и, наломал сушняка, сложил все шалашиком. Потом особым колдовским разбойничьим способом добыл огня и вспомнил, что точно так же добывал его в темноте Бессудной Ямы, - все повторялось, снова придется идти на поклон к Беломору, а даром старик ведь ничего не дает, опять пошлет в неведомую даль выполнять непосильный урок. Хорошо эти волхвы устроились - сидят себе на месте, листают страшные книги да зоблют Мозголомную Брагу, а богатырям приходится за них отдуваться, странствовать и мужествовать, каждодневно рискуя головой. Ну да ему этого и надо... Когда скупое пламя заиграло и осветило красным светом отвыкшее от жертвенных огней каменное лицо, Жихарь вытянул руки над огнем, потом сел, сложив ноги калачиком. Память у богатыря была вроде вязкой смолы: всякое угодившее туда чужое слово застревало в ней намертво. Билось, рвалось, наизнанку выворачивалось, а покинуть не могло. За время же своих странствий пришлось ему выслушать немало чудесных историй. Их могло быть и больше, кабы не цена, которую пришлось заплатить культяпому Мироеду, чтобы добыть Полуденную Росу... - Было это давно и неправда, - привычно предупредил он Проппа: вдруг, чего доброго, заподозрит, что хотят ему обманом всучить истинное происшествие, да вместо удачи снова подсунет на пути каких-нибудь Гогу и Магогу, а ведь нынче у Жихаря нет при себе ни плохонького меча, ни кистеня, да и Будимира, чудесного петуха, нет. - Стало быть, жил в стране, именуемой Непростан, царь по имени Каламут Девятый. Крепко сидел он на своем троне, из небесного железа отлитом - из того железа, что не ржавеет и злобных духов по ветру развеивает. И был у царя дворец - два конных перехода в длину и один в ширину. Снаружи сложен он был из дикого горного камня двух цветов, черного и красного, и плиты чередовались, так что можно было на этих стенах, ежели бы их плашмя положить, играть в тавлеи великанам; до скончания веков велась бы та игра. Изнутри же обшит был холодный камень кипаричным деревом, да еще деревом певговым, да еще деревом ситтим и деревом фарсис - сам таких деревьев сроду не видел, но за что купил, за то и продаю. Дух от деревьев исходил такой, что никакая болезнь того запаха не выдерживала и восвояси возвращалась, не знаю уж, в каких краях эти хворобы обитают. Пришивали доски к камню особыми гвоздями, золотыми и серебряными. Ты, конечно, скажешь, что золото мягкое и на гвозди не годится, но мастерам же нельзя было царю возражать. Подозреваю, что гвозди были железные, только шляпки позолочены да посеребрены, а куда золото ушло - мастерам виднее. Сверху душистые доски обтянуты были тонкими заморскими тканями, каковы есть пурпур, виссон, багряница да крепдешин с панбархатом. Это я оборванцем хожу, поскольку судьба такая, а они, видишь, такое добро на стены переводили. Из панбархата, сказывают, портянки добрые выходят, а у меня и сапог нету... Мало того - на стенах понавешены были огромнейшие ковры, и каждый ковер ткали по триста ткачих, и потратили они на это дело по тридцать лет. На коврах вытканы были и начало мира, и конец его, и то, что посередке осталось, - все люди, что жили на свете и когда-то жить будут, все походы, все земли и все звери, их населяющие. И живых зверей у Каламута Девятого было немало: страшно сказать, ходили там львы рычащие и пардусы быстроногие, птицы строфокамилы, летать не могущие, и северные морские звери клыкастые, и слоны. Слонов я сам видел у Раджи Капура, который сам про себя поет, что, мол, бродяга, хоть и богат несметно, и сам на них катался верхом. Только под седло они не годятся, потому что даже степняк так широко ноги расшеперить не сможет. Не зря сказано: как ни ширься, а один на всей лавке не усядешься. Для того на спинах у слонов особые домики строят. И понужают лопоухих не шпорами, а стрекалами. До царя звери хищные добраться не могли, потому что отделял их обиталище от царских покоев глубокий ров, налитый непростой водой. И все царские гости вдоль этого рва гуляли, любовались и ужасались. А летучих птиц было видимо-невидимо, жили они не в клетках, а под сводами на ветвях - там ведь и живые деревья росли, целый лес, чуть поменьше нашего. Тысячи слуг целыми днями очищали дворец от птичьего помета, но не поспевали - бывало, и на Каламута капало. Терпел. Да. А птичий помет мешками тащили на огороды, и урожай от него был такой, что даже нищим хватало. Были птицы с пчелу величиной, были и с быка. Ну не с быка, а с барана точно. У царя даже птица-секретарь имелась - он ей одной государственные секреты поверял. Кроме одного... Счастливо жил Каламут Девятый, жен держал до тысячи. Ловко устроился: первой жене скажет, что пошел ко второй, второй - что к третьей подался, и так далее. А сам пойдет в свой птичий сад, зонтиком прикроется - объяснять, что такое зонтик, или сам смикитишь? - прикроется и сидит, птичье пение слушает. А особенно ему нравилась желто-зеленая пташка канарейка - уж больно жалобно пела. Слушает, сам о жизни думает. Много он о жизни думал и наконец додумался. Что же это получается? Чем жизнь-то кончается? Известно чем. Обычные люди это сызмальства знают, а до него лишь к матерым годам дошло. Помирать - не в помирушки играть. Надо что-то делать. Первым делом он жен разогнал - жизненные силы беречь надобно! Да и денег на этом сберег немало и выписал к себе со всего света лекарей. Они советуют, что надо кушать и сколько, какой кусок проглотить, а какой мимо рта пустить, велят бегать, прыгать, даже на голове стоять, только недолго. Вторым делом он запретил при себе про Смерть поминать. Если у него, к примеру, любимый советник окочурится, то придворные докладывают: уехал, мол, в дальние страны и не велел ждать. И воеводам своим, тысяченачальникам, указал в донесениях не писать, сколько воинов на поле брани полегло. Те и рады, понятно, что воевать нынче можно как попало. И много они извели нашего брата понапрасну... Даже кладбища все велел срыть и садами засадить либо ристалищами застроить, чтобы надгробные камни глаз не мозолили. А еще он решил - ну, это ему, видно, Мироед подсказал - сделать во дворце новые ворота. Такие крепкие и могучие, неприступные и непробиваемые, чтобы Смерть, даже когда он тяжело заболеет, во дворец не могла взойти и его, Каламута, в Костяные Леса не увела. У них, правда, в стране Непростан, это как-то по-другому называлось, но смысл тот же. Стали собирать и скупать со всего света и железо, и медь, и олово, и свинец. Денег не хватает, пошло в расход все золото и все самоцветы, фернампиксы и ониксы. Потом ковры ободрали, заморским купцам по дешевке спустили. После и до панбархата с виссоном дело дошло. Распродал соседним государям всех любимых зверей и птиц в промен на руду и готовые слитки. Одну пташку канарейку оставил, потому что она жалобно поет, а он под ее песни плачет - себя жалеет. Разогнал и врачей, одного шарлатана горбатого не разогнал, поскольку тот верный был и жалованья не просил. Дворец опустел - погнал Каламут Девятый всех слуг добывать руду и черный горюч-камень. Чтобы такие ворота отлить, жару ведь много надо. Так много, что все деревянные дома в стране велел разобрать на дрова и все леса повырубить - прости, батюшка бор, что в твоем присутствии такие ужасы рассказываю. Ладно, постарались тамошние литейщики, отлили ворота двухстворчатые, изготовили петли для них в два человеческих роста. Три года створки навешивали, как уж поднимали - не ведаю. Должно быть, слонов запрягали или с горными варкалапами договорились. Народу при этом погубили без числа, только про это царю не доносили, запрещено ведь. Вышли ворота не плоше тех, что я в Мироедовом царстве с помощью разрыв-травы отворил. Но в Непростане про эту траву не слыхали, да и не растет она там. Натащил царь во дворец съестного припасу (эх, мне бы хоть кусочек), вытащил из хитрого устройства железный шкворень - закрылись ворота изнутри на тяжкий засов. Сидит один в пустом дворце, канарейку слушает и мыслит: "Ломись, ломись, безносая, до меня все равно не доберешься". А царство кругом пустое стоит - весь народ разбежался. Тишина. Только глупая канарейка свищет в клетке из простых прутьев. Вот полночь наступила. И слышит царь Каламут тяжелые шаги - даже слон так не ходит, даже зверь бегемот. Бух, бух! "Ладно, - думает, - сейчас ты кости-то свои об мои ворота расшибешь, и стану я жить вечно, бессмертно, а царство - дело наживное". Как и слава, к слову сказать. Тут в ворота словно осадным бревном грохнули. Да не простым бревном, а в десять обхватов. Раз, другой... На третьем ударе треснула железная балка, словно хворостина, распахнулись тяжкие ворота, а за ними - никого. "Это меня, видать, звездный свет ослепил после долгого темного сидения, - решил царь Каламут. - А Смерть, поди, после третьего удара вся на мелкие крохи рассыпалась". Так он себя успокоил и поближе к воротам подошел. Никого. Глянул вниз - что там такое, вроде суслик, только белый. Присмотрелся - а это Смерть и есть. Правда, малюсенькая, зато все при ней и белый саван, и острая коса, и весы, на которых срок жизни измеряется. Занес царь Каламут над ней ногу, чтобы раздавить, а она увернулась и пищит: "Убери ногу, старый дурак, я не за тобой - за канарейкой твоей явилась!" Он так и застыл с поднятой ногой, а Смерть прошмыгнула внутрь, разломала клетку, схватила канарейку за крыло и потащила за собой куда следует. Песню при этом горланила глумливо: Раз поет, два поет, Помирает и поет - Канареечка жалобно поет! А Каламут Девятый после того в своем опустелом царстве еще до-олго жил - насилу собственной Смерти дождался... Глава восьмая - А скажи-ка нам, небораче, кого ты над омутом дожидаешься? Владимир Короленко Последние слова богатырь договаривал уже во сне, но так он за день устал и душой и телом, что в дремоте ему никаких вещих знамений не привиделось. Только тело до света само поворачивалось у костра, грея то один бок, то другой. Веток для лежбища он наломать не удосужился, да и не надо было здесь ветки ломать. Утром, при солнечном лике, место ночлега уже не казалось зловещим. Кроме того, какая-то добрая белка притащила оставшуюся от зимы пригоршню орехов и снизку сушеных боровиков. Орехи не все пропали, а грибы, хоть и без соли, пошли за милую душу. "Должно быть, платок и впрямь удачный", - подумал Жихарь, прислушался, определил родник и вволю напился. Разворошил кострище, убедился, что все прогорело дотла и даже в случае ветра пожару не быть. Потом, как и собирался, пошел вниз, вдоль ручья. Зиму-то Жихарь проспал, но знал от людей, что была она лютой, поэтому Ярило изо всех сил старалось согреть землю. Дышалось вольно, был богатырь свободен от всех долгов и обязательств; даже имя свое теперь только он один и ведал. Стал равен зверю, птице, комару... ...К реке его ручей, противу ожидания, не вывел, а вывел к небольшому озеру, тоже знакомому и носившему некогда название Гремучий Вир. Озеро, насколько он помнил, было глубокое и богатое рыбой, даже старая рыбачья избушка стояла на берегу, но в ней никто уже не жил с тех пор, как поселился тут озерский водяник по прозвищу Мутило. Раньше, до его водружения, рыбачить сюда приходили даже из Столенграда, но дурак Мутило, дорвавшись до собственного водоема, на радостях с самого начала всех перепугал и остался теперь в совершенном одиночестве: некого было ему хватать за ноги, некому портить сети и дырявить лодки - так они сами по себе и сгнили на берегу. От берега уходили недалеко в воду мостки на крепких дубовых сваях. На мостках, свесив перепончатые лапы в воду, сидел и сам Мутило, грелся на солнышке. Мутило был не чистокровный водяник, а только по отцу, родила же его и сразу же выбросила в воду та самая поедучая ведьма, которую маленький Жихарка изжарил в печке. Поэтому в хозяине Гремучего Вира больше было от человека, чем от лягушки. У него даже волосы росли на голове - правда, зеленые и пучками, как трава на болотной кочке. И глаза походили на человеческие, хоть и не мигали. "Не поглянулась Проппу моя новелла, - решил Жихарь. - А Мутило сейчас начнет ко мне вязаться - зачем-де матушку угробил... Обойти его, что ли, или сразу дубинкой угостить?" Но Мутило, заметив пришлеца, обрадовался и закричал: - А вот кому мыться-купаться, рыбу ловить, белье полоскать! Жихарь подошел ближе, ступил одной ногой на мостки - затрещало. - Здорово, водяной житель! - сказал он. Мутило разинул широкий рот и внимательно поглядел. - Узнал, - сказал он. - Мальцом тебя помню, а все равно узнал: масть-то не спрячешь. Помню, как ты с родительницей моей управился... - Биться будем или мириться? - спросил Жихарь, поигрывая дубиной. Драться с водяником на суше весьма удобно, зато нечестно, а в воде он человека всяко-разно одолеет... - Зачем биться? - удивился Мутило. - У нас в речке все русалки говорили, что таких матерей живьем жарить надо... Да и скучно мне без людей. Слушай, Жихарь, пошли ко мне на дно - пива попьем, в кости сыграем... Русалка наша тебе одежу постирает, просушит тем временем... - Поиграть я всегда готов, - сказал Жихарь. - Только не на что мне нынче играть, кроме как на свою голову... - А я других ставок и не принимаю, - сказал Мутило. - Сам посуди, на что мне золото? Солить его, что ли, коптить? - А во что играть будем, в тавлеи? - Нет, - вздохнул водяник. - Тавлеи же деревянные, всплывают все время... - Так давай прямо на бережку. - Нет, - сказал Мутило. - Дома, знаешь, и стены помогают. А играть будем в зернь, кости метать. Тавлеи двигать - много ума нужно, тут человек сильнее нашего брата. А кости - это же судьба и удача. - Хорошо, - сказал Жихарь. - Я, выходит, голову ставлю, а ты что? Бадейку с лягушачьей икрой? Водяник оскорбился и пошел зелеными пятнами. - Обижаешь, детинушка, - сказал он. - Икра у меня рыбья и даже соленая - вон в избе под навесом соли-то сколько было заготовлено. Там у меня и коптильня даже есть. Так что пиво найдем чем закусить. Я и хлебы из рыбной муки пеку... Жихарю хотелось и пива, и закусить. - Так на что ты-то играть будешь? - напомнил он. - Понятное дело - на озеро. У меня же всего имущества оно одно и есть. Один водяник с другим всегда на озеро играют. Лешие - те на волков, на белок, только потом на леса. А мы, мокрый народ, - сразу на озеро. - А как же ты без озера? - Жихарь сделал озабоченное лицо. - Да так же, как ты без головы, - хохотнул Мутило. - Ну так пошли? - Не горазд я водой дышать, - сказал Жихарь. - Да кто ж тебя заставляет водой дышать? Ты же со мной будешь! Только помни одно: под водой ни на что пальцем нельзя показывать, не то враз захлебнешься... - Понял, - сказал богатырь, а сам подумал: "Как-нибудь вывернусь: скажу, к примеру, что кости у него обманные, зато хоть рыбки поем... А если не пойду, он меня на всю воду и на весь лес трусом ославит". - За мной, - скомандовал водяник и бесшумно соскользнул в зеленую гладь - даже круги не пошли. Богатырь отошел, разогнался, пробежал по ветхим мосткам - и прянул в воду не хуже леща. Шуму, правда, наделал немало. Под водой он быстро нагнал Мутилу, ухватил его за лодыжку - и сразу же вокруг них образовался воздушный пузырь, как у водяного паука, только большой, и стало можно дышать. Озеро и вправду было глубокое, так что у богатыря начало закладывать уши. - Потерпи, - пробулькал Мутило. - Сейчас будем на месте. Дом у озерского водяника был построен не как-нибудь - из мореного дуба, украшен рыбьими костями и головами. Внутри было все устроено, как в обычной избе, - только что вот печки не имелось. И прибрано все чистенько... - Как же ты зимой без печки? - спросил Жихарь. - Зимой мы спим, - рассеянно ответил водяник. - Да ты раздевайся, я же сказал, что русалка все постирает и высушить развесит... И платок давай... - Платок не дам, - сказал богатырь. - Платок дареный. Когда прекрасная дама вручает витязю платок... Впрочем, ты все равно не поймешь. - Где уж нам, - сказал Мутило, выкатывая из угла бочонок. Двигался под водой он сноровисто, не то что Жихарь. Мигом появились на столе миски и тарелки, кружки и кувшины. Пиво, к сожалению, оказалось жидковатым. - Вода же кругом, - оправдался водяник. Зато рыбный хлеб вполне был съедобен, а уж копченые лещи такие, каких у князя Жупела за столом и близко не бывало. Икра тоже была просолена умело и разложена отдельно, согласно видам рыб. Они прихлебывали из кружек, заедали полными ложками икры, вели неспешный разговор о делах лесных, водных и человечьих. - Не слыхал - неклюд Беломор на прежнем месте живет или переехал? - спросил богатырь. - На прежнем вроде бы, - ответил Мутило. - Только ты к нему не спеши. Говорят, Мироед на него здорово взъелся за что-то, как бы тебе с волхвом заодно не пропасть... Да ты и не пропадешь - здесь останешься... - Водяник зевнул и еще раз зачерпнул кувшином из бочонка. - Это мы поглядим еще, - сказал Жихарь. - Но сам посуди, можно ли голову ставить против какого-то озера? - Против моего - можно. Во-первых, вода чистая. Во-вторых, ее много. Лягушек нет и в помине, я их первым делом выселил. Рыбы же несчитанно, да какая: лещи, подлещики, язи, подъязки, караси... - Подкараски, - усмехнулся Жихарь. - Нет, рыба серьезная. Хороший хозяин на такой рыбе озолотится. - Это мне кстати, - сказал Жихарь. - Только торговать недосуг. - Теперь дальше смотри, - сказал Мутило. - Русалка у меня, прямо скажем, не первого разбора, но работящая. Утопленник даже свой имеется, только ты на него лучше не смотри... - Утопил, значит, кого-то или в кости выиграл? - нахмурился богатырь. - Да нет, - вздохнул водяник. - Это рыбак здешний. Он от скуки и тоски, как бобылем остался, руки себе связал и прыгнул из лодки. Хотел, говорит, поглядеть, что по-за жизнью бывает. - Ну, что по-за жизнью бывает, я уже видел. Давай свои кости. Кости у Мутилы хранились в особом кисете из сомовьей шкуры. Были они старые, пожелтевшие, округлившиеся по ребрам. - Давно бы заменил, да память дорога, - пояснил Мутило. - Это ведь те самые кости, в которые один могучий царь царство свое проиграл, и себя, и жену, и братьев. А жена у них была одна на всех. - Водяник хихикнул. - Знаю эту повесть, - кивнул Жихарь. - Потом они дрались, дрались, пока не сравнялись... - Вот-вот, - сказал водяник. - А коли нет у тебя ни жены, ни братьев... Не взыщи, таков уж мой талан... - Постой! - Богатырь остановил перепончатую лапу, готовую метнуть кости. - Чтобы по-честному вышло, давай так: твой талан - мой майдан... Метать будем на плат... С этими словами Жихарь снял с шеи дареный платок, освободил на столе место и расстелил подарок. В избе водяного хозяина стало светлее, и Мутило даже прикрыл перепонками глаза. - До трех раз играем, - предупредил он. - Идет, - сказал Жихарь. Он сидел на лавке без одежды, водяник тоже был голый, да и не одеваются водяники вовсе - стало быть, негде ему спрятать обманную зернь... Они враз метнули по кости, и право на первый бросок получилось Жихарево. Он взял костяшки в горсть, потряс хорошенько, зажмурился на счастье и бросил. Выпали шестерка с пятеркой. - Везучий, - хмыкнул водяник. - Поглядим, как-то дальше будет. Мутило пошептал что-то над костями, поплевал (Жихарь брезгливо поморщился), потом покатал их между лапами и лапы те враз разжал. Шептания помогли, да не слишком - всего две пятерки огреб. - У тебя плат наговоренный, - уверенно сказал он. - Эти кости у меня сроду проигрышу не знали. Но первому кону не верь... Богатырь принял кости, вытер их краем платка и на этот раз долго трясти не стал. Выпали тройка с двойкой. - Уже лучше, - сказал Мутило. - Ну, зернь заморская, пособи, как в старые года, правому, обличи виноватого... Но виноватым, видно, оказался хозяин - ему тоже достались тройка да двойка. - Третий кон главный, - сказал водяник. - Как они, кости, падут - так тому и быть. Жихарь принял кости, закрыл глаза и стал в уме призывать всех, кто только мог ему помочь: и Беломора, и Будимира, и Проппа-владыку, и побратимов, и царя премудрого Соломона, и столь же премудрого Китовраса, и добрых адамычей, и злых ментов, и силу Святогорову, и все-все... Он разжал руки, раскрыл очи и увидел, что пали кости самым паскудным образом: на каждой грани лишь по глазку, и глазки эти начали ему хитро и злобно подмигивать. - Хлюзда на правду вывела, - заметил Мутило. - Теперь ты уж мой будешь, никуда не денешься... Тебе здесь выйдет неплохое житье, не сокрушайся... - Ты мечи, мечи, - хрипло сказал Жихарь. - Не рассуждай. Даже при худшем для Мутилы раскладе могло выпасть столько же. Стало быть, придется пытать судьбу дальше, а она этого не любит: кому же приятно, когда его пытают? - Обман! - завопил водяник. - Так не бывает! Ты кости заговорил! Так в жизни и впрямь не бывает. На одной кости верхняя грань венчалась точкой - единицей, на другой была вовсе пустая. У Жихаря от страха и удивления спину словно бы подернуло инеем. Водяник очень внимательно осмотрел обе кости - пустых граней вроде бы не было. - Еще раз кидаем, - потребовал он. - Договаривались же на три кона, - сказал богатырь. - Договаривались с честным молодцем, а не с колдуном поганым, - возразил Мутило, хотя и сам относился к нечистому племени. - Твоя же зернь, - пожал плечами Жихарь. - Тем более древняя, говоришь, царства в нее проигрывали... - Мечи, - велел водяник. - Иначе я тебя все равно утоплю. Испортил мне, понимаешь, кости своими заговорами... - Ладно, - сказал Жихарь. - Дело и вправду неясное и необыкновенное. Смотри, мокрозадый, - безо всяких наговоров мечу. Он попросту сжал кости в кулак, занес над платом и раскрыл пальцы. - Ой, не могу! - заорал Мутило и забил перепончатыми лапами по столешнице. - Наворожил на свою голову, сухопутная душа! Все говорят: нет правды на земле, а под водой она очень даже есть! Жихарь повторил бросок водяника: один - пусто. Иней на спине растаял и пополз вниз ледяными мерзкими струйками. Теперь гнить ему, богатырю, на дне озера, служить глупому Мутиле, пугать случайных людей... Раков черных кормить... - Не печалуйся, - глумился водяник. - Послужишь мне сколько-то, угодишь - я тебя и отпущу. Правда, красные девицы шарахаться будут, а люди осиновым колом встретят, а так - ничего... Жихарь молчал и только созерцал тупым взором черные Мутиловы лапы; сквозь полупрозрачные перепонки было видно, как между лап прыгают роковые кости. Наконец лапы разжались, кости полетели на расшитый плат. И упали обе пустыми гранями вверх. Мутило долго возмущался, в сотый раз осматривал зернь - все в порядке, никаких пустых граней... - Судьба, - сказал Жихарь. - Разве против нее пойдешь? Отдавай озеро, а то несчастье будет, сам же видишь, не желает моего проигрыша кто-то сильный и могучий, не идти же нам поперек... Мутило разлил пиво по кружкам, выпил единым духом и зачесал в затылке. - Как бы и вправду на себя беды не накликать, - сказал он наконец. - Голову ты сохранил, только давай еще немножко поиграем... - Но по маленькой, - предупредил Жихарь. - Ясное дело, по маленькой, - согласился Мутило. По-своему он был честный водяник, хоть и глуповатый. По маленькой Мутило отыграл сперва раков, потом рыб, потом русалку (при этом он нахально попенял Жихарю, что русалка не первой свежести), потом и утопленника - вот уж без кого богатырь вполне мог обойтись! - Довольно, - сказал Жихарь. - А то мне и так уже одна вода осталась. - Зато какая вода и сколько! - вздохнул Мутило. Они вышли из водяной избы. Сквозь толщу зеленой воды еле-еле проглядывало солнце. Поднимались наверх медленно - добрый Мутило объяснил, что если с такой глубины вынырнуть враз, то закипит кровь в жилах и можно вполне от этого помереть. Что ж, ему видней. Жихарю даже как-то стыдно стало перед водяником. Вроде бы честно выиграл, а вроде бы и бесчестно... На берегу сушились на кольях скудные Жихаревы одежки. Кажется, и недолго пребывал богатырь в озерном царстве, а успели высохнуть. Пожилая русалка, подвернув под себя толстый чешуйчатый хвост, штопала рыбьей костью богатырские штаны. - Видишь, какая рукодельница, - похвастался Мутило. - А я ее сдуру чуть не проиграл... Озеро же твое - забирай. - Как же я его заберу? - удивился Жихарь. - Разве что ведрами перетаскать, только куда? - Вот говорят: люди умные, люди умные, - вздохнул Мутило. - Если вы такие умные, чего ж вы под водой-то не живете? Все вам объясни, все покажи на свою голову... Давай-ка свой плат наговоренный. Я с людьми всегда по-честному... Жихарь, ни слова не говоря, протянул ему подарок княжны. Водяник подул на плат и опустил один из углов в воду. Жихаря трудно было чем-нибудь удивить, коли уж видел он даже море, поставленное на попа. Тем не менее рот он разинул. Вода в озере начала стремительно убывать, впитываясь в платок. Обнажились и стали обрушиваться крутые берега, даже избенка поползла было к обрыву, но не доползла. В конце концов на месте Гремучего Вира образовалась громадная глубокая яма, на дне которой бились и подпрыгивали многочисленные рыбы. - Рыбу жалко, - сказал Жихарь. - Зря пропадет. Оставь хоть маленько водички-то, я ведь не изверг, не кабатчик Невзор... - Невзор... - сказал Мутило и задумался. - Знаю. Сегодня утром, до того как тебе появиться, был тут этот самый Невзор. С дружиной. Я их собирался пугнуть, а потом смотрю - рожи такие, что... Толковали про Беломора. Его они ищут. - Точно? - ахнул богатырь. - Точнее некуда. Я ведь тебя предупреждал... А насчет воды не бойся, она вся никуда не уйдет. Знаешь, сколько ключей бьет на дне? А скоро еще горный снег начнет таять - так помаленьку новое озеро наберется... Он вытащил платок, перевязал все четыре конца узлами и вручил Жихарю. Платок был совершенно сухой. Глава девятая Он весь посинел и умер - в надежде на воскресенье и жизнь будущего века. Марк Твен Давным-давно, так давно, что даже боги жили еще на земле как простые охотники, люди поделились на умных и не очень. Произошло это так: по ночам кому-то надо было стеречь стоянки и поддерживать огонь в костре. Спать при этом, ясное дело, не полагалось, вот сторожа и устремляли глаза в небо либо в пламя. Книжек в те времена не водилось, да и писать-читать люди не горазды были. Единственная книга тогда существовала - бездонное небо, а первыми буквами стали звезды на нем. Если очень долго изучать книгу на незнакомом языке, в конце концов что-то да начнешь ведь понимать! И ночные сторожа начали различать на небе разных зверей и птиц, и каждый из этих знаков висел в небе не просто так, а обозначал и предсказывал перемены в погоде и судьбе. Самые сообразительные стражи углядели связь между расположением светил и сменой времен года, знали теперь, когда охота будет удачной, а когда напрасной, не затрясется ли земля, не выйдут ли из берегов реки и моря. Из этих стражей получились волхвы-неклюды. Оттого волхвы и теперь жили часто поодиночке, а среди людей им становилось не по себе. Да и людям с ними не по себе было. Другие караульщики не искали в небе птиц да зверей, а попросту считали звезды. Сперва пальцы загибали на руках и ногах, а когда пальцев перестало хватать, придумали дюжины и десятки. Узнав, сколько в небе звезд, они по привычке стали считать охотников, женщин, детишек, убитых зверей, копья, дубинки, луки и стрелы. Потом надумали помаленьку торговать. Так и возникли купцы. А те, кто смотрел в огонь, видели в языках пламени разные картины - о сотворении мира, о битвах богов и великанов, о подвигах великих героев. Потом они своими словами пересказывали соплеменникам все, что видели в огне, а когда слов не хватало, составляли их сами. Так появились сказители. А некий пророк предсказал, что вернутся еще времена, когда всем умным и толковым людям снова придется пойти в ночные сторожа и хранители огня... "Все верно, - мыслил Жихарь, перескакивая через очередную павшую лесину. - Оттого, видно, и теперь дураки спят сладко и крепко, а умные полночи ворочаются с боку на бок. Им думушки голову сверлят, спать мешают". Надо было поспеть к Беломору, опередив кабатчика с дружиной. Старик мудрый, он враз разберет, кто подлинный богатырь, а кто чужую славу присвоил. Только ведь неведомо, где нынче располагается речной остров с Беломоровой избушкой. Может, старику грохот водопада надоел, он и перебрался куда-нибудь в низовья... Или, наоборот, в верховья... А с чего это вдруг пустоглазому кабатчику Беломор понадобился? Или сообразил, что Жихарь туда непременно наведается? Как бы не навредил старику, надо ходу прибавить... Ходу он прибавил, но все равно уже начало темнеть. Вроде и недолго богатырь гостевал под водой, а времени на самом деле прошло много. Под водой ведь и движешься медленнее, и думаешь тихо... Не мог Мутило сразу про Невзора с дружинниками сказать! Правда, тогда бы и озера не выиграл, а оно в дороге лишним не будет... - Батюшка бор! - взмолился наконец богатырь. - Выведи меня к старому волхву короткой тропой! Сам видишь - беда может случиться. Я ведь пеший, а они на конях! Понимаю, что надоело тебе со мной возиться, да дело уж больно срочное! Верхушки вековых деревьев зашумели - глубоко вздохнул батюшка бор. Но не отказал - где-то впереди загудел дикий шмель, Жихарь понял, что это ему знак, и побежал на гудение. Там и в самом деле оказалась под ногами чистая тропа, освещенная закатным солнцем. Свету становилось все меньше, тогда по обе стороны тропы засвистели по-утреннему птицы, зачирикали белки, чтобы не свернул случайно богатырь в сторону. Вечером шмелю летать холодно, ему положено в это время спать - поэтому шмеля впереди сменил здоровенный светляк, Жихарь таких сроду не видел в здешних краях. "Ладно, что еще Купальская ночь не наступила, - думал Жихарь. - А то бы я тут побегал! Кто бы мне позволил!" В Купальскую ночь, как известно, природа вовсе не желает знать человека, а хочет пожить по своим законам, многие из которых людям неведомы вовсе и вряд ли когда-нибудь станут ведомы. Правда, отчаянные старушки (жизнь-то, считай, прожита!) осмеливаются забредать в чащу, разыскивая чудесные травы, которые как раз набирают самую силу. Не менее отчаянные безденежные, вроде Жихаря, молодцы тоже лезут сдуру в лес, мысля отыскать цветущий папоротник и найти с помощью Жар-цвета несметные клады. И что любопытно, старушек-травниц лес чаще всего отпускает по чести и с добычей, а молодцев поминай как звали. Лес ведь тот же зверь - не злой и не добрый, а сам по себе. Надо только знать, как ему угодить. Жихарь знал, поэтому и выбежал в конце концов на крутой скальный речной берег. Звезды уже купали отражения свои в речных волнах, то же самое делал и месяц, напрасно надеясь отмыть пятна и знаки на белом лице. Светляк-великан на прощание облетел богатырскую голову, помахал крыльями и подался по воздуху назад, в чащу, приманивать на свой мертвенный зеленый свет невесту. Жихарь лег на краю обрыва и начал всматриваться вдаль. И чем больше всматривался, тем крепче невидимая лапа сжимала и теснила сердце. Напрасно успокаивал он себя, что Невзор - ведомый трус и не осмелится причинить вред грозному волхву. Ах, надо было этому черному нищеброду не последний грош отдавать, а башку развалить, да что уж теперь... Богатырь почему-то был уверен, что зловещий побирушка поехал вместе с кабатчиком и дружинниками. Спускаться к реке в темноте было делом немыслимым - голову свернешь запросто, и батюшка бор не поможет, потому что скалы и река не в его ведении. А если применить Медленное Слово да прыгнуть во тьму? Соблазнительно. Только вдруг вместе со славой Жихаря покинули и все чары? Сам пропадешь и старика не выручишь... И веревки нет. Да и место незнакомое... Жихарь привел наконец колотящееся от бега и тревоги сердце в порядок и прислушался. Вода на порогах шумела по левую руку. Ежели остров Беломора на прежнем месте, до него не так уж далеко, и днем он был бы вполне доступен глазу. Ночи нынче короткие, но и за это время может произойти многое. Многое и произошло, и речной остров стал доступен глазу еще до рассвета. Багровый всполох взметнулся над рекой, осветив и намытую отмель, и корабельные сосны на острове - стволы их отсюда казались не толще лучинок. Пожар бушевал как раз в самой середине Беломоровых владений, там, где стояла колдовская изба, бывшая внутри гораздо большей, чем снаружи. Жихарь зарычал и стал кулаками колотить по камням, круша и ломая их в щебенку. По бритым щекам покатились слезы, чего он никак уж от себя не ожидал. - Ничего, - сказал Жихарь сам себе. - Это он их проучить решил. Может, Будимир ему помогает, - добавил он с сомнением. И вдруг встал, отошел от обрыва на несколько шагов, разбежался как следует и полетел вниз, на верную погибель. ...То ли наговорный платок помог ему, то ли под скалами, как часто бывает, речные волны нарыли глубокую яму. Богатырь вынырнул, хватая ртом воздух, и поплыл вдоль берега, время от времени цепляясь за невидимые камни. Потом, когда стало возможно, выбрался на берег. Вода стекала с него потоками, только платок, повязанный на шее и таивший в себе озеро Гремучий Вир, по-прежнему оставался сухим. "Эх, дубину-то я оставил!" - пожалел Жихарь, скача на одной ноге и вытряхивая реку из ушей. Бежать вдоль берега не пришлось, а пришлось идти шагом, чтобы не переломать ноги между камней. Все равно уже свершилось все, чему положено было свершиться. К острову он вышел вместе с солнцем. Постоял на берегу, поглядел, как дым смешивается с утренним туманом. Потом пошел вброд через протоку. Сосны остались невредимы, а на поляне среди них чернел скелет Беломоровой избы. И хитрая печь волхва, на которой можно было и еду стряпать, и зелья возгонять, осталась в целости, только покрыта вся была копотью. Жихарь определил, что случилась здесь большая драка, поскольку тлеющие остатки лавок и табуретов были поломаны и порублены. С черной матицы свисали недогоревшие чучела, которых богатырь так боялся во время своего гостевания у волхва. Огонь должен был уничтожить здесь все подчистую однако - не уничтожил. Может, Беломор смирил его чарами, а может, от жара лопнула бутыль с каким-нибудь вредным для огня зельем. Среди чучел, привязанный к матице цепями за руки, висел старый Беломор, которого не могли погубить ни змеи-драконы, ни цари-короли, ни чернокнижники-соперники, ни Троянская война. А погубил его, на позор и боль Жихарю, простой кабатчик, самозваный богатырь со своими палачами. Платье на старике обуглилось, кое-где лоскутами свисала кожа. Когда богатырь снимал своего наставника с матицы, то услышал и понял, что у Беломора все кости переломаны. - Золото искал, тварь пустоглазая, - сказал Жихарь. - Как же ты, премудрая седая головушка, их до себя допустил, почему они беспрепятственно в избу вошли? И вдруг понял почему. Потому и вошли, что Беломор, как и жители Столенграда, видел в Невзоре того самого богатыря, которого он, Беломор, снарядил и наладил в дальний путь, которому доверил самое важное дело в мире. Жихарь на всякий случай прижал ухо к обгорелой груди. Но нет, был могучий волхв мертвым, каким был бы на его месте всякий иной человек. - И все из-за меня, - сказал богатырь. - Все беды из-за меня. А теперь тут и веревки не найдешь, чтобы удавиться от стыда. Отныне не буду искать себе иной славы, как порешить гада пустоглазого. Да и дружину щадить не буду, дознаюсь, кто кабатчика сопровождал. Потом пусть меня княжна судит и казнит. Казнь я себе заслужил. Он накрыл тело старого волхва обугленным половиком, огляделся - и вдруг от великой ненависти стриженая его голова помутилась, словно вновь он хлебнул отравы, поданной сэром Мордредом. Богатырь упал на черные, горячие еще доски. И только одно видел во сне - как вернулся в Столенград в вороненых доспехах с предлинным мечом, как загнал Невзора с помощниками в проклятый кабак, как подпер дверь бревном и поднес факел... ...Разбудил Жихаря хриплый птичий грай. Солнце взошло уже на полдень. Остов избы облеплен был вороньем, злодейские птицы искали пищи по углам, клевали кого-то у порога - старик, видно, свою жизнь продал дорого. Некоторые пытались добраться и до волхва, и даже по животу самого богатыря прыгал на царапучих когтях наглый вороненок, норовя достичь очей. Поэтому Жихарь глаза только чуть приоткрыл, дождался, пока пернатый гаденыш доскачет до груди, потом ловко и быстро ухватил вороненка. - Вот с тебя и начнем, - сказал он. - Желторотый еще, а туда же... Вороненок заорал, и вдруг Жихарь увидел, что птичка-то не простая: на макушке у помойного хищника крошечный золотой венец. Тут и все прочие вороны закаркали, зашумели крыльями, полетели к Жихарю, норовя отбить венценосного птенца. - Сейчас башку ему сверну, - предупредил богатырь. Вороны метнулись по сторонам и расселись на прежние места. - Того, за порогом, долбите от пуза, а старика не смейте трогать - я его сейчас похороню как полагается... Но тут богатырь начал кое-что припоминать. Вроде бы когда-то с кем-то что-то подобное уже происходило или еще произойдет... В небе зашумели крылья, и Жихарь подумал, что уж не Демон ли Костяные Уши решил прийти на помощь по старой памяти. Только был это вовсе не Демон, а преогромный ворон - не черный, но серый, как бы седой. И венец на облысевшей голове у этого ворона был покрупнее и побогаче... - Отпусти престолонаследника, - приказал седой ворон. Голос у него был как у человека, только с перепою - хриплый и временами пропадающий. Вот те на! Уж на что был умен петух Будимир, но слова человеческого ни разу не изронил... И тут богатырь окончательно все припомнил. - Как же, отпусти! - сказал он. - Просто так возьми да отпусти вороньего царевича! Даром только птички поют да вороны каркают... - Проси чего хочешь, - сказал седой вороний царь. Побелевший пух окутывал его шею, как дорогой воротник. - Золота там, серебра, клад указать или еще что... Жихарь задумался. Можно ведь не сразу угробить кабатчика Невзора, а сперва выкупить славу свою, добрую и худую... Или худую вовсе не выкупать? Тогда и княжна сговорчивей будет... Потом взгляд его упал на почерневшую тряпицу, под которой лежало тело Беломора. - Нет, - сказал богатырь. - Золота я себе добуду, а вот кто мне вернет старого волхва? Говорят, что вы, вороны, мастера искать живую и мертвую воду. Так и ищите. - И только-то? - с облегчением выдохнул вороний царь. - Да ты же на ней, можно сказать, лежишь... - Где? - вскочить богатырь вскочил, а вороненка-то не выпустил. Тот уже не орал, только пищал жалобно. Седой царь слетел на пол, подцепил огромными когтями горелую доску, замахал крыльями, подняв кучу пепла, и наконец отодрал половицу. - Дальше сам, - сказал он. - Видишь кольцо? Там у Беломора тайный погреб, убийцы до него не добрались. Да не дави ты внучка столь сильно, он же задохнется... Жихарь переложил птенца-заложника в левую руку, а правой начал вырывать половицы. Наконец обозначилась и крышка погреба с толстым медным кольцом на краю. Кольцо было еще теплое. Жихарь кое-как заправил одной рукой рубаху в порты, поместил вороненка за пазуху ("Не царапайся, окаянный!") и полез по узеньким сходням в погреб. Вороний царь остановил его, услужливо отыск