Из лесу приперлась ватажка лихих людей, грозились спалить город - это на зиму-то глядя! Ну, с этими кое-как совладали. Дружина поворчала без жалованья, но за мечи взялась. Только от этого больше порядку не стало. Взяли люди себе за обычай не отдавать долги. "Жихарь, - кричат, - вон сколько в кабаке задолжал - значит, и нам то же пристало." Я сам дружиннику Коротаю изладил доспех такой, что королевичу впору. Плати, говорю, а то, когда Жихарь проспится, ответишь! Он не платит, посмеивается. Мне же противу всей дружины не попереть! День хожу, два, седьмицу. Наконец решился, взял молот потяжелее, прихожу на дружинный двор. Когда, спрашиваю, господин воин, должок вернешь? Он же, премерзкий, захохотал и говорит: "Когда Жихарь проспится!" То есть моими же словами... Тут, гляжу, нас, таких недовольных, многонько собирается. И быть бы у нас крепкой усобице, и стоять бы Столенграду пусту, если бы не кривлянская княжна Карина... - Отчего же имя такое печальное? - спросил Жихарь. - А жизнь-то у нее какая? - ответил кузнец. И рассказал о том, что княгиня Апсурда на своих семи возах с приданым ехала к батюшке с жалобой, да не доехала: полюбилась по дороге вдовому кривлянскому князю Перебору Недосветовичу. А у Перебора Недосветовича дочка - вот эта самая Карина. Разумница и книжница, женихов, как мусор, перебирала, вот и припоздала, дождалась мачехи на свою голову. Мачеха же, как и полагается, задумала ее погубить - послала дочку в лес землянику искать под снегом, двоих верных слуг - из наших же, кстати, - к ней приставила для верности, чтобы не воротилась. Те девушку привязали к дереву да и были таковы: кровь на себя брать не стали - и так замерзнет. - На ее счастье, - продолжал кузнец, - шлялись по лесу своим обычаем два зимних ухаря - Морозка да Метелица, ты их знаешь, да с ними третий, товарищ Левинсон, - он, говорят, из Разгром-книги приблудился. В кожаном кафтане кургузом. Стал у них за старшего. И не приказал девицу морозить и заметать, а велел вывести к людям. То есть к нам. Тут ее признали, обогрели, стали думать думу и вот что надумали... Куриное варево привело Жихаря в ум, он стал слушать внимательно. - Что нам опять без власти сидеть, друг дружке головы листать? Жупел нас приучил к лютости, теперь не отвыкнуть. А тут готовая княжна, хорошего роду, законы понимает, даром что незамужняя. Ну, самых недовольных утихомирили да и присягнули ей на верность - а что делать? Неведомо, когда ты проснешься да не примешься ли сызнова в кабаке княжить? - Так-так, - сказал Жихарь и забарабанил пальцами по столу. - Тут ведь еще какая выгода, - сказал Окул Вязовый Лоб, - Апсурда-то думает, что падчерицы в живых нет, поскольку ее прислужников-то, Корепана да еще одного, Морозка все-таки в лесу упокоил, чтобы по справедливости. Мужа своего, Перебора Недосветовича, она уже, поди, уморила. А у Кариночки нашей на Кривлянское княжество все права налицо, и мы, как окрепнем и урядимся, пойдем их воевать, и никто не осудит. Жупел о таком и мечтать не мог... Жихарь укрыл лицо в ладони и сквозь пальцы поглядел на кузнеца. - Эх, все-то меня предали, - сказал он. - А я-то, дурак, размечтался - стану княжить, к Яр-Туру послов снаряжу, хвалиться буду... Ну да ничего. Варкалапа одолел, Чих-орду на распыл пустил, а неужто девки убоюсь? Как пришла, так и уйдет, пусть только дороги обсохнут... Кузнец поглядел на него с сожалением и подлил взвару в миску. - За такое тебя люди свиньей собачьей назовут, и правильно сделают, сказал он. - Кабы не княжна, ты бы до сих пор колодой пребывал. Сколько ночей она рядом с тобой пересидела, смотрела, чтобы ты дышать не перестал, иголками колола, травяные сборы составляла, Зеленую Бабушку среди зимы ухитрилась разбудить для доброго совета! Ночь сидела, а днем законы составляла - Многоборскую Правду! Другой князь, хоть два века проживи, такого не удумает! Теперь у нас всякое дело предусмотрено, всякая вина и всякое наказание. Нынче не побалуешь! Одна тебе выходит дорога... Кузнец вздохнул и на всякий случай отодвинулся от богатыря подальше. - Это куда же? - нахмурился Жихарь и через край опростал миску. - А в долговую яму, - сказал Окул. - Ты в кабаке-то сколько задолжал? А лихвы за зиму сколько набежало? Невзор теперь первый богач на все Многоборье... - Это когда же, скажи на милость, богатыри долги-то платили? - ощерился Жихарь. - Обождет, не треснет. Вот ворочусь из похода - тогда, возможно, и посчитаемся, коли добыча выйдет несметная, а я буду добрый... Где мои доспехи, кстати? - В кабаке, - ласково сказал кузнец. - Опечатанные лежат княжеской печатью. - Печать восковая, не железная, - сказал Жихарь. - Печать-то восковая, - согласился Окул. - А закон железный. Незримые путы, негремящие оковы - вот он каков, закон. Скоро на себе испытаешь. - А ты словно бы радуешься, - сказал богатырь. - Словно тебе медом этот закон намазан. - Тебе нас теперь не понять, - с сожалением сказал кузнец. - Беда тому, кто перемены в державе проспал: будет во все углы тыкаться, как слепошарый. - Что мне долговая яма? - сказал Жихарь. - Народ небось выкупит. Я ведь вас от злодея освободил, вольность благую даровал... Мне всякий обязан! Окул встал, подошел к Жихарю и взлохматил его рыжие, за зиму отросшие и свалявшиеся кудри шершавой лапой. - Эх ты, - сказал он. - Никто гроша ломаного не заплатит - за зиму прожились. Да если кто чего и заначил, все равно не даст. А касаемо злодея... Многие о Жупеле сожалеют, особенно дружина: при нем-де порядок был, при нем-де все нас боялись, а теперь наоборот, только и глядим, чтобы нас кто не обидел. Покоренные народы от нас помаленьку отложились, а злобу затаили... Жихарь посидел, помолчал, подумал - надумал. - Ты, Окулище, вот что, - сказал он наконец. - Ты давай баню топи: свататься пойду. Кузнец поглядел на него с уважением и возразить не осмелился. ...Из бани богатырь вышел посвежевшим, и даже силы какие-то в него возвратились: потешил душу, погонял банного, который сдуру вылез в четвертый пар, хотел содрать богатырю шкуру со спины, да не на того нарвался. Кузнец не пожалел для друга чистой рубахи; рубаха, правда, была прожженная, зато в петухах. Нашлась и перемена портянок, а штаны все еще сохраняли позолоту шитья. Если очень придирчиво не вглядываться - жених и жених. - Ты пойми, - терпеливо втолковывал Жихарь сомневающемуся кузнецу. - За кого же ей нынче замуж выходить? Не за тебя же - семеро по лавкам! Не за Невзора же кабатчика! - Есть и в дружине желающие, - вздохнул кузнец. - Желанья такие повыведу: всех убью, один останусь! - воскликнул Жихарь. - Может, и так, - сказал Окул. - Только ведь закон-то... - А что закон? - сказал Жихарь. - Полное право имею присвататься к немужней девице и княжеское звание тем самым обрести. Стану принц-консортом - вот это как по-ученому называется. Веди на княжий двор, бестолковый сватушка! Куда денешься - повел. Люди на улицах глядели на Жихаря искоса, отводили глаза, а иные украдкой плевались. - Поднялся-таки, продрал очи! - шипели вслед старухи. - Чуют, что виноваты, - заметил богатырь. - Закон законом, да ведь и совесть иметь надобно! Ну, не бойтесь, не страшитесь, стану вас миловать... Старух это, надо сказать, нимало не обрадовало. На княжьем дворе вышла небольшая заминка: у крыльца стоял с озабоченным видом кабатчик Невзор, держал в руках знакомое Жихарю устройство - нанизанные на прутья костяшки в деревянной раме. К слову, объяснил ему это устройство как раз богатырь, наученный искусству счета еще царем Соломоном. Костяшки зловеще щелкали, как бы учитывая быстротекущее время. "Время - деньги" - тут же вспомнилось Жихарю и присловье премудрого царя. - А, должничок проспался! - радостно воскликнул кабатчик. - Ты-то мне и нужен! Долг платежом красен, а займы отдачею! Не штука занять, штука отдать! Сколько ни занимать, а быть платить! Продай хоть ржи, а долгу не держи! Заплатить долг скорее, так будет веселее! Долг не ревет, а спать не дает! Чужие денежки свои поедают! Возьмешь лычко, а отдашь ремешок... - Да помолчи, успокойся, - сказал Жихарь. - Стар долг, да кто ж его помнит? - Отдашь ломтем, а собираешь крохами, - пригорюнился Невзор. - У заемщика сокольи очи, у плательщика и вороньих нет. - Должен, не спорю, отдам не скоро; когда захочу, тогда и заплачу! нашелся Жихарь. - Пиши долг на забор: забор упадет, и долг пропадет. Ссуды пишут на железной доске, а долги - на песке. - Лихву сбирать - тяжело воздыхать, - тяжело вздохнул кабатчик. - В копнах не сено, в долгах не деньги. Долг не ждет завещания! - Да я помирать и не собираюсь! - вскричал Жихарь. - Тогда пиши на дверь, получай с притолоки. Коли взято давно - так и забыто оно! - У долга и век долог - долги живучи, - возразил кабатчик. - Легко людей учить, легко долгов не платить. Что ж, дружок, когда должок? - Будет, будет тебе, - посулил Жихарь. - С лихвою будет. Вот сейчас с княжною вашей потолкую, тогда и тебе благоприятное решение выйдет... - Э, - сказал Невзор и растопырился в проходе. - Туда покуда нельзя... - Так я же свата засылаю, - сказал Жихарь. - Дело неотложное, жениться да родить нельзя погодить! И чего ты вообще при княжьем дворе сшиваешься? Это правда, кабатчику в таком почетном месте делать было нечего - Жупел кабацкими услугами небрег, у него собственный винный погреб имелся. - Да я же выборный человек от общества при княжне, - сказал Невзор. Выбирали всем миром, единогласно, при двух воздержавшихся... "Да, - подумал Жихарь, - кабатчика попробуй не выбери - он тебя потом сроду в долг не опохмелит, либо нальет, да тараканов не отцедит. Попробуй вылови их потом в бражке-то! А воздержались, надо полагать, непьющие..." - Становись в очередь, - сказал Невзор. - У нас и так сейчас жених пребывает, степной витязь Сочиняй-багатур. Пришел при щедрых дарах, а не при драных портах... - Охти мне, - сказал кузнец. - Вон она, дырка-то, я ее сейчас сажей закрашу... - Пустое, - молвил Жихарь. - Герой - он и с дырой герой. Посторонись, зашибу! И, схватив крепкого кузнеца за бока, богатырь им, как тараном, сокрушил убогую Невзорову защиту. Окул мотал ушибленной головой, Невзор схватился за пораженное брюхо. Наблюдая незавидную его судьбу, другие стражники вовсе не рискнули загораживать молодцу дорогу, и он, толкая впереди свата, поднялся по лестнице, пинком вышибив дверь в приемную залу. Нежданная Жихарева спасительница и соперница сидела на высоком престоле, не доставая ногами до полу. Она была худенькая и бледная - даже намазать щеки свеклой не удосужилась ради женитьбенного сговора. Но глаза у нее зато были такие, что Жихарь, хотевший с порога гаркнуть веселое приветствие и разинувший для этого дела рот, вмиг позабыл все слова да и рот забыл запереть. Так и замер, словно голодный чиличонок в гнезде. - Явился, невежа, - сказала она звучным, не стойным для щепетильного тела голосом. Кузнец Окул Вязовый Лоб растерялся и начал хрипеть что-то насчет жар-птицы, залетевшей в данный терем, спасаясь от охотников, и про рыбку - золотое перо, которая ускользнула из рыбачьих сетей туда же... - Стыдно мастеру за бездельника и пьяницу ручаться, - сказала княжна Карина. - Помолчите пока оба, я соискателя слушаю... Соискатель сидел в углу на высоком табурете. Узкие глазки его с неудовольствием пошарились по Жихарю, плоский нос пренебрежительно шмыгнул, красивые черные усики горделиво дернулись. Был он почти круглый, но не от природного жира, а оттого что навздевал на себя семьдесят семь одежек, - во всяком случае, Жихарь насчитал именно столько, покуда не сбился. Видимо, степной жених полагал, что так будет богаче. Сидеть на табурете ему было неловко, Сочиняй-багатур то и дело поглядывал на пол с опаской, страшась сверзиться без привычки. Потом перевел дух, взял поудобнее свой инструмент о двух струнах и дребезжащим голосом продолжил прерванную незваными гостями песню: Благороднейший мой отец, Пожиратель женских сердец, Причитать по-другому стал, Вот как мой отец причитал: "Что мне проку в моих стадах, Что мне толку в больших деньгах, Что мне пользы в славе мирской, Что мне счастья в молве людской, Коль ребенка нет у меня, Жеребенка нет у меня, И козленка нет у меня, И слоненка нет у меня? Ни одна из двух сотен жен Не родила котенка мне, Ни одна из двух сотен жен Не родила орленка мне, Я один доживать должон, Сам-один, точно крюк в стене. Кто на крюк мой повесит лук? Кто под старость мне станет друг? Кто стада мои поведет, Да уж кстати - и весь народ? Кто укажет им светлый путь? Видно, пришлый какой-нибудь..." Жихарь сперва слушал с пренебрежением, а потом ему жалко стало старика из песни - невелика радость помирать без наследника. А с другой стороны, не могут же все двести жен быть бесплодными? Видно, у самого крюк этот не в порядке... И Лю Седьмой что-то похожее про себя рассказывал... Все верно, богатыри не котята, скоро не рождаются... Он задумался над своим сиротским горем и прослушал ту часть песни, где рассказывалось, как у безутешного старика кое-что все-таки получилось на двести первой жене: ...Десять лет носила меня В золоченом чреве своем, Как стрелу скрывает колчан В золоченом чреве своем. А когда народился я, Задрожала вокруг земля, Птицы падали на песок, Людям в горло не лез кусок. Я родился врагам на страх, Сгустки крови зажав в руках. И стремглав бежали враги, "Пощади!" - визжали враги. Я, едва лишь набравшись сил, Пуповину перекусил, Голым я вскочил на коня Так запомнили люди меня! Десять дней бежали враги Их до Желтого моря гнал, Двадцать дней бежали враги До Зеленого моря гнал. Тридцать дней бежали враги До Последнего моря гнал, Ибо я, окрепнув едва, Походил на дракона и льва. Как деревья, руки мои, Словно скалы, ноги мои, Шириной со степь моя грудь Воздух весь я могу вдохнуть! А когда начну выдыхать, То поднимется ураган. А когда начну выдыхать, То обрушится Тенгри-хан. Все вершины на землю падут, Мелким людям жить нс дадут, Шибко воля моя длинна, Всей Вселенной длинней она! "Парень подходящий, - решил Жихарь. - Только врет и хвастается сверх меры... Ну да песенное дело такое: не соврешь - не споешь". А Сочиняй-багатур в песне добрался наконец и до дела: ...Что тебе, подобной луне, Эти сумрачные леса? Что тебе, подобной луне, Эти серые небеса? Что тебе пропадать в тоске, Как ручью в горячем песке, Среди этих унылых гор? Я тебе подарю простор! Будешь степью повелевать Двадцать жен не поднимут лиц! Будешь юрту мою подметать И доить моих кобылиц! Айналайн, поезжай со мной Будешь двадцать первой женой! "Э, как бы он ее не сговорил! - забеспокоился Жихарь. - Девки ведь падки на красивые слова: собралась и подалась в степь... Зря только он сказал, что ей придется юрту мести да кобылиц доить, - про это узнать она бы всегда успела..." Но княжна Карина и без Жихаря знала, что к чему. Она сошла с трона, приблизилась к жениху и помогла ему покинуть табурет. Очутившись на полу, Сочиняй-багатур, чья грудь, согласно песне, могла вместить весь воздух земной, оказался ниже княжны на полголовы. - Светлый степной владыка! - пропела княжна голосом отнюдь не суровым. Пошла бы я за тебя, только в дому батюшки я не то что двадцать первой - и второй-то быть не захотела. Прогони двадцатерых жен, тогда и подумаю... Сочиняй-багатур тут и духом слетел с песенных вершин на твердую землю. - Нельзя прогони, - вздохнул он. - Когда прогони - табуны взад отдавай, юрты взад отдавай, каждый жена мои подарки с собой забирай. Мне тогда улус будет совсем маленький, слабый. Придет Мундук-хан, все его станет... - А хвалился-то, - сказал Жихарь. - В лесу и сковорода звонка. - Кто тебе, чума, слово давал? - столь же ласково пропела княжна, не оборачиваясь на Жихаря. - Не прогневайся, славный Сочиняй-багатур, а только меня с княжения народ не отпустит. Если уж так я тебе люба, приходи с табунами и дружиной на службу... Да и на что я тебе? У нас и краше есть, и роду хорошего... Только тесно тебе здесь будет... - Тесно, мало места, - сказал Сочиняй-багатур. - В лесу ходит волк, медведь - коня обижает, человека совсем без волос оставляет... Комар хуже медведя: родню соберет, всю кровь пьет... Худой места, сильно худой. Чешим-башка Сочиняй-багатур один вся земля, невест вся земля очень много. Сочиняй дальше пойди, красивей найди, умней найди... - Вот и найди, - нахмурилась княжна - видно, не очень ей поглянулись последние слова сладкопевца. - Люди, проводите гостя с честью, снарядите в дорогу. Хоть и не богаты мы, а ничего не жалеть - пусть помнит щедрость многоборскую... "Да она этак все наше хозяйство по ветру пустит!" - возмутился Жихарь, а багатура в дверях задержал и прошептал ему: - Не кручинься - видишь, какая заноза попалась? Весь век заест. Ты меня потом обожди на постоялом дворе, на тот случай, ежели и мне тут от ворот поворот покажут, - только навряд ли... Тогда завьем горе веревочкой! - А беда - арканом! - воскликнул степняк и проворчал: - Ой-бой, не шибко надо был... Да и пошел прочь, не оглядываясь, - у него в запасе еще весь белый свет имелся да два десятка жен. У Жихаря такого богатого запаса не водилось, престол же, вовремя не занятый, мозолил глаза. Жихарь ткнул свата-кузнеца: говори! Окул долго кашлял, вспоминая сватовы речи про рыбку, птицу да зверя-куницу. - Ступай-ка в кузню - плуги не окованы, бороны не правлены, - велела княжна Окулу. - А с тобой, могучий воин, у меня разговор будет особый. Такого приема богатырь не ожидал. Он же сам пришел, а получается, что его на спрос привели... - Ты чего? - спросил он. - Я же по-честному хочу, не как-нибудь... - Да с таким, вроде тебя, лучше уж разок как-нибудь, чем всю жизнь маяться, - сказала княжна Карина, хотя говорить такие слова скромной красной девице и не пристало бы. - Смотри ты - пришел, избавитель, напился черней матушки грязи, бросил людей и давай отсыпаться. А мне за тобой все пришлось разгребать, казнить и миловать. Да еще мачехой меня наградил, нет чтобы змеине ноги повыдергать... Весь век тебе благодарна буду, что порушил мою жизнь. Там, у батюшки, ко мне светлые королевичи сватались, а тут еле косолапого степняка дождалась... - Ему так на коне ловчее, - заступился за Сочиняя Жихарь. - И не ворчи, ты мне покуда не жена... - Не жена, - согласилась Карина. - Не жена, а повелительница твоя всенародным волеизъявлением. Поэтому за все, тобой сотворенное, ответишь. "И какой дурак девок грамоте учит?" - закручинился Жихарь, а вслух сказал: - Так ведь опоили меня... - Опоили? - взвилась красная девица. - Как же ты, чаемый князь, из чужих рук чару мог принять? От незнакомца? - То посол моего побратима, - попробовал возразить Жихарь, но понял, что несет чепуху. - Посол... - сказала княжна. - Ежели у тебя Мироед в побратимах ходит тогда, конечно, посол. Лучшего ты и не заслужил... - Да что ты знаешь? - досадливо дернулся Жихарь. - Да мы втроем весь белый свет прошли, и еще маленько осталось. И Мироеда культяпого знаешь как поставили? Сказал бы, да зазорно. Мы ведь Колесо Времени в надлежащую колею направили, разве не слыхала? - И слыхала, и читала даже, - ответила княжна. - Про тебя инда новеллу сложили - "Там, где нас нет" называется. Только гляжу я, наврал сочинитель про тебя с три короба, поверил на слово пьянице и хвастуну... На бумаге-то ты герой и разумник получился, а по жизни, извини уж, прямой дурак. А долгов-то, долгов наделал! - Чего долгов? - набычился Жихарь. - Мои долги - мое богатство. Я уж их давно простил, долги-то... - А ведь казны-то в Многоборье нынче нет, - сказала княжна. - Вытаскали всю казну за твой счет и твоим именем - дескать, вот Жихарь проспится, он и вернет. Ой пропил, окаянный, все как есть пропил - ни куска в рот положить, ни тряпки накрыться не оставил! - внезапно заголосила владычица Многоборья, словно простая баба, страдающая за пропойцей-мужем. - По миру пустил, весь народ обездолил! Теперь и налогов не с чего собрать, сама в долг живу, за каждой монеткой кланяюсь Невзору пустоглазому! И зарыдала, словно у нее отобрали любимую куклу, - молоденькая была княжна совсем. Жихарь растерялся: от девичьих слез всякий настоящий богатырь приходит в некоторую растерянность, ибо никогда не знает их истинной причины. - Да ты утешься, - сказал он. - Вот я сейчас пойду на крыльцо, тряхну его за душу - снова с деньгами будем... Княжна промокнула очи рукавом (платьишко и вправду было домотканое) и посуровела. - Здесь теперь живут не по произволу, а по закону, - сказала она. - А закон велит долги отдавать. И ты, мил-любезен друг, их отдашь, отслужишь, отработаешь. Как конь, будешь пахать, грошика медного взаймы не возьмешь, ковшика хмельного не выпьешь. До седых волос будешь работать, камни грызть... - Зачем до седых? - испугался Жихарь. - Мы это дело мигом поправим! Сяду на доброго коня, кликну дружинушку хоробрую, набежим лихим набегом на тех же кривлян твоих, вернемся с добычей... - Еще одно разоренное княжество на меня повесить желаешь? - сказала княжна. - Да и веры тебе нет, твой поход либо до первого кабака, либо до первого ночлега, а там поминай тебя как звали - разве не права я? Можно ли тебе верить? - Нет! - страшно крикнул Жихарь, даже сам испугался, не удержав в себе правды, - больно горькая была. Потом спросил, окончательно утратив разум: - Так ты, выходит, за меня не пойдешь? Княжна захохотала, громко, напоказ, как хохочут безнадежные вдовы на гулянках. - Жених без порток, невеста без места! Нет уж, теперь мне выходить разве что за Невзора... Вот и буду с казной. А он тебя же сватом зашлет... - Нет уж, - сказал Жихарь. - Я его раньше сапогом пну куда надо - пусть потом хоть на всех подряд женится. - Не честь богатырю бить кабатчика, - сказала княжна. - Да и сапоги свои ты пропил... Жихарь глянул на босые грязные ноги и вспомнил - было такое. - Да и роду-племени ты неизвестного, - продолжала Карина. - Кто твои предки? - По делам моим я сам себе предок, - гордо сказал Жихарь. - От дел твоих только слова остались да разорение... - Чего ж ты со мной возилась, лечила и обихаживала? - А мне любопытно было, - сказала Карина, - помрешь или нет. По всем чарам и по науке, должен был помереть, я ведь тоже в отравах знаю толк. Не помер, окаянный, знать, и вправду Святогор с тобой силой поделился... - Ну и ладно, - сказал Жихарь. - Зато я себя в мире прославил и Время наладил. - Что-то мы здесь ничего такого не заметили - живем как жили, - сказала княжна. - Оттого что живете одним днем, - сказал богатырь. - Глаз от земли не подымаете, про Круглый Стол слыхом не слыхивали, на ристалищах не подвизаетесь... - Ах ты, подвижник, - усмехнулась княжна. - Я-то, дура, бежала сюда по грудь в снегу, мнила - героя встречу, как в книжках писано... Вот и встретила героя - лежит пьян, сам без себя. Добро, герой. Отдаю я тебя горькой твоей головой в кабалу кабатчику Невзору - да он и сам этого требует, а он теперь здесь и без венца княжит. Будешь работать всякую работу, что скажет. Она велела придвинуть себе столик и кресло, схватила перо, споро сочинила кабальную грамоту, отрезала кусок витого шнура от занавески (Апсурда с собой не все успела прихватить) и, накапав на грамоту горячего воска, пришлепнула его княжеской печатью. - Ступай трудиться, - сказала она и величественно протянула руку к двери. Ошеломленный Жихарь двинулся в указанном направлении, где уже поджидал его глумливо осклабившийся Невзор, манил корявым пальцем... Хотел богатырь своротить пустоглазому рыло на сторону, да почувствовал на деле, что закон есть путы незримые и цепи негремящие... Глава пятая Тяжелый физический труд на свежем воздухе скотинит и зверит человека. Неизвестный писатель-гуманист - "...Чаю, славный друг мой и брат, сэр Джихар, что недосуг Вам читать мое многословное послание - должно быть, Вы ныне без меры заняты устроением своего княжества: возводите стены, укрепляете башни, составляете соответственно благородной своей природе многомудрые законы. То же происходит и у нас. Власть свою над землями Логрии посчастливилось укрепить мне женитьбою, в коей выгода превосходнейшим образом сочеталась с истинною любовию; одна беда, что супруга моя, достойнейшая Джиневра, до сих пор не принесла мне первенца, а ведь отцовскую свою состоятельность я при Вас же многажды доказал в приснопамятной земле амазонок. Беда, коли так и дальше будет, - тогда власть моя неволею перейдет к племяннику моему по сестре, нареченному Мордредом. Сей младенец уже на первых шагах поприща своего земного выказывает себя весьма гадким и недостойным..." - Обожди, - сказал Жихарь. - Повтори-ка про племянника... Демон Костяные Уши сидел, нахохлившись, на плетне, и весенний дождик скатывался по черным его блестящим перьям. Богатырь, тесавший как раз бревна для нового частокола, весьма был удивлен, когда услышал в воздухе над собой шум крыльев и узрел прошлого своего супостата, а впоследствии спасителя. Чужую речь демоны запоминают быстрее и крепче пестрых южных птиц, а своих слов у них немного, да и те в основном выражают презрение и ненависть к роду людскому и вообще ко всему сущему. Но кое-как сумел пернатый дух отрицания и сомнения объяснить Жихарю, что в конце концов затосковал, уставши губить земных красавиц, женился законным порядком на демонице своего племени и даже самолично высиживал яйца. Демонята вылупились прожорливые, вот ему, Демону, и приходится подрабатывать, разнося по всему миру вести, и Яр-Тур за хорошие деньги нанял его, чтобы передать весточку побратиму. Весточка была начертана на пергаменте, а содержание ее было вестнику ведено выучить наизусть - вдруг да полоротый Демон выронит грамотку на лету? Демон повторил про племянника Мордреда. - Так, - сказал Жихарь и вогнал топор в лесину. - Значит, там он младенец, а здесь уже зрелый муж-отравитель? Забавно получается. Не начал ли Мироед снова со Временем баловаться? Это мы обдумаем, а покуда читай дальше... - "Круглый Стол по Вашему слову сооружен и пришелся моим рыцарям по вкусу никто не чувствует себя униженным или обделенным. В назначенный день мы рассаживаемся вокруг Стола с утра и не приступаем к трапезе до тех пор, покуда кто-нибудь из моих героев не попотчует собрание рассказом об очередном своем пречудном и преудивительном подвиге, каковы есть: освобождение заколдованной принцессы, убиение великана-людоеда, расправа над разбойничьей шайкой, встреча со злой волшебницей с последующим ее разоблачением и тому подобное. То один, то другой рыцарь время от времени в одиночку отправляются искать подвигов; это наилучший способ создать непобедимое войско. Когда Вы устроитесь в своем государстве надлежащим образом - полагаю, что у Вас это получится гораздо быстрее моего в силу Ваших неоспоримых достоинств, - непременно посетите мой веселый замок Камелот и порадуйте моих людей и меня самого рассказами о Ваших славных подвигах и свершениях, каковых, полагаю, со времени нашего расставания накопилось превеликое множество. Засим остаюсь любящий и вечно верный Вам друг и брат, король логрийский Артур. Дано в Камелоте на Майский день. Постскриптум: ежели случится Вам повстречать на своем пути сарацинского рыцаря сэра Джавдета, не убивайте его: он мой. Постпостскриптум: наставник мой, славный чародей сэр Мерлин, велел попенять Вам, что до сих пор не удосужились Вы прибыть к его собрату, славному чародею сэру Беломору, с надлежащим отчетом о нашем победоносном походе, что несогласно с благородными правилами. Полагаю, Вы незамедлительно исправите это досадное упущение". - Легко побратиму распоряжаться, - сказал Жихарь. - Вытащил меч из камня - вот уже и король. А тут словно кляча последняя... Да я и вправду Беломору не сподобился поклониться, свинство какое... Демон тяжко вздохнул. - У тебя-то что за беда? - спросил Жихарь. - Дети, - прогудел Демон. - Хворают? - встревожился богатырь. - Хуже, - сказал Демон. - Еще не оперились, а уж ничего во всей природе благословить не хотят. - Совсем ничего? - ужаснулся Жихарь. - Совсем ничего, - подтвердил Демон. - Даже отца родного. И в кого они такие уродились? - Действительно - в кого? - Богатырь сделал вид, что задумался. - Ну да жизнь их выучит, рога пообломает... Нет, в самом деле - прям-таки ничегошеньки? Вместо ответа Демон изронил слезу. Плачут демоны крайне редко, зато слезы у них не простые, а горючие. Вроде смолы. Если поднести к изроненной слезе зажженную лучинку, то слеза загорится самым настоящим образом. Вот и сейчас она упала на землю, а земля была сырая, и демоническая слеза зашипела, пустив пар, и пошла в почву насквозь - прямиком в Адские Вертепы. Хорошо бы угодила она там прямо на макушку Мироеду. Пусть попрыгает! - Эй, не сиди, работать надо! - послышался голос. Невзор, оставив кабак на попечение дружка своего, румяного Бабуры, внимательно следил, чтобы кабальный богатырь без дела не оставался. Все работы на постоялом дворе уже давно были исполнены; теперь кабатчик напропалую отдавал Жихаря внаем за хорошие деньги. Богатырь уже вычистил все отхожие места в Столенграде, поставил десятка два домов взамен сгоревших в бунташное время, выкопал и оснастил срубами пару колодцев. Наниматели кормили работника сытно, и Святогорова сила помаленьку возвращалась. Частенько приходилось Жихарю раздувать меха у Окула в кузнице. Там они за работой, под звон молота, судили и рядили о том, как бы побыстрее выкупиться из кабалы, какую бы гадость устроить Невзору, каким образом обойти и оставить с носом закон. Кое-что уже и надумали: ежели гибкую медную трубку, через которую Жихаря кормили во время смертного сна, приладить к котлу, а в котел налить простой бражки да начать кипятить ее, поливая трубку холодной водой, то из трубки должна закапать Мозголомная Брага. Такое хозяйство Жихарь видывал у Беломора. Когда же затея удастся, все люди из кабака переберутся за угощением к кузнецу, а Невзор пойдет по миру, как ему и полагается... Но до этого следовало еще дожить. - Нечем мне тебя отблагодарить за добрую весть, - вздохнув, сказал Жихарь Демону. - Вот один медный грош добрая старушка сунула, и всех денег... Демон Костяные Уши поглядел на грош с презрением, и за дело. - С оплаченным ответом, - сказал он. - Покормить бы тебя, - сказал Жихарь, взвалил заостренное бревно на плечо и пошел к изгороди. Демон взлетел с плетня и сел на бревно, точно выбрав такое место, чтобы работник не утратил равновесия, бредя по грязи. Вдвоем они быстро поставили бревно в заранее выкопанную яму и забили его поглубже с помощью копра, причем Демон поднимал каменную шар-бабу наверх с нечеловеческой легкостью. Солнце уже клонилось к обеду. Служивший в кабаке Бабура заворчал, что и самого-то Жихаря кормить не за что, не говоря уже о всяких крылатых проходимцах, но Демон молча царапнул когтем столешницу,